Полная хрестоматия начальной школы 4 класс

ПОЛНАЯ ^ начальной^ шЯолы 4 ^ласс 4-е издание^ исправленное и переработанное Но виденья старых басен Возмущают слабый дух. Крылья огненного змея Не затмят ли вдруг закат? Не взлетит ли, искры сея. Он над нами, смерти рад? Из камней не выйдет вдруг ли Племя карликов ко мне? Обращая ветки в угли. Лес не встанет ли в огне? Месяц вышел. Громче шорох. Зебра мчится вдалеке. Лес, взрывая листьев ворох. Тупо тянется к реке. Дали сумрачны и глухи. Хруст слышнее. Страшно. Ведь Кто же знает: это ль духи Иль пещеры царь — медведь! БУНИН Иван Алексеевич 1870—1953 МАТЕРИ Я помню спальню и лампадку, Игрушки, тёплую кроватку И милый, кроткий голос твой: «Ангел-хранитель над тобой!» Бывало, раздевает няня И полушёпотом бранит, А сладкий сон, глаза туманя, К её плечу меня клонит Ты перекрестишь, поцелуешь, Напомнишь мне, что он со мной, И верой в счастье очаруешь... Я помню, помню голос твой! Я помню ночь, тепло кроватки. Лампадку в сумраке угла И тени от цепей лампадки... Не ты ли ангелом была? РОДИНЕ Они глумятся над тобою, Они, о родина, корят Тебя твоею простотою. Убогим видом чёрных хат. 234 Так сын, спокойный и нахальный, Стыдится матери своей — Усталой, робкой и печальной Средь городских его друзей. Глядит с улыбкой состраданья На ту, кто сотни вёрст брела И для него, ко дню свиданья. Последний грошик берегла. ВОЛОШИН (КИРИЕНКО-ВОЛОШИН) Максимилиан Александрович 1877—1932 * * * Сквозь сеть алмазную зазеленел восток. Вдаль по земле, таинственной и строгой, Лучатся тысячи тропинок и дорог. О, если б нам пройти чрез мир одной дорогой! Всё видеть, всё понять, всё знать, всё пережить, Все формы, все цвета вобрать в себя глазами. Пройти по всей земле горящими ступнями. Всё воспринять и снова воплотить. 236 ГУМИЛЕВ Николай Степанович 1886—1921 ДЕТСТВО Я ребёнком любил большие, Мёдом пахнущие луга, Перелески, травы сухие И меж трав бычачьи рога. Каждый пыльный куст придорожный Мне кричал: «Я шучу с тобой, Обойди меня осторожно И узнаешь, кто я такой!» Только дикий ветер осенний. Прошумев, прекращал игру. Сердце билось ещё блаженней, И я верил, что я умру. Не один — с моими друзьями, С мать-и-мачехой, с лопухом, И за дальними небесами Догадаюсь вдруг обо всём. Я за то и люблю затеи Грозовых военных забав. Что людская кровь не святее Изумрудного сока трав. 237 ЕСЕНИН Сергей Александрович 1895—1925 Я покинул родимый дом, Голубую оставил Русь. В три звезды березняк над прудом Теплит матери старой грусть. Золотою лягушкой луна Распласталась на тихой воде. Словно яблонный цвет, седина У отца пролилась в бороде. Я не скоро, не скоро вернусь! Долго петь и звенеть пурге. Стережёт голубую Русь Старый клён на одной ноге, И я знаю, есть радость в нём Тем, кто листьев целует дождь. Оттого, что тот старый клён Головой на меня похож. 238 Игорь СЕВЕРЯНИН (ЛОТАРЕВ Игорь Васильевич) 1887—1941 В ИЮЛЕ В полях созрел ячмень. Он радует меня! Брожу я целый день По волнам ячменя. Смеётся мне июль, Кивают мне поля. И облако — как тюль, И солнце жжёт, паля. Блуждаю целый день В сухих волнах земли. Пока ночная тень Не омрачит стебли. Спущусь к реке, взгляну На илистый атлас; Взгрустнётся ли — а ну, А ну печаль от глаз. Теперь ли тосковать. Когда поспел ячмень? Я всех расцеловать Хотел бы в этот день! 239 ЗАПЕВКА О России петь — что стремиться в храм По лесным горам, полевым коврам... О России петь — что весну встречать, Что невесту ждать, что утешить мать... О России петь — что тоску забыть. Что Любовь любить, что бессмертным быть! ЦВЕТАЕВА Марина Ивановна 1892—1941 * * * Бежит тропинка с бугорка, Как бы под детскими ногами, Всё так же сонными лугами Лениво движется Ока; Колокола звонят в тени. Спешат удары за ударом, И всё поют о добром, старом, О детском времени они. О дни, где утро было рай, И полдень рай, и все закаты! Где были шпагами лопаты И замком царственным сарай. Куда ушли, в какую даль вы? Что между нами пролегло? Всё так же сонно-тяжело Качаются на клумбах мальвы. 241 ЗА КНИГАМИ «Мама, милая, не мучь же! Мы поедем или нет?» Я большая — мне семь лет, Я упряма, — это лучше. Удивительно упряма: Скажут нет, а будет да. Не поддамся никогда. Это ясно знает мама. «Поиграй, возьмись за дело, Домик строй». — «А где картон?» «Что за тон?» — «Совсем не тон! Просто жить мне надоело! Надоело... жить... на свете. Все большие — палачи, Давид Копперфилд...» — «Молчи! Няня, шубу! Что за дети!» Прямо в рот летят снежинки... Огонёчки фонарей... «Ну, извозчик, поскорей! Будут, мамочка, картинки?» Сколько книг! Какая давка! Сколько книг! Я всё прочту! В сердце радость, а во рту Вкус солёного прилавка. 242 Красною кистью Рябина зажглась. Падали листья. Я родилась. Спорили сотни Колоколов. День был субботний: Иоанн Богослов^ Мне и доныне Хочется грызть Жаркой рябины Горькую кисть. (Из цикла «Стихи о Москве») ^ Иоанн Богослов. — Марина Цветаева родилась 9 октября, в день памяти святого Иоанна Богослова. Саша ЧЁРНЫЙ (ГЛИКБЕРГ Александр Михайлович) 1880—1932 ЗЕЛЁНЫЕ СТИХИ Зеленеют все опушки, Зеленеет пруд. А зелёные лягушки Песенку поют. Ёлка — сноп зелёных свечек, Мох — зелёный пол. И зелёненький кузнечик Песенку завёл... Над зелёной крышей дома Спит зелёный дуб. Два зелёненькие гнома Сели между труб. И, сорвав зелёный листик, Шепчет младший гном: «Видишь? Рыжий гимназистик Ходит под окном. Отчего он не зелёный? Май теперь ведь... Май!» Старший гном зевает сонно: «Цыц! Не приставай». 244 Современная литература АХМАТОВА (ГОРЕНКО) Анна Андреевна 1889—1966 МУЖЕСТВО Мы знаем, что ныне лежит на весах И что совершается ныне. Час мужества пробил на наших часах. И мужество нас не покинет. Не страшно под пулями мёртвыми лечь, Не горько остаться без крова, — И мы сохраним тебя, русская речь. Великое русское слово. Свободным и чистым тебя пронесём, И внукам дадим, и от плена спасём Навеки! 247 БЕРЕСТОВ Валентин Дмитриевич 1928—1998 ЕЛЬ Деревья все зазеленели. Почти все птицы прилетели. Всё обновиться норовит. А у колючей тёмной ели Всё тот же хмурый зимний вид. Вся теплота, вся сила света Ей, недоверчивой, нужна. И, мягкой хвоей приодета. Свою весну в расцвете лета Смущённо празднует она. кто ЧЕМУ НАУЧИТСЯ Чему первым делом Научится кошка? — Хватать! Чему первым делом Научится птица? — Летать! Чему первым делом Научится школьник? — Читать! 248 Котёнок вырастет кошкой, Такой же, как все на свете. Птенец превратится в птицу, Такую ж, как все на свете. А дети читают, А дети мечтают, И даже их мамы и папы не знают. Кем станут, кем вырастут дети. ПОДСОЛНУХ Всё утро дождик. Ничего весёлого. Но есть у солнца друг. Один из лучших. Упрямо поворачивая голову. Он ищет солнце, спрятанное в тучах. голявкин Виктор Владимирович 1929—2001 НИКАКОЙ Я ГОРЧИЦЫ НЕ ЕЛ Сумку я спрятал под лестницу. А сам за угол завернул, на проспект вышел. Весна. Солнышко. Птички поют. Неохота как-то в школу. Любому ведь надоест. Вот и мне надоело. Иду, витрины разглядываю, во весь голос песни пою. Попробуй в классе запой — сразу выгонят. А тут пой, сколько твоей душе угодно. Так до конца проспекта дошёл. Потом обратно. Хорошо ходить! Ходи себе и ходи. Смотрю — машина стоит, шофёр что-то в моторе смотрит. Я его спрашиваю: — Поломалась? Молчит шофёр. — Поломалась? — спрашиваю. Он молчит. Я постоял, постоял, говорю: — Что, поломалась машина? На этот раз он услышал. — Угадал, — говорит, — поломалась. Помочь хочешь? Ну, давай чинить вместе. — Да я... не умею... — Раз не умеешь, не надо. Я уж как-нибудь сам. 250 Что мне оставалось делать? Вздохнул и дальше пошёл. Вон двое стоят. Разговаривают. Подхожу поближе. Прислушиваюсь. Один говорит; — Как с патентом?^ Другой говорит: — Хорошо с патентом. «Что это, — думаю, — патент? Никогда я про него не слышал». Я думал, они про патент еш,ё скажут. А они про патент ничего не сказали больше. Про завод стали что-то рассказывать. Один заметил меня, говорит другому: — Гляди-ка, парень как рот раскрыл. И ко мне обращается: — Что тебе? — Мне ничего, — отвечаю, — я просто так... — Тебе нечего делать? — Ага. — Вот хорошо! Видишь, вон дом кривой? — Вижу. — Пойди подтолкни его с того боку, чтоб он ровный был. — Как это? — А так. Тебе ведь нечего делать. Ты и подтолкни его. И смеются оба. Я что-то ответить хотел, но не мог придумать. По дороге придумал, вернулся к ним. — Не смешно, — говорю, — а вы смеётесь. Они как будто не слышат. Я опять: — Не смешно совсем. Что вы смеётесь? ^ Патент — документ, дающий изобретателю исключительное право на изобретение. 251 Тогда один говорит: — Мы совсем не смеёмся. Где ты видишь, что мы смеёмся? Они и правда уже не смеялись. Это раньше они смеялись. Значит, я опоздал немножко... О! Метла у стены стоит. И никого рядом нету. Дворник вдруг из ворот выходит. — Не тронь метлу! — Да зачем мне метла? Мне метлы не нужно... — А не нужно, так не подходи к метле. Метла для работы, а не для того, чтобы к ней подходили. Какой-то злой дворник попался! Метлы даже жалко. Эх, чем бы заняться? Домой идти ещё рано. Уроки ещё не кончились. Ходить по улицам скучно. Ребят никого не видно. На строительные леса залезть?! Как раз рядом дом ремонтируют. Погляжу сверху на город. Вдруг слышу голос; — Куда лезешь? Эй! Смотрю — нет никого. Вот это да! Никого нет, а кто-то кричит! Выше стал подниматься — опять: — А ну слазь! Головой верчу во все стороны. Откуда кричат? Что такое? — Слезай! Эй! Слезай, слезай! Перешёл на ту сторону улицы. Наверх, на леса, смотрю. Интересно, кто это кричит? Вблизи я никого не видел. А издали всё увидел — рабочие на лесах штукатурят, красят... Сел на трамвай, до кольца доехал. Всё равно идти некуда. Лучше буду кататься. Устал ходить. 252 Второй круг на трамвае сделал. На то же самое место приехал. Ещё круг проехать, что ли? Не время пока домой идти. Рановато. В окно вагона смотрю. Все спешат куда-то, торопятся. Куда это все спешат? Непонятно. Вдруг кондукторша говорит: — Плати, мальчик, снова. — У меня больше денег нету. — Тогда сходи, мальчик. Иди пешком. — Ой, мне далеко пешком идти! — А ты попусту не катайся. В школу, наверное, не пошёл? — Откуда вы знаете? — Я всё знаю. По тебе видно. — А чего видно? — Видно, что в школу ты не пошёл. Вот что видно. Из школы ребята весёлые едут. А ты как будто горчицей объелся. — Никакой я горчицы не ел... — Всё равно сходи. Прогульщиков я не вожу бесплатно. А потом говорит: — Ну уж ладно, катайся. В другой раз не разрешу. Так и знай. Но я всё равно сошёл. Неудобно как-то. Место совсем незнакомое. Никогда я в этом районе не был. С одной стороны дома стоят. С другой стороны нет домов; пять экскаваторов землю роют. Как слоны по земле шагают. За-чёрпывают ковшами землю и в сторону сыплют. Вот это техника! Хорошо сидеть в будке. Куда лучше, чем в школу ходить. Сидишь себе, а он сам ходит, да ещё землю копает. Один экскаватор остановился. Экскаваторщик слез на землю и говорит мне: 253 — в ковш хочешь попасть? Я обиделся: — Зачем мне в ковш? Я в кабину хочу. И тут вспомнил я про горчицу, что кондукторша мне сказала, и стал улыбаться. Чтоб экскаваторщик думал, что я весёлый. И совсем мне не скучно. Чтобы он не догадался, что я не был в школе. Он посмотрел на меня удивлённо: — Ты что? — А что? — Вид у тебя, брат, какой-то дурацкий. Я ещё больше стал улыбаться. Рот чуть не до ушей растянул. А он: — Что с тобой? — А чего? — Что ты мне рожи строишь? — На экскаваторе покатайте меня. — Это тебе не троллейбус. Это машина рабочая. На ней люди работают. Ясно? Я говорю: — Я тоже хочу на нём работать. Он говорит: — Эге, брат! Учиться надо. Я думал, что он про школу. И опять улыбаться стал. А он рукой на меня махнул и залез в кабину. Не захотел со мной разговаривать больше. Весна. Солнышко. Воробьи в лужах купаются. Но почему мне так скучно? ДРАГУНСКАЯ Ксения Викторовна р. 1965 ЛЕКАРСТВО ОТ ПОСЛУШНОСТИ Однажды в июне, в сумерках, после дождя, когда всюду тепло, и туман, и немножко грустно, в лесу, под маленькими ёлочками, где мох, завёлся гномик. Ведь уже давно известно, что гномики появляются сами по себе от тумана, сумерек, тепла и моха и грусти. Об этом писали в журнале «Волшебные Известия» за позапрошлый год. Там так прямо и написано, по-научному: ТУМАН + СУМЕРКИ + ТЕПЛО + ГРУСТНО = ГНОМИК. Только не надо пытаться завести гномика у себя дома. Вот один мой знакомый, Андрей Владимирович, как-то попробовал. Набрал моха в лукошко, большую банку тумана насобирал, в сумерках сел в тёплой комнате и стал грустить. Думаете, у него получился гномик? Ха-ха! Получились грибы. Самые обыкновенные разноцветные сыроежки. Но когда он вымыл их и совсем уж было собирался сварить, сыроежки засмеялись и убежали. Так вот, однажды в июне, в сумерках, после дождя, когда всюду тепло, и туман, и немножко грустно, в лесу, под маленькими ёлочками, где мох, завёлся гномик. «Подожду, вдруг ещё кто-нибудь заведётся», — решил гномик и сел на 255 пенёк. Но никто не появлялся. «Значит, я завёлся один, — сообразил он. — Вперёд! К делу!» Он выбрался на дорогу. Дорога была коричневая. На ней были лужи, и в них отражалось светлое вечернее небо. В лесу становилось всё тише. Птицы засыпали. От травы и дороги поднимался туман. «До чего же хорошо жить на свете!» — подумал гномик. На берегу большой лужи он увидел красный игрушечный автомобиль, вскочил в кабину и помчался, освещая дорогу маленьким фонарём, сделанным из старой лампочки от ёлочной гирлянды. Но гномики заводятся не просто от грусти, тепла, тумана и сумерек. Они появляются тогда, когда кто-то очень хочет, чтобы они появились. Когда они кому-нибудь очень нужны. А гномик был очень нужен! Дело в том, что недалеко от леса, на берегу реки, в старом доме с колоннами жили ужасно примерные дети. Это был такой санаторий для ужасно примерных детей. Дети были ужасно примерные — они никогда не жгли костров, не приносили домой маленьких собачат и котят, не лазали по деревьям, не ходили гулять на крыши, не путешествовали по лужам и не пачкали одежду, не разбивали коленки и не верили в гномиков. Они целыми днями ходили парами друг за другом, хором пели песню «Вместе весело шагать» и ябедничали друг на друга. Дети были до того примерные, что сам знаменитый доктор Пяткин не знал, как их вылечить. Потому что от непослуш-ности лекарства уже были, а от послушности — нет. И доктор Пяткин совсем загрустил и даже подумал: «Вот бы чудо какое-нибудь случилось. 256 Волшебство!» И от этого его большого хотения завёлся гномик. Гномик на красном автомобиле приехал в санаторий утром. Дети сидели на скамейке, сложив руки на коленях, и шёпотом рассказывали друг другу таблицу умножения. Гномик поскорее превратился в маленького пушистого котёнка и сел перед скамейкой, жалобно мяукая. — Смотрите, котёнок! — сказала девочка с бантиками. — Заразный, наверное, — сказала другая девочка. — От котят лишаи, — сказал рыжий мальчишка. — И глисты! — прибавил мальчик в очках. — Надо позвать воспитательницу! — решил самый большой мальчик. — Пусть посадит его в мусорное ведро! — сказала девочка с хвостиками. Гном испугался мусорного ведра и поскорее превратился в мяч и весело запрыгал по дорожке. — Смотрите, сейчас он попадёт в окно и разобьёт стекло! — сказал мальчик в очках. — Позовите воспитательницу, пусть запрёт его в кладовке. Гномику не хотелось в кладовку. Он превратился в художника с красками и сказал: — Давайте я нарисую вас всех прямо тут, на асфальте. Тогда дети построились парами и пошли к воспитательнице и сказали ей хором: — А чего там дядька какой-то сейчас асфальт своими красками вымажет? 257 — Где дядька? Какой дядька? — Воспитательница Алла Потаповна вышла на улицу. А гномик уже превратился в невидимку. — Да ведь тут никого нет, — сказала Алла Потаповна. А сама подумала: «Так, вот они уже начинают что-то выдумывать. Обязательно расскажу об этом доктору Пяткину. Может быть, дети выздоравливают?» И ушла. А гномик превратился в самого себя, в гномика на красном автомобильчике, и сказал: — Знаете, ребята, скажу вам честно, я — гномик. — Гномиков не бывает, — хором сказали примерные дети. И тогда гномик совсем обиделся. Ещё бы не обидеться — ты спешишь на помощь в красном автомобиле, смотришь, слышишь, разговариваешь и превращаешься изо всех сил, а тебе говорят, что тебя не бывает. «Ну хорошо же!» — подумал гномик и превратился в дождь. Дождь намочил детей, и они превратились в маленьких лягушат. — Дети, идите есть клубнику с молоком! — позвала воспитательница Алла Потаповна и вышла на крыльцо. Но никаких детей не было. — Куда же они подевались? — удивилась Алла Потаповна. — И откуда вдруг столько лягушат? — Это мы! Это мы! — закричали лягушата и стали подпрыгивать, чтобы Алла Потаповна их получше разглядела. 258 — Что за шутки? — строго спросила Алла Потаповна и прибавила жалобно: — Дети, перестаньте безобразничать. — Мы не можем! — завопили дети. — Нас заколдовали! — Не выдумывайте! — рассердилась Алла Потаповна. — Превращайтесь обратно! Считаю до трёх! Раз! Два! Два с половиной! Два и три четверти! Три! Но никто не превратился. Алла Потаповна всплеснула руками и побежала звонить доктору Пяткину. А лягушата прыгали и хором пели песню «Три танкиста». «Так вам и надо!» — сердито думал гномик. Он превратился в еловую шишку и смотрел на лягушат с высокой-высокой ёлки. Приехал доктор Пяткин. — Здравствуйте! — хором закричали лягушата. Доктор надел очки, наклонился поближе к лягушатам, снял очки и упал в обморок. Но тут же вскочил на ноги и сказал: — Случай очень сложный! Необходимо посоветоваться с заграничными докторами и знатоками лягушек. Я немедленно увожу лягушат в Америку. Алла Потаповна, вызывайте вертолёт! — Не хотим в Америку! — захныкали лягушата. А один, самый большой и толстый, стал плакать и звать маму. «Ну ладно. Так уж и быть», — подумал гномик. И как был еловой шишкой, так и свалился с ёлки. Шишка упала на лягушат, и они опять превратились в детей. Дети стояли и чихали, чихали, чихали. Из их носов вылетали очень красивые разноцветные бабочки. 259 Когда бабочки кончились, доктор вытер лысину платком и спросил: — А бабочки-то как у вас в носах очутились? — Это всё он, он! — закричали дети. — Такой меховой, маленький, с бородой и в красной шапочке. То в мяч превратился, то в котёнка. На красном автомобиле приехал. Гномик, в общем! — Но ведь гномиков не бывает! — сказал доктор Пяткин. — Ещё как бывают! — закричали дети. — Да вот он, вот он! На дороге сидел маленький и толстый щенок с висячими ушками. — Какой же это гномик? — удивился доктор. — Это щенок. — Он только притворяется щенком. А сам сейчас ка-ак превратит нас опять... Доктор Пяткин взял щенка под пузико и внимательно рассмотрел. Щенок тявкнул и лизнул доктора в щёку. — Наверное, он есть хочет, — догадался толстый мальчик. — Надо было его сразу накормить, когда он в котёнка превратился, — сказала девочка с бантиками. — Давайте же скорее его кормить! — крикнул мальчик в веснушках. — Я ему свой суп отдам. — А я — компот! — А я положу его спать к себе на подушку! Дети схватили щенка и потащили в дом. «Удивительно! — подумал доктор Пяткин. — Без всякого лечения за несколько дней примерные дети стали самыми настоящими выдумщиками!» 260 и правда, с тех пор дети перестали ябедничать, полюбили котят и щенков и верят в гномов. А гномик уехал на красном автомобильчике обратно в лес и уютно устроился в тёплом мохе и спит, пока не придёт время снова заводиться, если кому-нибудь понадобится. А щенок был настоящий щенок, а не гном. Щенок давно вырос и стал здоровенным барбосом. ДРАГУНСКИЙ Виктор Юзефович 1913—1972 ДВАДЦАТЬ ЛЕТ ПОД КРОВАТЬЮ Никогда я не забуду этот зимний вечер. На дворе было холодно, ветер тянул сильный, прямо резал щёки, как кинжалом, снег вертелся со страшной быстротой. Тоскливо было и скучно, просто ВЫТЬ хотелось, а тут ещё папа и мама ушли в кино. И когда Мишка позвонил по телефону и позвал меня к себе, я тотчас же оделся и помчался к нему. Там было светло и тепло, и собралось много народу, пришла Алёнка, за нею Костик и Андрюшка. Мы играли во все игры, и было весело и шумно. И под конец Алёнка вдруг сказала; — А теперь в прятки! Давайте в прятки! И мы стали играть в прятки. Это было прекрасно, потому что мы с Мишкой всё время подстраивали так, чтобы водить выпадало маленьким: Костику или Алёнке, — а сами всё время прятались и вообще водили малышей за нос. Но все наши игры проходили только в Мишкиной комнате, и это довольно скоро нам стало надоедать, потому что комната была маленькая, тесная и мы всё время прятались за портьеру, или за шкаф, или за сундук, и в конце концов мы стали потихоньку выплёскиваться 262 из Мишкиной комнаты и заполнили своей игрой большущий длинный коридор квартиры. В коридоре было интереснее играть, потому что возле каждой двери стояли вешалки, а на них висели пальто и шубы. Это было гораздо лучше для нас, потому что, например, кто водит и ищет нас, тот, уж конечно, не сразу догадается, что я притаился за Марьсемённиной шубой и сам влез в валенки как раз под шубой. И вот, когда водить выпало Костику, он отвернулся к стене и стал громко выкрикивать: — Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Я иду искать! Опять! Это считалось как бы вторым звонком. Мишка сейчас же залез на подоконник, Алёнка — за шкаф, а мы с Андрюшкой выскользнули в коридор. Тут Андрюшка, недолго думая, полез под шубу Марьи Семёновны, где я всё время прятался, и оказалось, что я остался без места! И я хотел дать Андрюшке подзатыльник, чтобы он освободил моё место, но тут Костик крикнул третье предупреждение: — Пора не пора, я иду со двора! И я испугался, что он меня сейчас увидит, потому что я совершенно не спрятался, и я заметался по коридору туда-сюда, как подстреленный заяц. И тут в самое нужное время я увидел раскрытую дверь и вскочил в неё. Это была какая-то комната, и в ней на самом видном месте, у стены, стояла кровать, высокая и широкая, так что я моментально нырнул под эту кровать. Там был приятный полумрак и лежало довольно много вещей, и я стал сейчас же их рассматривать. Во-первых, под этой кроватью было очень много туфель, разных фа- 263 СОНОВ, но все довольно старые, а ещё стоял плоский деревянный чемодан, а на чемодане стояло алюминиевое корыто вверх тормашками, и я устроился очень удобно: голову на корыто, чемодан под поясницей — очень ловко и уютно. Я рассматривал тапочки и шлёпанцы и всё время думал, как это здорово я спрятался и сколько смеху будет, когда Костик меня тут найдёт. Я отогнул немножко кончик одеяла, которое свешивалось со всех сторон до пола и закрывало от меня всю комнату: я хотел глядеть на дверь, чтобы видеть, как Костик войдёт и как он будет меня искать. Но в это время в комнату вошёл никакой не Костик, а вошла Ефросинья Петровна, симпатичная старушка, но немножко похожая на бабу-ягу. Она вошла, вытирая руки о полотенце. Я всё время потихоньку наблюдал за нею, думал, что она обрадуется, когда увидит, как Костик вытащит меня из-под кровати. А я ещё для смеху возьму какую-нибудь её туфлю в зубы, она тогда наверняка упадёт от смеха. Я был уверен, что вот ещё секунда или две промелькнут, и Костик обязательно меня обнаружит. Поэтому я сам всё время смеялся про себя, без звука. У меня было чудесное настроение. И я всё время поглядывал на Ефросинью Петровну. А она тем временем очень спокойно подошла к двери и ни с того ни с сего плотно захлопнула её. А потом, гляжу, повернула ключик — и готово! Заперлась. Ото всех заперлась! Вместе со мной и корытом. Заперлась на два оборота. В комнате сразу стало как-то тихо и зловеще. Но тут я подумал, что это она заперлась не надолго, а на минутку, и сейчас отопрёт дверь, 264 и всё пойдёт как по маслу, и опять будет смех и радость, и Костик будет просто счастлив, что вот он в таком трудном месте меня отыскал! Поэтому я хотя и оробел, но не до конца, и всё продолжал посматривать на Ефросинью Петровну, что же она будет делать дальше. А она села на кровать, и надо мной запели и заскрежетали пружины, и я увидел её ноги. Она одну за другой скинула с себя туфли и прямо в одних чулках подошла к двери, и у меня от радости заколотилось сердце. Я был уверен, что она сейчас отопрёт замок, но не тут-то было. Можете себя представить, она — чик! — и погасила свет. И я услышал, как опять завыли пружины над моей головой, а кругом кромешная тьма, и Ефросинья Петровна лежит в своей постели и не знает, что я тоже здесь, под кроватью. Я понял, что попал в скверную историю, что теперь я в заточении, в ловушке. Сколько я буду тут лежать? Счастье, если час или два! А если до утра? А как утром вылезать? А если я не приду домой, папа и мама обязательно сообщат в милицию. А милиция придёт с собакой-ищейкой. По кличке Мухтар. А если в нашей милиции никаких собак нету? И если милиция меня не найдёт? А если Ефросинья Петровна проспит до самого утра, а утром пойдёт в свой любимый сквер сидеть целый день и снова запрёт меня, уходя? Тогда как? Я, конечно, поем немножко из её буфета, и когда она придёт, придётся мне лезть под кровать, потому что я съел её продукты и она отдаст меня под суд! И чтобы избежать позора, я буду жить под кроватью целую вечность? Ведь это самый 265 настоящий кошмар! Конечно, тут есть тот плюс, что я всю школу просижу под кроватью, но как быть с аттестатом, вот в чём вопрос. С аттестатом зрелости! Я под кроватью за двадцать лет не то что созрею, я там вполне перезрею. Тут я не выдержал и со злости как трахнул кулаком по корыту, на котором лежала моя голова! Раздался ужасный грохот! И в этой страшной тишине при погашенном свете и в таком моём жутком положении мне этот стук показался раз в двадцать сильнее. Он просто оглушил меня. И у меня сердце замерло от испуга. А Ефросинья Петровна надо мной, видно, проснулась от этого грохота. Она, наверное, давно спала мирным сном, а тут пожалуйте — тах-тах из-под кровати! Она полежала маленько, отдышалась и вдруг спросила темноту слабым и испуганным голосом: — Ка-ра-ул?! Я хотел ей ответить: «Что вы, Ефросинья Петровна, какое там «караул»? Спите дальше, это я, Дениска!» Я всё это хотел ей ответить, но вдруг вместо ответа как чихну во всю ивановскую, да ещё с хвостиком: — Апчхи! Чхи! Чхи! Чхи!.. Там, наверное, пыль поднялась под кроватью ото всей этой возни, но Ефросинья Петровна после моего чиханья убедилась, что под кроватью происходит что-то неладное. Здорово перепугалась и закричала уже не с вопросом, а совершенно утвердительно: — Караул! И я, непонятно почему, вдруг опять чихнул изо всех сил, с каким-то даже подвыванием чихнул, вот так: 266 — Апчхи-уу! Ефросинья Петровна как услышала этот вой, так закричала ещё тише и слабей: — Грабят!.. И, видно, сама подумала, что если грабят, так это ерунда, не страшно. А вот если... И тут она довольно громко завопила: — Режут! Вот какое враньё! Кто её режет? И за что? И чем? Разве можно по ночам кричать неправду? Поэтому я решил, что пора кончать это дело, и раз она всё равно не спит, мне надо вылезать. И всё подо мной загремело, особенно корыто, ведь я в темноте не вижу. Грохот стоит дьявольский, а Ефросинья Петровна уже слегка помешалась и кричит какие-то странные слова: — Грабаул! Караулят! А я выскочил и по стене шарю, где тут выключатель, и нашёл вместо выключателя ключ, и обрадовался, что это дверь. Я повернул ключ, но оказалось, что я открыл дверь от шкафа, и я тут же перевалился через порог этой двери, и стою, и тычусь в разные стороны, и только слышу, мне на голову разное барахло падает. Ефросинья Петровна пищит, а я совсем онемел от страха, а тут кто-то барабанит в настоящую дверь! — Эй, Дениска! Выходи сейчас же! Ефросинья Петровна! Отдайте Дениску, за ним его папа пришёл! И папин голос: Скажите, пожалуйста, у вас нет моего сына? Тут вспыхнул свет. Открылась дверь. И вся наша компания ввалилась в комнату. Они стали 267 бегать по комнате, меня искать, а когда я вышел из шкафа, на мне было две шляпки и три платья. Папа сказал: — Что с тобой было? Где ты пропадал? Костик и Мишка сказали тоже: — Где ты был, что с тобой приключилось? Рассказывай! Но я молчал. У меня было такое чувство, что я и в самом деле просидел под кроватью ровно двадцать лет. ЧТО ЛЮБИТ МИШКА Один раз мы с Мишкой вошли в зал, где у нас бывают уроки пения. Борис Сергеевич сидел за роялем и что-то тихо играл. Мы с Мишкой сели на окно и сидели тихо, чтобы не мешать, а он нас не замечал и продолжал играть. Мне очень нравились радостные и приветливые звуки, и я долго мог бы так сидеть и слушать. Но Борис Сергеевич закрыл крышку рояля, увидел нас и весело сказал: — О! Какие люди! Сидят, как два воробья на ветке! Что скажете? Я спросил: — Что это вы играли, Борис Сергеевич? Он ответил: — Это Шопен. Я его очень люблю. Я сказал: — Понятно. Вы учитель пения, поэтому и любите разные песенки. Он сказал: — Это не песенка. То, что я играл, больше чем простая «песенка». 268 я спросил: — Что же это? Он серьёзно ответил: — Му-зы-ка. Шопен — великий композитор. Он сочинил чудесную музыку. А я люблю музыку больше всего на свете. Он посмотрел на меня внимательно и спросил: — Ну а ты что любишь? Больше всего на свете! Я ответил: — Я много чего люблю. И я рассказал про собаку, и про то, как я строгаю, и про слонёнка, и про лань с розовыми копытами, и про древних воинов, и про лошадиные лица, и про всё, всё... Он слушал меня внимательно, а потом сказал: — Удивительно! А я и не знал. Ты ещё маленький, а любишь так много! Целый мир! В наш разговор вмешался Мишка. Он сказал: — А я ещё больше Дениса люблю! Борис Сергеевич засмеялся и сказал: — Очень интересно! Теперь твоя очередь, что же ты любишь? Мишка подумал немного и начал: — Я люблю булки, батоны и кекс. Я люблю хлеб, торт и пирожные. Пирожки люблю тоже, с мясом, джемом, капустой и рисом. И горячо люблю кильки, икру и картошку, особенно жареную. Можно и варёную. Варёную колбасу люблю очень сильно — могу съесть на спор целый килограмм. Копчёную колбасу люблю больше всего! Очень люблю макароны с маслом, сыр — с дырочками и без 269 дырочек, с красной коркой или с белой — всё равно. Люблю яблоки, котлеты, суп из фасоли, зелёный горошек, мясо, сахар, чай, яйца. Так... Про конфеты — говорить не буду. Кто их не любит? Ах да! Я всей душой люблю мороженое. Мишка посмотрел на потолок и вздохнул. Видно, он уже здорово устал. Борис Сергеевич внимательно смотрел на него, и Мишка поехал дальше. Он бормотал: — Морковь, рыбу, бананы, пирожные, про пирожки я уже говорил. Бульон, компот, колбасу, колбасу я тоже говорил... Мишка замолчал. Было ясно, что он ждёт, когда Борис Сергеевич его похвалит. Но тот молчал, только внимательно смотрел на Мишку. Мишка тоже молчал. Первым заговорил Борис Сергеевич: — Ты многое, конечно, любишь, но всё это какое-то одинаковое, съедобное. Получается целый продуктовый магазин. И только. А люди? Кого ты любишь? А животные? Тут Мишка покраснел и сказал: — Ой, совсем забыл! Ещё — котят! И бабушку! МАЯКОВСКИЙ Владимир Владимирович 1893—1930 ТУЧ КИНЫ ШТУЧКИ Плыли по небу тучки. Тучек — четыре штучки: от первой до третьей — люди, четвёртая была — верблюдик. К ним, любопытством объятая, по дороге пристала пятая, от неё в небосинем лоне разбежались за слоником слоник. И, не знаю, спугнула шестая ли, тучки взяли все — и растаяли. И следом за ними, гонясь и сжирав, солнце погналось — жёлтый жираф. 271 МОШКОВСКАЯ Эмма Эфраимовна 1926—1981 Я МАМУ МОЮ ОБИДЕЛ Я маму мою обидел, Теперь ни когда-ни когда Из дому вместе не выйдем, Не сходим с ней никуда. Она в окно не помашет, И я ей не помашу. Она ничего не расскажет, И я ей не расскажу... Возьму я мешок за плечи, Я хлеба кусок найду. Найду я палку покрепче. Уйду я, уйду в тайгу! Я буду ходить по следу, Я буду искать руду И через бурную реку Строить мосты пойду! И буду я главный начальник, И буду я с бородой, И буду всегда печальный И молчаливый такой... 272 и вот будет вечер зимний, И вот пройдёт много лет, И вот в самолёт реактивный Мама возьмёт билет. И в день моего рожденья Тот самолёт прилетит, И выйдет оттуда мама, И мама меня простит. ПЕСНЯ я проснулся поутру — Пляшет солнце на ветру! Веселятся все поля без меня! И резвятся тополя без меня! И смеётся вся земля, И шмели снуют звеня... Всё на свете без меня, без меня! И я тогда скорей вскочил, Я башмаки скорей схватил. Мне Ветер, Ветер, Ветер, Сказал, куда идти. И мой хороший Ветер Играл со мной в пути. И Солнце мне сказало: — Возьми меня с собой! — Оно меня догнало И шло Над головой! 273 и так мы все шагали, Бежали И шли. И как-то Где-то Чью-то, Чью-то песенку нашли. Про пчелиное Медовое Жильё, Про жуковые Дела, Червяковые Дела, Муравьёвые Дела Песенка была. ПАУСТОВСКИЙ Константин Георгиевич 1892—1968 ВЕЛИКИЙ СКАЗОЧНИК (В сокращении) ...Андерсен всю свою жизнь умел радоваться, хотя детство его не давало для этого никаких оснований. Родился он в 1805 году, во время Наполеоновских войн, в старом датском городе Оденсе, в семье сапожника. Если хорошенько подумать, на что был похож Оденсе, то, пожалуй, можно сказать, что он больше напоминал игрушечный город, вырезанный из почернелого дуба. Андерсен вырос в бедности. Единственной гордостью семьи Андерсена была необыкновенная чистота в их доме, ящик с землёй, где густо разрастался лук, и несколько вазонов на окнах, в них цвели тюльпаны. По праздникам матросы устраивали борьбу на узкой доске, перекинутой с борта одного корабля на другой. Побеждённый падал в воду под хохот зрителей. Во всём этом небогатом воображении людей, небольших событий, красок и звуков, окружавших тихого мальчика, он находил повод для того, чтобы выдумывать невероятные истории. Пока он был ещё слишком мал, чтобы решиться рассказывать эти истории взрослым. Ре- 275 шимость пришла позже. Тогда оказалось, что эти истории называются сказками, дают людям повод для размышления и приносят им много радости. В доме у Андерсенов у мальчика был только один благодарный слушатель — старый кот по имени Карл. Но у Карла был крупный недостаток: кот часто засыпал, не дослушав до конца интересную сказку. Кошачьи годы, как говорится, брали своё. Но мальчик не сердился на старого кота: он всё ему прощал за то, что Карл никогда не позволял себе сомневаться в существовании колдуний, хитреца Клумпе-Думпе, догадливых трубочистов, говорящих цветов и лягушек с брильянтовыми коронами на голове. Первые сказки мальчик услышал от отца и старух из соседней богадельни. Весь день эти старухи пряли, сгорбившись, серую шерсть и бормотали свои нехитрые рассказы. Мальчик переделывал эти рассказы по-своему, украшая их, как бы расцвечивая свежими красками, и в неузнаваемом виде снова рассказывал их, но уже от себя, богаделкам. А те только ахали и шептались между собой, что маленький Кристиан слишком умён и потому не заживётся на свете. Андерсен был единственным ребёнком в семье и, несмотря на бедность родителей, жил вольно и беззаботно. Его никогда не наказывали. Он занимался только тем, что мечтал. Это обстоятельство даже помешало ему вовремя научиться грамоте: он одолел её позже, чем все мальчики его возраста. Что толкнуло Андерсена в область сказки? Сам он говорил, что легче всего писать сказки, оставаясь наедине с природой, «слушая её 276 голос», особенно в то время, когда он отдыхал в лесах Зеландии, почти всегда окутанных неплотным туманом и дремлющих под слабым мерцаньем звёзд. Далёкий ропот моря, долетавший в чащу этих лесов, придавал им таинственность. Но мы также знаем, что многие сказки Андерсен писал среди зимы, в разгар детских ёлочных праздников, и придавал им нарядную и простую форму, свойственную ёлочным украшениям. Что говорить! Приморская зима, ковры снегов, треск огня в печах и сияние зимней ночи — всё это располагает к сказке. Андерсен считал свою жизнь прекрасной, но, конечно, лишь в силу детской своей жизнерадостности. Эта незлобивость по отношению к жизни обычно бывает верным признаком внутреннего богатства. Таким людям, как Андерсен, нет охоты растрачивать время и силы на борьбу с житейскими неудачами, когда вокруг так явственно сверкает поэзия, и нужно жить только в ней, жить только ею и не пропустить то мгновение, когда весна прикоснётся губами к деревьям. Как бы хорошо никогда не думать о житейских невзгодах! Чего они стоят по сравнению с этой благодатной, душистой, ослепляющей весной! Андерсену хотелось так думать и жить, но действительность совсем не была милостива к нему. Андерсен часто страдал, страдал жестоко, и можно только преклоняться перед мужеством этого человека, не растерявшего на своём жизненном пути ни доброжелательства к людям, ни 277 жажды справедливости, ни способности видеть поэзию всюду, где она есть... Когда в 1875 году писателя не стало, в Дании был объявлен национальный траур. Прошли годы, и в Копенгагене, столице Дании, был установлен памятник Андерсену с надписью: «Воздвигнут датским народом». ЗАЯЧЬИ ЛАПЫ к ветеринару^ в наше село пришёл с Уржёнского озера Ваня Малявин и принёс завёрнутого в рваную ватную куртку маленького тёплого зайца. Заяц плакал и часто моргал красными от слёз глазами. — Ты что, одурел? — крикнул ветеринар. — Скоро будешь ко мне мышей таскать, оголец! — А вы не лайтесь, это заяц особенный, — хриплым шёпотом сказал Ваня. — Его дед прислал, велел лечить. — От чего лечить-то? — Лапы у него пожжённые. Ветеринар повернул Ваню лицом к двери, толкнул в спину и крикнул вслед: — Валяй, валяй! Не умею я их лечить. Зажарь его с луком — деду будет закуска. Ваня ничего не ответил. Он вышел в сени, заморгал глазами, потянул носом и уткнулся в бревенчатую стену. По стене потекли слёзы. Заяц тихо дрожал под засаленной курткой. — Ты чего, малый? — спросила Ваню жалостливая бабка Анисья; она привела к ветеринару ’ Ветеринар — врач, лечащий животных. 278 свою единственную козу. — Чего вы, сердешные, вдвоём слёзы льёте? Ай случилось что? — Пожжённый он, дедушкин заяц, — сказал тихо Ваня. — На лесном пожаре лапы себе пожёг, бегать не может. Вот-вот, гляди, умрёть. — Не умрёть, малый, — прошамкала Анисья. — Скажи дедушке своему, ежели большая у него охота зайца выходить, пущай несёт его в город к Карлу Петровичу. Ваня вытер слёзы и пошёл лесами домой, на Урженское озеро. Он не шёл, а бежал босиком по горячей песчаной дороге. Недавний лесной пожар прошёл стороной на север около самого озера. Пахло гарью и сухой гвоздикой. Она большими островами росла на полянах. Заяц стонал. Ваня нашёл на дороге пушистые, покрытые серебряными мягкими волосами листья, вырвал их, положил под сосенку и развернул зайца. Заяц посмотрел на листья, уткнулся в них головой и затих. — Ты чего, серый? — тихо спросил Ваня. — Ты бы поел. Заяц молчал. — Ты бы поел, — повторил Ваня, и голос его задрожал. — Может, пить хочешь? Заяц повёл рваным ухом и закрыл глаза. Ваня взял его на руки и побежал напрямик через лес — надо было поскорее дать зайцу напиться из озера. Неслыханная жара стояла в то лето над лесами. Утром наплывали вереницы плотных белых облаков. В полдень облака стремительно рвались вверх, к зениту, и на глазах уносились и исчезали где-то за границами неба. Жаркий ура- 279 ган дул уже две недели без передышки. Смола, стекавшая по сосновым стволам, превратилась в янтарный камень. Наутро дед надел чистые онучи^ и новые лапти, взял посох и кусок хлеба и побрёл в город. Ваня нёс зайца сзади. Заяц совсем притих, только изредка вздрагивал всем телом и судорожно вздыхал. Суховей^ вздул над городом облако пыли, мягкой, как мука. В ней летали куриный пух, сухие листья и солома. Издали казалось, что над городом дымит тихий пожар. На базарной площади было очень пусто, знойно: извозчичьи лошади дремали около водоразборной будки, и на головах у них были надеты соломенные шляпы. Дед перекрестился. — Не то лошадь, не то невеста — шут их разберёт! — сказал он и сплюнул. Долго спрашивали прохожих про Карла Петровича, но никто толком ничего не ответил. Зашли в аптеку. Толстый старый человек в пенсне и в коротком белом халате сердито пожал плечами и сказал: — Это мне нравится! Довольно странный вопрос! Карл Петрович Корш — специалист по детским болезням — уже три года как перестал принимать пациентов. Зачем он вам? Дед, заикаясь от уважения к аптекарю и от робости, рассказал про зайца. — Это мне нравится! — сказал аптекарь. — Интересные пациенты завелись в нашем городе. Это мне замечательно нравится! — Он нерв- ^ Онучи — портянки, обмотки под сапоги или лапти. ^ Суховей — сухой, горячий ветер. 280 но снял пенсне, протёр, снова нацепил на нос и уставился на деда. Дед молчал, топтался. Аптекарь тоже молчал. Молчание становилось тягостным. — Почтовая улица, три! — вдруг в сердцах крикнул аптекарь и захлопнул какую-то растрёпанную толстую книгу. — Три! Дед с Ваней добрели до Почтовой улицы как раз вовремя — из-за Оки заходила высокая гроза. Ленивый гром потягивался за горизонтом, как заспанный силач распрямлял плечи, и нехотя потряхивал землю. Серая рябь пошла по реке. Бесшумные молнии исподтишка, но стремительно и сильно били в луга; далеко за полянами уже горел стог сена, зажжённый ими. Крупные капли дождя падали на пыльную дорогу, и вскоре она стала похожа на лунную поверхность: каждая капля оставляла в пыли маленький кратер. Карл Петрович играл на рояле нечто печальное и мелодичное, когда в окне появилась растрёпанная борода деда. Через минуту Карл Петрович уже сердился. — Я не ветеринар, — сказал он и захлопнул крышку рояля. Тотчас же в лугах проворчал гром. — Я всю жизнь лечил детей, а не зайцев. — Что ребёнок, что заяц — всё одно, — упрямо пробормотал дед. — Всё одно! Полечи, яви милость! Ветеринару нашему такие дела неподсудны. Он у нас коновал\ Этот заяц, можно сказать, спаситель мой: я ему жизнью обязан, благодарность оказывать должен, а ты говоришь — бросить! Коновал лекарь-самоучка, лечащий лошадей. 281 Ещё через минуту Карл Петрович — старик с седыми взъерошенными бровями, — волнуясь, слушал спотыкающийся рассказ деда. Карл Петрович в конце концов согласился лечить зайца. На следующее утро дед ушёл на озеро, а Ваню оставил у Карла Петровича ходить за зайцем. Через день вся Почтовая улица, заросшая гусиной травой, уже знала, что Карл Петрович лечит зайца, обгоревшего на страшном лесном пожаре и спасшего какого-то старика. Через два дня об этом уже знал весь маленький городок, а на третий день к Карлу Петровичу пришёл длинный юноша в фетровой шляпе, назвался сотрудником московской газеты и попросил дать беседу о зайце. Зайца вылечили. Ваня завернул его в ватное тряпьё и понёс домой. Вскоре историю о зайце забыли, и только какой-то московский профессор долго добивался от деда, чтобы тот ему продал зайца. Присылал даже письма с марками на ответ. Но дед не сдавался. Под его диктовку Ваня написал профессору письмо: «Заяц не продажный, живая душа, пусть живёт на воле. При сём остаюсь Ларион Малявин». Этой осенью я ночевал у деда Лариона на Урженском озере. Созвездия, холодные, как крупинки льда, плавали в воде. Шумел сухой тростник. Утки зябли в зарослях и жалобно крякали всю ночь. Деду не спалось. Он сидел у печки и чинил рваную рыболовную сеть. Потом поставил самовар — от него окна в избе сразу запотели и звёзды из огненных точек превратились в мутные шары. Во дворе лаял Мурзик. Он прыгал 282 в темноту, ляскал зубами и отскакивал — воевал с непроглядной октябрьской ночью. Заяц спал в сенях и изредка во сне громко стучал задней лапой по гнилой половице. Мы пили чай ночью, дожидаясь далёкого и нерешительного рассвета, и за чаем дед рассказал мне наконец историю о зайце. В августе дед пошёл охотиться на северный берег озера. Леса стояли сухие, как порох. Деду попался зайчонок с рваным левым ухом. Дед выстрелил в него из старого, связанного проволокой ружья, но промахнулся. Заяц удрал. Дед пошёл дальше. Но вдруг затревожился: с юга, со стороны Лопухов, сильно тянуло гарью. Поднялся ветер. Дым густел, его уже несло белой пеленой по лесу, затягивало кусты. Стало трудно дышать. Дед понял, что начался лесной пожар и огонь идёт прямо на него. Ветер перешёл в ураган. Огонь гнало по земле с неслыханной скоростью. По словам деда, даже поезд не мог бы уйти от такого огня. Дед был прав: во время урагана огонь шёл со скоростью тридцати километров в час. Дед побежал по кочкам, спотыкался, падал, дым выедал ему глаза, а сзади был уже слышен широкий гул и треск пламени. Смерть настигала деда, хватала его за плечи, и в это время из-под ног у деда выскочил заяц. Он бежал медленно и волочил задние лапы. Потом только дед заметил, что они у зайца обгорели. Дед обрадовался зайцу, будто родному. Как старый лесной житель, дед знал, что звери го- 283 раздо лучше человека чуют, откуда идёт огонь, и всегда спасаются. Гибнут они только в тех редких случаях, когда огонь их окружает. Дед побежал за зайцем. Он бежал, плакал от страха и кричал: «Погоди, милый, не беги так-то шибко!» Заяц вывел деда из огня. Когда они выбежали из леса к озеру, заяц и дед, — оба упали от усталости. Дед подобрал зайца и понёс домой. У зайца были опалены задние ноги и живот. Потом дед его вылечил и оставил у себя. — Да, — сказал дед, поглядывая на самовар так сердито, будто самовар был всему виной, — да, а перед тем зайцем, выходит, я сильно провинился, милый человек. — Чем же ты провинился? — А ты выдь, погляди на зайца, на спасителя моего, тогда узнаешь. Бери фонарь! Я взял со стола фонарь и вышел в сенцы. Заяц спал. Я нагнулся над ним с фонарём и заметил, что левое ухо у зайца рваное. Тогда я понял всё. ЗОЛОТОЙ линь Когда в лугах покосы, то лучше не ловить рыбу на луговых озёрах. Мы знали это, но всё-таки пошли на Прорву. Неприятности начались сейчас же за Чёртовым мостом. Разноцветные бабы копнили сено. Мы решили их обойти стороной, но они нас заметили. — Куды, соколики? — закричали и захохотали бабы. — Кто удит, у того ничего не будет! 284 — На Прорву подались, верьте мне, бабочки! — крикнула высокая и худая вдова, прозванная Грушей-пророчицей. — Другой пути у них нету, у горемычных моих! Бабы нас изводили всё лето. Сколько бы мы ни наловили рыбы, они всегда говорили с жалостью: — Ну что ж, хоть на ушицу себе наловили, и то счастье. А мой Петька надысь десяток карасей принёс, и до чего гладких — прямо жир с хвоста капает! Мы знали, что Петька принёс всего двух худых карасей, но молчали. С этим Петькой у нас были свои счёты: он срезал у Рувима крючок и выследил места, где мы прикармливали рыбу. За это Петьку, по рыболовным законам, полагалось вздуть, но мы его простили. Когда мы выбрались в некошеные луга, бабы стихли. Сладкий конский щавель хлестал нас по груди. Медуница пахла так сильно, что солнечный свет, затопивший рязанские дали, казался жидким мёдом. Мы дышали тёплым воздухом трав, вокруг нас гулко жужжали шмели и трещали кузнечики. Тусклым серебром шумели над головой листья столетних ив. От Прорвы тянуло запахом кувшинок и чистой холодной воды. Мы успокоились, закинули удочки, но неожиданно из лугов приплёлся дед, по прозвищу Десять процентов. — Ну, как рыбка? — спросил он, щурясь на воду, сверкавшую от солнца. — Ловится? Всем известно, что на рыбной ловле разговаривать нельзя. 285 Дед сел, закурил махорку и начал разуваться. — Не-ет, нынче клевать у вас не будет, нынче рыба заелась. Шут её знает, какая ей насадка нужна! Дед помолчал. У берега сонно закричала лягушка. — Ишь стрекочет! — пробормотал дед и взглянул на небо. Тусклый розовый дым висел над лугом. Сквозь этот дым просвечивала бледная синева, а над седыми ивами висело жёлтое солнце. — Сухомень! — вздохнул дед. ~ Надо думать, к вечеру ха-ароший дождь натянет. Мы молчали. — Лягва тоже не зря кричит, — объяснил дед, слегка обеспокоенный нашим угрюмым молчанием. — Лягва, милок, перед грозой завсегда тревожится, скачет куды ни попало. Надысь я ночевал у паромщика, уху мы с ним в казанке варили у костра, и лягва — кило в ней было весу, не меньше, — сиганула прямо в казанок, там и сварилась. Я говорю: «Василий, остались мы с тобой без ухи», а он говорит: «Чёрта ли мне в той лягве! Я во время германской войны во Франции был, и там лягву едят почём зря. Ешь, не пужайся». Так мы ту уху и схлебали. — И ничего? — спросил я. — Есть можно? — Скусная пища, — ответил дед. — И-и-их, милый, гляжу я на тебя, всё ты по Прорвам шатаешься. Хошь, я тебе пиджачок из лыка сплету? Я сплёл, милок, из лыка цельную тройку — пиджак, штаны и жилетку — для выставки. Супротив меня нет лучшего мастера на всё село. Дед ушёл только через два часа. Рыба у нас, конечно, не клевала. 286 Ни у кого в мире нет столько самых разнообразных врагов, как у рыболовов. Прежде всего — мальчишки. В лучшем случае они будут часами стоять за спиной, сопеть и оцепенело смотреть на поплавок. Мы заметили, что при этом обстоятельстве рыба сейчас же перестаёт клевать. В худшем случае мальчишки начнут купаться поблизости, пускать пузыри и нырять, как лошади. Тогда надо сматывать удочки и менять место. Кроме мальчишек, баб и болтливых стариков, у нас были враги более серьёзные: подводные коряги, комары, ряска, грозы, ненастье и прибыль воды в озёрах и реках. Ловить в коряжистых местах было очень заманчиво — там пряталась крупная и ленивая рыба. Брала она медленно и верно, глубоко топила поплавок, потом запутывала леску о корягу и обрывала её вместе с поплавком. Тонкий комариный зуд приводил нас в трепет. Первую половину лета мы ходили все в крови и опухолях от комариных укусов. В безветренные дни, когда в небе сутками стояли на одном месте всё те же пухлые, похожие на вату облака, в заводях и озерках появлялась мелкая поросль, похожая на плесень, — ряска. Вода затягивалась липкой зелёной плёнкой, такой толстой, что даже грузило её не могло пробить. Перед грозой рыба переставала клевать — она боялась грозы, затишья, когда земля глухо дрожит от далёкого грома. В ненастье и во время прибыли воды клёва не было. Но зато как хороши были туманные и свежие утра, когда тени деревьев лежали далеко 287 на воде и под самым берегом ходили стаями неторопливые пучеглазые голавли! В такие утра стрекозы любили садиться на перяные поплавки, и мы с замиранием сердца смотрели, как поплавок со стрекозой вдруг медленно и косо шёл в воду, стрекоза взлетала, замочив свои лапки, а на конце лески туго ходила по дну сильная и весёлая рыба. Как хороши были краснопёрки, падавшие живым серебром в густую траву, прыгавшие среди одуванчиков и кашки! Хороши были закаты в полнеба над лесными озёрами, тонкий дым облаков, холодные стебли лилий, треск костра, кряканье диких уток. Дед оказался прав: к вечеру пришла гроза. Она долго ворчала в лесах, потом поднялась к зениту пепельной стеной, и первая молния хлестнула в далёкие стога. Мы просидели в палатке до ночи. В полночь дождь стих. Мы разожгли большой костёр, обсохли и легли вздремнуть. В лугах печально кричали ночные птицы, и белая звезда переливалась над Прорвой в чистом предутреннем небе. Я задремал. Разбудил меня крик перепела. «Пить пора! Пить пора! Пить пора!» — кричал он где-то рядом, в зарослях шиповника и крушины. Мы спустились с крутого берега к воде, цепляясь за корни и травы. Вода блестела, как чёрное стекло; на песчаном дне были видны дорожки, проложенные улитками. Рувим закинул удочку недалеко от меня. Через несколько минут я услышал его тихий при- 288 зывный свист. Это был наш рыболовный язык. Короткий свист три раза значил: «Бросайте всё и идите сюда». Я осторожно подошёл к Рувиму. Он молча показал мне на поплавок. Клевала какая-то странная рыба. Поплавок качался, осторожно ёрзал то вправо, то влево, дрожал, но не тонул. Он стал наискось, чуть окунулся и снова вынырнул. Рувим застыл — так клюёт только очень крупная рыба. Поплавок быстро пошёл в сторону, остановился, выпрямился и начал медленно тонуть. — Топит, — сказал я. — Тащите! Рувим подсёк. Удилище согнулось в дугу, леска со свистом врезалась в воду. Невидимая рыба туго и медленно водила леску по кругам. Солнечный свет упал на воду сквозь заросли вётел, и я увидел под водой яркий бронзовый блеск: это изгибалась и пятилась в глубину пойманная рыба. Мы вытащили её только через несколько минут. Это оказался громадный ленивый линь со смуглой золотой чешуёй и чёрными плавниками. Он лежал в мокрой траве и медленно шевелил толстым хвостом. Рувим вытер пот со лба и закурил. Мы больше не ловили, смотали удочки и пошли в деревню. Рувим нёс линя. Он тяжело свисал у него с плеча. С линя капала вода, а чешуя сверкала так ослепительно, как золотые купола бывшего монастыря. В ясные дни купола были видны за тридцать километров. Мы нарочно прошли через луга мимо баб. Они, завидев нас, бросили работу и смотрели на линя, прикрыв ладонями глаза, как смотрят 289 на нестерпимое солнце. Бабы молчали. Потом лёгкий шёпот восторга прошёл по их пёстрым рядам. Мы шли через строй баб спокойно и независимо. Только одна из них вздохнула и, берясь за грабли, сказала нам вслед: — Красоту-то какую понесли — глазам больно! Не торопясь мы пронесли линя через всю деревню. Старухи высовывались из окон и глядели нам в спину. Мальчишки бежали следом и канючили: — Дядь, а дядь, где пымал? Дядь, а дядь, на што клюнуло? Дед Десять процентов поидёлкал линя по золотым твёрдым жабрам и засмеялся: — Ну, теперь бабы языки подожмут! А то у них всё хаханьки да хихоньки. Теперя дело иное, серьёзное. С тех пор мы перестали обходить баб. Мы шли прямо на них, и они нам ласково кричали: — Ловить вам не переловить! Не грех бы и нам рыбки принести. Так восторжествовала справедливость. СКАЗКИ ПУШКИНА Трудно найти в нашей стране человека, который бы не знал и не любил замечательные произведения великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина. Ещё при жизни его называли «солнцем русской поэзии». Прошло больше ста лет, как погиб поэт, а наша любовь к нему всё так же крепка, стихи его становятся нам всё ближе, дороже и нужнее. И мы можем добавить к словам современников Пушкина ещё 290 одно слово и сказать: «Пушкин — незаходящее солнце русской поэзии». Пушкин первый из русских поэтов заговорил простым народным языком. Этот язык в его стихах и сказках льётся свободно и звонко, как прозрачный родник. Поэт всегда восторгался богатством, выразительностью, меткостью русского языка, владел им блестяще и всё же не переставал изучать его всю жизнь. У Пушкина было много друзей. Но с детства самым близким, самым преданным ему человеком была простая крестьянка, его няня Арина Родионовна Матвеева. «Подруга дней моих суровых» — назвал её поэт. У неё он с малых лет учился чистому народному языку. От неё он впервые услышал замечательные русские сказки. В селе Михайловском, куда Пушкин был сослан по приказу царя, он вплотную столкнулся с жизнью деревни, узнал, полюбил её песни, басни и сказки. Он часто бывал на ярмарках, ходил в толпе крестьян, заводил беседы с ямщиками, со странниками, записывал все меткие слова и выражения, запоминал песни слепцов — старинные и грозные песни о горькой народной доле. В длинные зимние вечера в ветхом доме в Михайловском Арина Родионовна, как и в детстве, рассказывала поэту сказки. Валил снег, пел ветер в печных трубах, жужжало веретено — и сказочный народный мир расцветал вокруг Пушкина. Поэт, брызгая гусиным пером, торопливо записывал нянины сказки. «Что за прелесть эти сказки! — говорил он. — Каждая есть поэма». Под его лёгким пером некоторые из этих ска- 291 зок превращались в свободные и певучие стихи, чтобы разойтись по всей стране, по всему миру, обрадовать людей и открыть им неистощимые и удивительные богатства русской поэзии. Пушкин перенёс в свои сказки чудесные и живые образы народной фантазии: золотую рыбку, царевну Лебедь, Черномора и морских богатырей, золотого петушка и затейницу-бел-ку. И вместе с народом в своих сказках Пушкин жестоко высмеял и осудил глуповатых и злых царей, жадных попов, хитрых и невежественных бояр. Каждый, кто прочтёт сказки впервые, будет счастлив этим, а кто станет перечитывать их, будет счастлив вдвойне. Пушкин оставил нам не только эти изумительные сказки, но ещё много звучных и сильных стихотворений, поэм, рассказов и повестей. Имя Пушкина никогда не забудется: он всегда с нами, наш живой, любимый, наш великий Пушкин! яхнин Леонид Львович р. 1937 МЕТРО Сказка о великане Есть такая сказка. Жил великан. Он был такой тяжёлый, что при каждом шаге уходил в землю сначала по щиколотку, а потом и вовсе по колено. Наши города-великаны тоже всё глубже и глубже опускаются под землю. Подвалами своих домов. Подземными гаражами. Подземными складами и даже подземными книгохранилищами. И ездить люди стали под землёй. В метро. Сидя на мягком удобном диване, можно проехать под улицами и домами, промчаться под самым дном реки и даже не заметить этого. Сколько же надо было бы автобусов и троллейбусов пустить по городу, не будь у нас подземных поездов? Они бы, наверное, запрудили все улицы. Приезжают в нашу страну люди со всего света. И, попадая в московское метро, удивляются: как там светло и просторно. 293 Что мы видим и чего не видим в метро? Видим мы просторные вестибюли, лестницы-эскалаторы, станции-залы, тоннели, поезда. Но от наших глаз скрыты машины и механизмы, без которых остановились бы поезда, замерли бы самобегущие лестницы, утонули бы в темноте залы станций. Беспрерывно гудят вентиляторы в огромных вентиляционных камерах. Они засасывают с поверхности земли чистый воздух, согревают его зимой, охлаждают летом и гонят в залы станций. Вот почему в метро всегда дует свежий приятный ветерок. За движением поездов внимательно следит диспетчер. Но для этого ему совсем не обязательно бегать на каждую станцию, заглядывать на платформы. Ему помогают автоматы. Вся картина движения поездов развёртывается перед диспетчером на экране телевизора. И он, не выходя из своей комнаты, переключает стрелки на рельсах, регулирует скорость поездов так, чтобы они шли один за другим по расписанию. А ночью, когда все пассажиры спят, работа в метро не прекращается. Появляются на станциях машины-уборщики. Они подметают и моют полы. Идут по опустевшим вагонам осмотрщики — слесари и ремонтники, — надо проверить исправность поездов. А потом поезда принимают «душ» — проходят сквозь густые щётки вагономоечных машин. Утром они, сверкающие чистыми стёклами, повезут пассажиров. 294 День рождения московского метро Мы все так привыкли к метро, что кажется, будто оно было всегда. На самом деле первые станции метро открылись в Москве в мае 1935 года. Когда начинали строить метро, всем хотелось участвовать в этом новом и интересном деле. И конечно же, первой была молодёжь. В метростроители шли молодые рабочие с заводов «Борец» и «Москабель», ткачихи с фабрики «Трёхгорка», шофёры, каменщики, плотники. Даже повара и почтальоны. Для ТОГО чтобы прорыть первые одиннадцать с половиной километров подземных тоннелей, выкопали столько земли, что можно было бы ею нагрузить состав, протянувшийся от Москвы до Урала. А когда первая линия метро была закончена и москвичи проехали от «Сокольников» до «Парка культуры», они восхищались прекрасными залами станций и светлыми вестибюлями. Московская молодёжь за самоотверженную работу была награждена высшей наградой Родины. Теперь метро есть и в Санкт-Петербурге, и в Киеве, и в Баку, и в Тбилиси, и в Харькове, и в Ташкенте, и в других городах. Метро будущего В нашем метро так всё удобно и хорошо придумано, что, кажется, лучше и не выдумаешь. Но представьте себе. Поезд метро подъехал к станции. Открылись двери. Вышли пассажиры, стали на самодвижущуюся дорожку-тротуар 295 и поехали в магазин, в кино, в библиотеку. Прямо под землёй, не поднимаясь на поверхность. Потому что дверь в магазин тут же, под землёй. И кассы кинотеатра опустились под землю. И в библиотеку можно попасть через подземный вход. Бегут ребристые тротуары вдоль витрин и дверей, словно по улицам города. А это и есть город. Метро стало не просто городским транспортом. Оно превратилось в подземный этаж города. Вот каким станет метро в будущем. Зарубежная литература СКАЗКИ НАРОДОВ МИРА КАК МУЖИК С ПАНОМ ПООБЕДАЛ Белорусская сказка Сидели раз мужики под вётлами, трубочки посасывали, про пана калякали. Он у них сердитый, скупой; у него, болтают, ковшика воды не допросишься. А один мужик и говорит: — Эх вы... да я, если захочу, не то что воды выпрошу, а у пана пообедаю. Закричали мужики, заспорили: — Если ты не врёшь, у нашего пана пообедаешь, мы тебе пару волов дадим. Уж побились об заклад честь честью. Пришёл мужик к пану, поклонился низенько и говорит шёпотом: — Пане милостивый, никому я ничего не рассказывал, сразу к вам прибежал спросить: сделайте милость, пан, скажите, что бы стоил такой кусок золота? И показывает пану свой добрый мужицкий кулак. Разгорелись у пана на золото глаза. — Заходи, — говорит, — заходи, мужичок. А мужик в комнату зашёл, а всё своё твердит: — А скажите мне, пан милостивый, а если б такой кусок, что б ему была за цена? Сложил два кулака и показывает. 299 Задрожал тут пан от жадности и говорит: — Садись, мужичок, садись, выпей чарочку. А мужик ему: — Да ведь чарочку, пан милостивый, пьют-то под закусочку. А скажите, пане, если бы такой кусок? Да показывает на свою голову. Побелел тут пан, в ладони захлопал, кричит слугам: — Несите водочку да наливочку, да борщу, да галушечек! Садись, мужичок, пообедаем. Сел мужичок с паном, обедает. Пан аж горит — хочет знать, где тот кусок золота. А мужик панскую еду ест, причмокивает, от веку такой не пробовал. Только прожевал — пан за картуз: — Ну, веди, мужичок, где это золото! А мужик трубку закурил, головой помотал: — Так что ж, паночек милостивый, у меня ведь его нету, этого золота. Я так спросил, что бы оно стоило, коли было бы. Рассердился пан, закричал на мужика: — Пошёл вон, дурень! А мужик ему в ответ: — Эх, паночек милостивый, не так уж я глуп, не так бестолков, коли получил пару круторогих волов. ХРОМАЯ МОЛЛИ Английская сказка На одной ферме жили две работницы — Молли и Нелли. Однажды, возвращаясь домой, они услышали шум в хлебном амбаре. Молодым де- 300 вушкам захотелось узнать, в чём дело. Подойдя к амбару, Молли заглянула в замочную скважину. Вся внутренность амбара была залита ярким светом, и при этом свете молодая девушка увидела множество крошечных хорошеньких человечков с прозрачными крылышками. Они возились в закромах и наполняли пшеничными и ржаными зёрнами сумочки, висевшие у них на плечах. Впрочем, сумочки эти были так малы, что в них помещалось всего по два-три зёрнышка. Молли сразу догадалась, что она видит эльфов — маленьких волшебных обитателей лесов и полей, которые спят в чашечках цветов, пьют росу, качаются на паутинках, но могут награждать людей, сделавших что-нибудь хорошее для них, и наказывать не угодивших им. — Ах вы, маленькие воры, — сказала она, — погодите, вот я вам! Она шёпотом рассказала Нелли обо всём, что увидела, и попросила подругу помочь ей. Как только первый эльф показался из замочной скважины, девушки схватили его за прозрачные, как у стрекозы, нежные блестящие крылышки. А надо вам сказать, что тот, кто держит за крылышки эльфа, лишает его власти. Молли и Нелли знали это. Маленький эльф гневно отбивался, но так как в эту минуту у него не было его волшебной силы, он ничего не мог сделать, а, на его беду, остальные лесные духи замешкались в амбаре. — Отпусти меня, — сказал эльф голоском тоненьким, как жужжание мушки в летний день. — Ах ты, маленький воришка, — ответила ему Молли, — отпустить тебя! А зачем вы крадёте рожь и пшеницу нашего хозяина? Вы кра- 301 дёте, а нас бранят за то, что мы тратим много зерна... — Отпусти, — опять пропищал эльф. Молли оглянулась. Она не увидела поблизости ни одного эльфа и решила, что ей можно ещё немного поторговаться с маленьким пленником. — Ну, мы отпустим тебя, какая же польза будет нам от того, что мы поймали за крылышки лесного духа? Ведь поймать эльфа непросто, и это нечасто удаётся людям. Так неужели же отпустить тебя без всякого выкупа? — сказала Нелли. — Только отпустите меня, — проговорил эльф, — и вы не будете жалеть об этом. Но вот что: каждый день ставьте возле вашего порога по две чаши с водой. Мы будем выпивать воду или уносить её к себе домой для поливки наших растений, а вы на рассвете берите то, что окажется в чашах. Только никогда не забывайте ставить чаши с водой. Мы хорошо платим за услуги, но жестоко наказываем забывчивых и ленивых. Да, вот ещё что: если вы будете аккуратно ставить нам воду, мы вдобавок ко всему перестанем таскать у вашего хозяина зерно: нам достаточно будет дела и с водой. — Ну ладно, лети себе на свободу, — в один голос сказали Молли и Нелли и отпустили крылатого духа. Он взмахнул своими серебристыми крылышками и скрылся в темноте ночи. В ту же минуту из замочной скважины вылетел целый рой крошечных эльфов: все они светились, как маленькие яркие светлячки, и беззвучно трепетали сверкающими прозрачными нежными крылышками. 302 Девушки пошли спать. На следующий же вечер они поставили у порога две чаши с чистой водой, а утром нашли в них две серебряные монеты. С тех пор они аккуратно исполняли обещание, данное эльфам, и на рассвете получали награду. Так продолжалось какое-то время. Но однажды Молли и Нелли отправились на деревенский праздник, долго танцевали там и очень устали. Они вернулись домой поздно и сразу легли спать, забыв на этот раз поставить эльфам воду. Молли тотчас же заснула, а Нелли лежала с открытыми глазами, вспоминая о том, как она веселилась на деревенском балу. Вдруг возле закрытой двери комнаты девушек послышались жужжание и какой-то негромкий рбпот^ Нелли приподнялась на постели и прислушалась. Вскоре она различила целый хор тоненьких голосков эльфов, которые жаловались на леность и забывчивость девушек, говорили, что им очень нужна вода именно в этот день, так как от летнего зноя в лесу засохли все незабудки и кукушкины слёзки. Нелли вскочила с постели и принялась будить подругу, говоря: — Вставай, Молли. Мы забыли поставить эльфам воду, и они вьются возле нашей двери, плачут и упрекают нас за леность и забывчивость. — Ах, оставь меня! Мне так хочется спать, — ответила Молли. — Иди, ставь воду, если тебе ^ Ропот — недовольство, выражаемое негромкой речью, в неясной форме. 303 хочется, я же не шевельнусь, даже если сюда слетятся все эльфы Англии. Нелли поставила чашу с водой у порога. Потом она вернулась в комнату и со спокойной совестью легла в постель. Молли в это время заснула крепким сном. Нелли всё ещё не спалось. И вот она опять услышала, что возле двери зажужжали тонкие голоски, но на этот раз они были не жалобные, а серьёзные и даже сердитые. Эльфы совещались между собой, как им наказать ленивую и нелюбезную Молли. Одни предлагали накинуться на неё и приняться щипать её руки и лицо, другие желали испортить её новую лиловую шляпку с завязками, третьи — послать ей зубную боль. Какой-то эльф придумал сделать её нос ярко-красным, но другие нашли, что это слишком жестокое наказание для такой хорошенькой девушки. Наконец на совете было решено, что Молли сделается хромой на семь лет. Кроме того, эльфы дали ей возможность вылечиться в самом скором времени, приложив к ноге траву, название которой они произнесли. Нелли, слушавшая всё это, ясно различила название лечебного растения, состоявшее из целых семи слогов. Она хотела хорошенько запомнить его, найти траву и таким образом вылечить хромую подругу. Несколько раз повторила она длинное и трудное слово и, думая, что хорошо запомнила мудрёное название, заснула, а наутро совсем забыла его. Как она ни ломала голову, каких слов ни придумывала — настоящее название не приходило ей на ум. Молли сильно хромала, но с этих пор она заботливо и аккуратно ставила свою чашу воды 304 у порога. Иногда, чтобы умилостивить эльфов, она, кроме того, клала на порог соты мёда, ложечку варенья, кусочек сахару, несколько зёрен ржи, ячменя или пшеницы. Утром обе девушки находили в чашах серебряные монеты, но нога Молли не поправлялась. Так прошёл год. Наступил июль. Стояли жаркие тихие дни. Все луга и опушки лесов пестрели чудными цветами. Однажды Молли по поручению своего хозяина понесла яйца на продажу в соседний городок. Хромая девушка ходила медленно, и ей пришлось возвращаться домой вечером. Солнце заходило, Молли торопилась, но не успела вернуться домой раньше сумерек. Стало темно. Над землёй потянулся лёгкий туман, и вот, проходя через большой цветущий луг, Молли в полусумраке увидела, как из маков, колокольчиков, васильков, маргариток, ромашек и иван-чая стали роем вылетать маленькие крылатые существа. «Эльфы», — подумала она и, с грустью взглянув на свою ногу, пошла дальше. Вдруг возле её уха что-то зазвенело, и она почувствовала нежное прикосновение к щеке. Она оглянулась и увидела, что вокруг летают маленькие эльфы, слегка освещённые серебристыми лучами поднимавшейся над землёй луны. — Погоди, Молли, — сказал один из них, — постой здесь. — И он улетел в лес. — Благодарим тебя, Молли, за мёд, — пропели голоса. — Благодарим тебя за сахар, — пропищали другие. — Благодарим за варенье, — прозвенели третьи. 305 — Погоди, погоди, — закричал целый хор тонких голосков, — наш старший брат эльф Крольф сейчас поможет тебе в беде. Из леса вылетели четыре громадные ночные бабочки, которые в лапках несли невиданный странный цветок тёмно-лилового цвета. В его чашечке сидел удивительно красивый эльф, немного покрупнее, чем все остальные, с четырьмя прозрачными крылышками на спине и с маленькой красивой коронкой на светло-золотистых волосиках. — Крольф! Крольф! — запели эльфы. В эту минуту эльф Крольф вылетел из цветка. Своими маленькими ручками он взял его из лапок бабочек, с весёлым лицом подлетел к Молли и, глядя ей прямо в глаза, сказал длинное название цветка из семи слогов. Такого удивительного слова Молли никогда не слыхала, а потому тотчас же и забыла его. Между тем Крольф спустился в траву и положил фиолетовый цветок на ступню её хромой ноги. В ту же минуту молодая девушка услышала: — Выздоровела, выздоровела! Крольф сел на одну из бабочек, приветливо махнул Молли рукой и улетел. За ним, извиваясь длинной вереницей, улетели и остальные эльфы. Молли осталась одна. Совсем здоровая, не хромая, она вернулась домой. Нечего и говорить, что с этого времени ни Молли, ни Нелли никогда не забывали об эльфах. Обе они ставили им воду, а утром получали от них новые чистенькие серебряные монеты. МИФЫ ДРЕВНЕЙ ГРЕЦИИ ДЕДАЛ И ИКАР^ Величайшим художником, скульптором и зодчим Афин был Дедал, потомок Эрехтея. Рассказывали, что он высекал из белоснежного мрамора такие дивные статуи, что они казались живыми; казалось, что статуи Дедала смотрят и двигаются. Много инструментов изобрёл Дедал для своей работы, им были изобретены топор и бурав. Далеко шла слава о Дедале. У этого художника был племянник Тал, сын его сестры Пердики. Тал был учеником своего дяди. Уже в ранней юности поражал он всех своим талантом и изобретательностью. Можно было предвидеть, что Тал далеко превзойдёт своего учителя. Дедал завидовал племяннику и решил убить его. Однажды Дедал стоял с племянником на высоком афинском акрополе у самого края скалы. Никого не было кругом. Увидев, что они одни, Дедал столкнул племянника со скалы. Был уверен художник, что его преступление останется безнаказанным. Упав со скалы. Тал разбился насмерть. Дедал поспешно спустился с акрополя, поднял тело Тала и хо- ’ Изложено по поэме Овидия «Метаморфозы». 307 тел уже тайно зарыть его в землю, но застали Дедала афиняне, когда он рыл могилу. Злодеяние Дедала открылось. Ареопаг присудил его к смерти. Спасаясь от смерти, Дедал бежал на Крит к могущественному царю Миносу, сыну Зевса и Европы. Минос охотно принял его под свою защиту. Много дивных произведений искусства изготовил Дедал для царя Крита. Он выстроил для него и знаменитый дворец Лабиринт с такими запутанными ходами, что, раз войдя в него, невозможно было найти выхода. В этом дворце Минос заключил сына своей жены Пасифаи, ужасного Минотавра, чудовище с телом человека и головой быка. Много лет жил Дедал у Миноса. Не хотел отпускать его царь с Крита, только один хотел он пользоваться искусством великого художника. Словно пленника держал Минос Дедала на Крите. Дедал долго думал, как бежать ему, и наконец нашел способ освободиться от критской неволи. — Если не могу я, — воскликнул Дедал, — спастись от власти Миноса ни сухим путём, ни морским, то ведь открыто же для бегства небо! Вот мой путь! Всем владеет Минос, лишь воздухом не владеет он! Принялся за работу Дедал. Он набрал перьев, скрепил их льняными нитками и воском и стал изготовлять из них четыре больших крыла. Пока Дедал работал, сын его Икар играл около отца: то ловил он пух, который взлетал от дуновения ветерка, то мял в руках воск. Наконец Дедал кончил свою работу: готовы были крылья. Дедал привязал крылья за спину, продел руки в петли. 308 укреплённые на крыльях, взмахнул ими и плавно поднялся в воздух. С изумлением смотрел Икар на отца, который парил в воздухе, подобно громадной птице. Дедал спустился на землю и сказал сыну: — Слушай, Икар, сейчас мы улетим с Крита. Будь осторожен во время полета. Не спускайся слишком низко к морю, чтобы солёные брызги волн не смочили твоих крыльев. Не поднимайся и близко к солнцу: жара может растопить воск, и разлетятся перья. За мной лети, не отставай от меня. Отец с сыном надели крылья на руки и легко поднялись в воздух. Те, кто видел их полёт высоко над землей, думали, что это два бога несутся по небесной лазури. Часто оборачивался Дедал, чтобы посмотреть, как летит его сын. Они миновали уже острова Делос, Парос и летят всё дальше и дальше. Быстрый полет забавляет Икара, всё смелее взмахивает он крыльями. Икар забыл наставления отца, он не летит уже следом за ним. Сильно взмахнув крыльями, взлетел Икар высоко в небо, ближе к лучезарному солнцу. Палящие лучи растопили воск, скреплявший перья, выпали они и разлетелись далеко по воздуху, гонимые ветром. Взмахнул Икар руками, но нет больше на них крыльев. Стремглав упал он со страшной высоты в море и погиб в его волнах. Дедал обернулся, смотрит по сторонам. Нет Икара. Громко стал звать он сына: — Икар! Икар! Где ты? Откликнись! Нет ответа. Увидел Дедал на морских волнах перья из крыльев Икара и понял, что случилось. Как возненавидел Дедал своё искусство, как 309 возненавидел тот день, когда задумал спастись с Крита воздушным путём! А тело Икара долго носилось по волнам моря, которое стало называться по имени погибшего Икарийским. Наконец прибили волны тело Икара к берегу острова, там нашел его Геракл и похоронил. Дедал же продолжал свой полёт и прилетел наконец в Сицилию. Там он поселился у царя Кокала. Минос узнал, где скрылся художник, отправился с большим войском в Сицилию и потребовал, чтобы Кокал выдал ему Дедала. Дочери Кокала не хотели лишиться такого художника, как Дедал. Они уговорили отца согласиться на требования Миноса и принять его как гостя во дворце. Когда Минос принимал ванну, дочери Кокала вылили ему на голову котёл кипящей воды; умер Минос в страшных мучениях. Долго жил Дедал в Сицилии. Последние же годы жизни провёл он на родине, в Афинах; там стал он родоначальником дедалидов, славного рода афинских художников. ОРФЕЙ И ЭВРИДИКА' Великий певец Орфей, сын речного бога Эа-гра и музы Каллиопы, жил в далёкой Фракии. Женой Орфея была прекрасная нимфа Эвриди-ка. Горячо любил её Орфей. Но недолго наслаждался Орфей счастливой жизнью с женой своей. Однажды, вскоре после свадьбы, прекрасная Эвридика собирала со своими юными подругами нимфами весенние цветы в зелёной долине. Не заметила Эвридика в густой траве змею и на- ’ Изложено по поэме Овидия «Метаморфозы». 310 ступила на неё. Ужалила змея юную жену Орфея в ногу. Громко вскрикнула Эвридика и упала на руки подбежавшим подругам. Побледнела Эвридика, сомкнулись её очи. Яд змеи пресёк её жизнь. В ужас пришли подруги Эвридики, и далеко разнесся их скорбный плач. Услышал его Орфей. Он спешит в долину и там видит труп своей нежно любимой жены. В отчаяние пришёл Орфей. Не мог он примириться с этой утратой. Долго оплакивал он свою Эвридику, и плакала вся природа, слыша его грустное пение. Наконец решил Орфей спуститься в мрачное царство душ умерших, чтобы упросить Аида и Персефону вернуть ему жену. Через мрачную пещеру Тэнара спустился Орфей к берегам священной реки Стикс. Стоит Орфей на берегу Стикса. Как переправиться ему на другой берег, туда, где находится царство Аида? Вокруг Орфея толпятся тени умерших. Чуть слышны стоны их, подобные шороху листьев, падающих в лесу поздней осенью. Вот послышался вдали плеск вёсел. Это приближается ладья перевозчика душ умерших Харона. Причалил Харон к берегу. Просит Орфей перевезти его вместе с душами на другой берег, но отказал ему суровый Харон. Как ни молит его Орфей, всё слышит он один ответ Харона: «Нет!» Ударил тогда Орфей по струнам кифары, и разнеслись по берегу Стикса её звуки. Своей музыкой очаровал Орфей Харона; слушает он игру Орфея, опершись на весло. Под звуки музыки вошел Орфей в ладью, оттолкнул ее Харон веслом от берега, и поплыла ладья через мрач- 311 ные воды Стикса. Перевёз Харон Орфея. Вышел он из ладьи и, играя на золотой кифаре, пошел к Аиду, окружённый душами, слетевшимися на звуки его кифары. Приблизился к трону Аида Орфей и склонился перед ним. Сильнее ударил он по струнам кифары и запел. Он пел о своей любви к Эв-ридике и о том, как счастлива была его жизнь с ней в светлые, ясные дни весны. Но быстро миновали дни счастья. Погибла Эвридика. О своём горе, о муках разбитой любви, о тоске по умершей пел Орфей. Всё царство Аида внимало пению Орфея, всех очаровала его песня. Склонив на грудь голову, слушал Орфея Аид. Припав головой к плечу мужа, внимала песне Персефона; слёзы печали дрожали на её ресницах. Очарованный звуками песни. Тантал забыл терзающие его голод и жажду. Сизиф прекратил свою тяжкую, бесплодную работу, сел на тот камень, который вкатывал на гору, и глубоко задумался. Очарованные пением, стояли Данаиды; забыли они о своём бездонном сосуде. Сама грозная трёхликая богиня Геката закрылась руками, чтобы не видно было слёз на её глазах. Слёзы блестели и на глазах не знающих жалости эриний, даже их тронул своей песней Орфей. Но вот всё тише звучат струны золотой кифары, всё тише песнь Орфея, и замерла она, подобно чуть слышному вздоху печали. Глубокое молчание царило кругом. Прервал это молчание бог Аид и спросил Орфея, зачем пришёл он в его царство, о чём хочет просить его. Поклялся Аид нерушимой клятвой богов — 312 водами реки Стикса, что исполнит он просьбу дивного певца. Ответил Орфей Аиду: — О могучий владыка Аид, всех нас, смертных, принимаешь ты в своё царство, когда кончаются дни нашей жизни. Не затем пришёл я сюда, чтобы смотреть на те ужасы, которые наполняют твое царство, не затем, чтобы увести, подобно Гераклу, стража твоего царства — трёхглавого Кербера. Я пришёл сюда молить тебя отпустить назад на землю мою Эвридику. Верни её к жизни; ты видишь, как я страдаю по ней! Подумай, владыка, если бы отняли у тебя жену твою Персефону, ведь и ты страдал бы. Не навсегда же возвращаешь ты Эвридику. Вернётся опять она в твоё царство. Кратка жизнь наша, владыка Аид. О, дай Эвридике испытать радости жизни, ведь она сошла в твое царство такой юной! Задумался Аид и наконец ответил Орфею: — Хорошо, Орфей! Я верну тебе Эвридику. Веди её назад к жизни, к свету солнца. Но ты должен помнить одно условие: ты пойдёшь следом за богом Гермесом, он поведёт тебя, а за тобой будет идти Эвридика. Но во время пути по подземному царству ты не должен оглядываться. Помни! Оглянешься, и тотчас покинет тебя Эвридика и вернётся навсегда в мое царство. На всё был согласен Орфей. Спешит он скорее в обратный путь. Привёл быстрый, как мысль, Гермес тень Эвридики. С восторгом смотрит на неё Орфей. Хочет Орфей обнять тень Эвридики, но остановил его бог Гермес, сказав: 313 — Орфей, ведь ты обнимаешь лишь тень. Пойдём скорее, труден наш путь. Отправились в путь. Впереди идёт Гермес, за ним Орфей, а за ними тень Эвридики. Быстро миновали они царство Аида. Переправил их через Стикс в своей ладье Харон. Вот и тропинка, которая ведёт на поверхность земли. Труден путь. Тропинка круто поднимается вверх, и вся она загромождена камнями. Кругом глубокие сумерки. Чуть вырисовывается в них фигура идущего впереди Гермеса. Но вот далеко впереди забрезжил свет. Это выход. Вот и кругом стало как будто светлее. Если бы Орфей обернулся, он увидел бы Эвридику. А идёт ли она за ним? Не осталась ли она в полном мрака царстве душ умерших? Может быть, она отстала: ведь путь так труден! Отстанет Эвридика и будет обречена вечно скитаться во мраке. Орфей замедляет шаг, прислушивается. Ничего не слышно. Но разве могут быть слышны шаги бесплотной тени? Всё сильнее и сильнее охватывает Орфея тревога за Эвридику. Всё чаще он останавливается. Кругом же всё светлее. Теперь ясно рассмотрел бы Орфей тень жены. Наконец, забыв всё, он остановился и обернулся. Почти рядом с собой увидел он тень Эвридики. Протянул к ней руки Орфей, но дальше, дальше тень и потонула во мраке. Словно окаменев, стоял Орфей, охваченный отчаянием. Ему пришлось пережить вторичную смерть Эвридики, а виновником этой второй смерти был он сам. Долго стоял Орфей. Казалось, жизнь покинула его — казалось, что это стоит мраморная статуя. Наконец пошевельнулся Орфей, сделал 314 шаг, другой и пошёл назад, к берегам мрачного Стикса. Он решил снова вернуться к трону Аида, снова молить его вернуть Эвридику. Но не повёз его старый Харон через Стикс в своей утлой ладье. Напрасно молил его Орфей — не тронули мольбы певца неумолимого Харона. Семь дней и ночей сидел печальный Орфей на берегу Стикса, проливая слезы скорби, забыв о пище, обо всём, сетуя на богов мрачного царства душ умерших. Только на восьмой день решил он покинуть берега Стикса и вернуться во Фракию. БИБЛЕЙСКИЕ СКАЗАНИЯ ЖИЗНЬ ПЕРВЫХ ЛЮДЕЙ В РАЮ Бог устроил дивный сад — рай и поселил в нём Адама и Еву, чтобы они возделывали и хранили его. В раю протекали реки и росли деревья, на которых зрели красивые и приятные для пищи плоды. Среди рая росли два особенных дерева. Одно из них было дерево жизни, другое — дерево познания добра и зла. Вкушая плоды дерева жизни, люди могли жить, не зная ни болезней, ни смерти; о втором же Бог сказал первому человеку, чтобы он не ел плодов с этого дерева, потому что если он вкусит их, то умрёт. Первые люди блаженствовали в раю. Все животные ласкались к ним, не боялись они смерти, не знали болезней, горя, страданий, не знали лжи и обмана и всей душой любили Бога, Который постоянно заботился о них и часто являлся им и беседовал с ними. 316 ПЕРВЫЙ ГРЕХ. ОБЕЩАНИЕ СПАСИТЕЛЯ. ИЗГНАНИЕ ИЗ РАЯ Прежде творения мира и всего, что находится в нем, Бог сотворил ангелов, невидимых, как и Он Сам. Сперва все ангелы были добрые, но потом один из них не захотел повиноваться Богу и научил других тому же. Он стал называться дьяволом, то есть клеветником, соблазнителем. Господь лишил блаженства его и тех, кто его послушался. И вот дьявол позавидовал счастью Адама и Евы и захотел погубить их. Он вошёл в змея и, когда Ева проходила мимо дерева познания добра и зла, спросил: — Правда ли, что Бог запретил вам есть плоды райских деревьев? Ева ответила: — Господь позволил нам есть плоды со всех деревьев сада; только с дерева познания добра и зла Он не позволил вкушать плодов и сказал, что если мы сделаем это, то умрём. — Нет, вы не умрёте, — сказал дьявол. — Бог знает, что как только вы вкусите их, то сделаетесь сами как боги — будете знать добро и зло. Ева посмотрела на дерево, запрещённые плоды особенно понравились ей теперь; она подошла, взяла плодов и ела, потом дала мужу, и он ел. Как только они сделали это, им сразу стало страшно и стыдно. До тех пор невинные, как младенцы, они не замечали, что наги, и не сты- 317 дились этого, но, согрешив, прикрылись листьями и укрылись среди деревьев. И услышали они голос Бога; Господь ходил в раю. — Где ты, Адам? — воззвал Он. Адам ответил: — Я услышал голос Твой, Господи, и скрылся; мне стало стыдно, потому что я — наг. Господь сказал: — Не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть? Адам, вместо того чтобы сознаться в своей вине и просить прощения у Бога, ответил: — Жена, которую Ты сотворил мне, дала мне плодов этого дерева, и я ел. Жена сказала: — Господи, змей соблазнил меня. Тогда Бог проклял змея, а Адаму и Еве сказал, что в наказание за ослушание они будут жить в горе, страданиях, тяжёлых трудах и потом умрут. Но, по милосердию Своему, в утешение людям Господь обещал, что впоследствии явится Спаситель мира. Который примирит людей с Богом и победит дьявола. Сказав это. Господь Бог изгнал Адама и Еву из рая и поставил ангела с огненным мечом, чтобы охранять путь к дереву жизни. АНДЕРСЕН Ганс Христиан 1805—1875 РОМАШКА Вот послушайте-ка, что я расскажу. За городом, у самой дороги, стояла дача. Ты, верно, видал её? Перед ней небольшой садик с цветником, а вокруг крашеный деревянный забор. Неподалёку от дачи, у самой канавки, росла в мягкой зелёной траве крохотная ромашка. Солнечные лучи грели и ласкали её так же, как и роскошные садовые цветы, и наша ромашка росла не по дням, а по часам. В одно прекрасное утро её мелкие ослепительно-белые лепестки наконец раскрылись и, словно лучи, окружили жёлтое сердечко посредине. Ромашку ничуть не заботило, что её никто не видит в густой траве и что она такой простой и невзрачный цветок, — нет, она была довольна всем; повернувшись к солнцу, она любовалась им и слушала, как где-то высоко-высоко в небе поёт жаворонок. Ромашка была так счастлива, как в большой праздник, — а был всего только понедельник; все дети сидели школе и чему-нибудь учились. Наша ромашка тоже сидела на своём зелёном стебельке и училась у ясного солнца и у всего 319 вокруг и думала, как Бог всё хорошо устроил. Ромашке казалось, что жаворонок так понятно и красиво поёт о том, что чувствует она сама; и она почти с благоговением смотрела на счастливую пташку, которая летала и пела. Но сама ромашка ничуть не печалилась, что не может ни петь, ни летать. «Я ведь вижу и слышу! — думала она. — Солнце освеш,ает меня, ветерок целует. О, как много мне дано!» За забором цвело так много важных, гордых цветов, и чем меньше они благоухали, тем больше важничали. Пионы раздувались — им хотелось стать крупнее роз; но дело вовсе не в величине. Пестрее всех были тюльпаны, они отлично знали это и старались держаться возможно прямее, чтобы больше бросаться в глаза. Все они не замечали молоденькой ромашки, росшей по другую сторону забора. Зато ромашка часто заглядывалась на них и думала: «Какие они нарядные, красивые! К ним непременно прилетит в гости прелестная птичка! Слава богу, что я расту так близко и вижу всё это великолепие!» Только она это подумала, «квирревит» — и жаворонок спустился... не в сад к пионам и тюльпанам, а прямо на траву к скромной ромашке! Ромашка так растерялась от радости, что просто не знала, что и думать. Птичка прыгала вокруг ромашки и распевала: «Ах, какая мягкая травка! Какой миленький цветочек в серебряном платьице, с золотым сердечком!» Жёлтое сердечко ромашки и в самом деле сияло, как золото, а ослепительно-белые лепестки отливали серебром. 320 Ромашка была так счастлива, так рада, что и сказать нельзя. Птичка поцеловала её, спела ей песенку и опять взвилась в синее небо. Прошла добрая четверть часа, пока ромашка пришла в себя. Сконфуженная, но в душе очень довольная, взглянула она на цветы в саду, — они ведь видели, какое счастье и какая честь выпали ей на долю, кому же и оценить это, как не им! Но тюльпаны ещё больше заважничали и, обиженные, покраснели с досады, а толстоголовые пионы надулись. Хорошо, что они не умели говорить, — досталось бы от них ромашке. Бедняжка сразу поняла, что они не в духе, и от души пожалела их. В это время в садике показалась девушка с острым, блестящим ножом в руках. Она подошла прямо к тюльпанам и принялась срезать их один за другим. Ромашка ахнула: «Какой ужас! Теперь им конец!» Срезав цветы, девушка ушла, а ромашка порадовалась, что растёт за забором в траве, где её никто не видит. Она поблагодарила судьбу, а когда солнце село, свернула лепесточки, заснула и всю ночь видела во сне солнце и маленькую птичку. Утром, когда ромашка опять расправила лепестки и протянула их, словно руки, навстречу воздуху и свету, она узнала голос жаворонка: птичка пела — но как грустно! Бедняжка попалась в западню и сидела теперь в клетке, висевшей у раскрытого окна. Жаворонок пел о том, как отрадно летать на свободе, над свежей зеленью полей, о том, как хорошо и привольно было ему подниматься ввысь на своих крыльях. Тяжело, тяжело было у бедной птички на сердце, — она была в плену. 321 Ромашке всей душой хотелось помочь пленнице, но как это сделать? И она совсем перестала замечать, как хорошо вокруг, как греет солнце, как блестят её белые лепестки; она думала только о бедной птичке и о том, что ничем не может ей помочь. Вдруг из садика вышли два мальчугана; у одного из них в руках был такой же большой и острый нож, как тот, которым девушка срезала тюльпаны. Мальчики подошли прямо к ромашке, которая никак не могла понять, что им было тут нужно. — Вот здесь можно вырезать славный кусочек дёрна для нашего жаворонка! — сказал один из мальчиков и, глубоко запустив нож, начал вырезать четырёхугольный кусок дёрна; ромашка очутилась как раз в середине его. — Сорви цветок! — сказал другой мальчик; и ромашка затрепетала от страха: если её сорвут, она умрёт, а ей так хотелось жить, чтобы попасть в клетку к бедному пленнику! — Нет, лучше оставь, — сказал первый из мальчиков. — Так красивее. И ромашка попала в клетку к жаворонку. Бедняжка громко жаловался на свою неволю, метался и бился о железные прутья клетки. Бедная ромашка не умела говорить, не могла утешить его ни одним словом, хоть ей очень этого хотелось! Так прошло всё утро. — Тут нет воды, — жаловался жаворонок. — Они забыли дать мне напиться. У меня пересохло в горле. Я весь горю, и меня знобит. Ах, мне тяжело дышать! Я должен умереть, расстаться с солнечным светом, со свежей зеленью, со всем божьим миром! 322 Чтобы хоть сколько-нибудь освежиться, жаворонок глубоко вонзил свой клюв в свежий, прохладный дёрн; тут он увидел ромашку, кивнул ей, поцеловал её и сказал: — И ты завянешь здесь, бедный цветик! Взамен всего мира, которым я владел на воле, они дали мне тебя да этот клочок зелёного дёрна. Каждая травинка должна быть для меня зелёным деревцем, каждый твой лепесточек — благоухающим цветком! Увы! Вы все только напоминаете мне, чего я лишился! «Ах, чем бы мне утешить его!» — думала ромашка, но не могла шевельнуть ни одним листочком, зато её нежные лепестки благоухали гораздо сильнее, чем обычно. Это заметил и жаворонок и, хотя он изнемогал от жажды, не тронул ромашки, а только выщипал всю траву. Вот и вечер пришёл, а никто так и не принёс воды бедной птичке. Тогда она распустила свои красивые крылышки, судорожно затрепетала ими и ещё несколько раз жалобно пропищала: — Пить! Пить! Потом головка её склонилась набок и сердечко разорвалось от тоски и муки. Ромашка не могла свернуть своих лепестков и заснуть, как накануне: она поникла, грустная и больная, и склонилась к земле. Только на другое утро пришли мальчики и, увидав мёртвого жаворонка, горько-горько заплакали, потом вырыли ему могилку и всю её украсили цветами, а мёртвого жаворонка положили в красивую красную коробочку — его хотели похоронить по-царски. Бедная птичка! Пока она жила и пела, они забывали о ней — посадили её в клетку и заставили страдать от жаж- 323 ды, — а теперь устраивали ей пышные похороны и проливали над ней горькие слёзы! Дёрн с ромашкой был выброшен на пыльную дорогу; никто и не подумал о той, которая все-таки больше всех любила бедного жаворонка и всем сердцем желала утешить его. РУСАЛОЧКА В открытом море вода синяя, как лепестки красивейших васильков, и прозрачная, как тончайшее стекло. Но зато и глубоко же там! Так глубоко, что никакие якори не достанут до дна, и на него пришлось бы поставить немало колоколен одну на другую, чтобы верхняя высунулась из воды. На дне морском живут русалки. Не подумайте, что там только голый белый песок, — нет, на дне растут удивительные деревья и цветы, с такими гибкими стеблями и листьями, что они шевелятся, как живые, при малейшем движении воды. В этой чаще шныряют маленькие и большие рыбы, точь-в-точь как у нас птицы в лесу. На самом глубоком месте стоит коралловый дворец морского царя с высокими стрельчатыми окнами из чистейшего янтаря и с кровлей из раковин, которые то открываются, то закрываются, в зависимости от прилива и отлива. Это дивное зрелище, ибо в каждой раковине лежат блестящие жемчужины такой красоты, что любая из них украсила бы корону любой королевы. Морской царь давным-давно овдовел, и царским хозяйством заправляла его старуха мать, женщина умная, но очень гордившаяся своей знатностью, — на хвосте у неё сидела целая 324 дюжина устриц, тогда как вельможам полагалось только по шесть. Вообще же она была женщина достойная, особенно потому, что очень любила маленьких морских принцесс, своих внучек. Их было шестеро, и все прехорошенькие, а младшая — лучше всех: кожа у неё была нежная и прозрачная, как лепесток розы, а глаза синие, как глубокое море. Но у неё, как и у других русалок, не было ножек, их заменял рыбий хвост. День-деньской играли принцессы в огромных дворцовых залах, где на стенах росли живые цветы. В открытые янтарные окна вплывали рыбки, как в наши окна иной раз влетают ласточки. Рыбки подплывали к маленьким принцессам, ели из их рук и позволяли себя гладить. Перед дворцом был разбит большой сад, в котором росло много огненно-красных и синих деревьев; их ветви и листья всегда колыхались, плоды сверкали, как золото, а цветы пылали, как костёр. Сама земля там была усыпана мелким песком цвета серного пламени, и потому дно морское отливало каким-то удивительным голубоватым блеском, — можно было подумать, что витаешь высоко-высоко в воздухе, причём небо у тебя не только над головой, но и под ногами. В безветрие со дна можно было видеть солнце; оно казалось пурпуровым цветком, венчик которого излучал свет. В саду у каждой принцессы было своё местечко; тут они копали землю и сажали цветы, какие хотели. Одна сделала себе цветочную клумбу в виде кита; другой захотелось, чтобы её клумба походила на русалочку; а младшая сестра сделала клумбу круглую, как солнце, и засадила её ярко-красными цветами. Странная 325 девочка была эта русалочка — такая тихая, задумчивая... Другие сёстры украшали свои садики разными разностями, добытыми на затонувших кораблях, а в её саду были только алые цветы, похожие на далёкое солнце, да прекрасная статуя мальчика из чистого белого мрамора, упавшая на дно моря с какого-то погибшего судна. Русалочка посадила у статуи розовую плакучую иву, и она пышно разрослась; длинные тонкие ветви её, окутав статую, почти касались голубого песка, на котором колебалась их фиолетовая тень. Так вершина и корни, казалось, играли, пытаясь поцеловать друг друга. Больше всего любила русалочка слушать про людей, что живут наверху, на земле, и бабушка должна была рассказывать ей всё, что только знала о кораблях и городах, о людях и животных. Особенно занимало и удивляло русалочку то, что цветы на земле пахнут, — не то что здесь, в море! — что леса там зелёные, а рыбки, которые живут на земных деревьях, поют очень звонко и красиво. Бабушка называла «рыбками» птичек, иначе внучки не поняли бы её: они никогда в жизни не видели птиц. — Как только одной из вас минет пятнадцать лет, — говорила бабушка, — ей разрешат подниматься на поверхность моря, сидеть при свете месяца на скалах и смотреть на плывущие мимо корабли; она увидит земные леса и города. В этот год старшей принцессе как раз исполнялось пятнадцать лет, а другим сёстрам — все они были погодки — приходилось ещё ждать того дня, когда им разрешат всплыть наверх; и дольше всех должна была ждать младшая. Но каждая обещала рассказать сёстрам о том, что 326 ей больше всего понравится в первый день, — им было мало рассказов бабушки и хотелось знать обо всём на свете как можно подробнее. Никого так не тянуло на поверхность моря, как младшую сестру, тихую, задумчивую русалочку, которой пришлось ждать дольше всех. Сколько ночей она провела у открытого окна, глядя вверх, сквозь синеву морской воды, в которой стаи рыбок шевелили своими плавниками и хвостами! Она даже могла разглядеть месяц и звёзды: они, конечно, светили совсем тускло, но зато казались гораздо крупнее, чем кажутся нам. Случалось, что их затмевало что-то вроде большой тучи, но русалочка знала, что это плывёт над нею кит или проходит корабль с толпами людей. Эти люди и не подозревали, что там, в глубине моря, стоит прелестная русалочка и протягивает к килю корабля свои белые ручки. Но вот старшей принцессе исполнилось пятнадцать лет, и ей позволили всплыть на поверхность моря. Сколько было рассказов, когда она вернулась назад! Но больше всего ей понравилось лежать при свете месяца на песчаной отмели и нежиться, любуясь раскинувшимся на берегу городом: там, словно сотни звёзд, горели огни, играла музыка, тарахтели повозки, шумели люди, высились колокольни и звонили колокола. Ей нельзя было попасть туда, потому-то её так и манило это зрелище. Как жадно слушала её младшая сестра! Стоя вечером у открытого окна и глядя вверх сквозь тёмно-синюю воду, она только и думала, что 327 о большом шумном городе, и ей даже слышался колокольный звон. Прошёл год, и второй сестре тоже позволили подняться на поверхность моря и плыть куда угодно. Она вынырнула из воды как раз в ту минуту, когда солнце садилось, и нашла, что лучше этого зрелища ничего и быть не может. Небо сияло, как расплавленное золото, рассказывала она, а облака... тут у неё даже слов не хватало! Пурпуровые и фиолетовые, они быстро летели по небу, но ещё быстрее мчалась к солнцу стая лебедей, похожая на длинную белую вуаль. Русалочка тоже было поплыла к солнцу, но оно погрузилось в море, а на воде и на облаках погас розовый отблеск. Прошёл ещё год — и вынырнула третья сестра. Эта была смелее всех и поплыла в широкую реку, которая впадала в море. Тут она увидела зелёные холмы, покрытые виноградниками, дворцы и дома, окружённые красивыми рощами, в которых пели птицы. Солнце светило ярко и так припекало, что ей не раз пришлось нырнуть в воду, чтобы освежить пылающее лицо. В маленькой бухте плескалась целая толпа голеньких человеческих детей. Русалка хотела было поиграть с ними, но они испугались и убежали, а вместо них появился какой-то чёрный зверёк и принялся на неё тявкать, да так грозно, что она в страхе уплыла. Зверёк этот был просто-напросто собачкой, но русалка ведь ещё не видела собак. Вернувшись домой, она не переставала вспоминать чудесные леса, зелёные холмы и прелестных детей, которые умели плавать, хоть у них и не было рыбьих хвостов. 328 Четвёртая сестра оказалась не такой смелой — она держалась больше в открытом море и потом говорила, что это лучше всего: куда ни оглянись, на много-много миль вокруг только вода да небо, опрокинутое над водой, точно огромный стеклянный купол. Большие корабли она видела только издали, и ей они казались похожими на чаек; вокруг неё играли и кувыркались забавные дельфины, а громадные киты пускали фонтаны из ноздрей. Потом настал черёд пятой сестры; её день рождения был зимой, и она увидела то, чего не видели другие. Море теперь было зеленоватого цвета, повсюду плавали ледяные горы, похожие на огромные жемчужины, но только они были гораздо выше самых высоких колоколен, построенных людьми. Некоторые из них были очень причудливой формы и блестели, как алмазы. Она уселась на самую большую ледяную гору, и ветер развевал её длинные волосы, а моряки испуганно обходили эту гору стороной. К вечеру небо заволокло тучами, засверкала молния, загремел гром, и тёмное море принялось кидаться ледяными глыбами, которые ярко сверкали при красном свете молний. На кораблях убирали паруса, люди метались в страхе и трепете, а русалка спокойно плыла вдаль, сидя на ледяной горе и любуясь на огненные зигзаги молний, которые, прорезав небо, падали в мерцаюидее море. Да и все сёстры восхищались тем, что увидели впервые, — всё это было ново и потому нравилось им. Но когда они стали взрослыми девушками и им разрешили плавать повсюду, они скоро присмотрелись ко всему, что видели, 329 и спустя месяц стали уже говорить, что везде хорошо, но дома лучше. По вечерам все пять сестёр поднимались рука об руку на поверхность воды. Они были одарены великолепными голосами, каких не бывает у людей, — и вот когда начиналась буря и опасность нависала над кораблями, русалки подплывали к ним и пели песни о чудесах подводного царства, уговаривая моряков не бояться попасть к ним на дно. Но моряки не могли разобрать слов — им казалось, что это просто шумит буря. Впрочем, если б они и попали на дно морское, им всё равно не удалось бы увидеть там никаких чудес, — ведь, когда корабль шёл на дно, люди тонули и приплывали ко дворцу морского царя уже мёртвыми. В то время как русалки рука об руку всплывали на поверхность моря, младшая их сестра сидела одна-одинёшенька, глядя им вслед, и ей очень хотелось заплакать. Но русалки не могут плакать, и им от этого ещё тяжелее переносить страдания. — Ах, если бы мне уже было пятнадцать лет! — говорила она. — Я знаю, что очень полюблю тот верхний мир и людей, которые в нём живут! Наконец и ей исполнилось пятнадцать лет! — Ну вот, вырастили и тебя! — сказала ей бабушка, вдовствующая королева. — Поди сюда, надо и тебя принарядить, как других сестёр. И она надела русалочке на голову венец из белых жемчужных лилий, каждый их лепесток был сделан из половинки жемчужины; потом приказала восьмерым устрицам прицепить- 330 ся к её хвосту — это было знаком отличия её сана. — Мне больно! — проговорила русалочка. — Ради красоты стоит потерпеть! — изрекла старуха. Ах, с каким удовольствием скинула бы с себя русалочка все эти уборы и тяжёлый венец, — алые цветы из её садика шли ей гораздо больше. Но делать нечего! — Проидайте! — сказала она и легко и плавно, как прозрачный пузырек воздуха, поднялась на поверхность. Солнце только что село, но облака ещё пылали, пурпурные и золотые, и в розовом небе зажглась вечерняя звезда. Воздух был мягок и свеж, а море словно замерло. Неподалёку от того места, где вынырнула русалочка, стоял трёхмачтовый корабль всего лишь с одним поднятым парусом, — на море не было ни малейшего ветерка. На вантах и реях сидели матросы, с палубы доносились звуки музыки и песен; когда же совсем стемнело, корабль осветили сотни разноцветных фонариков, — казалось, что в воздухе замелькали флаги всех наций. Русалочка подплыла к зеркальным иллюминаторам кают-компании и заглядывала туда всякий раз, как её приподнимала волна. В кают-компании собралось много нарядных людей, но красивее всех был черноглазый принц, юноша лет шестнадцати, не больше. В тот день праздновали его рождение, оттого-то на корабле и шло такое веселье. На палубе плясали матросы, а когда к ним вышел молодой принц, взвились сотни ракет, и стало светло, как днём, — русалочка даже испугалась и нырнула в воду, но скоро опять высунула го- 331 ловку, и ей почудилось, будто это звёздочки упали с неба к ней в море. Никогда ещё не видела она подобной игры огней: большие солнца вертелись колесом, великолепные огненные рыбы крутили хвостами в воздухе — и всё это отражалось в недвижной светлой воде. На корабле же было так светло, что можно было различить канат в его снастях, а людей и подавно. Ах, до чего хорош собою был молодой принц! Он пожимал руки людям и улыбался, а музыка всё гремела и гремела в тишине ясной ночи. Время было уже позднее, но русалочка глаз не могла оторвать от корабля и от красавца принца. Разноцветные огни погасли, ракеты больше не взлетали в воздух, не гремели и пушечные выстрелы — зато загудело и застонало само море. Русалочка качалась на волнах рядом с кораблём, то и дело заглядывая в кают-компанию, а корабль мчался всё быстрей и быстрей, паруса развёртывались один за другим. Но вот началось волнение, сгустились тучи и засверкала молния. Разыгралась буря, и матросы бросились убирать паруса. Сильная качка трепала огромный корабль, а ветер мчал его по бушующим волнам. Вокруг вырастали высокие чёрные водяные горы, грозившие сомкнуться над мачтами, но корабль, как лебедь, падал в бездну между водяными стенами, потом снова взлетал на валы, громоздящиеся друг на друга. Русалочке такое плавание очень нравилось, а морякам приходилось туго. Корабль скрипел и трещал, толстые доски гнулись под сильными ударами, волны перекатывались через палубу. Вот грот-мачта переломилась, как тростинка, корабль лёг набок, и вода хлынула в трюм. Тут русалочка поняла, 332 какая опасность грозит кораблю; ей и самой приходилось остерегаться брёвен и обломков, носившихся по волнам. Как темно вдруг стало, хоть глаз выколи! Но вот опять блеснула молния, и русалочка вновь увидела всех людей на корабле: каждый спасался, как мог. Она постаралась отыскать глазами принца и увидела, когда корабль развалился, что юноша тонет. Сначала русалочка очень обрадовалась, поняв, что теперь он попадёт к ним на дно, но потом вспомнила, что люди в воде жить не могут и если он и попадёт во дворец её отца, то лишь мёртвым. Нет, нет, он не должен умереть! И она поплыла между брёвнами и досками, позабыв о том, что они в любую минуту могут её раздавить. Пришлось ей то нырять вглубь, то высоко взлетать вместе с волнами, но вот наконец она догнала принца, который уже почти выбился из сил и не мог больше плыть по бурному морю. Руки и ноги отказались ему служить, глаза закрылись, и он бы погиб, не явись на помощь русалочка. Она приподняла над водой его голову и понеслась вместе с ним по воле волн. К утру непогода стихла. От корабля не осталось и щепки, а солнце, красное и пылающее, опять засияло над водой, и его яркие лучи как будто вернули щекам принца их живой румянец, но глаза юноши всё ещё не открывались. Русалочка откинула мокрые волосы с его лба и поцеловала этот высокий, красивый лоб. Ей показалось, что принц похож на мраморного мальчика, украшающего её садик. Она поцеловала его снова и от всего сердца пожелала, чтобы он остался жив. 333 Наконец показался берег и вздымавшиеся на нём высокие, синеватые, уходящие в небо горы, на вершинах которых, точно стаи лебедей, белели снега. Внизу, у самого берега, зеленели густые леса, неподалёку высилось какое-то здание — видимо, церковь или монастырь. В саду, окружающем здание, росли апельсинные и лимонные деревья, а у ворот стояли высокие пальмы. Море вдавалось в белый песчаный берег небольшим глубоким заливом, где вода была совсем спокойна. Сюда-то и приплыла русалочка. Она положила принца на песок и позаботилась о том, чтобы голова его лежала повыше, освещённая тёплыми лучами солнца. В это время в высоком белом здании зазвонили в колокола, и в сад высыпала целая толпа молодых девушек. Русалочка отплыла подальше за высокие камни, торчавшие из воды, покрыла себе волосы и грудь морской пеной — теперь никто не различил бы в этой пене её светлого личика — и стала ждать, не придёт ли кто на помощь бедному принцу. Ждать пришлось недолго: к принцу подошла молодая девушка и сначала очень испугалась, но быстро успокоилась, созвала людей. Затем русалочка увидела, что принц ожил и улыбнулся всем тем, кто стоял вокруг него. А ей не улыбнулся, — он ведь не знал, что это она спасла ему жизнь! Грустно стало русалочке. И когда принца увели в большое белое здание, она, печальная, нырнула в воду и уплыла домой. Она всегда была тихой и задумчивой, а теперь стала ещё задумчивее. Сёстры спрашивали её, что она видела на море, но она молчала. 334 Не раз, и вечером и утром, подплывала она к тому месту, где оставила принца; видела, как созрели и были сорваны плоды в садах, видела, как на высоких горах стаял снег, — но принц не появлялся; и с каждым разом грустя всё больше и больше, она возвращалась домой. Единственной её отрадой было сидеть в своём садике, обвивая руками красивую мраморную статую, похожую на принца. За цветами она больше не ухаживала, они росли по своей воле, даже на дорожках, переплетаясь длинными стеблями и листьями с ветвями деревьев; и вскоре в запущенный садик совсем перестал проникать свет. Наконец русалка не выдержала — рассказала обо всём одной из сестёр; от неё о принце сейчас же узнали и все остальные сёстры. Но больше никто, — не считая ещё двух-трёх русалок, которые никому об этом не говорили, кроме как самым близким своим подругам. Одна из русалок тоже видела и праздник на корабле, и самого принца и даже знала, где находятся его владения. — Поплывём вместе, сестрица! — сказали русалке сёстры и рука об руку поднялись на поверхность моря близ того места, где находился дворец принца. Дворец был из светло-жёлтого блестящего камня, с большими мраморными лестницами; одна из них спускалась прямо к морю. Великолепные вызолоченные купола высились над крышей, а в нишах между колоннами, окружавшими всё здание, стояли мраморные статуи, совсем как живые. Сквозь прозрачные стёкла высоких окон были видны роскошные покои; всюду висе- 335 ли дорогие шёлковые занавески, всюду были разостланы ковры, а стены украшали большие картины, которые так интересно было рассматривать. Посреди огромного зала журчал большой фонтан, и струи его били высоко-высоко под потолок. Потолок был в виде стеклянного купола, и лучи солнца проникали сквозь него внутрь, освещая воду и чудные растения, которые росли в обширном водоёме. Теперь русалочка знала, где живёт принц; и вот она стала часто приплывать ко дворцу вечерами или ночью. Ни одна из сестёр не осмеливалась так близко подплывать к земле, как младшая, — она вплывала даже в узкий канал, который протекал прямо под великолепным мраморным балконом, бросавшим на воду длинную тень. Тут она останавливалась и подолгу смотрела на молодого принца; а тот был уверен, что сидит при свете месяца в полном одиночестве. Много раз видела русалочка, как он катается с музыкантами на своей нарядной лодке, украшенной реющими флагами. Она выглядывала из зарослей зелёного тростника, и если люди иной раз замечали её длинную серебристо-белую вуаль, развевающуюся на ветру, то принимали ее за лебедя, расправляющего крылья. Не раз также слышала она, как говорили о принце рыбаки, ловившие по ночам рыбу; они рассказывали о нём много хорошего. И русалочка, радуясь, что спасла ему жизнь, когда его, полумёртвого, швыряли волны, вспоминала о том, как крепко она прижимала тогда к груди его голову и как нежно целовала его. А он ничего об этом не знал, она даже и присниться ему не могла. 336 Всё больше и больше начинала русалочка любить людей, всё сильней и сильней тянуло её к ним. Их мир казался ей гораздо более широким, чем её мир: они могли переплывать море на своих кораблях, могли взбираться на высокие горы к самым облакам, а земли, которыми они владели, их леса и поля тянулись так далеко, что она не могла охватить их взглядом. Ей так хотелось побольше узнать о людях, но сёстры не могли ответить на все её вопросы, и она обратилась к бабушке. Старуха хорошо знала «высший мир», как она правильно называла землю, лежавшую над морем. — А те люди, что не тонут, — спрашивала русалочка, — они живут вечно? Они не умирают, как умираем мы тут внизу, в море? — Вовсе нет! — отвечала старуха. — Они тоже умирают. И век их даже короче нашего. Но хоть мы и живём триста лет, а когда нам приходит конец, от нас остаётся лишь пена морская, и нет у нас могил наших близких, мы не одарены бессмертной душой, и наша русалочья жизнь кончается со смертью тела. Мы — как этот тростник: срезанный стебель его уже не зазеленеет вновь! А у людей есть душа, которая живёт вечно, она живёт и после того, как тело превратится в прах, и тогда улетает в прозрачную высь, к сверкающим звёздам. Как мы всплываем на поверхность моря и видим землю, где живут люди, так и они поднимаются в неведомые блаженные страны, которых нам не увидеть никогда! — Ах, почему у нас нет бессмертной души! — грустно проговорила русалочка. — Я бы все свои сотни лет отдала за один день человече- 337 ской жизни, чтобы потом вкусить небесного блаженства. — Что за вздор! — сказала старуха. — Ты об этом и не думай. Нам тут живётся куда лучше, чем людям на земле. — Неужели и я после смерти превращусь в морскую пену и не услышу больше музыки волн, не увижу прекрасных цветов и огненного солнца! Неужели мне никак не удастся обрести вечную душу? — Нет, — ответила бабушка. — Но если кто-нибудь из людей полюбит тебя так, что ты станешь ему дороже отца и матери, если он отдастся тебе всем своим сердцем и всеми помыслами и попросит священника соединить ваши руки в знак вечной верности друг другу — тогда его душа перейдёт в твоё тело и ты тоже познаешь небесное блаженство, доступное людям. Этот человек вдохнёт в тебя душу и сохранит свою. Но с тобой этого никогда не будет: твой рыбий хвост, который у нас считается красивым, люди находят безобразным. Ведь они мало смыслят в красоте; по их мнению, нельзя быть красивым без двух неуклюжих подпорок — «ног», как они их называют. Глубоко вздохнула русалочка и печально посмотрела на свой рыбий хвост. — Будем жить да радоваться! — сказала старуха. — Повеселимся вволю свои триста лет, а это немалый срок! Тем слаще покажется нам отдых после смерти. Сегодня вечером у нас при дворе будет бал! Вот было великолепие, какого не увидишь на земле! Стены и потолок громадного танцевального зала были из толстого, но прозрачного стек- 338 ла, а вдоль стен рядами лежали сотни огромных розовых и травяно-зелёных раковин с голубыми огоньками внутри. Огни эти ярко освещали весь зал и, проникая сквозь стеклянные стены, озаряли само море. Видно было, как к стенам подплывают стаи больших и маленьких рыб, сверкающих то пурпурной, то золотистой или серебристой чешуёй. Посреди зала вода мчалась широким потоком, и в ней танцевали водяные и русалки под своё чудесное пение. У людей таких дивных голосов не бывает. Русалочка пела лучше всех, и весь двор ей рукоплескал. На минуту ей стало весело, когда она подумала о том, что ни у кого и нигде, ни в море, ни на земле, нет такого чудесного голоса, как у неё; но потом она опять стала вспоминать о надводном мире, о прекрасном принце и грустить о том, что у неё нет бессмертной души. Вскоре она незаметно выскользнула из дворца и, пока там пели и веселились, грустно сидела в своём садике; сквозь толщу воды к ней доносились звуки музыки. И она думала: «Вот он опять, наверное, катается в лодке! Как я люблю его! Больше, чем отца и мать! Мысленно я постоянно с ним, ему я охотно вверила бы своё счастье, всю свою жизнь! Ради него и бессмертной души я пошла бы на всё! Пока сёстры танцуют в отцовском дворце, поплыву-ка я к морской ведьме. Я всегда её боялась, но, может быть, она теперь что-нибудь посоветует и как-нибудь поможет мне». И русалочка поплыла из своего садика к бурным водоворотам, за которыми жила ведьма. Ей ещё ни разу не приходилось плыть этой дорогой. Тут не росло ни цветов, ни даже водо- 339 рослей, всюду был только голый серый песок. Вода в водоворотах бурлила и шумела, как под мельничными колёсами, увлекая за собой в глубину всё, что встречала на пути. Русалочке пришлось плыть как раз между этими бурлящими водоворотами. Потом на пути к логову ведьмы ей встретилось ещё большее пространство, покрытое горячим пузырившимся илом; это место ведьма называла своим торфяным болотом. За ним показалось и жильё ведьмы, окружённое каким-то диковинным лесом: вместо деревьев и кустов в нём были полипы — полуживотные-полурастения, похожие на стоголовых змей, выросших прямо из песка; ветви их были подобны длинным осклизлым рукам, а пальцы извивались, как черви. Полипы ни на минуту не переставали шевелить всеми своими ветвями от корня до самой верхушки, гибкими щупальцами они впивались во всё, что только им попадалось, и уже не выпускали добычи. Русалочка испуганно остановилась, и сердце её застучало от страха. Она уже готова была уплыть обратно, но вспомнила о принце, о бессмертной душе — и к ней вернулось мужество. Крепко обмотав вокруг головы свои длинные волосы, чтобы их не зацепили полипы, она скрестила на груди руки и, как рыба, поплыла между чудовищами, которые протягивали к ней свои извивающиеся щупальца. Она видела, до чего крепко, словно железными клещами, держали они всё, что удалось схватить: белые скелеты утопленников, корабельные рули, ящики, остовы животных, даже одну русалочку — полипы поймали и задушили её. Это было, пожалуй, страшнее всего! 340 Но вот наша русалочка очутилась на болотистой лесной поляне, где кувыркались большие жирные водяные ужи, показывая своё противное светло-жёлтое брюхо. Посреди поляны стоял дом, выстроенный из белых человеческих костей; тут же сидела и сама морская ведьма, кормившая изо рта жабу, как люди кормят сахаром маленьких канареек. Гадких жирных ужей она называла «цыплятками» и позволяла им ползать по своей большой ноздреватой, как губка, груди. — Знаю, знаю, зачем ты пришла! — сказала русалочке морская ведьма. — Глупости затеваешь! Ну, да я исполню твоё желание, потому что это принесёт тебе горе, красавица! Ты хочешь взамен рыбьего хвоста получить две подпорки и ходить, как люди; хочешь, чтобы молодой принц тебя полюбил, а ты получила и его, и бессмертную душу! И ведьма захохотала так громко и безобразно, что и жаба и ужи свалились с неё и растянулись на песке. — Ну ладно, пришла ты вовремя! — продолжала ведьма. — А приди ты завтра поутру, было бы уже поздно, и я не могла бы помочь тебе раньше, чем в будущем году. Я приготовлю тебе питьё, а ты возьмёшь его, подплывёшь с ним к берегу ещё до восхода солнца, сядешь там и выпьешь всё до капли. Тогда твой хвост раздвоится и превратится в две очаровательные, как скажут люди, ножки, но тебе будет так больно, как будто тебя пронзят насквозь острым мечом. Зато каждый, кто тебя увидит, скажет, что такой прелестной девушки он в жизни не видывал! Ты сохранишь свою лёгкую, скользящую походку, — ни одна танцовщица не срав- 341 нится с тобой; но знай, что каждый твой шаг будет тебе причинять такую боль, как будто ты ступаешь по острым ножам, как будто кровь сочится из твоих ножек. Если ты согласна всё это вытерпеть, я тебе помогу. — Да! — ответила русалочка дрожащим голосом и подумала о принце и о бессмертной душе. — Знай также, — продолжала ведьма, — что, если ты примешь человеческий образ, тебе уже не быть русалкой никогда. Ты больше не сможешь спускаться к сёстрам и во дворец отца. И если принц не полюбит тебя так, что ради тебя забудет отца и мать, если он не прилепится к тебе душой и телом и не попросит священника соединить ваши руки, чтобы вам стать мужем и женой, — ты не обретёшь бессмертной души. Если же он возьмёт в жёны другую, то на первой же заре после их брака сердце твоё разорвётся на части и ты превратишься в морскую пену. — Пусть! — проговорила русалочка и побледнела, как смерть. — Кроме того, ты должна заплатить мне за помощь! — сказала ведьма. — А я возьму недёшево. Здесь, на дне морском, ни у кого нет голоса красивее твоего, и им ты надеешься обворожить принца, — но ты должна отдать свой голос мне. За свой драгоценный напиток я возьму самое лучшее, что у тебя есть: я ведь должна приправить этот напиток своей собственной кровью, для того чтобы он стал острый, как лезвие меча! — Если ты возьмёшь мой голос, что же у меня останется? — спросила русалочка. 342 — Твоё прелестное лицо, твоя скользящая походка и твои говорящие глаза — этого вполне достаточно, чтобы покорить человеческое сердце. Ну полно, не бойся: ты высунешь язычок, а я его отрежу в уплату за волшебный напиток. — Пусть будет так! — сказала русалочка. И ведьма поставила на огонь котёл, чтобы сварить питьё. — Чистота — лучшая красота! — сказала она и обтёрла котёл связкой живых ужей, потом расцарапала себе грудь, и чёрная кровь закапала в котёл, над которым вскоре заклубился пар, принимавший столь причудливые формы, что страшно было смотреть на него. Ведьма поминутно бросала в котёл всё новые и новые снадобья; и когда питьё закипело, послышались звуки, похожие на плач крокодила. Наконец зелье сварилось; на вид оно казалось прозрачной водой. — На, бери! — буркнула ведьма, отдавая его русалочке, которая не могла больше ни петь, ни говорить. — Если полипы захотят тебя схватить, когда ты поплывёшь назад моим лесом, — сказала ведьма, — брызни на них только одну каплю этого питья, и их руки и пальцы разлетятся на тысячу кусков. Но русалочке это не понадобилось: полипы с ужасом отворачивались, едва завидев напиток, сверкавший в её руках, как яркая звезда. Быстро проплыла она по лесу, миновала болотистую низину и бурлящие водовороты. Но вот и отцовский дворец; огни в большом зале были потушены: вероятно, все уже спали. Русалочка не посмела войти во дворец — ведь 343 она была немая и собиралась навеки покинуть отчий дом. Сердце её было готово разорваться от тоски и печали. Она проскользнула в сад и, сорвав по цветку с клумбы каждой своей сестры, послала родным тысячу воздушных поцелуев, потом стала подниматься наверх сквозь толщу тёмно-голубой воды. Солнце ещё не вставало, когда она увидела перед собой дворец принца и присела на нижнюю ступеньку великолепной мраморной лестницы, озарённой волшебным голубым сиянием месяца. Русалочка выпила огненный, острый напиток, и ей показалось, что её нежное тело пронзил обоюдоострый меч; она потеряла сознание и упала замертво. Очнулась она, когда над морем уже сияло солнце, и сразу ощутила жгучую боль; зато перед ней стоял юный красавец принц и смотрел на неё своими чёрными, как уголь, глазами. Русалочка потупилась и увидела, что вместо рыбьего хвоста у неё теперь выросли две восхитительные белые ножки, маленькие, как у девочки. Но она была совсем нагая и поскорее закуталась в свои длинные густые волосы. Принц спросил, кто она такая и как сюда попала, но она только грустно и кротко смотрела на него своими тёмно-голубыми глазами — говорить она не могла. Тогда он взял её за руку и повёл во дворец. Ведьма сказала правду: с каждым шагом русалочке чудилось, будто она наступает на иглы или острые ножи; но она терпеливо переносила боль и шла рука об руку с принцем, лёгкая, светлая, как мыльный пузырёк; принц и все окружающие не могли надивиться на её прелестную скользящую походку. 344 Русалочку нарядили в дорогие муслиновые и шёлковые платья, и она стала первой красавицей при дворе, но по-прежнему оставалась немой — не могла ни петь, ни говорить. Однажды красивые рабыни, все в шелку и золоте, предстали перед принцем и его царственными родителями и запели песню. Одна рабыня пела особенно хорошо, и принц хлопал в ладоши и улыбался ей. Русалочке стало очень грустно, ведь когда-то и она могла петь, и пела гораздо лучше! «Ах, если бы он только знал, что я навсегда рассталась со своим голосом для того, чтобы вечно быть возле него, моего любимого!» — думала она. Потом рабыни стали танцевать под звуки ча-руюидей музыки. Тут и русалочка подняла свои хорошенькие белые ручки, встала на цыпочки и понеслась в лёгком воздушном танце, — так не танцевал ещё никто. Каждое движение подчёркивало её красоту, а русалочьи глаза говорили сердцу больше, чем пение рабынь. Все пришли в восторг, особенно принц, назвавший русалочку своим маленьким найдёнышем. Она всё танцевала и танцевала, хотя всякий раз, когда ножки её касались пола, ей было так больно, как будто она наступала на острый нож. Принц сказал, что она всегда будет жить у него, и позволил ей спать на бархатной подушке перед дверями его комнаты. Он приказал сшить ей мужское платье, чтобы она вместе с ним могла ездить верхом. Они проезжали по благоухающим лесам, где в свежей листве пели птички, а зелёные ветви гладили маленькую всадницу по плечам; они взбирались на высокие горы, и хотя из её нежных 345 ножек сочилась кровь и все это видели, она только смеялась и вслед за принцем поднималась на горные вершины: там они любовались облаками, плывшими у их ног, словно стаи птиц, улетающих в дальние страны. А дома, во дворце принца, ночью, когда все спали, русалочка спускалась по мраморной лестнице, выходила на берег моря и, погрузив пылавшие, как в огне, ноги в холодную морскую воду, думала о своих родных, оставшихся на дне морском. Однажды ночью из воды выплыли рука об руку её сёстры и запели печальную песню. Она кивнула им, а они, узнав её, рассказали, как огорчила она их всех. С тех пор они навещали её каждую ночь, а однажды она увидела вдали даже свою старую бабушку, которая уже много, много лет не выплывала на поверхность, и самого морского царя с короной на голове. Они простирали к ней руки, но не смели подплывать к земле так близко, как её сёстры. День ото дня принц всё сильнее привязывался к русалочке, но любил её только как любят милых, послушных детей, — сделать её своей женой и королевой ему и в голову не приходило. А ведь ей необходимо было стать его женою, иначе она не могла обрести бессмертную душу; и если бы он женился на другой, русалочка превратилась бы в морскую пену. «Ты любишь меня больше всех на свете, правда?» — казалось, спрашивали глаза русалочки в то время, как принц обнимал её и целовал в прекрасный лоб. — Да, ты мне дороже всех! — говорил принц. — У тебя самое доброе сердце на све- 346 те, ты предана мне, как никто, и ты похожа на молодую девушку, которую я видел раз и, верно, больше не увижу. Однажды я плыл на корабле, а корабль разбился, и волны выбросили меня на берег вблизи дивного храма, в котором молодые девушки служат Богу. Младшая из них нашла меня на берегу и спасла мне жизнь. Я видел её всего два раза, но лишь её одну в целом мире мог бы я полюбить! Однако ты похожа на неё и почти вытеснила из моего сердца её образ. Она принадлежит святому храму, и вот моя счастливая звезда послала мне тебя; никогда я не расстанусь с тобой. «Увы! Он не знает, что это я спасла ему жизнь! — думала русалочка. — Я вынесла его из волн морских на берег и положила в лесу, близ храма, а сама скрылась в морской пене и смотрела, не придёт ли кто-нибудь к нему на помощь. Я видела эту красавицу девушку, которую он любит больше, чем меня! — И русалочка глубоко, глубоко вздыхала — плакать она не могла. — Но та девушка принадлежит храму, сказал он, она не вернётся в мир, и они никогда не встретятся! А я всё время рядом с ним, вижу его каждый день, могу за ним ухаживать, любить его, отдать за него жизнь!» Но вот стали поговаривать, что принц собирается жениться на красавице — дочери своего соседа, короля, и потому снаряжает в плавание свой великолепный корабль. Принц поедет к соседу как будто затем, чтобы ознакомиться с его страной, а на самом деле, чтобы увидеть его дочь; с ним будет большая свита. Слушая эти речи, русалочка только покачивала головой 347 и смеялась: кто-кто, а она лучше всех знает мысли принца! — Я должен ехать! — говорил он ей. — Мне надо познакомиться с прекрасной принцессой, этого требуют мои родители, но они не станут принуждать меня жениться на ней, а я никогда её не полюблю! Она ведь не похожа на ту красавицу, которую мне так напоминаешь ты. Если же мне наконец придётся избрать себе невесту, я скорее всего выберу тебя, мой немой найдёныш с говоряш,ими глазами! И он целовал её в алые губы, играл её длинными волосами и прижимал голову к её сердцу, которое так жаждало человеческого счастья и бессмертной души. — Ты ведь не боишься моря, моя немая крошка? — говорил он, когда они уже прибыли на великолепный корабль, который должен был отвезти их в соседнее королевство. И принц рассказывал ей о морских штормах и о штиле, о диковинных рыбах, что живут в глубине моря, и чудесах, которые видят водолазы. Но русалочка только улыбалась, слушая его рассказы, — она-то лучше всех знала, какое оно, дно морское. Однажды в ясную лунную ночь, когда все, кроме рулевого, спали, она села у самого борта и стала смотреть в прозрачные волны. И вот ей показалось, что она видит отцовский дворец и свою старую бабушку, которая стоит на вышке, в серебряной короне, и смотрит сквозь волнуюш.уюся воду на киль корабля. Вскоре на поверхность моря всплыли сёстры русалочки; они печально смотрели на неё и ломали свои белые руки, а она, кивнув им головой, улыбну- 348 лась и хотела было рассказать о том, как ей здесь хорошо, но в это время к ней подошёл корабельный юнга, и сёстры нырнули в воду, а юнга подумал, что это белая морская пена мелькнула в волнах. Наутро корабль вошёл в гавань великолепной столицы соседнего государства. И вот в городе зазвонили колокола, с высоких башен затрубили в трубы, а на площадях выстроились полки солдат с блестящими штыками и реющими знамёнами. Начались празднества, бал следовал за балом, но принцессы в столице ещё не было, — она воспитывалась где-то в далёком монастыре, куда её отдали, чтобы она научилась всем королевским добродетелям. Наконец прибыла и она. Русалочка жадно смотрела на неё и должна была сознаться, что ещё не видела более красивого и милого лица. Кожа у принцессы была нежная, прозрачная, а из-под длинных чёрных ресниц улыбались тёмно-синие добрые глаза. — Это ты! — воскликнул принц. — Это ты спасла мне жизнь, когда я полумёртвый лежал на берегу моря! И он крепко прижал к сердцу свою зарумянившуюся невесту. — Как я счастлив! — сказал он русалочке. — Сбылось то, о чём я и мечтать не смел! Ты порадуешься моему счастью, — ведь никто так не любит меня, как ты! Русалочка поцеловала ему руку, и ей показалось, что сердце её уже разрывается, а свадьба принца должна была её убить и превратить в морскую пену! 349 Церковные колокола звонили, по улицам разъезжали герольды, оповещая народ о помолвке принцессы. На всех алтарях в драгоценных серебряных лампадах горело ароматное масло. Священники кадили ладаном. Жених с невестой подали друг другу руки и получили благословение епископа. Русалочка стояла разодетая в шёлк и золото, держа в руках шлейф невесты, но уши её не слышали звуков праздничной музыки, глаза не видели, как совершается обряд венчания, — она думала о своём смертном часе и о том, что она теряла с жизнью. Новобрачные должны были отплыть на родину принца в тот же вечер. Пушки палили, флаги развевались, на палубе корабля был раскинут роскошный шатёр из золота и пурпура, весь устланный мягкими подушками. Тут, в шатре, должны были новобрачные провести эту прохладную тихую ночь. Но вот ветер надул паруса, корабль легко скользнул по волнам и помчался вперёд по светлому морю. Как только смерклось, на корабле зажглось множество разноцветных фонариков, а матросы пустились в пляс по палубе. Русалочка вспомнила, как она впервые всплыла на поверхность моря и увидела такое же великолепие и веселье. И вот она вспорхнула и понеслась в быстром воздушном танце, точно ласточка, преследуемая врагом. Все выражали ей своё восхищение: никогда ещё не танцевала она так чудесно! Её нежные ножки резало, как ножами, но этой боли она не чувствовала, — ведь сердцу её было ещё больнее: она знала, что в последний раз видит этого человека, ради которого оставила родных и отцовский дом, отдала свой пре- 350 лестный голос и ежедневно терпела невыносимые мучения, о которых он и не подозревал. Последнюю ночь дышала она одним воздухом с ним, видела синее море и звёздное небо, зная, что скоро наступит для неё вечная ночь, без мыслей, без сновидений. У русалочки ведь не было души, и обрести её не удалось. Далеко за полночь шло на корабле веселье и звучала музыка, а русалочка смеялась и плясала с мыслью о смерти в сердце. Принц в это время целовал красавицу жену, а она играла его чёрными кудрями. Рука об руку удалились они на покой в свой великолепный шатёр. На корабле воцарилась тишина, один лишь рулевой бодрствовал у руля. Русалочка оперлась своими белыми руками о борт и, повернувшись лицом к востоку, стала ждать первого луча солнца, который, как она знала, должен был её убить. И вдруг она увидела, как из моря поднялись её сёстры; они были бледны, как и она, но их длинные прекрасные волосы не развевались больше по ветру — они были острижены. — Мы отдали наши волосы ведьме, чтобы она помогла нам избавить тебя от смерти. А она дала нам вот этот нож, — видишь, какой он острый? Прежде чем взойдёт солнце, ты должна вонзить его в сердце принца, и когда тёплая кровь его брызнет тебе на ноги, они срастутся в рыбий хвост, и ты опять станешь русалкой, погрузишься в родное море и превратишься в солёную морскую пену не раньше, чем проживёшь свои триста лет. Но спеши! Или он, или ты — кто-нибудь из вас должен умереть до восхода солнца! Наша старая бабушка так печалится, что от горя потеряла все свои седые во- 351 лосы, а наши волосы срезаны ножницами ведьмы. Убей принца и вернись к нам! Спеши! Видишь, на небе показалась алая полоса. Скоро взойдёт солнце, и ты умрёшь! И они глубоко-глубоко вздохнули и погрузились в море. Приподняв пурпуровую полу шатра, русалочка увидела, что головка прелестной новобрачной покоится на груди принца. Русалочка наклонилась, поцеловала его в прекрасный лоб и посмотрела на небо: там разгоралась утренняя заря. Потом она взглянула на острый нож и опять устремила взор на принца, а тот в это время произнёс во сне имя своей молодой жены: значит, она одна была у него в мыслях! И нож дрогнул в руках русалочки. Но промелькнуло ещё мгновение, и она бросила нож в волны, которые покраснели в том месте, где он упал. Ещё раз посмотрела она на принца полуугасшим взором, бросилась с корабля в море и почувствовала, как тело её расплывается пеной. Над морем поднялось солнце. Лучи его любовно согревали мертвенно-холодную морскую пену, и русалочка не чувствовала, что умирает. Она видела ясное солнце и какие-то прозрачные, волшебные создания, во множестве реявшие над ней; сквозь них она видела белые паруса корабля и алые облака в небе. Голос призраков звучал как музыка, но музыка столь возвышенная, что люди не могли бы её расслышать, как не могли бы увидеть и этих беспечных существ. У них не было крыльев, но они плавали в воздухе, невесомые и прозрачные. И вот русалочка почувствовала, что и сама становится похожей 352 на них и всё больше и больше отделяется от морской пены. — Куда я иду? — спросила она, поднимаясь в воздух; и голос её прозвучал так дивно и одухотворённо, что земная музыка не смогла бы передать этих звуков. — К дочерям воздуха! — ответили ей воздушные создания. — У русалки нет бессмертной души, и обрести её она может, только если её полюбит человек. Её вечное существование зависит от чужой воли. У дочерей воздуха тоже нет бессмертной души, но они сами могут заслужить её себе добрыми делами. Мы прилетаем в жаркие страны, где люди гибнут от знойного, зачумлённого воздуха, и навеваем прохладу. Мы распространяем в воздухе благоухание цветов и приносим людям отраду и исцеление. Триста лет мы посильно делаем добро, а потом получаем в награду бессмертную душу и вкушаем вечное блаженство, доступное человеку. Ты, бедная русалочка, всем сердцем стремилась к тому же, ты любила и страдала, — поднимись же вместе с нами в заоблачный мир. Теперь ты сама можешь заслужить бессмертную душу добрыми делами и обретёшь её через триста лет! И русалочка протянула свои прозрачные руки к солнцу, и впервые на глазах её показались слёзы. На корабле в это время всё опять пришло в движение, и русалочка увидела, как ищут её новобрачные. Печально смотрели они на волнующуюся морскую пену, словно зная, что русалочка бросилась в волны. Невидимо поцеловала русалочка новобрачную в лоб, улыбнулась принцу 353 и вместе с другими дочерьми воздуха поднялась к розовым облакам, плававшим в небе. — Через триста лет мы вот так же поднимемся в божье царство! — Может быть, и раньше! — прошептала одна из дочерей воздуха. — Невидимками влетаем мы в жилища людей, где есть дети, и если находим там доброе, послушное дитя, которое радует своих родителей и достойно их любви, то улыбаемся — и срок нашего испытания сокращается. Ребёнок не видит нас, когда мы влетаем в комнату, и если мы радуемся на него и улыбаемся, — из нашего трёхсотлетнего срока вычитается год. Если же мы встречаем злого, непослушного ребёнка, мы горько плачем, — и каждая слеза прибавляет лишний день к долгому сроку нашего испытания. ОЛЕ-ЛУКОЙЕ' Никто на свете не знает столько сказок, сколько знает их Оле-Лукойе. Вот мастер рассказывать! Вечером, когда дети спокойно сидят за столом или на скамеечках, является Оле-Лукойе. В одних чулках он неслышно поднимается по лестнице, потом осторожно приотворяет дверь и брызжет детям в глаза сладким молоком, — в руках у него маленькая спринцовка, которая выбрасывает молоко тоненькой струйкой. Тогда веки у всех начинают слипаться, и дети уже не могут разглядеть Оле, а он подкрадывается к ним сзади и начинает легонько дуть им в за- ^ Оле, закрой глазки! (датск.) 354 тылок. Подует — и детские головки поникнут. Но это не больно, — Оле-Лукойе ведь ничего плохого не замышляет, он хочет только, чтобы дети угомонились, а утихомирятся они не раньше, чем их уложишь в постель. И как только они затихнут, он начинает рассказывать им сказки. Но вот дети заснули, и Оле-Лукойе присаживается на край кроватки. Одет он прелестно — в шёлковый кафтан; только нельзя сказать, какого цвета этот кафтан: он отливает то синим, то зелёным, то красным, смотря куда повернётся Оле. Под мышкой он держит два зонтика. Один зонтик — тот, что с картинками, — Оле раскрывает над хорошими детьми; и им тогда всю ночь снятся увлекательные сказки. Другой зонтик — совсем простой, гладкий, и Оле раскрывает его над озорными детьми; ну, они и спят, как чурбаны, всю ночь, а утром оказывается, что они ровно ничего не видели во сне! Вот и послушаем, как Оле-Лукойе целую неделю навещал одного маленького мальчика, Яль-мара, и каждый вечер рассказывал ему сказки. Целых семь сказок рассказал — в неделе ведь семь дней. Понедельник — Так! — сказал Оле-Лукойе, уложив Яльмара в постель. — Прежде всего я принаряжу комнату! И вот все цветы в горшках мгновенно выросли, стали большими деревьями и протянули свои длинные ветви к самому потолку; комната превратилась в чудеснейшую беседку. Ветви деревьев покрылись цветами; и ни один цветок не уступал розе в красоте и аромате, а на вкус 355 (если бы только вы захотели их попробовать) был слаще варенья; плоды же блестели, как золотые. А ещё на деревьях росли пышки, которые чуть не лопались, — так щедро они были начинены изюмом. Просто чудо! Но вдруг из ящика стола, где лежали учебники Яльмара, раздались громкие стоны. — Что там такое? — спросил Оле-Лукойе и, подойдя к столу, выдвинул ящик. Оказалось, что это трещала и скрипела аспидная доска: в решение написанной на ней задачи вкралась ошибка, и все цифры готовы были разбежаться кто куда; грифель, как собачонка, скакал и прыгал на своей верёвочке — он горячо желал помочь делу, да не мог. Из тетради Яльмара тоже доносились жалобные стоны, и слышать их было страшно. На каждой странице этой тетради в начале каждой строки стояли рядом большие и маленькие буквы — и те и другие очень красивые. То были прописи. А возле них располагались другие, воображавшие себя столь же красивыми. Их писал сам Яльмар, и они прямо-таки валились на проведённую карандашом линию, вместо того чтобы стоять на ней прямо. — Вот как надо держаться! — учила пропись. — Вот так, с лёгким наклоном вправо! — Ах, мы бы и рады, — отвечали буквы Яльмара, — да не умеем! Мы такие убогие! — Так вас надо немножко подтянуть! — проговорил Оле-Лукойе. — Ах нет, нет! — закричали буквы и сразу выпрямились, просто загляденье! 356 — Ну, теперь нам не до сказок! — сказал Оле-Лукойе. — Будем-ка упражняться! Раз-два! Раз-два! И он так вышколил буквы Яльмара, что они теперь стояли прямо и стройно, — так умеют стоять только буквы в прописях. Но когда Оле-Лукойе ушёл и Яльмар утром проснулся, буквы снова сделались такими же кривыми, как и прежде. Вторник Как только Яльмар улёгся, Оле-Лукойе дотронулся своей волшебной спринцовкой до мебели, и все вещи в комнате сейчас же принялись болтать друг с другом — все, кроме плевательницы; она молчала и про себя возмущалась ветреностью других вещей: ну можно ли говорить и думать только о себе да о себе, не обращая внимания на ту, что так скромно стоит в углу и позволяет в себя плевать! Над комодом висела большая картина в золочёной раме. На ней была изображена красивая местность: высокие старые деревья, трава, цветы и широкая река, убегавшая мимо роскошных дворцов куда-то далеко за лес, в безбрежное море. Оле-Лукойе прикоснулся волшебной спринцовкой к картине, и вот нарисованные птицы запели, ветви деревьев зашевелились, а облака поплыли по небу; видно было даже, как скользили по картине их тени. Затем Оле приподнял Яльмара до уровня рамы, и мальчик ступил прямо в высокую траву. Освещённый солнышком, сиявшим сквозь листву 357 деревьев, он побежал к воде и уселся в маленькую лодку, которая покачивалась на воде у берега. Лодочка была выкрашена в красный и белый цвет, а паруса её блестели, как серебряные. Шесть лебедей, в золотых коронах, надетых на шеи, с сияющими синими звёздами на головах, повлекли лодочку мимо зелёных лесов, где деревья шептали о разбойниках и ведьмах, а цветы — о прелестных маленьких эльфах и о том, что рассказали им бабочки. Удивительные рыбы с серебристой и золотистой чешуёй плыли за лодкой, ныряли и, подпрыгнув, опять с шумом шлёпались в воду; красные и голубые, большие и маленькие птицы летели за Яльмаром двумя длинными вереницами, комары толклись, а майские жуки гудели: «Бум! Бум!» Всем им хотелось проводить Яльма-ра, и у каждого была для него наготове сказка. Да, это было плаванье! Леса то густели и темнели, то становились похожими на красивейшие сады, освещённые солнцем и усеянные цветами. На берегах реки возвышались большие хрустальные и мраморные замки, а на балконах этих дворцов стояли принцессы, — и все они были знакомые Яльма-ру девочки, с которыми он часто играл, — они протягивали ему руки, и каждая держала в правой руке хорошенького сахарного поросёнка — такого редко можно купить у торговки сластями. Яльмар, проплывая мимо, хватал поросёнка, но принцесса не выпускала его из рук; поросёнок переламывался, и оба получали свою часть: Яльмар — побольше, принцесса — поменьше. У всех замков стояли на часах маленькие принцы, они отдавали Яльмару честь золотыми са- 358 блями и осыпали его изюмом и оловянными солдатиками, — это явно были настоящие принцы. Яльмар плыл через леса, какие-то огромные залы и города... Проплыл и через тот город, где жила его няня, которая нянчила его, когда он был ещё малюткой, и очень любила своего питомца. И вот он увидел её: она кивала ему, махала рукой и пела трогательную песенку, которую сама когда-то сочинила и прислала ему: Живу я, а мысли мои все с тобой. Мой Яльмар, мой мальчик любимый! Ведь я целовала твой лобик крутой, И щёчки, и ротик, родимый. Я слышала первый твой лепет, дитя. Грустила, тебя покидая... Господь оградит от несчастий тебя: Ты ангел из светлого рая! Птички подпевали ей, цветы приплясывали, а старые ивы кивали кронами, поддакивая Оле-Лукойе, словно он и им рассказывал сказку. Среда Ну и дождь лил! Яльмар слышал его шум даже во сне; когда же Оле-Лукойе открыл окно, оказалось, что вода стоит вровень с подоконником. Целое озеро! Зато к самому дому причалил великолепный корабль. — Хочешь поехать, Яльмар? — спросил Оле. — Побываешь ночью в чужих краях, а к утру — опять дома! 359 и вот Яльмар, в воскресном платье, вдруг очутился на великолепном корабле. Погода мгновенно прояснилась, и корабль поплыл по улицам, мимо церкви, — кругом было сплошное озеро. Наконец он уплыл так далеко, что земля скрылась из виду. В поднебесье летела стая аистов; они тоже покинули родину и направились в дальние тёплые края. Летели они длинной вереницей, один за другим. Аисты были в пути уже много-много дней, и один из них так утомился, что крылья почти отказывались ему служить. Он летел позади всех, потом отстал и начал опускаться всё ниже и ниже. Вот он взмахнул распущенными крыльями ещё раза два, но... напрасно! Вскоре он задел за мачту корабля, скользнул по снастям и — бух! — упал прямо на палубу. Юнга подхватил его и к индейкам, уткам и курам и уныло озирался. — Ишь какой! — закудахтали куры. Индюк надулся что было силы и спросил у аиста, кто он такой, а утки пятились, толкались и крякали: «Дур-рак! Дур-рак!» И вот аист рассказывал им о жаркой Африке, о пирамидах и о страусах, которые носятся по пустыне так же быстро, как дикие лошади. Но утки ничего не поняли и опять стали подталкивать друг друга и крякать: — Правда, он дурак? — Конечно, дурак! — подтвердил индюк и от возмущения надулся и залопотал что-то. Тогда аист умолк и стал думать о своей Африке. посадил в птичник Бедняга аист стоял 360 — Какие у вас чудесные тонкие ноги! — сказал индюк. — Почём за аршин? — Кряк! Кряк! Кряк! — закрякали смешливые утки; но аист как будто и не слыхал ничего. — Могли бы и вы посмеяться с нами! — сказал аисту индюк. — А ведь хлёстко я сострил! — добавил он. — Или вы шуток не понимаете? Ну и тупоголовый! Что ж, позабавимся без него! — И он снова залопотал что-то. Курицы закудахтали, а утки закрякали: им было очень смешно. Но Яльмар подошёл к птичнику, открыл дверцу, поманил аиста, и тот выпрыгнул к нему на палубу — он уже успел отдохнуть. И вот аист склонил перед Яльмаром голову, как бы в знак благодарности, взмахнул широкими крыльями и полетел в тёплые края. Куры опять закудахтали, утки закрякали, а индюк так надулся, что гребешок его побагровел. — Завтра из вас сварят суп! — сказал Яльмар и проснулся в своей кроватке. Славно они с Оле-Лукойе попутешествовали этой ночью! Четверг — Знаешь что? — сказал Оле-Лукойе. — Только не пугайся! Я сейчас покажу тебе мышку! — И правда, в руке у него была прехорошенькая мышка. — Она явилась пригласить тебя на свадьбу: две мышки собираются пожениться нынче ночью. Живут они под полом в кладовой твоей матери. Чудесное помещение, как говорят! — А как же я пролезу сквозь дырочку в полу? — спросил Яльмар. 361 — Положись на меня! — ответил Оле-Лу-койе. — Ты у меня сделаешься совсем маленьким. И не успел он дотронуться до Яльмара своей волшебной спринцовкой, как тот вдруг стал уменьшаться, уменьшаться и наконец сделался совсем крошечным — ни дать ни взять мальчик-с-пальчик. — Мундир можно будет занять у оловянного солдатика, — сказал Оле-Лукойе. — Я думаю, он тебе будет впору. Как приятно быть в гостях в мундире! — Ладно! — согласился Яльмар и, когда переоделся, стал похожим на образцового оловянного солдатика. — Не угодно ли вам сесть в напёрсток вашей матушки? — сказала Яльмару мышка. — Я буду иметь честь отвезти вас. — Надеюсь, это не затруднит вас, фрёкен? — отозвался Яльмар. И вот они поехали на мышиную свадьбу. Проскользнув в дырочку, прогрызенную мышами в полу, они сначала попали в длинный коридор, такой узкий, что здесь только в напёрстке и можно было проехать. Коридор был ярко освещён светящимися гнилушками. — Как хорошо здесь пахнет, правда? — сказала мышка-возница. — Весь коридор вымазан салом! Что может быть лучше! Наконец добрались и до того зала, где праздновали свадьбу. Направо, перешёптываясь и посмеиваясь, стояли мышки-дамы, налево, покручивая лапками усы, — мышки-кавалеры; а посередине, на корке выеденного сыра, восседали жених с невестой и ненасытно целовались на 362 глазах у всех. Ну что ж, ведь они уже обручились и сейчас должны были обвенчаться. А гости всё прибывали и прибывали; и в давке счастливую парочку оттеснили к самому входу, так что никто уже больше не мог ни войти, ни выйти. Зал, как и коридор, тоже был весь вымазан салом; никакого другого угощения не было, а на десерт гостей обносили горошиной, на которой одна родственница новобрачных выгрызла их имена, — то есть, конечно, только первые буквы каждого имени. Диво, да и только! Все мыши признали, что свадьба удалась на славу, и время прошло очень приятно. Яльмар поехал домой. Довелось и ему побывать в блестящем обществе; правда, пришлось совсем съёжиться, чтобы влезть в мундир оловянного солдатика. Пятница — Просто не верится, какое множество пожилых людей жаждет залучить меня к себе! — сказал Оле-Лукойе. — И особенно хотят этого те, которые сделали что-нибудь дурное. «Добренький, миленький Оле, — говорят они мне, — мы просто глаз не можем сомкнуть, лежим без сна всю ночь напролёт, и нас окружают наши дурные дела: рассядутся, словно гадкие гномы, по краям кровати и брызжут на нас кипятком. Хоть бы ты пришёл и прогнал их, Оле, чтобы мы могли покрепче уснуть; а уж мы бы тебя вознаградили! — добавляют они с глубоким вздохом. — Ну, спокойной ночи, Оле! Деньги на окне!» Но 363 я ни к кому не прихожу за деньги, — заключил Оле-Лукойе. — Что будем делать сегодня ночью? — спросил Яльмар. — Не хочешь ли опять побывать на свадьбе? Только не на такой, как вчера. Большая кукла твоей сестры, та, что одета мальчиком, — её зовут Герман, — хочет повенчаться с куклой Бертой. Кроме того, сегодня день рождения куклы, и ей готовят много подарков. — Знаю! Знаю! — сказал Яльмар. — Как только куклам понадобится новое платье, сестра сейчас же празднует их день рождения или свадьбу. Так она уже раз сто проделывала. — Да, а сегодня ночью это будет в сто первый и, значит, в последний раз. Оттого и готовится нечто необыкновенное. Взгляни-ка! Яльмар посмотрел на стол. На нем стоял картонный домик с освещёнными окнами, и все оловянные солдатики держали ружья на караул. Жених с невестой в задумчивости сидели на полу, прислонившись к ножке стола; да им и было о чём задуматься! Оле-Лукойе, облачившись в бабушкину чёрную юбку, перевенчал их, и вот вся мебель в комнате запела на мотив марша забавную песенку, которую сочинил карандаш: Пускай к невесте с женихом Примчится наша песня в дом. Горды собой, сидят вдвоём, — Их сделали, взяв пакли ком И лайкой обтянув кругом! «Ура! Ура!» — мы им поём. 364 Затем молодые получили подарки, но от еды отказались — они были сыты своей любовью. — Ну, поехать нам теперь на дачу или отправиться за границу? — спросил молодой муж. На совет пригласили опытную путешественницу ласточку и старую курицу, которая уже пять раз высиживала цыплят. Ласточка рассказала о тёплых краях, где зреют тяжёлые виноградные гроздья, где воздух так лёгок, а горы отливают такими красками, о каких здесь и понятия не имеют. — Но там не растёт наша кудрявая капуста! — сказала курица. — Одно лето я со своими цыплятами жила в деревне; там была большая куча песку, и мы могли в ней рыться и копаться сколько угодно. Кроме того, нам разрешили ходить в огород, где росла капуста. Ах, какая она была зелёная! Нет ничего красивее её! — Да ведь один кочан капусты похож на другой как две капли воды! — сказала ласточка. — К тому же здесь часто бывает ненастье. — Ну, к этому можно привыкнуть, — проговорила курица. — Но здесь так холодно, того и гляди замёрзнешь! — Для капусты это как раз хорошо, — заметила курица. — Да, наконец, и у нас бывает тепло! Вот, например, четыре года назад лето у нас тянулось целых пять недель. А жара-то какая стояла — дышать нечем было! Кстати сказать, у нас нет тех ядовитых тварей, какие водятся в тёплых краях. Нет и разбойников. Только отщепенец не считает нашу страну лучшей в мире. Такой недостоин жить в ней! — Тут ку- 365 рица заплакала. — Я ведь тоже путешествовала, целых двенадцать миль проехала в бочонке, — и ничего приятного в путешествии не нашла. — Да, курица наша — умница, — сказала кукла Берта. — Мне тоже не нравится шляться по горам; только и знаешь: то вверх, то вниз, то вверх, то вниз! Нет, лучше мы переедем в деревню, где много песка, и будем гулять по огороду, где растёт капуста. На том и порешили. Суббота — А сегодня будешь рассказывать? — спросил Яльмар, как только Оле-Лукойе уложил его в постель. — Сегодня некогда, — ответил Оле-Лукойе и раскрыл над мальчиком свой красивый зонтик. — Погляди-ка вот на этих китайцев. Зонтик был похож на большую китайскую чашу, расписанную голубыми деревьями и узенькими мостиками, на которых стояли маленькие китайцы и кивали головами. — Сегодня надо будет принарядить к завтрашнему дню весь мир! — продолжал Оле. — Завтра праздник, воскресенье. Мне надо влезть на колокольню, чтобы проверить работу церковных домовых, которые должны вычистить колокола, а не то они завтра будут плохо звонить; потом выйду в поле посмотреть, смахнул ли ветер пыль с травы и листьев. А уж потом наступит время и для самой трудной работы: придётся снять с неба и почистить все звёздочки. Я их собираю в свой передник и при этом нумерую каждую звёздочку и дырочку, в которой 366 она сидела, чтобы потом разместить их все по местам, не то они будут плохо держаться и покатятся с неба одна за другой! — Послушайте-ка, вы, господин Оле-Лу-койе! — проговорил вдруг висевший на стене старый портрет. — Я прадедушка Яльмара и очень признателен вам за то, что вы рассказываете мальчику сказки, но вы не должны извращать его представления. Снимать с неба звёзды и чистить их невозможно: звёзды такие же светила, как наша Земля, тем-то они и хороши. — Спасибо тебе, прадедушка! — отозвался Оле-Лукойе. — Спасибо! Ты глава семьи, наш родоначальник, но я всё-таки постарше тебя! Я старший язычник; древние римляне и греки считали меня богом сновидений. Я бывал в знатнейших домах и теперь туда вхож и знаю, как обходиться и с большими и с малыми. Можешь теперь рассказывать сам. И Оле-Лукойе ушёл, сунув зонтик под мышку. — Ну уж нельзя и мнения своего высказать! — проворчал старый портрет. Тут Яльмар проснулся. Воскресенье — Добрый вечер! — сказал Оле-Лукойе. Яльмар кивнул ему, вскочил и повернул прадедушкин портрет лицом к стене, чтобы он опять не вмешался в разговор по-вчерашнему. — А теперь ты расскажи мне вот какие сказки: про пять зелёных горошин, что родились в одном стручке, про петушиную ногу, которая ухаживала за куриной ногой, и про штопальную 367 иглу, которая возомнила себя швейной иголкой, — сказал Яльмар. — Ну, хорошенького понемножку! — отозвался Оле-Лукойе. — Я лучше покажу тебе кое-что. Я покажу тебе своего брата, его тоже зовут Оле-Лукойе, но он ни к кому не является больше чем один раз в жизни. А уж если явится, то берёт человека, сажает к себе на коня и рассказывает ему сказки. А знает он их только две: одна из них так прекрасна, что и описать нельзя, но зато другая... нет слов выразить, какая она страшная! Оле-Лукойе приподнял Яльмара, поднёс его к окну и сказал: — Сейчас ты увидишь моего брата, другого Оле-Лукойе. Люди зовут его Смертью. Видишь, он вовсе не такой страшный, каким выглядит на картинках, где его рисуют в виде скелета. Кафтан на нём вышит серебром, как гусарский мундир; за плечами развевается чёрный бархатный плащ... Гляди, как он скачет! И Яльмар увидел, как мчится во весь опор другой Оле-Лукойе, сажая к себе на коня и старых и малых. Одних он сажал перед собою, других позади, но сначала всегда спрашивал: — Какие у тебя отметки? — Хорошие! — отвечали все. — Покажи-ка! — говорил он. Приходилось показывать; и вот тех, у кого были отличные или хорошие отметки, он сажал впереди себя и рассказывал им весёлую сказку, а тех, у кого были посредственные или плохие, сажал позади себя, и эти должны были слушать страшную сказку. Они тряслись в ужасе, плакали 368 и старались спрыгнуть с коня, да не могли, потому что сразу же крепко прирастали к седлу. — Но ведь Смерть — чудеснейший Оле-Лу-койе! — сказал Яльмар. — И я ничуть не боюсь его! — Да и нечего бояться! — сказал Оле. — Смотри только, чтобы у тебя всегда были хорошие отметки. — Вот это поучительно! — пробормотал прадедушкин портрет. — Всё-таки, значит, не мешает иногда высказать своё мнение. Он был очень доволен. Вот тебе и вся история об Оле-Лукойе! А вечером пусть он сам расскажет тебе ещё что-нибудь. Эрих РАСПЕ 1737—1794 ПРИКЛЮЧЕНИЯ БАРОНА МЮНХГАУЗЕНА (Отрывки) Самый правдивый человек на земле Маленький старичок с большим носом сидит у камина и рассказывает о своих приключениях. Его слушатели смеются ему прямо в глаза: — Ай да Мюнхгаузен! Вот так барон! Но он даже не смотрит на них. Он спокойно продолжает рассказывать, как он летал на Луну, как жил среди трёхногих людей, как его проглотила огромная рыба, как у него оторвалась голова. Однажды какой-то проезжий слушал-слушал его и вдруг как закричал; — Всё это выдумки! Ничего этого не было, о чём ты рассказываешь. Старичок насупился и важно ответил: — Те графы, бароны, князья и султаны, которых я имею честь называть лучшими своими друзьями, всегда говорили, что я самый правдивый человек на земле. 370 Кругом захохотали ещё громче; — Мюнхгаузен — правдивый человек! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! А Мюнхгаузен как ни в чём не бывало продолжал рассказывать о том, какое на голове у оленя выросло чудесное дерево. — Дерево?.. На голове у оленя?! — Да. Вишнёвое. И на дереве вишни. Такие сочные, сладкие... Все эти рассказы напечатаны здесь, в этой книге. Прочтите их и судите сами, был ли на земле человек правдивее барона Мюнхгаузена. Конь на крыше Я выехал в Россию верхом на коне. Дело было зимою. Шёл снег. Конь устал и начал спотыкаться. Мне сильно хотелось спать. Я чуть не падал с седла от усталости. Но напрасно искал я ночлега: в пути не попалось мне ни одной деревушки. Что было делать? Пришлось ночевать в открытом поле. Кругом ни куста, ни дерева. Только маленький столбик торчал из-под снега. К этому столбику я кое-как привязал своего озябшего коня, а сам улёгся тут же на снегу и заснул. Спал я долго, а когда проснулся, я увидел, что лежу не в поле, а в деревне, или, вернее, в небольшом городке: со всех сторон меня окружают дома. Что такое? Куда я попал? Как могли эти дома вырасти здесь в одну ночь? И куда девался мой конь? 371 Долго я не понимал, что случилось. Вдруг слышу знакомое ржание. Это ржёт мой конь. Но где же он? Ржание доносится откуда-то сверху. Я поднимаю голову — и что же? Мой конь висит на крыше колокольни! Он привязан к самому кресту! В одну минуту я понял, в чём дело. Вчера вечером весь этот городок, со всеми людьми и домами, был занесён глубоким снегом, и наружу торчала только верхушка креста. Я не знал, что это крест, мне показалось, что это — маленький столбик, и я привязал к нему моего усталого коня! А ночью, пока я спал, началась сильная оттепель, снег растаял; и я незаметно опустился на землю. Но бедный мой конь так и остался там, наверху, на крыше. Привязанный к кресту колокольни, он не мог спуститься на землю. Что делать? Недолго думая, хватаю пистолет, метко прицеливаюсь и попадаю прямо в уздечку, потому что я всегда был отличным стрелком. Уздечка — пополам. Конь быстро спускается ко мне. Я вскакиваю на него и, как ветер, скачу вперёд. Сырный остров Не моя вина, если со мною случаются такие диковины, которых ещё не случалось ни с кем. Это потому, что я люблю путешествовать и вечно ищу приключений, а вы сидите дома 372 и ничего не видите, кроме четырёх стен своей комнаты. Однажды, например, я отправился в дальнее плавание на большом голландском корабле. Вдруг в открытом океане на нас налетел ураган, который в одно мгновение сорвал у нас все паруса и поломал все мачты. Одна мачта упала на компас и разбила его вдребезги. Всем известно, как трудно управлять кораблём без компаса. Мы сбились с пути и не знали, куда мы плывём. Три месяца нас бросало по волнам океана из стороны в сторону, а потом унесло неизвестно куда, и вот в одно прекрасное утро мы заметили необыкновенную перемену во всём. Море из зелёного сделалось белым. Ветерок доносил какой-то нежный, ласкающий запах. Нам стало очень приятно и весело. Вскоре мы увидели пристань и через час вошли в просторную глубокую гавань. Вместо воды в ней было молоко! Мы поспешили высадиться на берег и стали жадно пить из молочного моря. Между нами был один матрос, который не выносил запаха сыра. Когда ему показывали сыр, его начинало тошнить. И вот едва мы высадились на берег, как ему сделалось дурно. — Уберите у меня из-под ног этот сыр! — закричал он. — Я не хочу, я не могу ходить по сыру! Я нагнулся к земле и всё понял. Остров, к которому пристал наш корабль, был сделан из отличного голландского сыра! 373 Да, да, не смейтесь, я рассказываю вам истинную правду: вместо глины у нас под ногами был сыр. Мудрено ли, что жители этого острова питались почти исключительно сыром! Но сыру этого не становилось меньше, так как за ночь его вырастало ровно столько, сколько было съедено в течение дня. Весь остров был покрыт виноградниками, но виноград там особенный: сожмёшь в кулаке — из него вместо сока течёт молоко. Жители острова — высокие, красивые люди. У каждого из них по три ноги. Благодаря трём ногам они свободно могут держаться на поверхности молочного моря. Хлеб здесь растёт печёный, прямо в готовом виде, так что жителям этого острова не приходится ни сеять, ни пахать. Я видел много деревьев, увешанных сладкими медовыми пряниками. Во время наших прогулок по Сырному острову мы открыли семь рек, текущих молоком, и две реки, текущие густым и вкусным пивом. Признаюсь, эти пивные реки понравились мне больше молочных. Вообще, гуляя по острову, мы видели много чудес. Особенно поразили нас птичьи гнёзда. Они были невероятно огромны. Одно орлиное гнездо, например, было выше самого высокого дома. Оно было всё сплетено из исполинских дубовых стволов. В нём мы нашли пять сотен яиц, каждое яйцо величиной с хорошую бочку. Мы разбили одно яйцо, и из него вылез птенец, раз в двадцать больше взрослого орла. 374 Птенец запищал. К нему на помощь прилетела орлица. Она схватила нашего капитана, подняла его до ближайшего облака и оттуда швырнула в море. К счастью, он был отличный пловец и через несколько часов добрался до Сырного острова вплавь. Вернувшись на корабль, мы тотчас же подняли якорь и отплыли от чудесного острова. Все деревья, что росли на берегу, словно по какому-то знаку, дважды поклонились нам в пояс и снова выпрямились как ни в чём не бывало. Растроганный их необыкновенной любезностью, я снял шляпу и послал им прощальный привет. Удивительно вежливые деревья, не правда ли? Необыкновенный олень Впрочем, со мной случались чудеса и почище. Иду я как-то по лесу и угощаюсь сладкими, сочными вишнями, которые купил по дороге. И вдруг прямо передо мной — олень! Стройный, красивый, с огромными ветвистыми рогами! А у меня, как назло, ни одной пули! Олень стоит и преспокойно глядит на меня, словно знает, что у меня ружье не заряжено. К счастью, у меня осталось ещё несколько вишен, и я зарядил ружьё вместо пули вишнёвой косточкой. Да, да, не смейтесь, обыкновенной вишнёвой косточкой. Раздался выстрел, но олень только головой помотал. Косточка попала ему в лоб и не причинила никакого вреда. В одно мгновение он скрылся в лесной чаще. Я очень жалел, что упустил такого прекрасного зверя. 375 Год спустя я снова охотился в том же лесу. Конечно, к тому времени я совсем позабыл об истории с вишнёвой косточкой. Каково же было моё изумление, когда из чащи леса прямо на меня выпрыгнул великолепный олень, у которого между рогами росло высокое, развесистое вишнёвое дерево! Ах, поверьте, это было очень красиво: стройный олень и на голове у него — стройное дерево! Я сразу догадался, что это дерево выросло из той маленькой косточки, которая в прошлом году послужила мне пулей. На этот раз у меня не было недостатка в зарядах. Я прицелился, выстрелил, и олень замертво грохнулся на землю. Таким образом, с одного выстрела я сразу получил и жаркое, и вишнёвый компот, потому что дерево было покрыто крупными, спелыми вишнями. Должен сознаться, что более вкусных вишен я не пробовал за всю свою жизнь. СОДЕРЖАНИЕ ДРЕВНЕРУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА И УСТНОЕ НАРОДНОЕ ТВОРЧЕСТВО Русские народные сказки Бой на Калиновом мосту (Из сборника А. Афанасьева) ..................................5 Пётр и Петруша (Пересказ А. Любарской) .........20 Петух и жерновки (Из сборника А. Афанасьева) ...33 Сказка о молодильных яблоках и живой воде (Обработка Л. Толстого) ........................35 Хитрая наука (Из сборника А. Афанасьева) .......53 Былины Садко ..........................................60 Начальная русская летопись (Отрывки) ............ 72 РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА XIX ВЕКА Апухтин Алексей Николаевич Просёлок ...................................... 79 Баратынский Евгений Абрамович «Весна, весна! как воздух чист!..» .............81 «Где сладкий шёпот...» .........................82 Бенедиктов Владимир Григорьевич Москва .........................................83 Вяземский Пётр Андреевич Осень ..........................................86 377 Н. Гарин (Михайловский Николай Георгиевич) Детство Тёмы (Главы) .............................87 Неудачный день ..............................87 Старый колодец .............................114 Гаршин Всеволод Михайлович Сказка о жабе и розе . ,.........................124 Глинка Федор Николаевич Москва ..........................................134 Даль Владимир Иванович У тебя у самого свой ум .........................136 Ишимова Александра Осиповна История России в рассказах для детей (Главы из книги) ................................138 Славяне ........................................ 138 Начало Русского государства и первые государи русские ........................................ 142 Начало Москвы ...................................148 Козлов Иван Иванович Вечерний звон ...................................152 Крылов Иван Андреевич Две бочки .......................................153 Мышь и крыса ....................................154 Лермонтов Михаил Юрьевич Ашик-Кериб ......................................155 Дары Терека (Отрывок) ...........................165 Молитва .........................................166 Нищий ...........................................166 Некрасов Николай Алексеевич «В зимние сумерки нянины сказки...» (Отрывок из поэмы «Саша») ................................168 Крестьянские дети .............................. 168 Накануне Светлого праздника .....................176 Тишина (Отрывок) ................................179 378 Никитин Иван Саввич «В синем небе плывут над полями...» ...............181 Музыка леса .......................................181 «Помню я: бывало, няня...» ........................183 Плещеев Алексей Николаевич Дети и птичка .....................................185 Детство .......................................... 186 Полонский Яков Петрович «Я помню, как детьми, с румяными щеками...» .......189 Пушкин Александр Сергеевич Няне ..............................................190 Отрывки из романа «Евгений Онегин» ................190 «Встаёт заря во мгле холодной...» .................190 «Как часто в горестной разлуке...» ................191 Туча ..............................................192 Суриков Иван Захарович В ночном ..........................................193 Толстой Лев Николаевич Детство (Главы) ...................................195 Детство .......................................... 195 Игры ..............................................198 Ивины .............................................201 Что ожидало нас в деревне .........................210 Тютчев Фёдор Иванович «Ещё земли печален вид...» ........................214 «Как неожиданно и ярко...» ........................214 Фет (Шеншин) Афанасий Афанасьевич Бабочка .......................................... 216 «Уж верба вся пущ истая...» .......................216 «Учись у них — у дуба, у берёзы...» ...............217 Чехов Антон Павлович Мальчики ..........................................218 379 РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА КОНЦА XIX — НАЧАЛА XX ВЕКА Бальмонт Константин Дмитриевич Золотая рыбка .................................. 229 Росинка ........................................ 230 Блок Александр Александрович На лугу .........................................231 Брюсов Валерий Яковлевич Детская .........................................232 Опять сон .......................................233 Бунин Иван Алексеевич Матери ......................................... 234 Родине ......................................... 234 Волошин (Кириенко-Волошин) Максимилиан Александрович «Сквозь сеть алмазную зазеленел восток...» ......236 Гумилёв Николай Степанович Детство ........................................ 237 Есенин Сергей Александрович «Я покинул родимый дом...» ......................238 Игорь Северянин (Лотарев Игорь Васильевич) В июле ..........................................239 Запевка ........................................ 240 Цветаева Марина Ивановна «Бежит тропинка с бугорка...» ...................241 За книгами ......................................242 «Красною кистью...» (Из цикла «Стихи о Москве») ......................................243 Саша Чёрный (Гликберг Александр Михайлович) Зелёные стихи ...................................244 380 СОВРЕМЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА Ахматова (Горенко) Анна Андреевна Мужество .......................................247 Берестов Валентин Дмитриевич Ель ............................................248 Кто чему научится ..............................248 Подсолнух ......................................249 Голявкин Виктор Владимирович Никакой я горчицы не ел ........................250 Драгунская Ксения Викторовна Лекарство от послушности .......................255 Драгунский Виктор Юзефович Двадцать лет под кроватью ......................262 Что любит Мишка ................................268 Маяковский Владимир Владимирович Тучкины штучки .................................271 Мошковская Эмма Эфраимовна Я маму мою обидел ..............................272 Песня ..........................................273 Паустовский Константин Георгиевич Великий Сказочник (В сокращении) ...............275 Заячьи лапы ....................................278 Золотой линь ...................................284 Сказки Пушкина .................................290 Яхнин Леонид Львович Метро ......................................... 293 Сказка о великане ..............................293 Что мы видим и чего не видим в метро? ..........294 День рождения московского метро ................295 Метро будущего .................................295 381 ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА Сказки народов мира Как мужик с паном пообедал. Белорусская сказка .. 299 Хромая Молли. Английская сказка (Обработка Е. Чистяковой-Вэр) ..............................300 Мифы Древней Греции (Н. Кун) Дедал и Икар ....................................307 Орфей и Эвридика ................................310 Библейские сказания Жизнь первых людей в раю (Пересказ М. Львовой) ...........................316 Первый грех. Обещание Спасителя. Изгнание из рая (Пересказ М. Львовой) ....................317 Ганс Христиан Андерсен Ромашка (Перевод А. Ганзен) .....................319 Русалочка (Перевод А. Ганзен) ...................324 Оле-Лукойе (Перевод А. Ганзен) ..................354 Эрих Распе Приключения барона Мюнхгаузена (Отрывки; пересказ К. Чуковского) ...............370 Самый правдивый человек на земле ............... 370 Конь на крыше ...................................371 Сырный остров ...................................372 Необыкновенный олень ........................... 375 Литературно-художественное издание 0деби-керкемд1к баспа Для младшего школьного возраста мектеп жасындагы К1ш1 балаларга арналган ДЛЯ ШКОЛЬНИКОВ И УЧЕНИКОВ НАЧАЛЬНЫХ КЛАССОВ ПОЛНАЯ ХРЕСТОМАТИЯ ДЛЯ НАЧАЛЬНОЙ ШКОЛЫ 4 класс (орыс т1л1нде) Ответственный редактор А. Жилинская Ведущий редактор В. Ермолаева Художественный редактор Е. Брынчик Технический редактор Л. Зотова Компьютерная верстка И. Ковалева Корректор Л. Фильцер ООО «Издательство «Эксмо» 123308. Москва, ул. Зорге, д. 1. Тел. 8 (495) 411 -68-86,8 (495) 956-39-21. Ноте раде: www.dksmo.ru E-mail: [email protected] ©нд1руш1: «ЭКСМО» АКБ Баспасы, 123308, Мэскеу, Ресей, Зорге квшес1,1 уй. Тел. 8 (495) 411 -68-86,8 (495) 956-39-21 Ноте раде; www.eksmo.ru E-mail: [email protected]. Тауар 6enrici; «Эксмо» Казакстан Республикасында дистрибьютор жене вн1м бойынша арыз-талаптарды кабылдаушынын exini «РДЦ-Алматы» ЖШС, Алматы ц., Домбровский кеш., 3«а», литер Б, офис 1. Тел.; 8 (727) 2 51 5989,90,91,92, факс: 8 (727) 251 58 12 вн. 107; E-mail: [email protected] 6н1мн1кжарамдылык мерз1м1 шектелмеген. Сертификация туралы акпарат сайтта; svww.eksmo.ru/ceittfication Сведения о подтверждении соответствия издания согласно законодательству РФ о техническом регулировании можно получить по адресу: https://eksmo.ru/certification/ бнщрген мемлекет: Ресей Сертификация карастырылган Подписано в печать 06.06.2014. Произведено 21.07.2014. Формат 60x90 V,g. Гарнитура «Прагматика». Печать офсетная. Уел. печ. л. 24,0. Доп. тираж 7000 экз. Заказ 3986 Отпечатано с готовых файлов заказчика в ОАО «Первая Образцовая типография», филиал «УЛЬЯНОВСКИЙ ДОМ ПЕЧАТИ» 432980, г. Ульяновск, ул. Гончарова, 14 ISBN 978-5-699-63811-6 9 785699 638116' [Н[ Оптовая торговля книгами «Эксмо»: ООО «ТД «Эксмо». 142700, Московская обл., Ленинский р-н, г. Видное, Белокаменное ш., д. 1, многоканальный тел. 411 -50-74. E-mail: [email protected] По вопросам приобретения книг «Эксмо» зарубежными оптовыми покупателями обращаться в отдел зарубежных продаж ТД «Эксмо» E-mail: [email protected] International Sales: International wholesale customers should contact Foreign Sales Department of Trading House «Eksmo» for their orders. [email protected] По вопросам заказа книг корпоративным клиентам, в том числе в специальном оформлении, обращаться по тел. +7(495) 411-68-59, доб. 2261, 1257. E-mail; [email protected] Отповая торговля бумажно-беловыми и канцелярскими товарами для школы и офиса «Канц-Эксмо»: Компания «Канц-Эксмо»; 142702, Московская обл.. Ленинский р-н, г. Видное-2, Белокаменное ш., д. 1, а/я 5. Тел./факс +7 (495) 745-28-87 (многоканальный), e-mail; [email protected], сайт; www.kanc-eksmo.ru В Санкт-Петербурге: в магазине «Парк Культуры и Чтения БУКВОЕД», Невский пр-т, д.46. Тел.: +7(812)601 -0-601, www, bookvoed.ru/ Полный ассортимент книг издательства «Эксмо» для оптовых покупателей: В Санкт-Петербурге: 000 СЗКО, пр-т Обуховской Обороны, д. 84Е. Тел. (812)365-46-03/04, В Нижнем Новгороде: 000 ТД «Эксмо НН», 603094, г. Нижний Новгород, ул, Карпинского, д. 29, бизнес-парк «Грин Плаза», Тел, (831) 216-15-91 (92,93,94). В Ростове-на-Дону: ООО «РДЦ-Ростов», пр. Стачки, 243А. Тел. (863) 220-19-34. В Самаре: ООО «РДЦ-Самара», пр-т Кирова, д. 75/1, литера «Е». Тел. (846) 269-66-70. В Екатеринбурге: ООО «РДЦ-Екатеринбург», ул. Прибалтийская, д. 24а. Тел. +7 (343) 272-72-01/02/03/04/05/06/07/08. В Новосибирске: ООО «РДЦ-Новосибирск», Комбинатский пер., д. 3. Тел. +7 (383) 289-91-42, E-mail: [email protected] В Киеве: ООО «РДЦЭксмо-Украина», Московский пр-т, д. 9. Тел./факс: (044) 495-79-80/81 В Донецке: ул. Артема, д. 160. Тел. +38(032)381-81-05. В Харькове: ул. Гвардейцев Железнодорожников, д. 8. Тел. +38 (057) 724-11-56. Во Львове: ТП ООО «Эксмо-Запад», ул. Бузкова, д. 2. Тел./факс (032) 245-00-19, В Симферополе: ООО «Эксмо-Крым», ул. Киевская, д. 153. Тел./факс (0652) 22-90-03,54-32-99. В Казахстане: ТОО «РДЦ-Алматы», ул. Домбровского, д. За. Тел./факс (727) 251-59-90/91. [email protected] Полный ассортимент продукции издательства «Эксмо» можно приобрести в магазинах «Новый книжный» и «Читай-город». Телефон единой справочной: 8 (800) 444-8-444, Звонок по России бесплатный. Интернет-магазин ООО «Издательство «Эксмо» www.fiction.eksmo.ru Розничная продажа книг с доставкой по всему миру. Тел,: +7 (495) 745-89-14. E-mail: [email protected]