Учебник Литература 6 класс Бунеев Бунеева часть 2

Федеральный государственный образовательный стандарт Образовательная система «Школа 2100» Р.Н. Бунеев, Е.В. Бунеева ЛИТЕРАТУРА 6 класс • Часть 2 Москва Б/шх: 2015 УДК 373.167.1:821.161.1+82.0 ББК 83.3(0)я721 Б91 Федеральный государственный образовательный стандарт Образовательная система «Школа 2100» шк? Совет координаторов предметных линий Образовательной системы «Школа 2100» -лауреат премии Правительства РФ в области образования за теоретическую разработку основ образовательной системы нового поколения и её практическую реализацию в учебниках На учебник получены положительные заключения по результатам научной экспертизы (заключение РАН от 14.10.2011 № 10106-5215/685), педагогической экспертизы (заключение РАН от 24.01.2014 № 000350) и общественной экпертизы (заключение НП «Лига образования» от 30.01.2014 № 165) Бунеев, Р.Н. Б91 Литература. 6 кл. : учеб. для организаций, осуществляющих образовательную деятельность. В 3 ч. Ч. 2 / Р.Н. Бунеев, Е.В. Буне-ева. - Изд. 4-е, дораб. - М. : Баласс, 2015. - 224 с. : ил. (Образовательная система «Школа 2100»). ISBN 978-5-85939-962-8 ISBN 978-5-85939-956-7 (ч. 2) Учебник «Литература» для 6 класса («Год после детства») соответствует Федеральному государственному образовательному стандарту основного общего образования. Является продолжением непрерывного курса литературы и составной частью комплекта учебников развивающей Образовательной системы «Школа 2100». К учебнику выпущены методическое пособие для учителя и «Тетрадь по литературе» для учащихся, в которую включены задания к произведениям, предназначенным для текстуального изучения. Может использоваться как учебное пособие. УДК 373.167.1:821.161.1+82.0 ББК 83.3(0)я721 Данный учебник в целом и никакая его часть не могут быть скопированы без разрешения владельца авторских прав Условные обозначения: - произведения для текстуального изучения (остальные произведения изучаются обзорно); (П) - вопросы и задания на повторение, обобщение, сопоставление; (С) - работа со словариком литературоведческих терминов; (ТР) - творческие работы. I SBN 978-5-85939-962-8 I SBN 978-5-85939-956-7 (ч. 2) © Бунеев Р.Н., Бунеева Е.В., 1999, 2004, 2008, 2012 © ООО «Баласс», 1999, 2004, 2008, 2012 Раздел 2 СКАЗКИ ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ Я не знал, что в каждой детской сказке заключена вторая, которую в полной мере могут понять только взрослые. Это я понял гораздо позже. К.Г. Паустовский «Сказочник» Глава 9 «Наполним музыкой сердца...» — раньше я иначе понимала эту строчку», - думала Вера, идя рядом с тётей Леной. Они возвращались из Большого театра. В ушах всё ещё звучала удивительная музыка Чайковского, а перед глазами стояли сцены из балета «Щелкунчик», который они только что посмотрели. Вера и тётя шли по центру Москвы, и снежинки кружились в ритме вальса... — Какая красивая сказка! — нарушила молчание Вера. — А она тоже для взрослых? — Трудно ответить определенно. Вот если ты её прочитаешь... — Зачем? — удивилась Вера. — Я из программки знаю её содержание. , — Ну, ты же прочитала только либретто — так называется краткое изложение содержания балета или оперы. А сказка гораздо больше по объёму, в ней больше сюжетных линий и вообще — это совсем другое произведение! Его написал Эрнст Теодор Амадей Гофман, немецкий писатель. Даты его жизни: 1776—1822. (Вера в очередной раз удивилась тому, сколько фактов, имён, дат тётя знает и помнит!) А тётя между тем продолжала свой рассказ: — «Щелкунчик и Мышиный король» — одна из самых известных в мировой литературе рождественских сказок. Если ты под Рождество окажешься в Западной Европе или в Америке, то увидишь, что витрины многих больших магазинов украшены игрушечными фигурками, изображающими сцены из сказки «Щелкунчик». А в маленьких городках и поселках к Рождеству каждый хозяин украшает свой дом, а перед домом выставляет специальную большую куклу. Обычно это или персонажи из Библии, или Дед Мороз, или куклы — персонажи сказки «Щелкунчик». А самая популярная и любимая рождественская музыка — из балета Чайковского, которую мы с тобой слушали сегодня. Представляешь?! — Тётя, а кто такой Гофман? — заинтересовалась Вера. 4 — О, это был очень интересный человек: композитор, художник, писатель. Он известен во всём мире не только сказкой «Щелкунчик и Мышиный король», но и книгами «Золотой горшок», «Крошка Цахес по прозвищу Циннобер» и многими другими. Но... не всё сразу. Давай начнём со «Щелкунчика». Ты её прочитаешь и попробуешь объяснить, почему уже почти двести лет эта рождественская история так популярна, что может в ней найти для себя современный читатель. Эрнст Теодор Амадей Гофман Щелкунчик и Мышиный король (в сокращении) ЁЛКА Двадцать четвёртого декабря детям советника медицины Штальбаума весь день не разрешалось входить в проходную комнату, а уж в смежную с ней гостиную их совсем не пускали. В спальне, прижавшись друг к другу, сидели в уголке Фриц и Мари. Уже совсем стемнело, и им было очень страшно, потому что в комнату не внесли лампы, как это и полагалось в сочельник. Фриц таинственным шёпотом сообщил сестрёнке (ей только что минуло семь лет), что с самого утра в запертых комнатах чем-то шуршали, шумели и тихонько постукивали. А недавно через прихожую прошмыгнул маленький тёмный человечек с большим ящиком под мышкой; но Фриц наверное знает, что это их крёстный, Дроссельмейер. Тогда Мари захлопала от радости в ладоши и воскликнула: — Ах, что-то смастерил нам на этот раз крёстный? Старший советник суда Дроссельмейер не отличался красотой: это был маленький, сухонький человечек с морщинистым лицом, с большим чёрным пластырем вместо 5 правого глаза и совсем лысый, почему он и носил красивый белый парик; а парик этот был сделан из стекла1, и притом чрезвычайно искусно. Крёстный сам был великим искусником, он знал толк в часах и даже умел их делать. А к Рождеству он всегда мастерил красивую, затейливую игрушку, над которой много трудился. Поэтому родители тут же заботливо убирали его подарок. Совсем стемнело. Фриц и Мари сидели, крепко прижавшись друг к другу, и не смели проронить ни слова; им чудилось, будто над ними веют тихие крылья и издалека доносится прекрасная музыка. Вдруг светлый луч скользнул по стене. И в то же мгновение прозвучал тонкий серебряный колокольчик: динь-динь, динь-динь! Двери распахнулись, и ёлка засияла таким блеском, что дети с громким криком «Ах, ах!» замерли на пороге. ПОДАРКИ Я обращаюсь непосредственно к тебе, благосклонный читатель или слушатель, - Фриц, Теодор, Эрнст, всё равно, как бы тебя ни звали, — и прошу как можно живее вообразить себе рождественский стол, весь заставленный чудными, пёстрыми подарками, которые ты получил в нынешнее Рождество, — тогда тебе нетрудно будет понять, что дети, обомлев от восторга, замерли на месте и смотрели на всё сияющими глазами. Только минуту спустя Мари глубоко вздохнула и воскликн ула: — Ах, как чудно, ах, как чудно! Большая ёлка посреди комнаты была увешана золотыми и серебряными яблоками, а на всех ветках, словно цветы или бутоны, росли обсахаренные орехи, пёстрые конфеты и вообще всякие сласти. Мари увидела нарядных кукол, хорошенькую игрушечную посуду, но больше всего обрадовало её шелковое платьице, искусно отделанное цветными лентами и висевшее так, что Мари могла любоваться им со всех сторон; она и любовалась им всласть, то и дело повторяя: — Ах, какое красивое, какое милое, милое платьице! И мне позволят, наверное позволят, в самом деле позволят его надеть! То есть из стеклянного волокна. 6 Фриц уже три или четыре раза галопом и рысью проскакал вокруг стола на новом гнедом коне, который, как он и предполагал, стоял на привязи у стола с подарками. Слезая, он сказал, что конь — лютый зверь, но ничего: уж он его вышколит. Потом он произвёл смотр новому эскадрону гусар; они были одеты в великолепные красные мундиры, размахивали серебряными саблями и сидели на таких белоснежных конях, что можно было подумать, будто и кони тоже из чистого серебра. Только что дети, немного угомонившись, хотели взяться за книжки с картинками, лежавшие раскрытыми на столе, чтобы можно было любоваться разными замечательными цветами, пёстро раскрашенными людьми и хорошенькими играющими детками, так натурально изображёнными, будто они и впрямь живые и вот-вот заговорят, — так вот, только что дети хотели взяться за чудесные книжки, как опять прозвенел колокольчик. Дети знали, что теперь черёд подаркам крёстного Дроссельмейера, и подбежали к столу, стоявшему у стены. Ширмы, за которыми до тех пор был скрыт стол, быстро убрали. Ах, что увидели дети! На зелёной, усеянной цветами лужайке стоял замечательный замок со множеством зеркальных окон и золотых башен. Заиграла музыка, двери и окна распахнулись, и все увидели, что в залах прохаживаются крошечные, но очень изящно сделанные кавалеры и дамы в шляпах с перьями и в платьях с длинными шлейфами. В центральном зале, который весь так и сиял (столько свечек горело в серебряных люстрах!), под музыку плясали дети в коротких камзольчиках и юбочках. Господин в изумрудно-зелёном плаще выглядывал из окна, раскланивался и снова прятался, а внизу, в дверях замка, появлялся и снова уходил крёстный Дроссельмейер, только ростом он был с папин мизинец, не больше. Фриц положил локти на стол и долго рассматривал чудесный замок с танцующими и прохаживающимися человечками. 7 ЛЮБИМЕЦ А Мари потому не отходила от стола с подарками, что только сейчас заметила что-то, чего раньше не видела; когда выступили гусары Фрица, до того стоявшие в строю у самой ёлки, очутился на виду замечательный человечек. Он вёл себя тихо и скромно, словно спокойно ожидая, когда дойдёт очередь и до него. Правда, он был не очень складный: чересчур длинное и плотное туловище на коротеньких и тонких ножках, да и голова тоже как будто великовата. Зато по щегольской одежде сразу было видно, что это человек благовоспитанный и со вкусом. На нём был очень красивый блестящий фиолетовый гусарский доломан весь в пуговичках и позументах, такие же рейтузы и столь щегольские сапожки, что едва ли доводилось носить подобные и офицерам, а тем паче студентам; они сидели на тоненьких ножках так ловко, будто были на них нарисованы. Конечно, нелепо было, что при таком костюме он прицепил на спину узкий неуклюжий плащ, словно выкроенный из дерева, а на голову нахлобучил шапчонку рудокопа, но Мари подумала: «Ведь крёстный Дроссельмейер тоже ходит в прескверном сюртуке и в смешной шляпе, но это не мешает ему быть милым, дорогим крёстным». Внимательно вглядываясь в славного человечка, который полюбился ей с первого же взгляда, Мари заметила, каким добродушием светилось его лицо. Зеленоватые навыкате глаза смотрели приветливо и доброжелательно. Человечку очень шла тщательно завитая борода из белых бумажных ниток, окаймлявшая подбородок, — ведь так заметнее выступала ласковая улыбка на его алых губах. — Ах! — воскликнула наконец Мари. — Ах, милый папочка, для кого этот хорошенький человечек, что стоит под самой ёлкой? - Он, милая деточка, - ответил отец, - будет усердно трудиться для всех вас: его дело - аккуратно разгрызать твёрдые орехи, и куплен он и для Луизы, и для тебя с Фрицем. С этими словами отец бережно взял его, приподнял деревянный плащ, и тогда человечек широко-широко рази- 8 нул рот и оскалил два ряда очень белых острых зубов. Мари всунула ему в рот орех, и — щёлк! — человечек разгрыз его, скорлупа упала, и у Мари на ладони очутилось вкусное ядрышко. Теперь уже все — и Мари тоже — поняли, что нарядный человечек вёл свой род от Щелкунчиков и продолжал профессию предков. Мари громко вскрикнула от радости, а отец сказал: — Раз тебе, милая Мари, Щелкунчик пришёлся по вкусу, так ты уж сама и заботься о нём и береги его, хотя, как я уже сказал, и Луиза, и Фриц тоже могут пользоваться его услугами. Мари сейчас же взяла Щелкунчика и дала ему грызть орехи, но она выбирала самые маленькие, чтобы человечку не приходилось слишком широко разевать рот, так как это, по правде сказать, его не красило. Луиза присоединилась к ней, и любезный друг Щелкунчик потрудился и для неё; казалось, он выполняет свои обязанности с большим удовольствием, потому что неизменно приветливо улыбался. Фрицу тем временем надоело маршировать и скакать на коне. Когда он услышал, как весело щёлкают орешки, ему тоже захотелось их отведать. Он подскочил к сёстрам и от всего сердца расхохотался при виде потешного человечка, который теперь переходил из рук в руки и неустанно разевал и закрывал рот. Фриц совал ему самые большие и твёрдые орехи, но вдруг раздался треск - крак-крак! -три зуба выпали у Щелкунчика изо рта, и нижняя челюсть отвисла и зашаталась. — Ах, милый Щелкунчик! — закричала Мари и отобрала его у Фрица. — Что за дурак! — сказал Фриц. — Берётся орехи щёлкать, а у самого зубы никуда не годятся. Верно, он и дела своего не знает. Дай его сюда, Мари! Пусть щёлкает мне орехи. Не беда, если и остальные зубы обломает, да и всю челюсть в придачу. Нечего с ним, бездельником, церемониться! — Нет, нет! — с плачем закричала Мари. — Не отдам я тебе моего милого Щелкунчика. Посмотри, как жалостно глядит он на меня и показывает свой больной ротик! Ты злюка, ты бьёшь своих лошадей и даже позволяешь солдатам убивать друг друга. 9 — Так полагается, тебе этого не понять! — крикнул Фриц. — А Щелкунчик не только твой, он и мой тоже. Давай его сюда! Мари разрыдалась и поскорее завернула больного Щелкунчика в носовой платок. Тут подошли родители с крёстным Дроссельмейером. К огорчению Мари, он принял сторону Фрица. Но отец сказал: — Я нарочно отдал Щелкунчика на попечение Мари. А он, как я вижу, именно сейчас особенно нуждается в её заботах, так пусть уж она одна им и распоряжается и никто в это дело не вмешивается. Вообще меня очень удивляет, что Фриц требует дальнейших услуг от пострадавшего на службе. Как настоящий военный он должен знать, что раненых никогда не оставляют в строю. Фриц очень сконфузился и, оставив в покое орехи и Щелкунчика, тихонько перешёл на другую сторону стола, где его гусары, выставив, как полагается, часовых, расположились на ночлег. Мари подобрала выпавшие у Щелкунчика зубы; пострадавшую челюсть она подвязала красивой белой ленточкой, которую отколола от своего платья, а потом ещё заботливее укутала платком бедного человечка, побледневшего и, видимо, напуганного. Баюкая его, как маленького ребёнка, она принялась рассматривать красивые картинки в новой книге, которая лежала среди других подарков. Она очень рассердилась, хотя это было совсем на неё не похоже, когда крёстный стал смеяться над тем, что она нянчится с таким уродцем. Ей пришло на ум странное сходство с Дроссельмейером, которое она отметила уже при первом взгляде на человечка, и она очень серьёзно сказала: — Как знать, милый крёстный, как знать, был бы ты таким же красивым, как мой милый Щелкунчик, даже если бы принарядился не хуже его и надел такие же щегольские, блестящие сапожки? Мари не могла понять, почему так громко рассмеялись родители, и почему у старшего советника суда так зарделся нос, и почему он не смеётся вместе со всеми. Верно, на то были свои причины. 10 ЧУДЕСА Как только войдёшь к Штальбаумам в гостиную, тут, сейчас же у двери налево, у широкой стены, стоит высокий стеклянный шкаф, куда дети убирают прекрасные подарки, которые получают каждый год. На верхней полке, до которой Мари с Фрицем было не добраться, стояли замысловатые изделия господина Дрос-сельмейера; следующая полка была отведена под книжки с картинками; две нижние Мари и Фриц могли занимать, чем им угодно. И всегда выходило так, что Мари устраивала на нижней полке кукольную комнату, а Фриц над ней расквартировывал свои войска. Был уже поздний вечер, приближалась полночь, и крёстный Дроссельмейер давно ушёл, а дети всё ещё не могли оторваться от стеклянного шкафа, как мама ни уговаривала их идти спать. Мари была очень послушной, разумной девочкой, и потому мама могла спокойно оставить её ещё на полчаса одну с игрушками. Но чтобы Мари, заигравшись новой куклой и другими занимательными игрушками, не позабыла погасить свечи, горевшие вокруг шкафа, мама все их задула, так что в комнате осталась только лампа, висевшая посреди потолка и распространявшая мягкий, уютный свет. — Не засиживайся долго, милая Мари. А то тебя завтра не добудишься, - сказала мама, уходя в спальню. Как только Мари осталась одна, она сейчас же приступила к тому, что уже давно лежало у неё на сердце, хотя она, сама не зная почему, не решилась признаться в задуманном даже матери. Она всё еш;ё баюкала укутанного в носовой платок Щелкунчика. Теперь она бережно положила его на стол, тихонько развернула платок и осмотрела раны. Щелкунчик был очень бледен, но улыбался так жалостно и ласково, что тронул Мари до глубины души. - Ах, Щелкунчик, миленький, - зашептала она, - пожалуйста, не сердись, что Фриц сделал тебе больно: он ведь не нарочно. Просто он огрубел от суровой солдатской жизни, а так он очень хороший мальчик, уж поверь мне! А я буду беречь тебя и заботливо выхаживать, пока ты совсем не поправишься и не повеселеешь. Вставить же тебе 11 крепкие зубки, вправить челюсть — это уж дело крёстного Дроссельмейера: он на такие штуки мастер... Однако Мари не успела договорить. Когда она упомянула имя Дроссельмейера, Щелкунчик вдруг скорчил злую мину, и в глазах у него сверкнули колючие зелёные огоньки. Но в ту минуту, когда Мари собралась уже по-настоящему испугаться, на неё опять глянуло жалобно улыбающееся лицо доброго Щелкунчика, и теперь она поняла, что черты его исказил свет мигнувшей от сквозняка лампы. - Ах, какая я глупая, ну чего я напугалась и даже подумала, будто деревянная кукла может корчить гримасы! А всё-таки я очень люблю Щелкунчика, ведь он такой потешный и такой добрый... Вот и надо за ним ухаживать как следует. С этими словами Мари взяла своего Щелкунчика на руки, подошла к стеклянному шкафу, присела на корточки и сказала новой кукле: - Очень прошу тебя, мамзель Клерхен, уступи свою постель бедному больному Щелкунчику, а сама переночуй как-нибудь на диване. Подумай, ты ведь такая крепкая, и потом, ты совсем здорова - ишь какая ты круглолицая и румяная. Да и не у всякой, даже очень красивой куклы есть такой мягкий диван! Мадемуазель Клерхен, разряженная по-праздничному и важная, надулась, не проронив ни слова. - И чего я церемонюсь! — сказала Мари, сняла с полки кровать, бережно и заботливо уложила туда Щелкунчика, обвязала ему пострадавшую челюсть очень красивой ленточкой, которую носила вместо кушака, и накрыла его одеялом по самый нос. «Только незачем ему здесь оставаться у невоспитанной Клары», — подумала она и переставила кроватку вместе с Щелкунчиком на верхнюю полку, где он очутился около красивой деревни, в которой были расквартированы гусары Фрица. Она заперла шкаф и собралась уже уйти в спальню, как вдруг... Слушайте внимательно, дети!.. Как вдруг во всех углах — за печью, за стульями, за шкафами — началось тихое-тихое шушуканье, перешёптывание и шуршание. А часы на стене зашипели, захрипели всё громче и громче, но никак не могли пробить двенадцать. 12 Мари глянула туда: большая золочёная сова, сидевшая на часах, свесила крылья, совсем заслонила ими часы и вытянула вперёд противную кошачью голову с кривым клювом. А часы хрипели громче и громче, и Мари явственно расслышала: — Тик-и-так, тик-и-так! Не хрипите громко так! Слышит всё Король Мышиный. Трик-и-трак, бум-бум! Ну, часы, напев старинный! Трик-и-трак, бум-бум! Ну, пробей, пробей, звонок: Королю подходит срок!1 И... бим-бом, бим-бом! — часы глухо и хрипло пробили двенадцать ударов. Мари очень струсила и чуть не убежала со страху, но тут она увидела, что на часах вместо совы сидит крёстный Дроссельмейер, свесив полы своего жёлтого сюртука по обеим сторонам, словно крылья. Она собралась с духом и громко крикнула плаксивым голосом: — Крёстный, послушай, крёстный, зачем ты туда забрался? Слезай вниз и не пугай меня, гадкий крёстный! Но тут отовсюду послышалось странное хихиканье и писк, и за стеной пошла беготня и топот, будто от тысячи крошечных лапок, и тысячи крошечных огонёчков глянули сквозь щели в полу. Но это были не огоньки, нет, а маленькие блестящие глазки, и Мари увидела, что отовсюду выглядывают и выбираются из-под пола мыши. Вскоре по всей комнате пошло: топ-топ, хоп-хоп! Всё ярче светились глаза мышей, всё несметнее становились их полчища; наконец они выстроились в том же порядке, в каком Фриц обычно выстраивал своих солдатиков перед боем. Мари это очень насмешило, у неё не было отвращения к мышам, как у иных детей, и страх её совсем было улёгся, но вдруг послышался такой ужасный и пронзительный писк, что у неё по спине забегали мурашки. Ах, что она увидела! Нет, право же, уважаемый читатель Фриц, я отлично знаю, что у тебя, как и у мудрого, отважного полководца Фрица Штальбаума, бесстрашное сердце, но если бы ты увидел то, что предстало взорам Мари, право, ты бы удрал. Я даже думаю, ты бы шмыгнул в постель и без особой надобности натянул бы одеяло по самые уши. Ах, бедная Мари не могла этого сделать, потому что — вы только послушайте, дети! — к самым ногам её, словно от подземного толчка, посыпались песок, извёстка и осколки 1 Перевод стихов в сказке сделан В.А. Зоргенфрей. 13 кирпича, и из-под пола с противным шипением и писком вылезли семь мышиных голов в семи ярко сверкающих коронах. Вскоре выбралось целиком и всё туловище, на котором сидели эти семь голов, и всё войско хором трижды приветствовало громким писком огромную, увенчанную семью коронами мышь. Теперь войско сразу пришло в движение и — хоп-хоп, топ-топ! — направилось прямо к шкафу, прямо на Мари, которая всё ещё стояла, прижавшись к стеклянной дверце. От ужаса у Мари уже и раньше так колотилось сердце, что она боялась, как бы оно тут же не выпрыгнуло из груди, - ведь тогда бы она умерла. Теперь же ей показалось, будто кровь застыла у неё в жилах. Она зашаталась, теряя сознание, но тут вдруг раздалось: клик-клак-хрр!.. - и посыпались осколки стекла, которое Мари разбила локтем. В ту же минуту она почувствовала жгучую боль в левой руке, но у неё сразу отлегло от сердца: она не слышала больше визга и писка. Всё мигом стихло. И хотя она не смела открыть глаза, всё же ей подумалось, что звон стекла испугал мышей и они попрятались по норам. Но что же это опять такое? У Мари за спиной, в шкафу, поднялся странный шум, и зазвенели тоненькие голосочки: — Стройся, взвод! Стройся, взвод! В бой вперёд! Полночь бьёт! Стройся, взвод! В бой вперёд! И начался стройный и приятный перезвон мелодичных колокольчиков. — Ах, да ведь это же мой музыкальный ящик! — обрадовалась Мари и быстро отскочила от шкафа. Тут она увидела, что шкаф странно светится и в нём идёт какая-то возня и суетня. Куклы беспорядочно бегали взад и вперёд и размахивали ручками. Вдруг поднялся Щелкунчик, сбросил одеяло и, одним прыжком соскочив с кровати, громко крикнул: — Щёлк-щёлк-щёлк, глупый мыший полк! То-то будет толк, мыший полк! Щёлк-щёлк, мыший полк прёт из щелей — выйдет толк! И при этом он выхватил свою крохотную сабельку, замахал ею в воздухе и закричал: — Эй, вы, мои верные вассалы, други и братья! Постоите ли вы за меня в тяжком бою? 14 И сейчас же отозвались три паяца, смешной Панталоне, четыре трубочиста, два бродячих музыканта и барабанщик: - Да, наш государь, мы верны вам до гроба! Ведите нас в бой — на смерть или на победу! И они ринулись вслед за Щелкунчиком, который, горя воодушевлением, отважился на отчаянный прыжок с верхней полки. Им-то было хорошо прыгать: они не только были разряжены в шёлк и бархат, но и туловище у них было набито ватой и опилками; вот они и шлёпались вниз, будто кулёчки с шерстью. Но бедный Щелкунчик уж наверное переломал бы себе руки и ноги; подумайте только — от полки, где он стоял, до нижней было почти два фута, а сам он был хрупкий, словно выточенный из липы. Да, Щелкунчик уж наверное переломал бы себе руки и ноги, если бы в тот миг, как он прыгнул, мадемуазель Клерхен не соскочила с дивана и не приняла в свои нежные объятия потрясающего мечом героя. — О, милая, добрая Клерхен! — в слезах воскликнула Мари. — Как я ошиблась в тебе. Уж конечно, ты от всего сердца уступила кроватку дружку Щелкунчику. Едва Щелкунчик прыгнул на пол, как вновь поднялся визг и писк. Ах, ведь под большим столом собрались несметные полчища злых мышей, и впереди всех выступает отвратительная мышь о семи головах! Что-то будет? БИТВА Барабанщик, мой верный подданный, бей общее наступление! — громко скомандовал Щелкунчик. И тотчас же барабанщик начал выбивать дробь искуснейшим образом, так что стеклянные дверцы шкафа задрожали и задребезжали. А в шкафу что-то загремело и затрещало, и Мари увидела, как разом открылись все коробки, в которых были расквартированы войска Фрица, и солдаты выпрыгнули из них прямо на нижнюю полку и там выстроились блестящими рядами. Щелкунчик бегал вдоль рядов, воодушевляя войска своими речами. Однако мыши всё наступали и даже захватили несколько пушек; но тут поднялся шум и грохот — 15 трр-трр, — и из-за дыма и пыли Мари с трудом могла разобрать, что происходит. Одно было ясно: обе армии бились с большим ожесточением, и победа переходила то на ту, то на другую сторону. Мыши вводили в бой всё свежие и свежие силы, и серебряные пилюльки, которые они бросали весьма искусно, долетали уже до шкафа. Клерхен и Трудхен метались на полке и в отчаянии ломали ручки. — Неужели я умру во цвете лет, неужели умру я, такая красавица! - вопила Клерхен! — Не для того же я так хорошо сохранилась, чтоб погибнуть здесь, в четырёх стенах! — причитала Трудхен. Потом они упали друг другу в объятия и так громко разрыдались, что их не мог заглушить даже бешеный грохот битвы. Вы и понятия не имеете, дорогие мои слушатели, что здесь творилось. Раз за разом бухали пушки: прр-прр!.. Др-др!.. Трах-тарарах-трах-тарарах!.. Бум-бурум-бум-бурум-бум!.. И тут же пищали и визжали Мышиный король и мыши, а потом снова раздавался грозный и могучий голос Щелкунчика, командовавшего сражением. И было видно, как сам он обходит под огнём свои батальоны. — Резервы, сюда! Панталоне, Паяц, барабанщик, где вы? — взывал Щелкунчик, рассчитывавший на прибытие свежих сил, которые должны были выступить из стеклянного шкафа. Правда, оттуда прибыло несколько коричневых куколок из Торна с золотыми лицами и в золотых шлемах и шляпах; но они дрались так неумело, что ни разу не попали во врага и, вероятно, сбили бы с головы шапочку своему полководцу Щелкунчику. Неприятельские егеря вскоре отгрызли им ноги, так что они попадали и при этом передавили многих соратников Щелкунчика. Теперь Щелкунчик, со всех сторон теснимый врагом, находился в большой опасности. Он хотел было перепрыгнуть через край шкафа, но ноги у него были слишком коротки. Клерхен и Трудхен лежали в обмороке — помочь ему они не могли. Гусары и драгуны резво скакали мимо него пря- 16 мо в шкаф. Тогда он в предельном отчаянии громко воскликнул: - Коня, коня! Полцарства за коня! В этот миг два вражеских стрелка вцепились в его деревянный плащ и Мышиный король подскочил к Щелкунчику, испуская победный писк из всех своих семи глоток. Мари больше не владела собой. — О мой бедный Щелкунчик! — воскликнула она, рыдая, и, не отдавая себе отчёта в том, что делает, сняла с левой ноги туфлю и изо всей силы швырнула ею в самую гущу мышей, прямо в их короля. В тот же миг всё словно прахом рассыпалось, а Мари почувствовала боль в левом локте, ещё более жгучую, чем раньше, и без чувств упала на пол. БОЛЕЗНЬ Когда Мари очнулась после глубокого забытья, она увидела, что лежит у себя в постельке, а сквозь замёрзшие окна в комнату светит яркое, искрящееся солнце. У самой её постели сидел чужой человек, в котором она, однако, скоро узнала хирурга Вендельштерна. Он сказал вполголоса: — Наконец-то она очнулась... Тогда подошла мама и посмотрела на неё испуганным, пытливым взглядом. — Ах, милая мамочка, — пролепетала Мари, — скажи: противные мыши убрались наконец и славный Щелкунчик спасён? — Полно вздор болтать, милая Марихен! — возразила мать. — Ну на что мышам твой Щелкунчик? А вот ты, нехорошая девочка, до смерти напугала нас. Так всегда бывает, когда дети своевольничают и не слушаются родителей. Ты вчера до поздней ночи заигралась в куклы, потом задремала, и, верно, тебя напугала случайно прошмыгнувшая мышка: ведь вообще-то мышей у нас не водится. Словом, ты расшибла локтем стекло в шкафу и поранила себе руку. Хорошо ещё, что ты не порезала стеклом вену! Господин Вендельштерн, который вынимал у тебя из раны 17 застрявшие там осколки, говорит, что ты на всю жизнь осталась бы калекой и могла бы даже истечь кровью. Слава Богу, я проснулась в полночь, увидела, что тебя всё ещё нет в спальне, и пошла в гостиную. Ты без сознания лежала на полу у шкафа, вся в крови. Я сама со страху чуть не потеряла сознание. Ты лежала на полу, а вокруг были разбросаны оловянные солдатики Фрица, разные куклы и пряничные человечки. Щелкунчика ты держала в левой руке, из которой сочилась кровь, а неподалеку валялась твоя туфелька... — Ах, мамочка, мамочка! — перебила её Мари. — Ведь это же были следы великой битвы между куклами и мышами! Оттого-то я так испугалась, что мыши хотели забрать в плен бедного Щелкунчика, командовавшего кукольным войском. Тогда я швырнула туфлей в мышей, а что было дальше, не знаю. Доктор Вендельштерн подмигнул матери, и та очень ласково стала уговаривать Мари: — Полно, полно, милая моя детка, успокойся! Мыши все убежали, а Щелкунчик стоит за стеклом в шкафу, целый и невредимый. <...> Мать как раз кончала занимательную сказку про принца Факардина, как вдруг открылась дверь и вошёл крёстный Дроссельмейер. — Ну-ка, дайте мне поглядеть на нашу бедную раненую Мари, - сказал он. Как только Мари увидела крёстного в обычном жёлтом сюртуке, у неё перед глазами со всей живостью всплыла та ночь, когда Щелкунчик потерпел поражение в битве с мышами, и она невольно крикнула старшему советнику суда: — О крёстный, как ты гадко поступил! Я отлично видела, как ты сидел на часах и свесил на них свои крылья, чтобы часы били потише и не спугнули мышей. Я отлично слышала, как ты позвал Мышиного короля. Почему ты не поспешил на помощь Щелкунчику, почему ты не поспешил на помощь мне, гадкий крёстный? Во всём ты один виноват. Из-за тебя я порезала руку и теперь должна лежать больная в постели! Мать в страхе спросила: — Что с тобой, дорогая Мари? 18 Но крёстный скорчил странную мину и заговорил трескучим, монотонным голосом: — Ходит маятник со скрипом. Меньше стука — вот в чём штука. Трик-и-трак! Всегда и впредь должен маятник скрипеть, песни петь. А когда пробьёт звонок: бим-и-бом! — подходит срок. Не пугайся, мой дружок. Бьют часы и в срок и кстати, на погибель мышьей рати, а потом слетит сова. Раз-и-два и раз-и-два! Бьют часы, коль срок им выпал. Ходит маятник со скрипом. Меньше стука — вот в чём штука. Тик-и-так и трик-и-трак! Мари широко открытыми глазами уставилась на крёстного, потому что он казался совсем другим и гораздо более уродливым, чем обычно, а правой рукой он махал взад и вперёд, будто паяц, которого дергают за верёвочку. Она бы очень испугалась, если бы тут не было матери и если бы Фриц, прошмыгнувший в спальню, не прервал крёстного громким смехом. — Ах, крёстный Дроссельмейер, — воскликнул Фриц, — сегодня ты опять такой потешный! Ты кривляешься совсем как мой Паяц, которого я давно уже зашвырнул за печку. Мать по-прежнему была очень серьёзна и сказала: — Дорогой господин старший советник, что за странная шутка? Что вы имеете в виду? — Господи боже мой, — ответил Дроссельмейер, смеясь, — разве вы позабыли мою любимую песенку часовщика? Я всегда пою её таким больным, как Мари. И он быстро подсел к кровати и сказал: — Не сердись, что я не выцарапал Мышиному королю все четырнадцать глаз сразу, - этого нельзя было сделать. А зато я тебя сейчас порадую. С этими словами старший советник суда полез в карман и осторожно вытащил оттуда - как вы думаете, дети, что? — Щелкунчика, которому он очень искусно вставил выпавшие зубки и вправил больную челюсть. Мари громко вскрикнула от радости, а мать сказала, улыбаясь: — Вот видишь, как заботится крёстный о твоём Щелкунчике... — А всё-таки сознайся, Мари, — перебил крёстный госпожу Штальбаум, — ведь Щелкунчик не очень складный и непригож собой. Если тебе хочется послушать, я охотно 19 расскажу, как такое уродство появилось в его семье и стало там наследственным. А может быть, ты уже знаешь сказку о принцессе Пирлипат, ведьме Мышильде и искусном часовщике? - Ах, расскажи, расскажи, милый крёстный! - закричали дети. И старший советник суда начал рассказывать. СКАЗКА О ТВЕРДОМ ОРЕХЕ Мать Пирлипат была супругой короля, а значит, королевой, а Пирлипат как родилась, так в тот же миг и стала прирождённой принцессой. Король налюбоваться не мог на почивавшую в колыбельке красавицу дочурку. Он громко радовался, танцевал, прыгал на одной ножке и то и дело кричал: — Хейза! Видел ли кто-нибудь девочку прекраснее моей Пирлипатхен? А все министры, генералы, советники и штаб-офицеры прыгали на одной ножке, как их отец и повелитель, и хором громко отвечали: — Нет, никто не видел! Как сказано, все были в восторге; одна королева неизвестно почему тревожилась и беспокоилась. Особенно странно было, что она приказала неусыпно стеречь колыбельку Пирлипат. Мало того, что у дверей стояла стража, — было отдано распоряжение, чтобы в детской, кроме двух нянюшек, постоянно сидевших у самой колыбельки, еженощно дежурило ещё шесть нянек, и — что казалось совсем нелепым и чего никто не мог понять — каждой няньке приказано было держать на коленях кота и всю ночь гладить его, чтобы он не переставая мурлыкал. Вам, милые детки, нипочём не угадать, зачем мать принцессы Пирлипат принимала все эти меры, но я знаю зачем и сейчас расскажу и вам. Раз как-то ко двору короля, родителя принцессы Пирлипат, съехалось много славных королей и пригожих принцев. Ради такого случая были устроены блестящие турниры, представления и придворные балы. Король, желая показать, что у него много и золота и серебра, решил как 20 следует запустить руку в свою казну и устроить нечто, достойное его. Поэтому, выведав от обер-гофповара, что придворный звездочёт возвестил время, благоприятное для колки свиней, он задумал задать колбасный пир, вскочил в карету и самолично пригласил всех окрестных королей и принцев всего-навсего на тарелку супа, мечтая затем поразить их роскошеством. Потом он очень ласково сказал своей супруге-королеве: — Милочка, тебе ведь известно, какая колбаса мне по вкусу... Королева уже знала, к чему он клонит речь: это означало, что она должна лично заняться весьма полезным делом — изготовлением колбас, — которым не брезговала и раньше. Главному казначею приказано было немедленно отправить на кухню большой золотой котёл и серебряные кастрюли; печь растопили дровами сандалового дерева; королева повязала свой кухонный передник. И вскоре из котла потянуло вкусным духом колбасного навара. Приятный запах проник даже в государственный совет. Король, весь трепеща от восторга, не вытерпел. — Прошу извинения, господа! — воскликнул он, побежал на кухню, обнял королеву, помешал немножко своим золотым скипетром в котле и, успокоенный, вернулся в государственный совет. Наступил самый важный момент: пора было разрезать на ломтики сало и поджаривать его на золотых сковородах. Придворные дамы отошли в сторонку, потому что королева из преданности, любви и уважения к царственному супругу собиралась лично заняться этим делом. Но как только сало начало зарумяниваться, послышался тоненький, шепчущий голосок: — Дай и мне отведать сальца, сестрица! И я хочу полакомиться — я ведь тоже королева. Дай и мне отведать сальца! Королева отлично знала, что это говорит госпожа Мы-шильда. Мышильда уже много лет проживала в королевском дворце. Она утверждала, будто состоит в родстве с королевской фамилией и сама правит королевством Мышляндия, вот почему она и держала под печкой большой двор. Королева была женщина добрая и щедрая. Хотя вообще она не почитала Мышильду особой 21 царского рода и своей сестрой, но в такой торжественный день от всего сердца допустила её на пиршество и крикнула: — Вылезайте, госпожа Мышильда! Поешьте на здоровье сальца. И Мышильда быстро и весело выпрыгнула из-под печки, вскочила на плиту и стала хватать изящными лапками один за другим кусочки сала, которые ей протягивала королева. Но тут нахлынули все кумовья и тётушки Мы-шильды и даже её семь сыновей, отчаянные сорванцы. Они набросились на сало, и королева с перепугу не знала, как быть. К счастью, подоспела обер-гофмейстерина и прогнала непрошеных гостей. Таким образом уцелело немного сала, которое, согласно указаниям призванного по этому случаю придворного математика, было весьма искусно распределено по всем колбасам. Забили в литавры, затрубили в трубы. Все короли и принцы в великолепных праздничных одеяниях — одни на белых конях, другие в хрустальных каретах — потянулись на колбасный пир. Король встретил их с сердечной приветливостью и почётом, а затем, в короне и со скипетром, как и полагается государю, сел во главе стола. Уже когда подали ливерные колбасы, все заметили, как всё больше и больше бледнел король, как он возводил очи к небу. Тихие вздохи вылетали из его груди; казалось, его душой овладела сильная скорбь. Но когда подали кровяную колбасу, он с громким рыданием и стонами откинулся на спинку кресла, обеими руками закрыв лицо. Все повскакали из-за стола. Лейб-медик тщетно пытался нащупать пульс у злосчастного короля, которого, казалось, снедала глубокая, непонятная тоска. Наконец, после долгих уговоров, после применения сильных средств, вроде жжёных гусиных перьев и тому подобного, король как будто начал приходить в себя. Он пролепетал едва слышно: — Слишком мало сала! Тогда неутешная королева бухнулась ему в ноги и простонала: — О мой бедный, несчастный царственный супруг! О, какое горе пришлось вам вынести! Но взгляните: виновница у ваших ног — покарайте, строго покарайте меня! Ах, Мы- 22 шильда со своими кумовьями, тетушками и семью сыновьями съела сало, и... С этими словами королева без чувств упала навзничь. Созвали тайный государственный совет. Решили возбудить процесс против Мышильды и отобрать в казну все её владения. Но король полагал, что пока это не помешает Мышильде, когда ей вздумается, пожирать сало, и потому поручил всё дело придворному часовых дел мастеру и чудодею. Этот человек, которого звали так же, как и меня, а именно Христиан-Элиас Дроссельмейер, обещал при помощи совершенно особых, исполненных государственной мудрости мер на веки вечные изгнать Мышильду со всей семьёй из дворца. И в самом деле: он изобрёл весьма искусные машинки, в которых на ниточке было привязано поджаренное сало, и расставил их вокруг жилища госпожи сладкоежки. Сама Мышильда была слишком умудрена опытом, чтобы не понять хитрости Дроссельмейера, но ни её предостережения, ни её увещания не помогли: все семь сыновей и много-много Мышильдиных кумовьёв и тётушек, привлечённые вкусным запахом жареного сала, забрались в дрос-сельмейеровские машинки и только хотели полакомиться салом, как их неожиданно прихлопнула опускающаяся дверца, а затем их предали на кухне позорной казни. Мышильда с небольшой кучкой уцелевших родичей покинула эти места скорби и слёз. Горе, отчаяние, жажда мести клокотали у неё в груди. Двор ликовал, но королева была встревожена: она знала Мышильдин нрав и отлично понимала, что та не оставит неотмщённой смерть сыновей и близких. И в самом деле, Мышильда появилась как раз тогда, когда королева готовила для царственного супруга паштет из ливера, который он очень охотно ел, и сказала так: — Мои сыновья, кумовья и тётушки убиты. Берегись, королева: как бы королева мышей не загрызла малютку принцессу! Берегись! Затем она снова исчезла и больше не появлялась. Но королева 23 с перепугу уронила паштет в огонь, и во второй раз Мы-шильда испортила любимое кушанье короля, на что он очень разгневался... — Ну, на сегодняшний вечер довольно. Остальное доскажу в следующий раз, — неожиданно закончил крёстный. В ту минуту, когда он собирался уже выйти за дверь, Фриц спросил: — Скажи-ка, крёстный, это на самом деле правда, что ты выдумал мышеловку? — Что за вздор ты городишь, Фриц! — воскликнула мать. Но старший советник суда очень странно улыбнулся и тихо сказал: — А почему бы мне, искусному часовщику, не выдумать мышеловку? ПРОДОЛЖЕНИЕ СКАЗКИ О ТВЁРДОМ ОРЕХЕ Ну, дети, теперь вы знаете, — так продолжал на следующий вечер Дроссельмейер, — почему королева приказала столь бдительно стеречь красоточку принцессу Пирлипат. Как же было ей не бояться, что Мышильда выполнит свою угрозу — вернётся и загрызёт малютку принцессу! Машинка Дроссельмейера ничуть не помогала против умной и предусмотрительной Мышильды, а придворный звездочёт, бывший одновременно и главным предсказателем, заявил, что только род кота Мура может отвадить Мышильду от колыбельки. Потому-то каждой няньке приказано было держать на коленях одного из сынов этого рода, которых, кстати сказать, пожаловали чином тайного советника посольства, и облегчать им бремя государственной службы учтивым почёсыванием за ухом. Как-то, уже в полночь, одна из двух нянюшек, которые сидели у самой колыбельки, вдруг очнулась, словно от глубокого сна. Всё вокруг было охвачено сном. Никакого мурлыканья — глубокая, мёртвая тишина, только слышно тиканье жучка-точильщика. Но что почувствовала нянька, когда прямо перед собой увидела большую противную 24 мышь, которая поднялась на задние лапки и положила свою зловещую голову принцессе на лицо! Нянька вскочила с криком ужаса, все проснулись, но в тот же миг Мы-шильда — ведь большая мышь у колыбельки Пирлипат была она — быстро шмыгнула в угол комнаты. Советники посольства бросились вдогонку, но не тут-то было: она шмыгнула в щель в полу. Пирлипатхен проснулась от суматохи и очень жалобно заплакала. — Слава Богу, — воскликнули нянюшки, — она жива! Но как же они испугались, когда взглянули на Пирли- патхен и увидели, что сталось с хорошеньким нежным младенцем! На тщедушном, скорчившемся тельце вместо кудрявой головки румяного херувима1 сидела огромная бесформенная голова; голубые, как лазурь, глазки превратились в зелёные, тупо вытаращенные гляделки, а ротик растянулся до ушей. Королева исходила слезами и рыданиями, а кабинет короля пришлось обить ватой, потому что король бился головой об стену и жалобным голосом причитал: — Ах я несчастный монарх! Теперь король, казалось, мог бы понять, что лучше было съесть колбасу без сала и оставить в покое Мышильду со всей её запечной роднёй, но об этом отец принцессы Пир-липат не подумал — он просто-напросто свалил всю вину на придворного часовщика и чудодея Христиана-Элиаса Дроссельмейера из Нюрнберга и отдал мудрый приказ: Дроссельмейер должен в течение месяца вернуть принцессе Пирлипат её прежний облик или по крайней мере указать верное к тому средство — в противном случае он будет предан позорной смерти от руки палача. Дроссельмейер не на шутку перепугался. Однако он положился на своё умение и счастье и тотчас же приступил к первой операции, которую почитал необходимой. Он очень ловко разобрал принцессу Пирлипат на части, вывинтил ручки и ножки и осмотрел внутреннее устройство, но, к сожалению, он убедился, что с возрастом принцесса будет всё безобразнее, и не знал, как помочь беде. Он опять старательно собрал принцессу и впал в уныние около её колыбели, от которой не смел отлучаться. 1 Херувим — высший ангельский чин; здесь: ангельская красота. 25 Шла уже четвёртая неделя, наступила среда, и король, сверкая в гневе очами и потрясая скипетром, заглянул в детскую к Пирлипат и воскликнул: — Христиан-Элиас Дроссельмейер, вылечи принцессу, не то тебе несдобровать! Дроссельмейер принялся жалобно плакать, а принцесса Пирлипат тем временем весело щёлкала орешки. Впервые часовых дел мастера и чудодея поразили её необычайная любовь к орехам и то обстоятельство, что она появилась на свет уже с зубами. В самом деле, после превращения она кричала без умолку, пока ей случайно не попался орешек; она разгрызла его, съела ядрышко и сейчас же угомонилась. С тех пор няньки то и дело унимали её орехами. — О святой инстинкт природы, неисповедимые симпатии и антипатии! — воскликнул Христиан-Элиас Дроссельмейер. — Ты указуешь мне врата тайны. Я постучусь, и они откроются! Он тотчас же испросил разрешения поговорить с придворным звездочётом и был отведён к нему под строгим караулом. Оба, заливаясь слезами, упали друг другу в объятия, так как были закадычными друзьями, затем удалились в потайной кабинет и принялись рыться в книгах, где говорилось об инстинкте, симпатиях и антипатиях и других таинственных явлениях. Наступила ночь. Придворный звездочёт поглядел на звёзды и с помощью Дроссельмейера, великого искусника и в этом деле, составил гороскоп1 принцессы Пирлипат. Сделать это было очень трудно, ибо линии запутывались всё больше и больше, но — о радость! — наконец всё стало ясно: чтобы избавиться от волшебства, которое её изуродовало, и вернуть себе былую красоту, принцессе Пирли-пат достаточно съесть ядрышко ореха Кракатук. У ореха Кракатук была такая твёрдая скорлупа, что по нему могла проехаться сорокавосьмифунтовая пушка и не раздавить его. Этот твёрдый орех должен был разгрызть и, зажмурившись, поднести принцессе человек, никогда ещё не брившийся и не носивший сапог. Затем юноше сле- 26 1 Гороскоп — таблица взаимного расположения планет и звёзд на определённый момент времени, составленная астрологом для предсказания судьбы. довало отступить на семь шагов не споткнувшись и только тогда открыть глаза. Три дня и три ночи без устали работали Дроссельмейер со звездочётом, и как раз в субботу, когда король сидел за обедом, к нему ворвался радостный и весёлый Дроссельмейер, которому в воскресенье утром должны были снести голову, и возвестил, что найдено средство вернуть принцессе Пирлипат утраченную красоту. Король обнял его горячо и благосклонно и посулил ему бриллиантовую шпагу, четыре ордена и два новых праздничных кафтана. — После обеда мы сейчас же и приступим, — любезно прибавил король. - Позаботьтесь, дорогой чудодей, чтобы небритый молодой человек в башмаках был под рукой и, как полагается, с орехом Кракатук. И не давайте ему вина, а то как бы он не споткнулся, когда, словно рак, будет пятиться семь шагов. Потом пусть пьёт вволю! Дроссельмейера напугала речь короля, и, смущаясь и робея, он пролепетал, что средство, правда, найдено, но что обоих - и орех, и молодого человека, который должен его разгрызть, - надо сперва отыскать, причём пока ещё очень сомнительно, возможно ли найти орех и Щелкунчика. В сильном гневе потряс король скипетром над венчанной главой и зарычал, как лев: — Ну, так тебе снесут голову! На счастье поверженного в страх и горе Дроссельмейе-ра, как раз сегодня обед пришёлся королю очень по вкусу, и поэтому он был расположен внимать разумным увещаниям, на которые не поскупилась великодушная королева, тронутая судьбой несчастного часовщика. Дроссельмейер приободрился и почтительно доложил королю, что, собственно, разрешил задачу — нашёл средство к излечению принцессы и тем самым заслужил помилование. Король назвал это глупой отговоркой и пустой болтовнёй, но в конце концов, выпив стаканчик желудочной настойки, решил, что оба — часовщик и звездочёт — тронутся в путь и не вернутся обратно, пока у них в кармане не будет ореха Крака- 27 тук. А человека, нужного для того, чтобы разгрызть орех, по совету королевы, решили раздобыть путём многократных объявлений в местных и заграничных газетах и ведомостях с приглашением явиться во дворец... На этом крёстный Дроссельмейер остановился и обещал досказать остальное в следующий вечер. КОНЕЦ СКАЗКИ О ТВЁРДОМ ОРЕХЕ Ив самом деле, на следующий день вечером, только зажгли свечи, явился крёстный Дроссельмейер и так продолжал свой рассказ: — Дроссельмейер и придворный звездочёт странствовали уже пятнадцать лет и всё ещё не напали на след ореха Кракатук. Где они побывали, какие диковинные приключения испытали, не пересказать, детки, и за целый месяц. Этого я делать и не собираюсь, а прямо скажу вам, что, погружённый в глубокое уныние, Дроссельмейер сильно стосковался по родине, по милому своему Нюрнбергу. Особенно сильная тоска напала на него как-то раз в Азии, в дремучих джунглях, где он вместе со своим спутником присел выкурить трубочку табака. — О дивный, дивный Нюрнберг мой, кто не знаком ещё с тобой, пусть побывал он даже в Вене, в Париже и Петер-вардейне, душою будет он томиться, к тебе, о Нюрнберг, стремиться - чудесный городок, где в ряд красивые дома стоят... Жалобные причитания Дроссельмейера вызвали глубокое сочувствие у звездочёта, и он тоже разревелся так горько, что его слышно было на всю Азию. Но он взял себя в руки, вытер слёзы и спросил: - Досточтимый коллега, чего же мы здесь сидим и ревём? Чего не идём в Нюрнберг? Не всё ли равно, где и как искать злополучный орех Кракатук? - И то правда, - ответил, сразу утешившись, Дроссель-мейер. Оба сейчас же встали, выколотили трубки и из джунглей в глубине Азии прямехонько отправились в Нюрнберг. 28 Как только они прибыли, Дроссельмейер сейчас же побежал к своему двоюродному брату - мастеру игрушек, резчику по дереву, лакировщику и позолотчику Кри-стофу-Захариусу Дроссельмейеру, с которым не виделся уже много-много лет. Ему-то и рассказал часовщик всю историю про принцессу Пирлипат, госпожу Мышильду и орех Кракатук, а тот то и дело всплёскивал руками и несколько раз в удивлении воскликнул: - Ах, братец, братец, ну и чудеса! Наконец он подбросил к потолку колпак вместе с париком, горячо обнял двоюродного брата и воскликнул: - Братец, братец, вы спасены, спасены, говорю я! Слушайте: или я жестоко ошибаюсь, или орех Кракатук у меня! Он тотчас же принёс шкатулочку, откуда вытащил позолоченный орех средней величины. Всякое сомнение в том, что орех двоюродного брата — это действительно орех Кракатук, который они так долго искали, тут же рассеялось, когда подоспевший на зов придворный звездочёт аккуратно соскоблил с ореха позолоту и отыскал на скорлупе слово «Кракатук», вырезанное китайскими письменами. И чудодей и звездочёт — оба уже нахлобучили ночные колпаки и собирались укладываться спать, как вдруг последний, то есть звездочёт, повёл такую речь: - Дражайший коллега, счастье никогда не приходит одно. Поверьте, мы нашли не только орех Кракатук, но и молодого человека, который разгрызёт его и преподнесёт принцессе ядрышко — залог красоты. Я имею в виду не кого иного, как сына вашего двоюродного брата. Нет, я не лягу спать, - вдохновенно воскликнул он. - Я ещё сегодня ночью составлю гороскоп юноши! - С этими словами он сорвал колпак с головы и тут же принялся наблюдать звёзды. Племянник Дроссельмейера был в самом деле пригожий, складный юноша, который ещё ни разу не брился и не надевал сапог. На Святках он был в красивом красном, шитом золотом кафтане, при шпаге, держал под мышкой шляпу и носил превосходный парик с косичкой. В таком блестящем виде стоял он в лавке у отца и со свойственной ему галантностью щёлкал барышням орешки, за что они и прозвали его Красавчик Щелкунчик. 29 Наутро восхищённый звездочёт упал в объятия Дрос-сельмейера и воскликнул: — Это он! Мы раздобыли его, он найден! Только, любезнейший коллега, не следует упускать из виду двух обстоятельств: во-первых, надо сплести вашему превосходному племяннику солидную деревянную косу, которая была бы соединена с нижней челюстью таким образом, чтобы её можно было сильно оттянуть косой; затем по прибытии в столицу надо молчать о том, что мы привезли с собой молодого человека, который разгрызёт орех Кракатук, - лучше, чтобы он появился гораздо позже. Я прочёл в гороскопе, что, после того как многие сломают себе на орехе зубы без всякого толку, король отдаст принцессу, а после смерти и королевство в награду тому, кто разгрызёт орех и возвратит принцессе утраченную красоту. Наши путники очень испугались, увидев принцессу. Маленькое туловище с тощими ручонками и ножками едва держало бесформенную голову. Лицо казалось ещё уродливее из-за белой нитяной бороды, которой обросли рот и подбородок. Всё случилось так, как прочитал в гороскопе придворный звездочёт. Молокососы в башмаках один за другим ломали себе зубы и раздирали челюсти, а принцессе ничуть не становилось легче; когда же затем их в полуобморочном состоянии уносили приглашённые на этот случай зубные врачи, они стонали: — Поди-ка раскуси такой орех! Наконец король в сокрушении сердечном обещал дочь и королевство тому, кто расколдует принцессу. Тут-то и вызвался наш учтивый и скромный молодой Дроссельмейер и попросил разрешение тоже попытать счастья. Принцессе Пирлипат никто так не понравился, как молодой Дроссельмейер; она прижала ручки к сердцу и от глубины души вздохнула: — Ах, если бы он разгрыз орех Кракатук и стал моим мужем! Вежливо поклонившись королю и королеве, а затем принцессе Пирлипат, молодой Дроссельмейер принял из рук обер-церемониймейстера орех Кракатук, положил его без долгих разговоров в рот, сильно дернул себя за косу и - 30 щёлк-щёлк! - разгрыз скорлупу на кусочки. Ловко очистил он ядрышко от приставшей кожуры и, зажмурившись, поднёс, почтительно шаркнув ножкой, принцессе, затем начал пятиться. Принцесса тут же проглотила ядрышко, и - о чудо! - уродец исчез, а на его месте стояла прекрасная, как ангел, девушка с лицом, словно сотканным из лилейно-белого и розового шёлка, с глазами, сияющими, как лазурь, с вьющимися колечками золотыми волосами. Трубы и литавры присоединились к громкому ликованию народа. Король и весь двор танцевали на одной ножке, как при рождении принцессы Пирлипат, а королеву пришлось опрыскивать одеколоном, так как от радости и восторга она упала в обморок. Поднявшаяся суматоха порядком смутила молодого Дроссельмейера, которому предстояло ещё пятиться положенных семь шагов. Всё же он держался отлично и уже занёс правую ногу для седьмого шага, но тут из подполья с отвратительным писком и визгом вылезла Мышильда. Молодой Дроссельмейер, опустивший было ногу, наступил на неё и так споткнулся, что чуть не упал. О злой рок! В один миг юноша стал так же безобразен, как до того принцесса Пирлипат. Туловище съёжилось и едва выдерживало огромную бесформенную голову с большими вытаращенными глазами и широкой, безобразно разинутой пастью. Вместо косы сзади повис узкий деревянный плащ, при помощи которого можно управлять нижней челюстью. Часовщик и звездочёт были вне себя от ужаса, однако они заметили, что Мышильда вся в крови извивается на полу. Её злодейство не осталось безнаказанным: молодой Дроссельмейер крепко ударил её по шее острым каблуком, и ей пришёл конец. Но Мышильда, охваченная предсмертными муками, жалобно пищала и визжала: — О твёрдый, твёрдый Кракатук, мне не уйти от смертных мук!.. Хи-хи... Пи-пии... Знай, Щелкунчик-хитрец, и тебе придёт конец. Мой сынок, Король Мышиный, не простит моей кончины, отомстит тебе за мать мышья рать. О жизнь, была ты светла, но смерть за мною пришла... Квик! 31 Пискнув в последний раз, Мышильда умерла, и королевский истопник унёс её прочь. На молодого Дроссельмейера никто не обращал внимания. Однако принцесса напомнила отцу его обещание, и король тотчас же повелел подвести к Пирлипат юного героя. Но когда бедняга предстал перед ней во всём своём безобразии, принцесса закрыла лицо обеими руками и закричала: — Вон, вон отсюда, противный Щелкунчик! И сейчас же гофмаршал схватил его за узкие плечики и вытолкал за дверь. Король распалился гневом, решив, что ему хотели навязать в зятья Щелкунчика, во всём винил незадачливых часовщика и звездочёта и на вечные времена изгнал обоих из столицы. Это не было предусмотрено гороскопом, составленным звездочётом в Нюрнберге, но он не преминул снова приступить к наблюдению за звёздами и прочитал, что юный Дроссельмейер отменно будет вести себя в своём новом звании и, несмотря на всё своё безобразие, сделается принцем и королём. Но его уродство исчезнет лишь в том случае, если семиголовый сын Мышильды, родившийся после смерти своих семи старших братьев и ставший Мышиным королем, падёт от руки Щелкунчика и если, несмотря на уродливую наружность, юного Дроссельмейера полюбит прекрасная дама... ДЯДЯ И ПЛЕМЯННИК Кому из моих высокоуважаемых читателей или слушателей случалось порезаться стеклом, тот знает, как это больно и что это за скверная штука, так как рана заживает очень медленно. Мари пришлось провести в постели почти целую неделю, потому что при всякой попытке встать у неё кружилась голова. Всё же в конце концов она совсем выздоровела и опять могла весело прыгать по комнате. В стеклянном шкафу всё блистало новизной — и деревья, и цветы, и дома, и по-праздничному расфуфыренные куклы, а главное, Мари нашла там своего милого Щелкунчика, который улыбался ей со второй полки, скаля два ряда целых зубов. 32 — Хотя вы и не в состоянии пошевельнуться или вымолвить словечко, милый господин Дроссельмейер, — сказала она Щелкунчику, — всё же я уверена, что вы меня слышите и знаете, как хорошо я к вам отношусь. Рассчитывайте на мою помощь, когда она вам понадобится. Во всяком случае, я попрошу дядю, чтобы он помог вам, если в том будет нужда, своим искусством! Щелкунчик стоял спокойно и не трогался с места, но Мари почудилось, будто по стеклянному шкафу пронёсся легкий вздох, отчего чуть слышно, но удивительно мелодично зазвенели стёкла, и тоненький, звонкий, как колокольчик, голосок пропел: — Мария, друг, хранитель мой! Не надо мук - я буду твой. У Мари от страха по спине забегали мурашки, но, как ни странно, ей было почему-то очень приятно. Наступили сумерки. В комнату вошли родители с крёстным Дроссельмейером. Немного погодя Луиза подала чай, и вся семья, весело болтая, уселась за стол. Мари потихонечку принесла своё креслице и села у ног крёстного. Улучив минутку, когда все замолчали, Мари посмотрела большими голубыми глазами прямо в лицо старшему советнику суда и сказала: — Теперь, дорогой крёстный, я знаю, что Щелкунчик — твой племянник, молодой Дроссельмейер из Нюрнберга. Он стал принцем, или, вернее, королём: всё так и случилось, как предсказал твой спутник, звездочёт. Но ты ведь знаешь, что он объявил войну сыну госпожи Мышильды, уродливому Мышиному королю. Почему ты ему не поможешь? И Мари снова рассказала весь ход битвы, при которой присутствовала, и часто её прерывал громкий смех матери и Луизы. Только Фриц и Дроссельмейер сохраняли серьёзность. — Откуда только девочка набралась такого вздору? — спросил советник медицины. — Ну, — ответила мать, — у неё просто богатая фантазия. В сущности, это бред, порождённый сильной горячкой. — Всё это неправда, — сказал Фриц. — Мои гусары — не такие трусы, не то я бы им показал! Но крёстный, странно улыбаясь, посадил крошку Мари на колени и заговорил ласковее, чем обычно: 33 — Ах, милая Мари, тебе дано больше, чем мне и всем нам. Ты, как и Пирлипат, — прирождённая принцесса: ты правишь прекрасным, светлым царством. Но много придётся тебе вытерпеть, если ты возьмёшь под свою защиту бедного уродца Щелкунчика! Ведь Мышиный король стережёт его на всех путях и дорогах. Знай: не я, а ты, ты одна можешь спасти его. Будь стойкой и преданной. Победи. Сказка крёстного о твёрдом орехе ожила для Фрица и Мари. Когда кухарка поджаривала сало, Мари бледнела и дрожала. Всё ещё поглощённая сказкой с её чудесами, она как-то даже сказала кухарке Доре, своей давней знакомой: — Ах, ваше величество королева, берегитесь Мышильды и её родни! А Фриц обнажил саблю и заявил: — Пусть только придут, уж я им задам! Но и под плитой, и на плите всё было спокойно. Когда же старший советник суда привязал кусочек сала на тонкую ниточку и осторожно поставил мышеловку к стеклянному шкафу, Фриц воскликнул: — Берегись, крёстный-часовщик, как бы Мышиный король не сыграл с тобой злой шутки! Ах, каково пришлось бедной Мари на следующую ночь! У неё по руке бегали ледяные лапки, и что-то шершавое и противное прикоснулось к щеке и запищало и завизжало прямо в ухо. На плече у неё сидел противный Мышиный король; из семи его развёрстых пастей текли кровавокрасные слюни, и, скрежеща зубами, он прошипел на ухо оцепеневшей от ужаса Мари: — Я ускользну — я в щель шмыгну, под пол юркну, не трону сала, ты так и знай. Давай, давай картинки, платьице сюда, не то беда, предупреждаю: Щелкунчика поймаю и искусаю... Хи-хи!.. Пи-пи!.. Квик-квик! Как только Мари осталась в гостиной одна, она подошла к стеклянному шкафу и, рыдая, заговорила со Щелкунчиком: — Ах, милый, добрый господин Дроссельмейер! Что могу сделать для вас я, бедная, несчастная девочка? Ну, отдам я на съедение противному Мышиному королю все свои книжки с картинками, отдам даже красивое новое платьи- 34 це... Но ведь он будет требовать с меня ещё и ещё, так что под конец у меня ничего не останется, и он, пожалуй, захочет загрызть и меня вместо вас. Ах я бедная, бедная девочка! Ну что мне делать, что мне делать?! Пока Мари так горевала и плакала, она заметила, что у Щелкунчика на шее с прошлой ночи осталось большое кровавое пятно. С тех пор как Мари узнала, что Щелкунчик на самом деле молодой Дроссельмейер, племянник советника суда, она перестала носить его и баюкать, перестала ласкать и целовать, и ей даже было как-то неловко слишком часто до него дотрагиваться, но на этот раз она бережно достала Щелкунчика с полки и принялась заботливо оттирать носовым платком кровавое пятно на шее. Но как оторопела она, когда вдруг ощутила, что дружок Щелкунчик у неё в руках потеплел и шевельнулся! Быстро поставила она его обратно на полку. Тут губы у него приоткрылись, и Щелкунчик с трудом прошептал: - О бесценная мадемуазель Штальбаум, верная моя подруга, сколь многим я вам обязан! Нет, не приносите в жертву ради меня книжки с картинками, праздничное платьице - раздобудьте мне саблю... Саблю! Об остальном позабочусь я сам, даже будь он... Тут речь Щелкунчика прервалась, и его глаза, только что светившиеся глубокой печалью, снова померкли и потускнели. Мари ни капельки не испугалась, напротив - она запрыгала от радости. Теперь она знала, как спасти Щелкунчика, не принося дальнейших тяжёлых жертв. Но где достать для человечка саблю? Мари решила посоветоваться с Фрицем, и вечером, когда родители ушли в гости и они вдвоём сидели в гостиной у стеклянного шкафа, она рассказала брату всё, что приключилось с ней из-за Щелкунчика и Мышиного короля и от чего теперь зависит спасение Щелкунчика. — Я помогу Щелкунчику достать саблю: только вчера я уволил в отставку с пенсией старого полковника, и, значит, его прекрасная, острая сабля ему больше не нужна. Упомянутый полковник проживал на выдаваемую ему Фрицем пенсию в дальнем углу, на третьей полке. Фриц достал его оттуда, отвязал и впрямь щегольскую серебряную саблю и надел её Щелкунчику. 35 На следующую ночь Мари не могла сомкнуть глаз от тревоги и страха. В полночь ей послышалась в гостиной какая-то странная суматоха, звяканье и шорох. Вдруг раздалось: «Квик!» — Мышиный король! Мышиный король! — крикнула Мари и в ужасе соскочила с кровати. Всё было тихо, но вскоре кто-то осторожно постучал в дверь, и послышался тоненький голосок: — Бесценная мадемуазель Штальбаум, откройте дверь и ничего не бойтесь! Добрые, радостные вести. Мари узнала голос молодого Дроссельмейера, накинула юбочку и быстро отворила дверь. На пороге стоял Щелкунчик с окровавленной саблей в правой руке, с зажжённой восковой свечкой — в левой. Увидев Мари, он тотчас же опустился на одно колено и заговорил так: — О прекрасная дама! Вы одна вдохнули в меня рыцарскую отвагу и придали мощь моей руке, дабы я поразил дерзновенного, который посмел оскорбить вас. Коварный Мышиный король повержен и купается в собственной крови! Соблаговолите милостиво принять трофеи из рук преданного вам до гробовой доски рыцаря. С этими словами Щелкунчик очень ловко стряхнул семь золотых корон Мышиного короля, которые он нанизал на левую руку, и подал Мари, принявшей их с радостью. Щелкунчик встал и продолжал так: — Ах, моя бесценнейшая мадемуазель Штальбаум! Какие диковинки мог бы я показать вам теперь, когда враг повержен, если бы вы соблаговолили пройти за мною хоть несколько шагов! О, сделайте, сделайте это, дорогая мадемуазель! КУКОЛЬНОЕ ЦАРСТВО Я думаю, дети, всякий из вас, ни минуты не колеблясь, последовал бы за честным, добрым Щелкунчиком, у которого не могло быть ничего дурного на уме. А уж Мари и подавно — ведь она знала, что вправе рассчитывать на величайшую благодарность со стороны Щелкунчика, и была убеждена, что он сдержит слово и покажет ей много диковинок. Вот потому она и сказала: 36 — Я пойду с вами, господин Дроссельмейер, но только недалеко и ненадолго, так как я совсем ещё не выспалась. — Тогда, — ответил Щелкунчик, — я выберу кратчайшую, хотя и не совсем удобную дорогу. Он пошёл вперёд, Мари — за ним. Остановились они в передней, у старого огромного платяного шкафа. Мари с удивлением заметила, что дверцы, обычно запертые на замок, распахнуты; ей хорошо было видно отцовскую дорожную лисью шубу, которая висела у самой дверцы. Щелкунчик очень ловко вскарабкался по выступу шкафа и схватил большую кисть, болтавшуюся на толстом шнуре сзади на шубе. Он изо всей силы дёрнул кисть, и тотчас из рукава шубы спустилась изящная лесенка кедрового дерева. — Не угодно ли вам подняться, драгоценнейшая мадемуазель Мари? — спросил Щелкунчик. Мари так и сделала. И не успела она подняться через рукав, не успела выглянуть из-за воротника, как ей навстречу засиял ослепительный свет и она очутилась на прекрасном, благоуханном лугу, который весь искрился, словно блестящими драгоценными камнями. — Мы на Леденцовом лугу, — сказал Щелкунчик. — А сейчас пройдём в те ворота. Только теперь, подняв глаза, заметила Мари красивые ворота, возвышавшиеся в нескольких шагах от неё посреди луга; казалось, что они сложены из белого и коричневого, испещрённого крапинками мрамора. Когда же Мари подошла поближе, она увидела, что это не мрамор, а миндаль в сахаре и изюм, почему и ворота, под которыми они прошли, назывались, по уверению Щелкунчика, МиндальноИзюмными воротами. На боковой галерее этих ворот, по-видимому сделанной из ячменного сахара, шесть обезьянок в красных куртках составили замечательный турецкий военный оркестр, который играл так хорошо, что Мари, сама того не замечая, шла всё дальше и дальше по мраморным плитам, прекрасно сделанным из сахара, сваренного с пряностями. Вскоре её овеяли сладостные ароматы, которые струились из чудесной рощицы, раскинувшейся по обеим сторонам. Тёмная листва блестела и искрилась так ярко, что ясно были видны золотые и серебряные плоды, висевшие на разноцветных стеблях, и банты, и букеты 37 цветов, украшавшие стволы и ветви, словно веселых жениха и невесту и свадебных гостей. При каждом дуновении зефира, напоенного благоуханием апельсинов, в ветвях и листве поднимался шелест, а золотая мишура хрустела и трещала, словно ликующая музыка, которая увлекала сверкающие огоньки, и они плясали и прыгали. — Ах, как здесь чудесно! — воскликнула восхищённая Мари. — Мы в Рождественском лесу, любезная мадемуазель, — сказал Щелкунчик. — Ах, как бы мне хотелось побыть здесь! Тут так чудесно! — снова воскликнула Мари. Щелкунчик ударил в ладоши, и тотчас же явились крошечные пастухи и пастушки, охотники и охотницы, такие нежные и белые, что можно было подумать, будто они из чистого сахара. Хотя они и гуляли по лесу, Мари их раньше почему-то не заметила. Они принесли чудо какое хорошенькое золотое кресло, положили на него белую подушку из пастилы и очень любезно пригласили Мари сесть. И сейчас же пастухи и пастушки исполнили прелестный балет, а охотники тем временем весьма искусно трубили в рога. Затем все скрылись в кустарнике. — Простите, дорогая мадемуазель Штальбаум, - сказал Щелкунчик, — простите за такие жалкие танцы. Но это танцоры из нашего кукольного балета - они только и знают, что повторять одно и то же. А теперь не угодно ли вам пожаловать дальше? — Да что вы, балет был просто прелесть какой и мне очень понравился! - сказала Мари, вставая и следуя за Щелкунчиком. Они шли вдоль ручья, бегущего с нежным журчанием и лепетом и наполнявшего своим чудным благоуханием весь лес. — Это Апельсиновый ручей, — ответил Щелкунчик на расспросы Мари, — но, если не считать его прекрасного аромата, он не может сравниться ни по величине, ни по красоте с Лимонадной рекой, которая, подобно ему, вливается в озеро Миндального Молока. 38 СТОЛИЦА Щелкунчик снова захлопал в ладоши. Розовое озеро зашумело сильнее, выше заходили волны, и Мари заметила вдали двух золотых дельфинов, впряжённых в раковину, сиявшую яркими, как солнце, драгоценными камнями. Ах, как чудно было плыть в раковине, овеваемой благоуханием роз, омываемой розовыми волнами! Золотые дельфины подняли морды и принялись выбрасывать хрустальные струи высоко вверх, а когда эти струи ниспадали с вышины сверкающими и искрящимися дугами, чудилось, будто поют два прелестных, нежно-серебристых голоса: «Кто озером плывёт? Фея вод! Комарики, ду-ду-ду! Рыбки, плеск-плеск! Лебеди, блеск-блеск! Чудо-птичка, тра-ла-ла! Волны, пойте, вея, млея, — к нам плывёт по розам фея; струйка резвая, взметнись — к солнцу, ввысь!» Но Мари смотрела в благоуханные волны, откуда ей улыбались прелестные девичьи лица. - Ах, - закричала она, хлопая в ладоши, - поглядите-ка, милый господин Дроссельмейер: там принцесса Пирлипат! Она так ласково мне улыбается... Да поглядите же, милый господин Дроссельмейер! Но Щелкунчик печально вздохнул и сказал: — О бесценная мадемуазель Штальбаум. Это не принцесса Пирлипат, это вы. Только вы сами, только ваше собственное личико ласково улыбается из каждой волны. Как мне описать вам, дети, красоту и великолепие представшего перед глазами Мари города, который широко раскинулся на усеянной цветами роскошной поляне? Он блистал не только радужными красками стен и башен, но и причудливой формой строений, совсем не похожих на обычные дома. Вместо крыш их осеняли искусно сплетённые венки, а башни были увиты такими прелестными пестрыми гирляндами, что и представить себе нельзя. Когда Мари и Щелкунчик проходили через ворота, которые, казалось, были сооружены из миндального печенья и цукатов, серебряные солдатики взяли на караул, а человечек в парчовом халате обнял Щелкунчика со словами: - Добро пожаловать, любезный принц! Добро пожаловать в Конфетенбург! 39 Мари очень удивилась, что такой знатный вельможа называет господина Дроссельмейера принцем. Вдруг тихо зазвучала очень приятная, нежная музыка. Ворота замка распахнулись, и оттуда вышли двенадцать крошек пажей с зажжёнными факелами из стеблей гвоздики в руках. Головы у них были из жемчужин, туловища — из рубинов и изумрудов, а передвигались они на золотых ножках искусной работы. За ними следовали четыре дамы почти такого же роста, как Клерхен, в необыкновенно роскошных и блестящих нарядах: Мари мигом признала в них прирождённых принцесс. Они нежно обняли Щелкунчика и при этом воскликнули с искренней радостью: — О принц, дорогой принц! Дорогой братец! Щелкунчик совсем растрогался: он утирал часто набегавшие на глаза слёзы, затем взял Мари за руку и торжественно объявил: — Вот мадемуазель Мари Штальбаум, дочь весьма достойного советника медицины и моя спасительница. Не брось она в нужную минуту башмачок, не добудь она мне саблю вышедшего на пенсию полковника, меня загрыз бы противный Мышиный король, и я лежал бы уже в могиле. О мадемуазель Штальбаум! Может ли сравниться с ней по красоте, достоинству и добродетели Пирлипат, несмотря на то что та — прирождённая принцесса? Нет, говорю я, нет! Все дамы воскликнули: «Нет!» — и, рыдая, принялись обнимать Мари: — О благородная спасительница нашего возлюбленного царственного брата! О несравненная мадемуазель Шталь-баум! Затем дамы отвели Мари и Щелкунчика в покои замка, в зал, стены которого сплошь были сделаны из переливающегося всеми цветами радуги хрусталя. Но что понравилось Мари больше всего, это расставленные там хорошенькие стульчики, комодики, письменные столики. Щелкунчик начал подробно рассказывать о страшной битве с полчищами Мышиного короля, о том, как он потерпел поражение из-за трусости своих войск, как потом Мышиный король во что бы то ни стало хотел загрызть 40 его, как Мари пришлось пожертвовать многими её подданными, которые были у неё на службе... Во время рассказа Мари чудилось, будто слова Щелкунчика звучат всё глуше, всё невнятнее, и вскоре глаза ей застлала серебряная пелена - словно поднялись лёгкие клубы тумана, в которые погрузились принцессы... пажи... Щелкунчик... она сама... Где-то что-то шелестело, журчало и пело; странные звуки растворялись вдали. Вздымающиеся волны несли Мари все выше и выше... выше и выше... выше и выше... ЗАКЛЮЧЕНИЕ Та-ра-ра-бух! — и Мари упала с неимоверной высоты. Вот это был полёт! Но Мари тут же открыла глаза. Она лежала у себя в постельке. Было совсем светло, а рядом стояла мама и говорила: — Ну можно ли так долго спать! Завтрак давно на столе. Мои глубокоуважаемые слушатели, вы, конечно, уже поняли, что Мари, ошеломлённая всеми виденными чудесами, в конце концов заснула в зале Марципанового замка и что пажи, а может быть, и сами принцессы отнесли её домой и уложили в постельку. — Ах, мамочка, милая моя мамочка, где только я не побывала этой ночью с молодым господином Дроссельмейе-ром! Каких только чудес не насмотрелась! И она рассказала всё почти так же подробно, как только что рассказал я, а мама слушала и удивлялась. Когда Мари окончила, мать сказала: — Тебе, милая Мари, приснился длинный прекрасный сон. Но выкинь всё это из головы. Мари упрямо твердила, что видела всё не во сне, а наяву. Тогда мать подвела её к стеклянному шкафу, вынула Щелкунчика, который, как всегда, стоял на второй полке, и сказала: — Ах ты глупышка, откуда ты взяла, что деревянная нюрнбергская кукла может жить и двигаться?.. — Но, мамочка, — перебила её Мари, — я ведь знаю, что крошка Щелкунчик — молодой господин Дроссельмейер из Нюрнберга, племянник крёстного! 41 Тут оба — и папа и мама — громко расхохотались. — Ах, - чуть не плача, продолжала Мари, - теперь ты, папочка, смеёшься над моим Щелкунчиком, а он так хорошо отзывался о тебе! Когда мы пришли в Марципановый замок, он представил меня принцессам — своим сёстрам и сказал, что ты весьма достойный советник медицины! Хохот только усилился, и теперь к родителям присоединились Луиза и даже Фриц. Тогда Мари побежала в другую комнату, быстро достала из своей шкатулки семь корон Мышиного короля и подала их матери со словами: — Вот, мамочка, посмотри: вот семь корон Мышиного короля, которые прошлой ночью поднёс мне в знак своей победы молодой господин Дроссельмейер! Мама с удивлением разглядывала крошечные коронки из какого-то незнакомого, очень блестящего металла и такой тонкой работы, что едва ли это могло быть делом рук человеческих. Господин Штальбаум тоже не мог насмотреться на коронки. Затем и отец и мать строго потребовали, чтобы Мари призналась, откуда у неё коронки, но она стояла на своём. Когда отец стал её журить и даже обозвал лгуньей, она горько разрыдалась и только жалобно приговаривала: — Ах я бедная, бедная! Ну что мне делать? Но тут вдруг открылась дверь, и вошёл крёстный. — Что случилось? Что случилось? — спросил он. — Моя крестница Марихен плачет и рыдает? Что случилось? Что случилось? Папа рассказал ему, что случилось, и показал крошечные короны. Старший советник суда, как только увидел их, рассмеялся и воскликнул: — Глупые выдумки, глупые выдумки! Да ведь это же коронки, которые я когда-то носил на цепочке от часов, а потом подарил Марихен в день её рождения, когда ей минуло два года! Разве вы позабыли? Ни отец, ни мать не могли этого припомнить... Когда Мари убедилась, что лица у родителей опять стали ласковыми, она подскочила к крёстному и воскликнула: — Крёстный, ведь ты же всё знаешь! Скажи, что мой Щелкунчик — твой племянник, молодой господин Дрос-сельмейер из Нюрнберга, и что он подарил мне эти крошечные короны. 42 Крёстный нахмурился и пробормотал: — Глупые выдумки! Тогда отец отвёл маленькую Мари в сторону и сказал очень строго: — Послушай, Мари, оставь раз навсегда выдумки и глупые шутки! И если ты ещё раз скажешь, что уродец Щелкунчик — племянник твоего крёстного, я выброшу за окно не только Щелкунчика, но и всех остальных кукол, не исключая и мамзель Клерхен. Говорить о своём приключении Мари больше не смела, но волшебные образы сказочной страны не оставляли её. Она слышала нежный шелест, ласковые, чарующие звуки; она видела всё снова, как только начинала об этом думать, и, вместо того чтобы играть, как бывало раньше, могла часами сидеть смирно и тихо, уйдя в себя, — вот почему все теперь звали её маленькой мечтательницей. Раз как-то случилось, что крёстный чинил часы у Шталь-баумов. Мари сидела около стеклянного шкафа и, грезя наяву, глядела на Щелкунчика. И вдруг у неё вырвалось: — Ах, милый господин Дроссельмейер, если бы вы на самом деле жили, я не отвергла бы вас, как принцесса Пир-липат, за то, что из-за меня вы потеряли свою красоту! Советник суда тут же крикнул: — Ну, ну, глупые выдумки! Но в то же мгновение раздался такой грохот и треск, что Мари без чувств свалилась со стула. Когда она очнулась, мать хлопотала около неё и говорила: — Ну можно ли падать со стула? Такая большая девочка! Из Нюрнберга сейчас приехал племянник господина старшего советника суда, будь умницей. Она подняла глаза: крёстный снова нацепил свой стеклянный парик, надел жёлтый кафтан и довольно улыбался, а за руку он держал, правда, маленького, но очень складного молодого человека, белого и румяного, в великолепном красном, шитом золотом камзоле, в туфлях и белых шёлковых чулках. К его жабо был приколот хорошенький букетик, волосы были тщательно завиты и напудрены, а вдоль спины спускалась превосходная коса. Крошечная шпага у него на боку так и сверкала, словно вся усеянная драгоценными камнями, под мышкой он держал шёлковую шляпу. 43 Молодой человек проявил свой приятный нрав и благовоспитанность, подарив Мари целую кучу чудесных игрушек, и прежде всего вкусный марципан и куколок взамен тех, что погрыз Мышиный король, а Фрицу — замечательную саблю. За столом любезный юноша щёлкал всей компании орешки. Самые твёрдые были ему нипочём; правой рукой он совал их в рот, левой дергал себя за косу, и -щёлк! - скорлупа разлеталась на мелкие кусочки. Мари вся зарделась, когда увидела учтивого юношу, а когда после обеда молодой Дроссельмейер предложил ей пройти в гостиную, к стеклянному шкафу, она стала пунцовой. — Ступайте, ступайте играть, дети, только смотрите не ссорьтесь. Теперь, когда все часы у меня в порядке, я ничего не имею против! - напутствовал их старший советник суда. Как только молодой Дроссельмейер очутился наедине с Мари, он опустился на одно колено и повёл такую речь: — О бесценная мадемуазель Штальбаум, взгляните: у ваших ног — счастливый Дроссельмейер, которому на этом самом месте вы спасли жизнь. Вы изволили вымолвить, что не отвергли бы меня, как гадкая принцесса Пирлипат, если бы из-за вас я стал уродом. Тотчас же я перестал быть жалким Щелкунчиком и обрёл мою былую, не лишённую приятности наружность. О превосходная мадемуазель Штальбаум, осчастливьте меня, скажите, что я достоин вашей руки! Разделите со мной корону и трон, будем царствовать вместе в Марципановом замке. Мари подняла юношу с колен и тихо сказала: — Милый господин Дроссельмейер! Вы кроткий, добросердечный человек, да к тому же ещё царствуете в прекрасной стране, населённой прелестным весёлым народцем, — ну разве могу я не согласиться, чтобы вы были моим женихом! И Мари тут же стала невестой Дроссельмейера. Рассказывают, что через год он увёз её в золотой карете, запряжённой серебряными лошадьми, что на свадьбе у них плясали двадцать две тысячи нарядных кукол, сверкающих бриллиантами и жемчугом, а Мари, как говорят, ещё и поныне королева в стране, где, если только у тебя есть глаза, ты всюду увидишь сверкающие цукатные рощи, прозрачные марципановые замки — словом, всякие чудеса и диковинки. Вот вам сказка про Щелкунчика и Мышиного короля. 44 и 1. Чем привлекает автора и читателя Щелкунчик — герой сказки? 2. За что Мари и Фриц любили крёстного Дроссель-мейера? 3. Похожи ли друг на друга брат и сестра? Почему чудесные сказочные приключения выпали на долю Мари? 4. Как вы думаете, случайно ли в конце главы «Любимец» автор второй раз подчёркивает внешнее сходство Щелкунчика с крёстным Дроссельмейером? Какие другие облики принимает Щелкунчик в сказке? Прокомментируйте. 5. Какую роль в повествовании играет «Сказка о твёрдом орехе», рассказанная крёстным? 6. Попробуйте определить, что в «Щелкунчике» сказка, а что — реальность. Есть ли у Гофмана чётко выраженная грань между сказкой и реальностью? Почему, например, автор несколько раз подчёркивает внешнее сходство Щелкунчика с крёстным? 7. Каков фантастический мир, нарисованный Гофманом в сказке? Есть ли в его фантастике элементы мистики? 8. Каковы нравственные уроки этой сказки? 9. Как бы вы объяснили секрет популярности сказки «Щелкунчик и Мышиный король» у читателей? Творческие работы 1. Опишите кукольное царство, где побывали Щелкунчик и Мари. Что в нём может быть, кроме Леденцового луга, Миндально-Изюмных ворот, Рождественского леса, Апельсинового ручья, Лимонадной реки, озера Миндального Молока? 2. Составьте описание внешности одного из героев сказки (портрет). Выпишите из текста сказки слова-характеристики этого героя. Проверьте, узнают ли ваши одноклассники героя сказки по портрету и выписанным словам. 45 Глава 10 Зима уже вовсю хозяйничала в городе. Деревья стояли в снегу, вдоль тротуаров выросли сугробы. И по утрам, когда нужно отправляться в школу, было ещё совсем темно. Но сегодня суббота. Вера проснулась и даже зажмурилась от удовольствия: комната была освещена зимним солнцем. — Вера, ты встала? Тебе письмо, — сказала мама, заглядывая в комнату. От тёти Лены! Вера быстро распечатала конверт. «Дорогая Верочка, — писала тётя. — Хочу продолжить наш с тобой разговор о сказках для взрослых и предлагаю вот что. Прочитай две сказки с похожими названиями: «Русалочку» Андерсена и «Русалку» Алексея Толстого. Они обе о любви, и обе очень «взрослые». По первой сказке снят хорошо тебе известный мультфильм на студии Уолта Диснея. Сюжет похож, но сказка, по-моему, потеряла свой первоначальный смысл. Ты уже умеешь анализировать и сравнивать, подумай об этом, когда будешь читать. И ещё. Прежде чем приступить к чтению, вспомни, что ты уже читала у Андерсена и Алексея Николаевича Толстого, что ты знаешь об этих писателях. А после чтения подумай, чем отличается любовь Русалочки от любви Семёна, героя А. Толстого». 46 пп Ганс Христиан Андерсен Русалочка Далеко в море вода синяя-синяя, как лепестки самых красивых васильков, и прозрачная-прозрачная, как самое чистое стекло, только очень глубока, так глубока, что никакого якорного каната не хватит. Много колоколен надо поставить одну на другую, тогда только верхняя выглянет на поверхность. Там, на дне, живёт подводный народ. Только не подумайте, что дно голое, один только белый песок. Нет, там растут невиданные деревья и цветы с такими гибкими стеблями и листьями, что они шевелятся, словно живые, от малейшего движения воды. А между ветвями снуют рыбы, большие и маленькие, совсем как птицы в воздухе у нас наверху. В самом глубоком месте стоит дворец морского царя — стены его из кораллов, высокие стрельчатые окна из самого чистого янтаря, а крыша сплошь раковины; они то открываются, то закрываются, смотря по тому, прилив или отлив, и это очень красиво, ведь в каждой лежат сияющие жемчужины и любая была бы великим украшением в короне самой королевы. Царь морской давным-давно овдовел, и хозяйством у него заправляла старуха мать, женщина умная, только больно уж гордившаяся своей родовитостью: на хвосте она носила целых двенадцать устриц, тогда как прочим вельможам полагалось только шесть. В остальном же она заслуживала всяческой похвалы, особенно потому, что души не чаяла в своих маленьких внучках — принцессах. Их было шестеро, все прехорошенькие, но милее всех самая младшая, с кожей чистой и нежной, как лепесток розы, с глазами синими и глубокими, как море. Только у неё, как, впрочем, и у остальных, ног не было, а вместо них был хвост, как у рыб. День-деньской играли принцессы во дворце, в просторных палатах, где из стен росли живые цветы. Раскрывались большие янтарные окна, и внутрь вплывали рыбы, совсем как у нас ласточки влетают в дом, когда окна стоят 47 настежь, только рыбы подплывали прямо к маленьким принцессам, брали из их рук еду и позволяли себя гладить. Перед дворцом был большой сад, в нём росли огненно-красные и тёмно-синие деревья, плоды их сверкали золотом, цветы — горячим огнём, а стебли и листья непрестанно колыхались. Земля была сплошь мелкий песок, только голубоватый, как серное пламя. Всё там внизу отдавало в какую-то особенную синеву, - впору было подумать, будто стоишь не на дне морском, а в воздушной вышине, и небо у тебя не только над головой, но и под ногами. В безветрие со дна видно было солнце, оно казалось пурпурным цветком, из чаши которого льётся свет. У каждой принцессы было в саду своё местечко, здесь они могли копать и сажать что угодно. Одна устроила себе цветочную грядку в виде кита, другой вздумалось, чтобы её грядка гляделась русалкой, а самая младшая сделала себе грядку круглую, как солнце, и цветы на ней сажала такие же алые, как оно само. Странное дитя была эта Русалочка, тихое, задумчивое. Другие сёстры украшали себя разными разностями, которые находили на потонувших кораблях, а она только и любила что цветы, ярко-красные, как солнце, там, наверху, да ещё красивую мраморную статую. Это был прекрасный мальчик, высеченный из чистого белого камня и спустившийся на дно морское после кораблекрушения. Возле статуи Русалочка посадила розовую плакучую иву, она пышно разрослась и свешивала свои ветви над статуей к голубому песчаному дну, где получалась фиолетовая тень, зыблющаяся в лад колыханию ветвей, и от этого казалось, будто верхушка и корни ластятся друг к другу. Больше всего Русалочка любила слушать рассказы о мире людей там, наверху. Старой бабушке пришлось рассказать ей всё, что она знала о кораблях и городах, о людях и животных. Особенно чудесным и удивительным казалось Русалочке то, что цветы на земле пахнут, - не то что здесь, на морском дне, - леса там зелёные, а рыбы среди ветвей поют так громко и красиво, что просто заслушаешься. Рыбами бабушка называла птиц, иначе внучки не поняли бы её: они ведь сроду не видывали птиц. 48 — Когда вам исполнится пятнадцать лет, — говорила бабушка, — вам дозволят всплывать на поверхность, сидеть в лунном свете на скалах и смотреть на плывущие мимо огромные корабли, на леса и города! В этот год старшей принцессе как раз исполнялось пятнадцать лет, но сёстры были погодки, и выходило так, что только через пять лет самая младшая сможет подняться со дна морского и увидеть, как живётся нам здесь, наверху. Но каждая обещала рассказать остальным, что она увидела и что ей больше всего понравилось в первый день, — рассказов бабушки им было мало, хотелось знать побольше. Ни одну из сестёр не тянуло так на поверхность, как самую младшую, тихую, задумчивую Русалочку, которой приходилось ждать дольше всех. Ночь за ночью проводила она у открытого окна и всё смотрела наверх сквозь тёмно-синюю воду, в которой плескали хвостами и плавниками рыбы. Месяц и звёзды виделись ей, и хоть светили они совсем бледно, зато казались сквозь воду много больше, чем нам. А если под ними скользило как бы тёмное облако, знала она, что это либо кит проплывает, либо корабль, а на нём много людей, и, уж конечно, им и в голову не приходило, что внизу под ними хорошенькая Русалочка тянется к кораблю своими белыми руками. И вот старшей принцессе исполнилось пятнадцать лет, и ей позволили всплыть на поверхность. Сколько было рассказов, когда она вернулась назад! Ну, а лучше всего, рассказывала она, было лежать в лунном свете на отмели, когда море спокойно, и рассматривать большой город на берегу: точно сотни звёзд, там мерцали огни, слышалась музыка, шум экипажей, говор людей, виднелись колокольни и шпили, звонили колокола. И как раз потому, что туда ей было нельзя, туда и тянуло её больше всего. Как жадно внимала её рассказам самая младшая сестра! А потом, вечером, стояла у открытого окна и смотрела наверх сквозь тёмно-синюю воду и думала о большом городе, шумном и оживлённом, и ей казалось даже, что она слышит звон колоколов. Через год и второй сестре позволили подняться на поверхность и плыть куда угодно. Она вынырнула из воды как раз в ту минуту, когда солнце садилось, и решила, что 49 прекраснее зрелища нет на свете. Небо было сплошь золотое, сказала она, а облака - ах, у неё просто нет слов описать, как они красивы! Красные и фиолетовые, плыли они по небу, но ещё быстрее неслась к солнцу, точно длинная белая вуаль, стая диких лебедей. Она тоже поплыла к солнцу, но оно погрузилось в воду, и розовый отсвет на море и облаках погас. Ещё через год поднялась на поверхность третья сестра. Эта была смелее всех и проплыла в широкую реку, которая впадала в море. Она увидела там зелёные холмы с виноградниками, а из чащи чудесного леса выглядывали дворцы и усадьбы. Она слышала, как поют птицы, а солнце пригревало так сильно, что ей не раз приходилось нырять в воду, чтобы остудить своё пылающее лицо. В бухте ей попалась целая стая маленьких человеческих детей, они бегали нагишом и плескались в воде. Ей захотелось поиграть с ними, но они испугались её и убежали, а вместо них явился какой-то чёрный зверёк — это была собака, только ведь ей ещё ни разу не доводилось видеть собаку — и залаял на неё так страшно, что она перепугалась и уплыла назад в море. Но никогда не забыть ей чудесного леса, зелёных холмов и прелестных детей, которые умеют плавать, хоть и нет у них рыбьего хвоста. Четвёртая сестра не была такой смелой, она держалась в открытом море и считала, что там-то и было лучше всего: море видно вокруг на много-много миль, небо над головой как огромный стеклянный купол. Видела она и корабли, только совсем издалека, и выглядели они совсем как чайки, а ещё в море кувыркались резвые дельфины и киты пускали из ноздрей воду, так что казалось, будто вокруг били сотни фонтанов. Дошла очередь и до пятой сестры. Её день рождения был зимой, и поэтому она увидела то, чего не удалось увидеть другим. Море было совсем зелёное, рассказывала она, повсюду плавали огромные ледяные горы, каждая ни дать ни взять жемчужина, только куда выше любой колокольни, построенной людьми. Они были самого причудливого вида и сверкали, словно алмазы. Она уселась на самую большую из них, ветер развевал её длинные волосы, и моряки испуганно обходили это место подальше. К вечеру небо заволоклось тучами, засверкали молнии, загремел 50 гром, почерневшее море вздымало ввысь огромные ледяные глыбы, озаряемые вспышками молний. На кораблях убирали паруса, вокруг был страх и ужас, а она как ни в чем не бывало плыла на своей ледяной горе и смотрела, как молнии синими зигзагами ударяют в море. Так вот и шло: выплывает какая-нибудь из сестёр первый раз на поверхность, восхищается всем новым и красивым, ну, а потом, когда взрослой девушкой может подниматься наверх в любую минуту, всё становится ей неинтересно и она стремится домой и уже месяц спустя говорит, что у них внизу лучше всего, только здесь и чувствуешь себя дома. Часто по вечерам, обнявшись, всплывали пять сестёр на поверхность. У всех были дивные голоса, как ни у кого из людей, и, когда собиралась буря, грозившая гибелью кораблям, они плыли перед кораблями и пели так сладко о том, как хорошо на морском дне, уговаривали моряков без боязни спуститься вниз. Только моряки не могли разобрать слов, им казалось, что это просто шумит буря, да и не довелось бы им увидеть на дне никаких чудес — когда корабль тонул, люди захлебывались и попадали во дворец морского царя уже мёртвыми. Младшая же Русалочка, когда сёстры её всплывали вот так на поверхность, оставалась одна-одинёшенька и смотрела им вслед, и ей впору было заплакать, да только русалкам не дано слёз, и от этого ей было ещё горше. — Ах, когда же мне будет пятнадцать лет! — говорила она. — Я знаю, что очень полюблю тот мир и людей, которые там живут! Наконец и ей исполнилось пятнадцать лет. - Ну вот, вырастили и тебя! - сказала бабушка, вдовствующая королева. - Поди-ка сюда, я украшу тебя, как остальных сестёр! И она надела Русалочке на голову венок из белых лилий, только каждый лепесток был половинкой жемчужины, а потом нацепила ей на хвост восемь устриц в знак её высокого сана. - Да это больно! - сказала Русалочка. — Чтоб быть красивой, можно и потерпеть! - сказала бабушка. Ах, как охотно скинула бы Русалочка всё это великоле- 51 пие и тяжёлый венок! Красные цветы с её грядки пошли бы ей куда больше, но ничего не поделаешь. — Прощайте! — сказала она и легко и плавно, словно пузырёк воздуха, поднялась на поверхность. Когда она подняла голову над водой, солнце только что село, но облака ещё отсвечивали розовым и золотым, а в бледно-красном небе уже зажглись ясные вечерние звёзды; воздух был мягкий и свежий, море спокойно. Неподалёку стоял трёхмачтовый корабль всего лишь с одним поднятым парусом — не было ни малейшего ветерка. Повсюду на снастях и реях сидели матросы. С палубы раздавались музыка и пение, а когда совсем стемнело, корабль осветился сотнями разноцветных фонариков и в воздухе словно бы замелькали флаги всех наций. Русалочка подплыла прямо к окну каюты, и всякий раз, как её приподымало волной, она могла заглянуть внутрь сквозь прозрачные стёкла. Там было множество нарядно одетых людей, но красивее всех был молодой принц с большими чёрными глазами. Ему, наверное, было не больше шестнадцати лет. Праздновался его день рождения, оттого-то на корабле и шло такое веселье. Матросы плясали на палубе, а когда вышел туда молодой принц, в небо взмыли сотни ракет и стало светло, как днём, так что Русалочка совсем перепугалась и нырнула в воду, но тут же опять высунула голову, и казалось, будто все звёзды с неба падают к ней в море. Никогда ещё не видала она такого фейерверка. Вертелись колесом огромные солнца, взлетали в синюю высь 52 чудесные огненные рыбы, и всё это отражалось в тихой, ясной воде. На самом корабле было так светло, что можно было различить каждый канат, а людей и подавно. Ах, как хорош был молодой принц! Он пожимал всем руки, улыбался и смеялся, а музыка всё гремела и гремела в чудной ночи. Уже поздно было, а Русалочка всё не могла глаз оторвать от корабля и от прекрасного принца. Погасли разноцветные фонарики, не взлетали больше ракеты, не гремели пушки, зато загудело и заворчало в глуби морской. Русалочка качалась на волнах и всё заглядывала в каюту, а корабль стал набирать ход, один за другим распускались паруса, всё выше вздымались волны, собирались тучи, вдали засверкали молнии. Надвигалась буря, матросы принялись убирать паруса. Корабль, раскачиваясь, летел по разбушевавшемуся морю, волны вздымались огромными чёрными горами, норовя перекатиться через мачту, а корабль нырял, словно лебедь, между высоченными валами и вновь возносился на гребень громоздящейся волны. Русалочке всё это казалось приятной прогулкой, но не матросам. Корабль стонал и трещал; вот подалась под ударами волн толстая обшивка бортов, волны захлестнули корабль, переломилась пополам, как тростинка, мачта, корабль лёг набок, и вода хлынула в трюм. Тут уж Русалочка поняла, какая опасность угрожает людям, — ей и самой приходилось увёртываться от брёвен и обломков, носившихся по волнам. На минуту стало темно, хоть глаз выколи, но вот блеснула молния, и Русалочка опять увидела людей на корабле. Каждый спасался, как мог. Она искала глазами принца и увидела, как он упал в воду, когда корабль развалился на части. Сперва она очень обрадовалась - ведь он попадёт теперь к ней на дно, но тут же вспомнила, что люди не могут жить в воде и он приплывёт во дворец её отца только мёртвым. Нет, нет, он не должен умереть! И она поплыла между брёвнами и досками, совсем не думая о том, что они могут её раздавить. Она то ныряла глубоко, то взлетала на волну и наконец доплыла до юного принца. Он почти уже совсем выбился из сил и плыть по бурному морю не мог. Руки и ноги отказывались ему служить, прекрасные глаза закрылись, и он утонул бы, не явись ему на помощь Русалочка. Она при- 53 подняла над водой его голову и предоставила волнам нести их обоих куда угодно... К утру буря стихла. От корабля не осталось и щепки. Опять засверкало над водой солнце и как будто вернуло краски щекам принца, но глаза его всё ещё были закрыты. Русалочка откинула со лба принца волосы, поцеловала его в высокий красивый лоб, и ей показалось, что он похож на мраморного мальчика, который стоит у неё в саду. Она поцеловала его ещё раз и пожелала, чтобы он остался жив. Наконец она завидела сушу, высокие синие горы, на вершинах которых, точно стаи лебедей, белели снега. У самого берега зеленели чудесные леса, а перед ними стояла не то церковь, не то монастырь — она не могла сказать точно, знала только, что это было здание. В саду росли апельсинные и лимонные деревья, а у самых ворот высокие пальмы. Море вдавалось здесь в берег небольшим заливом, тихим, но очень глубоким, с утёсом, у которого море намыло мелкий белый песок. Сюда-то и приплыла Русалочка с принцем и положила его на песок так, чтобы голова его была повыше, на солнце. Тут в высоком белом здании зазвонили колокола, и в сад высыпала целая толпа молодых девушек. Русалочка отплыла подальше за высокие камни, торчавшие из воды, покрыла свои волосы и грудь морскою пеной, так что теперь никто не различил бы её лица, и стала ждать, не придёт ли кто на помощь бедному принцу. Вскоре к утёсу подошла молодая девушка и поначалу очень испугалась, но тут же собралась с духом и позвала других людей, и Русалочка увидела, что принц ожил и улыбнулся всем, кто был возле него. А ей он не улыбнулся, он даже не знал, что она спасла ему жизнь. Грустно стало Русалочке, и, когда принца увели в большое здание, она печально нырнула в воду и уплыла домой. Теперь она стала ещё тише, ещё задумчивее, чем прежде. Сёстры спрашивали её, что она видела в первый раз на поверхности моря, но она ничего им не рассказала. Часто по утрам и вечерам приплывала она к тому месту, где оставила принца. Она видела, как созревали в саду плоды, как их потом собирали, видела, как стаял снег на 54 высоких горах, но принца так больше и не видала и возвращалась домой каждый раз всё печальнее. Единственной отрадой было для неё сидеть в своём садике, обвив руками красивую мраморную статую, похожую на принца, но за своими цветами она больше не ухаживала. Они одичали и разрослись по дорожкам, переплелись стеблями и листьями с ветвями деревьев, и в садике стало совсем темно. Наконец она не выдержала и рассказала обо всём одной из сестёр. За ней узнали и остальные сёстры, но больше никто, разве что ещё две-три русалки да их самые близкие подруги. Одна из них тоже знала о принце, видела празднество на корабле и даже знала, откуда принц родом и где его королевство. — Поплыли вместе, сестрица! — сказали Русалочке сёстры и, обнявшись, поднялись на поверхность моря близ того места, где стоял дворец принца. Дворец был из светло-жёлтого блестящего камня, с большими мраморными лестницами; одна из них спускалась прямо к морю. Великолепные позолоченные купола высились над крышей, а между колоннами, окружавшими здание, стояли мраморные статуи, совсем как живые люди. Сквозь высокие зеркальные окна виднелись роскошные покои; всюду висели дорогие шёлковые занавеси, были разостланы ковры, а стены украшали большие картины. Загляденье, да и только! Посреди самой большой залы журчал фонтан; струи воды били высоко-высоко под стеклянный купол потолка, через который воду и диковинные растения, росшие по краям бассейна, озаряло солнце. Теперь Русалочка знала, где живёт принц, и стала приплывать ко дворцу почти каждый вечер или каждую ночь. Ни одна из сестёр не осмеливалась подплывать к земле так близко, ну а она заплывала даже в узкий канал, который проходил как раз под мраморным балконом, бросавшим на воду длинную тень. Тут она останавливалась и подолгу смотрела на юного принца, а он-то думал, что гуляет при свете месяца один-одинёшенек. Много раз видела она, как он катался с музыкантами на своей нарядной лодке, украшенной развевающимися флагами. Русалочка выглядывала из зелёного тростника, и если люди иногда замечали, как полощется по ветру её 55 длинная серебристо-белая вуаль, им казалось, что это плещет крыльями лебедь. Много раз слышала она, как говорили о принце рыбаки, ловившие по ночам с факелом рыбу, они рассказывали о нём много хорошего, и Русалочка радовалась, что спасла ему жизнь, когда его, полумёртвого, носило по волнам; она вспоминала, как его голова покоилась на её груди и как нежно поцеловала она его тогда. А он-то ничего не знал о ней, она ему и присниться не могла! Всё больше и больше начинала Русалочка любить людей, всё сильнее тянуло её к ним; их земной мир казался ей куда больше, чем её подводный: они могли ведь переплывать на своих кораблях море, взбираться на высокие горы выше облаков, а их страны с лесами и полями раскинулись так широко, что и глазом не охватишь! Очень хотелось Русалочке побольше узнать о людях, о их жизни, но сёстры не могли ответить на все её вопросы, и она обращалась к бабушке: старуха хорошо знала «высший свет», как она справедливо называла землю, лежавшую над морем. — Если люди не тонут, - спрашивала Русалочка, - тогда они живут вечно, не умирают, как мы? — Ну что ты! — отвечала старуха. — Они тоже умирают, их век даже короче нашего. Мы живём триста лет; только когда мы перестаём быть, нас не хоронят, у нас даже нет могил, мы просто превращаемся в морскую пену. — Я бы отдала все свои сотни лет за один день человеческой жизни, - проговорила Русалочка. — Вздор! Нечего и думать об этом! - сказала старуха. - Нам тут живётся куда лучше, чем людям на земле! — Значит, и я умру, стану морской пеной, не буду больше слышать музыку волн, не увижу ни чудесных цветов, ни красного солнца! Неужели я никак не могу пожить среди людей? — Можешь, — сказала бабушка, — пусть только кто-нибудь из людей полюбит тебя так, что ты станешь ему дороже отца и матери, пусть отдастся он тебе всем своим сердцем и всеми помыслами, сделает тебя своей женой и поклянётся в вечной верности. Но этому не бывать никогда! Ведь то, что у нас считается красивым — твой рыбий хвост, например, — люди находят безобразным. Они ничего не смыслят 56 в красоте; по их мнению, чтобы быть красивым, надо непременно иметь две неуклюжие подпорки, или ноги, как они их называют. Русалочка глубоко вздохнула и печально посмотрела на свой рыбий хвост. — Будем жить — не тужить! — сказала старуха. — Повеселимся вволю, триста лет — срок немалый... Сегодня вечером у нас во дворце бал! Вот было великолепие, какого не увидишь на земле! Стены и потолок танцевальной залы были из толстого, но прозрачного стекла; вдоль стен рядами лежали сотни огромных пурпурных и травянисто-зелёных раковин с голубыми огоньками в середине; огни эти ярко освещали всю залу, а через стеклянные стены — и море вокруг. Видно было, как к стенам подплывают стаи больших и маленьких рыб и чешуя их переливается золотом, серебром, пурпуром. Посреди залы вода бежала широким потоком, и в нём танцевали под своё чудное пение водяные и русалки. Таких прекрасных голосов не бывает у людей. Русалочка пела лучше всех, и все хлопали ей в ладоши. На минуту ей было сделалось весело при мысли о том, что ни у кого и нигде, ни в море, ни на земле, нет такого чудесного голоса, как у неё; но потом она опять стала думать о надводном мире, о прекрасном принце, и ей стало грустно. Незаметно выскользнула она из дворца и, пока там пели и весели- 57 лись, печально сидела в своём садике. Вдруг сверху донеслись звуки валторн, и она подумала: «Вот он опять катается на лодке! Как я люблю его! Больше, чем отца и мать! Я принадлежу ему всем сердцем, всеми своими помыслами, ему я бы охотно вручила счастье всей моей жизни! На всё бы я пошла — только бы мне быть с ним. Пока сёстры танцуют в отцовском дворце, поплыву-ка я к морской ведьме. Я всегда боялась её, но, может быть, она что-нибудь посоветует или как-нибудь поможет мне!» И Русалочка поплыла из своего садика к бурным водоворотам, за которыми жила ведьма. Ещё ни разу не доводилось ей проплывать этой дорогой; тут не росли ни цветы, ни даже трава — кругом был только голый серый песок; вода за ним бурлила и шумела, как под мельничным колесом, и увлекала за собой в пучину всё, что только встречала на своём пути. Как раз между такими бурлящими водоворотами и пришлось плыть Русалочке, чтобы попасть в тот край, где владычила ведьма. Дальше путь лежал через горячий пузырящийся ил, это место ведьма называла своим торфяным болотом. А там уж было рукой подать до её жилья, окружённого диковинным лесом: вместо деревьев и кустов в нём росли полипы — полуживотные-полурастения, похожие на стоглавых змей, выраставших прямо из песка; ветви их были подобны длинным осклизлым рукам с пальцами, извивающимися, как черви; полипы ни на минуту не переставали шевелиться от корня до самой верхушки и хватали гибкими пальцами всё, что только им попадалось, и уж больше не выпускали. Русалочка в испуге остановилась, сердечко её забилось от страха, она готова была вернуться, но вспомнила о принце и собралась с духом: крепко обвязала вокруг головы свои длинные волосы, чтобы в них не вцепились полипы, скрестила на груди руки и, как рыба, поплыла между омерзительными полипами, которые тянулись к ней своими извивающимися руками. Она видела, как крепко, точно железными клещами, держали они своими пальцами всё, что удалось им схватить: белые скелеты утонувших людей, корабельные рули, ящики, кости животных, даже одну русалочку. Полипы поймали и задушили её. Это было страшнее всего! 58 Но вот она очутилась на скользкой лесной поляне, где кувыркались, показывая противное желтоватое брюхо, большие, жирные водяные ужи. Посреди поляны был выстроен дом из белых человеческих костей; тут же сидела сама морская ведьма и кормила изо рта жабу, как люди кормят сахаром маленьких канареек. Омерзительных ужей она звала своими цыплятками и позволяла им ползать по своей, большой, ноздреватой, как губка, груди. — Знаю, знаю, зачем ты пришла! - сказала Русалочке морская ведьма. — Глупости ты затеваешь, ну да я всё-таки помогу тебе — на твою же беду, моя красавица! Ты хочешь отделаться от своего хвоста и получить вместо него две подпорки, чтобы ходить, как люди. Хочешь, чтобы юный принц полюбил тебя. И ведьма захохотала так громко и гадко, что и жаба и ужи попадали с неё и шлепнулись на песок. — Ну ладно, ты пришла в самое время! — продолжала ведьма. — Приди ты завтра поутру, было бы поздно, и я не могла бы помочь тебе раньше будущего года. Я изготовлю тебе питьё, ты возьмёшь его, поплывёшь с ним к берегу ещё до восхода солнца, сядешь там и выпьешь всё до капли; тогда твой хвост раздвоится и превратится в пару стройных, как сказали бы люди, ножек. Но тебе будет так больно, как будто тебя пронзят острым мечом. Зато все, кто тебя увидит, скажут, что такой прелестной девушки они ещё не встречали! Ты сохранишь свою плавную походку — ни одна танцовщица не сравнится с тобой, но помни: ты будешь ступать, как по острым ножам, и твои ноги будут кровоточить. Вытерпишь всё это? Тогда я помогу тебе. — Да! — сказала Русалочка дрожащим голосом, подумав о принце. — Помни, — сказала ведьма, — раз ты примешь человеческий облик, тебе уж не сделаться вновь русалкой! Не видать тебе ни морского дна, ни отцовского дома, ни сестёр! А если принц не полюбит тебя так, что забудет ради тебя и отца и мать, не отдастся тебе всем сердцем и не сделает тебя своей женой, ты погибнешь; с первой же зарёй после его женитьбы на другой твоё сердце разорвётся на части, и ты станешь пеной морской. — Пусть! — сказала Русалочка и побледнела как смерть. — А ещё ты должна заплатить мне за помощь, — сказала 59 ведьма. — И я недёшево возьму! У тебя чудный голос, им ты и думаешь обворожить принца, но ты должна отдать этот голос мне. Я возьму за свой бесценный напиток самое лучшее, что есть у тебя: ведь я должна примешать к напитку свою собственную кровь, чтобы он стал остёр, как лезвие меча. — Если ты возьмёшь мой голос, что же останется мне? - спросила Русалочка. — Твоё прелестное лицо, твоя плавная походка и твои говорящие глаза — этого довольно, чтобы покорить человеческое сердце! Ну полно, не бойся: высунешь язычок, и я отрежу его в уплату за волшебный напиток! — Хорошо! — сказала Русалочка, и ведьма поставила на огонь котёл, чтобы сварить питьё. — Чистота — лучшая красота! — сказала она и обтерла котёл связкой живых ужей. Потом она расцарапала себе грудь; в котёл закапала чёрная кровь, и скоро стали подыматься клубы пара, принимавшие такие причудливые формы, что просто страх брал. Ведьма поминутно подбавляла в котёл новых и новых снадобий, и, когда питьё закипело, оно забулькало так, будто плакал крокодил. Наконец напиток был готов, на вид он казался прозрачнейшей ключевой водой. — Бери! — сказала ведьма, отдавая Русалочке напиток. Потом отрезала ей язык, и Русалочка стала немая — не могла больше ни петь, ни говорить. — Схватят тебя полипы, когда поплывёшь назад, — напутствовала ведьма, — брызни на них каплю питья, и их руки и пальцы разлетятся на тысячу кусочков. Но Русалочке не пришлось этого делать — полипы с ужасом отворачивались при одном виде напитка, сверкавшего в её руках, как яркая звезда. Быстро проплыла она лес, миновала болото и бурлящие водовороты. Вот и отцовский дворец; огни в танцевальной зале потушены, все спят. Русалочка не посмела больше войти туда — ведь она была немая и собиралась покинуть отцовский дом навсегда. Сердце её готово было разорваться от тоски. Она проскользнула в сад, взяла по цветку с грядки у каждой сестры, послала родным тысячи воздушных поцелуев и поднялась на тёмно-голубую поверхность моря. 60 Солнце ещё не вставало, когда она увидела перед собой дворец принца и присела на широкую мраморную лестницу. Месяц озарял её своим чудесным голубым сиянием. Русалочка выпила обжигающий напиток, и ей показалось, будто её пронзили обоюдоострым мечом; она потеряла сознание и упала замертво. Когда она очнулась, над морем уже сияло солнце; во всём теле она чувствовала жгучую боль. Перед ней стоял прекрасный принц и с удивлением рассматривал её. Она потупилась и увидела, что рыбий хвост исчез, а вместо него у неё появились две маленькие беленькие ножки. Но она была совсем нагая и потому закуталась в свои длинные, густые волосы. Принц спросил, кто она и как сюда попала, но она только кротко и грустно смотрела на него своими тёмно-синими глазами: говорить ведь она не могла. Тогда он взял её за руку и повёл во дворец. Правду сказала ведьма: каждый шаг причинял Русалочке такую боль, будто она ступала по острым ножам и иголкам; но она терпеливо переносила боль и шла рука об руку с принцем легко, точно по воздуху. Принц и его свита только дивились её чудной, плавной походке. Русалочку нарядили в шёлк и муслин, и она стала первой красавицей при дворе, но оставалась по-прежнему немой, не могла ни петь, ни говорить. Как-то раз к принцу и его царственным родителям позвали девушек-рабынь, разодетых в шёлк и золото. Они стали петь, одна из них пела особенно хорошо, и принц хлопал в ладоши и улыбался ей. Грустно стало Русалочке: когда-то и она могла петь, и несравненно лучше! «Ах, если бы он знал, что я навсегда рассталась со своим голосом, только чтобы быть возле него!» Потом девушки стали танцевать под звуки чудеснейшей музыки; тут и Русалочка подняла свои белые прекрасные руки, встала на цыпочки и понеслась в лёгком, воздушном танце; так не танцевал ещё никто! Каждое движение подчёркивало её красоту, а глаза её говорили сердцу больше, чем пение рабынь. Все были в восхищении, особенно принц; он назвал Русалочку своим маленьким найдёнышем, а Русалочка всё танцевала и танцевала, хотя каждый раз, как ноги её касались земли, ей было так больно, будто она ступала по острым ножам. Принц сказал, что она всегда должна быть 61 возле него, и ей было позволено спать на бархатной подушке перед дверями его комнаты. Он велел сшить ей мужской костюм, чтобы она могла сопровождать его верхом. Они ездили по благоухающим лесам, где в свежей листве пели птицы, а зелёные ветви касались её плеч. Они взбирались на высокие горы, и хотя из её ног сочилась кровь и все видели это, она смеялась и продолжала следовать за принцем на самые вершины; там они любовались на облака, плывшие у их ног, точно стаи птиц, улетающих в чужие страны. А ночью во дворце у принца, когда все спали, Русалочка спускалась по мраморной лестнице, ставила пылающие, как в огне, ноги в холодную воду и думала о родном доме и о дне морском. Раз ночью всплыли из воды рука об руку её сёстры и запели печальную песню; она кивнула им, они узнали её и рассказали ей, как огорчила она их всех. С тех пор они навещали её каждую ночь, а один раз она увидала вдали даже свою старую бабушку, которая уже много лет не подымалась из воды, и самого царя морского с короной на голове, они простирали к ней руки, но не смели подплыть к земле так близко, как сёстры. День ото дня принц привязывался к Русалочке всё сильнее и сильнее, но он любил её только как милое, доброе дитя, сделать же её своей женой и принцессой ему и в голову не приходило, а между тем ей надо было стать его женой, иначе, если бы он отдал своё сердце и руку другой, она стала бы пеной морской. «Любишь ли ты меня больше всех на свете?» — казалось, спрашивали глаза Русалочки, когда принц обнимал её и целовал в лоб. - Да, я люблю тебя! - говорил принц. - У тебя доброе сердце, ты предана мне больше всех и похожа на молодую девушку, которую я видел однажды и, верно, больше уж не увижу! Я плыл на корабле, корабль затонул, волны выбросили меня на берег вблизи какого-то храма, где служат богу молодые девушки; самая младшая из них нашла меня на берегу и спасла мне жизнь; я видел её всего два раза, но только её одну в целом мире мог бы я полюбить! Ты похожа на неё и почти вытеснила из моего сердца её образ. Она принадлежит святому храму, и вот 62 моя счастливая звезда послала мне тебя; никогда я не расстанусь с тобой! «Увы! Он не знает, что это я спасла ему жизнь! — думала Русалочка. — Я вынесла его из волн морских на берег и положила в роще, возле храма, а сама спряталась в морской пене и смотрела, не придёт ли кто-нибудь к нему на помощь. Я видела эту красивую девушку, которую он любит больше, чем меня! — И Русалочка глубоко вздыхала, плакать она не могла. - Но та девушка принадлежит храму, никогда не вернётся в мир, и они никогда не встретятся! Я же нахожусь возле него, вижу его каждый день, могу ухаживать за ним, любить его, отдать за него жизнь!» Но вот стали поговаривать, что принц женится на прелестной дочери соседнего короля и потому снаряжает свой великолепный корабль в плавание. Принц поедет к соседнему королю как будто для того, чтобы ознакомиться с его страной, а на самом-то деле, чтобы увидеть принцессу; с ним едет большая свита. Русалочка на все эти речи только покачивала головой и смеялась - она ведь лучше всех знала мысли принца. — Я должен ехать! — говорил он ей. — Мне надо посмотреть прекрасную принцессу; этого требуют мои родители, но они не станут принуждать меня жениться на ней, а я никогда не полюблю её! Она ведь не похожа на ту красавицу, на которую похожа ты. Если уж мне придётся наконец избрать себе невесту, так я лучше выберу тебя, мой немой найдёныш с говорящими глазами! И он целовал её в розовые губы, играл её длинными волосами и клал свою голову на её грудь, где билось сердце, жаждавшее человеческого счастья и любви. — Ты ведь не боишься моря, моя немая крошка? — говорил он, когда они уже стояли на корабле, который должен был отвезти их в страну соседнего короля. И принц стал рассказывать ей о бурях и о штиле, о диковинных рыбах, что живут в пучине, и о том, что видели там ныряльщики, а она только улыбалась, слушая его рассказы, — она-то лучше всех знала, что есть на дне морском. В ясную лунную ночь, когда все, кроме рулевого, спали, она села у самого борта и стала смотреть в прозрачные волны, и ей показалось, что она видит отцовский дворец; 63 старая бабушка в серебряной короне стояла на вышке и смотрела сквозь волнующиеся струи воды на киль корабля. Затем на поверхность моря всплыли её сестры; они печально смотрели на неё и протягивали к ней свои белые руки, а она кивнула им головой, улыбнулась и хотела рассказать о том, как ей хорошо здесь, но тут к ней подошёл корабельный юнга, и сестры нырнули в воду, а юнга подумал, что это мелькнула в волнах белая морская пена. Наутро корабль вошёл в гавань нарядной столицы соседнего королевства. В городе зазвонили в колокола, с высоких башен раздались звуки рогов; на площадях стояли полки солдат с блестящими штыками и развевающимися знаменами. Начались празднества, балы следовали за балами, но принцессы ещё не было — она воспитывалась где-то далеко в монастыре, куда её отдали учиться всем королевским добродетелям. Наконец прибыла и она. Русалочка жадно смотрела на неё и не могла не признать, что лица милее и прекраснее она ещё не видала. Кожа на лице принцессы была такая нежная, прозрачная, а из-за длинных тёмных ресниц улыбались синие кроткие глаза. — Это ты! — сказал принц. — Ты спасла мне жизнь, когда я полумёртвый лежал на берегу моря! И он крепко прижал к сердцу свою зардевшуюся невесту. — Ах, я так счастлив! — сказал он Русалочке. — То, о чём я не смел и мечтать, сбылось! Ты порадуешься моему счастью, ты ведь так любишь меня. Русалочка поцеловала ему руку, а сердце её, казалось, вот-вот разорвётся от боли: его свадьба должна ведь убить её, превратить в пену морскую. В тот же вечер принц с молодой женой должны были отплыть на родину принца; пушки палили, флаги развевались, на палубе был раскинут шатёр из золота и пурпура, устланный мягкими подушками; в шатре они должны были провести эту тихую, прохладную ночь. Паруса надулись от ветра, корабль легко и плавно заскользил по волнам и понёсся в открытое море. Как только смерклось, на корабле зажглись разноцветные фонарики, а матросы стали весело плясать на палубе. Русалочка вспомнила, как она впервые поднялась на поверхность моря и увидела такое же веселье на корабле. И вот она понеслась в быстром воздушном танце, точно ла- 64 сточка, преследуемая коршуном. Все были в восторге: никогда ещё не танцевала она так чудесно! Её нежные ножки резало как ножами, но этой боли она не чувствовала — сердцу её было ещё больнее. Она знала, что один лишь вечер осталось ей пробыть с тем, ради кого она оставила родных и отцовский дом, отдала свой чудный голос и терпела невыносимые мучения, о которых принц и не догадывался. Лишь одну ночь оставалось ей дышать одним воздухом с ним, видеть синее море и звёздное небо, а там наступит для неё вечная ночь, без мыслей, без сновидений. Далеко за полночь продолжались на корабле танцы и музыка, и Русалочка смеялась и танцевала со смертельной мукой на сердце; принц же целовал красавицу жену, а она играла его чёрными кудрями; наконец рука об руку они удалились в свой великолепный шатёр. На корабле всё стихло, только рулевой остался у руля. Русалочка оперлась о поручни и, повернувшись лицом к востоку, стала ждать первого луча солнца, который, она знала, должен был убить её. И вдруг она увидела, как из моря поднялись её сестры; они были бледны, как и она, но их длинные роскошные волосы не развевались больше по ветру — они были обрезаны. — Мы отдали наши волосы ведьме, чтобы она помогла нам избавить тебя от смерти! А она дала нам вот этот нож — видишь, какой он острый? Прежде чем взойдёт солнце, ты должна вонзить его в сердце принца, и когда тёплая кровь его брызнет тебе на ноги, они опять срастутся в рыбий хвост и ты опять станешь русалкой, спустишься к нам в море и проживёшь свои триста лет, прежде чем превратишься в солёную пену морскую. Но спеши! Или он, или ты — один из вас должен умереть до восхода солнца. Убей принца и вернись к нам! Поспеши. Видишь, на небе показалась красная полоска? Скоро взойдёт солнце, и ты умрёшь! С этими словами они глубоко вздохнули и погрузились в море. Русалочка приподняла пурпуровую занавесь шатра и увидела, что головка молодой жены покоится на груди принца. Русалочка наклонилась и поцеловала его в прекрасный лоб, посмотрела на небо, где разгоралась утренняя заря, потом посмотрела на острый нож и опять устремила взор на принца, который во сне произнёс имя своей 65 66 в руках у Русалочки. Ещё минута — и она бросила его в волны, и они покраснели, как будто в том месте, где он упал, из моря выступили капли крови. В последний раз взглянула она на принца полуугасшим взором, бросилась с корабля в море и почувствовала, как тело её расплывается пеной. Над морем поднялось солнце; лучи его любовно согревали мертвенно-холодную морскую пену, и Русалочка не чувствовала смерти; она видела ясное солнце и какие-то прозрачные, чудные создания, сотнями реявшие над ней. Она видела сквозь них белые паруса корабля и розовые облака в небе; голос их звучал, как музыка, но такая возвышенная, что человеческое ухо не расслышало бы её, так же как человеческие глаза не видели их самих. У них не было крыльев, но они носились в воздухе, лёгкие и прозрачные. Русалочка заметила, что и она стала такой же, оторвавшись от морской пены. - К кому я иду? - спросила она, поднимаясь в воздухе, и её голос звучал такою же дивною музыкой. — К дочерям воздуха! — ответили ей воздушные создания. — Мы летаем повсюду и всем стараемся приносить радость. В жарких странах, где люди гибнут от знойного, зачумлённого воздуха, мы навеваем прохладу. Мы распространяем в воздухе благоухание цветов и несём людям исцеление и отраду... Летим с нами в заоблачный мир! Там ты обретёшь любовь и счастье, каких не нашла на земле. И Русалочка протянула свои прозрачные руки к солнцу и в первый раз почувствовала у себя на глазах слёзы. На корабле за это время всё опять пришло в движение, и Русалочка увидела, как принц с молодой женой ищут её. Печально смотрели они на волнующуюся морскую пену, точно знали, что Русалочка бросилась в волны. Невидимая, поцеловала Русалочка красавицу в лоб, улыбнулась принцу и вознеслась вместе с другими детьми воздуха к розовым облакам, плававшим в небе. 1. Расскажите, что такое литературная сказка. д 2. Какие сцены в сказке Андерсена особенно поэтичные, яркие, образные? 3. Проанализируйте один из пейзажей сказки. Выделите художественные детали, эпитеты, сравнения. Определите основное впечатление от пейзажа. Сделайте вывод о роли пейзажа в сказке Андерсена. Прочитайте описание дворца принца. Попробуйте описать придуманный вами сказочный дворец, подражая языку сказки Андерсена. 4. Как вы думаете, любили ли друг друга члены семейства Русалочки? 5. Что заставило Русалочку покинуть свой прекрасный мир? Как Андерсен показывает силу любви Русалочки к принцу? 6. Разумен ли, по вашему мнению, поступок Русалочки, обменявшей триста лет подводной жизни на короткую человеческую жизнь? (П) 7. Почему Русалочка не стала мешать счастью принца? (П) 8. Как вам показалось, это пессимистическое или жизнеутверждающее произведение? 9. Вы, конечно, знаете, что на родине Андерсена установлен памятник Русалочке. Как вы думаете, почему из всех героев сказок Андерсена этой чести удостоена именно героиня сказки «Русалочка»? (П) 10. Каковы истоки фантастического в сказке Андерсена? Какие легенды, предания, сказки вы вспомнили? 67 А.Н. Толстой Русалка Из цикла «Русалочьи сказки» Во льду дед Семён бьёт прорубь - рыбку ловить. Прорубь не простая - налажена с умом. Дед обчертил пешней1 круг на льду, проколупал яму, посередине наладил изо льда же кольцо, а внутри его ударил пешней. Хлынула спёртая студёная вода, до краёв наполнила прорубь. С водой вошли рыбки - снеток, малявка, плотва. Вошли, поплавали, а назад нет ходу — не пускает кольцо. Посмеялся своей хитрости дед Семён, приладил сбоку к проруби канавку - сачок заводить и пошёл домой, ждать ночи - когда и большая рыбина в прорубь заходит. Убрал дед Семён лошадь и овцу — всё своё хозяйство — и полез на печь. А жил он вдвоём со старым котом на краю села в мазанке. Кот у деда под мышкой песни запел, тыкался мокрым носом в шею. — Что ты, неугомонный, — спрашивал дед, — или мышей давно не нюхал? Кот ворочался, старался выговорить на кошачьем языке не понять что. «Пустяки», — думает дед, а сна нет как нет. Проворочался до полуночи, взял железный фонарь, сачок, ведро и пошёл на речку. Поставил у проруби железный фонарь, стал черенком постукивать по льду. — Ну-ка, рыбка, плыви на свет. Потом разбил тонкий ледок, завёл сачок и вытянул его, полный серебряной рыбёшки. 68 1 Пешня — лом для пробивания льда. «Что за диво, - думает дед, - никогда столько рыбы не лавливал. Да смирная какая, не плещется». Завёл и ещё стол!^ ко же вытянул. Глазам не верит: «Нам с котом на неделю едева не проесть». Посветил фонарём в прорубь — и видит на дне около кольца лежит тёмная рыбина. Распоясался дед Семён, снял полушубок, рукава засучил, наловчился да руками под водой и ухватил рыбину. А она хвостом не бьёт — смирная. Завернул дед рыбу в полу, подхватил ведро с малявками, и — домой... — Ну, — говорит, — котище, поедим на старости до отвала, смотри... И вывалил из полы на стол. И на столе вытянула зелёный плёс, руки сложила, спит русалка, личико — спокойное, детское... Дед — к двери, ведро уронил, а дверь забухла — не отворяется. Русалка спит... Обошёлся дед понемногу; пододвинулся поближе, потрогал — не кусается, и грудь у неё дышит, как у человека. Старый кот рыбу рассыпанную не ест, на русалку смотрит — горят котовские глаза. 69 Набрал дед тряпья, в углу на печке гнездо устроил, в головах шапку старую положил, отнёс туда русалку, а чтобы тараканы не кусали, — прикрыл решетом. И сам на печку залез, да не спится. Кот ходит, на решето глядит... Всю ночь проворочался старый дед; поутру скотину убрал да опять к печке: русалка спит; кот от решета не отходит. Задумался дед, стал щи из снетков варить, горшок валится, чаду напустил... Вдруг чихнуло... - Кот, это ты? — спрашивает дед. Глянул под решето, а у русалки открытые глаза - светятся. Пошевелила губами: - Что это ты, дед, как чадишь, не люблю я чаду. - А я сейчас, - заторопился дед, окно поднял, а горшок с недоваренными щами вынес за дверь. - Проснулась? А я тебя было за щуку опознал. Половина дня прошла, сидят дед и кот голодные. Русалка говорит: - Дед Семён, я есть хочу. - А я сейчас, вот только, - дед помялся, - хлебец ржаной у меня, больше ничего нет. - Я леденцов хочу. - Сейчас я, сейчас... - Вышел дед на двор и думает: «Продам овцу - куда мне овца? Куплю леденцов...» Сел на лошадь, овцу через шею перекинул, поскакал в село. К вечеру вернулся с леденцами. Русалка схватила в горсть леденцов - да в рот, так всё и съела, а наевшись, заснула... Кот сидел на краю печки, злой, урчал. Приходит к деду внучонок Федька, говорит: - Сплети, дед, мочальный кнут... Отказать нельзя. Принялся дед кнут вить, хоть и не забавно, как раньше бывало. Глаза старые, за всем не углядишь, а Федька на печку да к решету. - Деда, а деда, что это? - кричит Федька и тянет русалку за хвост... Она кричит, руками хватается за кирпичи. - Ах ты озорник! - никогда так не сердился дед Семён; 70 отнял русалку, погладил, а Федьку мочальным кнутом: — Не балуй, не балуй... Басом ревел Федька: — Никогда к тебе не приду... — И не надо. Замкнулся дед, никого в избу не пускал, ходил мрачный. А мрачнее деда — старый рыжий кот... — Ох, недоброе кот задумал, — говорил дед. Кот молчал. А русалка просыпалась, клянчила то леденцов, то янтарную нитку. Или ещё выдумала: — Хочу самоцветных камушков, хочу наряжаться. Нечего делать — продал дед лошадь, принёс из города сундучок камушков и янтарную нитку. — Поиграй, поиграй, золотая, посмейся. Утром солнце на печь глядело, сидела русалка, свесив зелёный плёс с печи, пересыпала камушки из ладони в ладонь, смеялась. Дед улыбался в густые усы, думал: «Век бы на неё просмотрел». А кот ходил по пустому хлеву и мяукал хриплым мя-вом, словно детей хоронил. Потом прокрался в избу. Шерсть дыбом, глаза дикие. Дед лавку мыл; солнце поднималось, уходило из избы... — Дед, дед! — закричала русалка. — Разбери крышу, чтобы солнце весь день на меня светило. 71 Не успел дед повернуться, а кот боком махнул на печь, повалил русалку, искал усатой мордой тонкое горло. Забилась русалка, вывёртывается. Дед на печь, оттащил кота. — Удуши кота, удуши кота, - плачет русалка. — Кота-то удушить? — говорит дед. — Старого!.. — Он меня съест. Скрутил дед тонкую бечёвку, помазал салом, взял кота, пошёл в хлев. Бечёвку через балку перекинул, надел на кота петлю. — Прощай, старичок... Кот молчал, зажмурил глаза. Ключ от хлева дед бросил в колодезь. А русалка долго на этот раз спала: должно быть, с перепугу. Прошла зима. Река разломала лёд, два раза прорывала плотину, насилу успокоилась. Зазеленела на буграх куриная слепота, запахло берёзами, и девушки у реки играли в горелки, пели песни. Дед Семён окно раскрыл; пахучий, звонкий от песен ветер ворвался в низкую избу. Молча соскочила с печки русалка, поднялась на руках. Глядит в окно, не сморгнёт, высоко дышит грудь. — Дед, дед, возьми меня: я к девушкам хочу. — Как же мы пойдём, засмеют они нас. — Я хочу, возьми меня. — Натёрла глаза и заплакала. Дед смекнул. 72 Положил русалку за пазуху, пошёл на выгон, где девушки хоровод водили. — Посмотрите-ка, — закричали девушки, — старый приплёлся!.. Дед было барахтаться... Ничего не помогло — кричат, смеются, за бороду тянут. От песней, от смеха закружилась стариковская голова. А солнышко золотое, ветер степной... И за самое сердце укусила зубами русалка старого деда - впилась... Замотал дед головой да - к речке бегом бежать... А русалка вцепилась зубами ещё раз. Заревел дед и пал с крутого берега в омут. С тех пор по ночам выходит из омута, стоит над водой седая его голова, мучаясь, открывает рот. Да мало что наплести можно про старого деда! 1. Как вы поняли, почему дед Семён выполнял все прихоти русалки? 2. Почему героем сказки автор сделал не юношу, а именно старика? 3. Почему русалка всё-таки погубила деда Семёна? 4. Какие художественные детали уже в начале сказки предвещают недобрый исход? 5. Сравните Русалочку Андерсена и русалку А.Н. Толстого. Что вы заметили? 6. Может ли любовь быть разрушительной? 7. В чём мудрость сказки А.Н. Толстого? 8. Какие особенности языка сказки вы отметили? 9. Созвучно ли с прочитанными сказками Андерсена и Толстого стихотворение М.Ю. Лермонтова «Русалка»? 10. Какую роль играет звукопись в этом стихотворении? 11. Определите особенности ритмического рисунка стихотворения. 73 М.Ю. Лермонтов Русалка Русалка плыла по реке голубой, Озаряема полной луной; И старалась она доплеснуть до луны Серебристую пену волны. 2 И шумя и крутясь колебала река Отражённые в ней облака; И пела русалка - и звук её слов Долетал до крутых берегов. 3 И пела русалка: «На дне у меня Играет мерцание дня; Там рыбок златые гуляют стада; Там хрустальные есть города; 4 И там на подушке из ярких песков Под тенью густых тростников Спит витязь, добыча ревнивой волны, Спит витязь чужой стороны... 5 Расчёсывать кольца шёлковых кудрей Мы любим во мраке ночей, И в чело и в уста мы в полуденный час Целовали красавца не раз; 6 Но к страстным лобзаньям, не знаю зачем, Остается он хладен и нем, Он спит, и, склонившись на перси ко мне, Он не дышит, не шепчет во сне». 7 Так пела русалка над синей рекой, Полна непонятной тоской; И, шумно катясь, колебала река Отражённые в ней облака. 1832 г. Глава 11 - Ты обратила внимание, что у каждой эпохи своё представление о красоте? - спросила Веру тётя Лена. Разговор этот происходил в одном из залов Третьяковской галереи, куда в воскресенье отправились тётя и племянница. - Да, - ответила Вера, - причём это касается и женской, и мужской красоты. Интересно, совсем разные люди на портретах, но в них во всех есть что-то общее... - Ты права. Посмотри, они все прекрасны, потому что в глазах светятся ум, доброта, благородство. - А бывает злая красота? - поинтересовалась Вера. - Да, бывает, но она производит отталкивающее впечатление. А вообще внешняя красота человека - вещь весьма относительная. Каждый человек по-своему красив: у кого-то открытая, приветливая улыбка, или красивая летящая походка, или неправильные черты лица, но при этом - огромные блестящие глаза... Совершенства практически нет. Главное -уметь увидеть ту «изюминку», индивидуальность, красоту, которая есть у каждого. Именно они делают человека неповторимым. ...Тётя Лена с Верой ещё долго ходили по залам Третьяковки, рассматривали портреты, и Вера старалась в каждом изображении найти привлекательные, неповторимые черты. Потом, когда они уже возвращались домой, тётя предложила Вере «продолжить тему» - почитать сказки, где писатели размышляют о красоте. 75 В.В. Вересаев Состязание I 76 Когда состязание было объявлено, никто в городе не сомневался, что выполнить задачу способен только Дважды-Венчанный — на весь мир прославленный художник, гордость города. И только сам он чувствовал в душе некоторый страх: он знал силу молодого Единорога, своего ученика. Глашатаи ходили по городу и привычно зычными голосами возвещали на перекрёстках состоявшееся постановление народного собрания: назначить состязание на картину, изображающую красоту женщины; картина эта, огромных размеров, будет водружена в центральной нише портика на площади Красоты, чтоб каждый проходящий издалека мог видеть картину и неустанно славить творца за данную им миру радость. Ровно через год, в месяц винограда, картины должны быть выставлены на всенародный суд. Чья картина окажется достойною украсить собою лучшую площадь великого города, тот будет награждён щедрее, чем когда-то награждали цари: тройной лавровый венок украсит его голову, и будет победителю имя — Трижды-Венчанный. Так выкликали глашатаи на перекрёстках и рынках города, а Дважды-Венчанный, в дорожной шляпе и с котомкою за плечами, с кизиловою палкою в руке и с золотом в поясе, уже выходил из города. Седая борода его шевелилась под ветром, большие, всегда тоскующие глаза смотрели вверх, в горы, куда поднималась меж виноградников каменистая дорога. Он шёл искать по миру высшую Красоту, запечатлённую Творцом в женском образе. У хижины за плетнём чернокудрый юноша рубил секирою хворост на обрубке граба. Он увидел путника, выпрямился, откинул кудри с загорелого лица и радостно сверкнул зубами и белками глаз. - Учитель, радуйся! — весело приветствовал он путника. - Радуйся, сын мой! — ответствовал Дважды-Венчанный и узнал Единорога, любимого своего ученика. - В далёкий путь идёшь ты, учитель. Шляпа у тебя на голове и котомка за плечами, и сандалии у тебя из тяжёлой буйволовой кожи. Куда идёшь ты? Зайди под мой кров, отец мой, осушим с тобою по кружке доброго вина, чтоб мне пожелать тебе счастливой дороги. И с большою поспешностью ответил Дважды-Венчанный: - Охотно, сын мой! Единорог с размаху всадил блестящую секиру в обрубок и крикнул, ликуя: - Зорька! Скорее сюда! Неси нам лучшего вина, сыру, винограду!.. Великая радость нисходит на дом наш: учитель мой идёт ко мне! Они сели перед хижиною, в тени виноградных лоз, свешивавших над их головами чёрные свои гроздья. С робким благоговением поглядывая на великого, Зорька поставила на стол кувшин с вином, деревянные тарелки с сыром, виноградом и хлебом. И спросил Единорог: - Куда собрался ты, учитель? Дважды-Венчанный поставил кружку и удивлённо поглядел на него. - Разве ты не слышал, о чём третий день кричат глашатаи на площадях и перекрёстках города? - Слышал. - И... думаешь выступить на состязании? - Да, учитель. Знаю, что придётся бороться с тобою, но такая борьба не может быть тебе обидна. Знаю, что трудна будет борьба, но не художник тот, кто бы испугался её. - Я так и думал. Знаю и я, что борьба предстоит трудная и победить тебя будет нелегко. Когда же идёшь ты в путь? - Куда? - Как куда? Искать ту высшую Красоту, которая где-нибудь да должна же быть. Отыскивать её, в кого бы она ни была вложена — в гордую ли царевну, в дикую ли пастушку, в смелую ли рыбачку или в тихую дочь виноградаря. Единорог беззаботно усмехнулся. 77 — Я уж нашёл её. Сердце Дважды-Венчанного забилось медленными, сильными толчками, груди стало мало воздуха, а седая голова задрожала. Он осторожно спросил, не надеясь получить правдивого ответа: — Где же ты нашёл её? — А вот она! И Единорог указал на Зорьку, свою возлюбленную. Взгляд его был прям, и в нём не было лукавства. Дважды-Венчанный в изумлении смотрел на него. — Она? — Ну да! Голова старика перестала дрожать, и сердце забилось ровно. И заговорило в нём чувство учителя. — Сын мой! Твоя возлюбленная мила, я не спорю. Счастлив тот, чью шею обнимают эти стройные золотистые руки, к чьей груди прижимается эта прелестная грудь. Но подумай, та ли эта красота, которая должна повергнуть перед собою мир. — Да, именно та самая. Нет в мире и не может быть красоты выше красоты золотой моей Зорьки, — восторженно сказал Единорог. И взяло на минуту сомнение Дважды-Венчанного: не обманул ли его опытный его глаз, не просмотрел ли он чего в этой девушке, потупленно стоявшей в горячей тени виноградных лоз? Осторожно и испытующе он оглядел её. Обыкновеннейшая девушка, каких везде можно встретить десятки. Широкое лицо, немножко косо прорезанные глаза, немножко редко поставленные зубы. Глаза милые, большие, но и в них ничего особенного... Как слепы влюблённые! В груди учителя забился ликующий смех, но лицо осталось серьёзным. Он встал и, пряча лукавство, сказал: — Может быть, ты и прав. Блажен ты, что так близко нашёл то, что мне предстоит искать так далеко и долго... Радуйся! И ты радуйся, счастливая меж дев! Когда Дважды-Венчанный вышел на дорогу, он вздохнул облегчённо и успокоенно: единственный опасный соперник сам, в любовном своём ослеплении, устранил себя с его пути. Спина старика выпрямилась, и, сокращая путь, он бодро зашагал в гору по белым камням русла высохшего горного ручья. 78 II Дважды-Венчанный переходил из города в город, из деревни в деревню, переплывал с острова на остров. Не зная усталости, искал он деву, в которую природа вложила лучшую свою красоту. Он искал в виноградниках и рыбачьих хижинах, в храмах и на базарах, в виллах знатных господ, в дворцах восточных царей. Славное имя его открывало перед ним все двери, делало его повсюду желанным гостем. Но нигде не находил он той, которую искал. Однажды, в месяц ветров, за морем, он увидел у городских ворот едущую на мулах восточную царевну и остановился и с минуту жадно смотрел на её сверкающую красоту. И подумал в колебании: «Может быть, она?» Но сейчас же преодолел себя, отвернулся и решительно зашагал дальше. — Может быть? Значит, не она... Истинная красота, как светляк, — сказал он себе. — Когда ночью ищешь в лесу светляков, часто бывает: вдруг остановишься — «Стой! Кажется, светляк!» Кажется?.. Не останавливайся, иди дальше. Это белеет в темноте камушек или цветок анемона, это клочок лунного света упал в чаще на увядший листок. Когда ясным своим светом, пронзая темноту, засветится светляк, — тогда не спрашиваешь себя, тогда прямо и уверенно говоришь: это он! Месяц шёл за месяцем. Отшумели на море равноденственные бури, осыпались листья с дубов. Всё ниже стало ходить солнце, всё глубже заглядывать в окна хижин. Туманные тени поползли по волнам остывающего моря. Горы надели на головы белые шапки, ледяной ветер гнал по долинам сухой, шуршащий снег. И опять солнце стало ходить выше. Перед утреннею зарёю выбегал из-за гор небесный Стрелец и целился стрелою в изогнутую спину сверкающего Скорпиона. Больше пригревало теплом. А Дважды-Венчанный странствовал. Был месяц фиалок. Путник расположился на ночлег на песчаном берегу бухты. Отпил из фляги вина, перекусил куском чёрствого ячменного хлеба с овечьим сыром, сделал себе ложе: нагрёб для изголовья возвышение из мор- 79 ского песку, разостлал волосяной свои плащ и склонился на ложе головою. В теле была усталость, в душе — отчаяние. Никогда, никогда, казалось ему, не найдёт он того, чего ищет. Не найдёт, потому что не способен найти. С полуденной стороны, от гор, дул тёплый ветер, и весь он был пропитан запахом фиалок. Там, на горных перевалах, лесные поляны покрыты сплошными коврами фиалок. Сегодня вечером он шёл тропинкою по этим перевалам и любовался всем, что кругом, и вдыхал целомудренные запахи ранней весны. А теперь, когда сумерки одели горы, когда в тёплом ветре издалека нёсся запах фиалок, ему казалось: там всё прекраснее, таинственнее и глубже, чем он сумел увидеть вблизи. А пойдет туда — и опять красота отодвинется, и опять будет хорошо, но не то... Что же это за колдовство в мировой красоте, что она вечно ускользает от человека, вечно недоступна и непостижима и не укладывается целиком ни в какие формы природы? Оглянулся Дважды-Венчанный на всё, что сотворил за свою жизнь, что сделало его славным на весь мир, и припал лицом к изголовью. Противно стало ему и стыдно за неумелые его намеки на то великое и непостигаемое, что носилось перед его тоскующими глазами и чего никогда он не смог воплотить в формы и краски. Так он и заснул, уткнувшись лицом в жёсткий свой плащ. С гор всё дул тёплый ветер, пропитанный запахом фиалок, и вздыхало вдоль берега вечно тоскующее, не знающее спокойствия море. Когда Дважды-Венчанный проснулся, над морем занималась зеленовато-золотистая заря. Горы, кусты, колючая трава на берегу стояли в ровном сумеречном свете, — мягко светящиеся, объединённые; свет обнимался с тенью. Потом запылал над морем огромный, ясный костёр, без дыма и чада, медленно вылетело из него солнце и ударило лучами по земле. И отшатнулся свет от тени, и разъединились они. Ярче стал свет, чернее тень. Дважды-Венчанный взглянул на мрачные, утонувшие в тени горы. Взглянул — и вскочил на ноги быстро, как юноша. С предгорного холма, залитая лучами солнца, спускалась стройная дева в венке из фиалок. И сотряслась душа 80 художника до самых глубин, и сразу, без колебаний, без вопросов, с ликованием воскликнула душа: - Это - она! Дважды-Венчанный упал на колени и в молитвенном восторге простёр руки к светозарной деве. III Настал месяц винограда. Площадь Красоты, как море, шумела народом. В глубине площади возвышались два огромных, одинаковой величины, прямоугольника, завешенных полотном. Возле одного стоял Дважды-Вен-чанный, возле другого — Единорог. Толпа с обожанием смотрела на уверенное, сурово-спокойное лицо Дважды-Вен-чанного и посмеивалась, глядя на бледное под загаром лицо красавца Единорога. Граждане кричали: — Единорог! Беги со своею мазнёю, не срамись. Единорог в ответ встряхивал курчавыми волосами и вызывающе усмехался, сверкая зубами. Старец в пурпуровом плаще и с золотым обручем на голове ударил палочкой из слоновой кости по серебряному колоколу. Все притихли. Старец простёр палочку к картине Дваж-ды-Венчанного. Полотно скользнуло вниз. Высоко над толпою стояла спускающаяся с высоты, озарённая восходящим солнцем дева в венке из фиалок. За нею громоздились тёмно-серые выступы суровых гор, ещё не тронутых солнцем. По толпе пронёсся гул, и вдруг стало на площади тихо, как знойным полднем в горном лесу. Божественно-спокойная, стояла дева и смотрела на толпу большими глазами, ясными, как утреннее небо после ночной грозы. Никто никогда ещё не видал в мире такой красоты. Она слепила взгляд, хотелось прикрыть глаза, как от солнца, только что вышедшего из моря. Но падала рука, не дошедши до глаз, потому что не могли глаза оторваться от созерцания. А когда отрывались и смотрели по сторонам, было с ними, как после взгляда на солнце, только что вышедшее из моря: всё вокруг казалось тёмным и 81 смутным. Тело, какого ещё не обнимала ни одна мужская рука, сквозило сквозь лёгкую ткань. Но не было вожделения. Было только молитвенное склонение и блаженная, нездешняя печаль. Тёмные горы были за девой, и темно стало кругом на площади. Девы и жены пристыженно отвращали лица в сторону, а юноши и мужи глядели на Фиалковенчанную, переносили взгляд на своих возлюбленных и спрашивали себя: что же нравилось им в этих нескладных телах и обыденных лицах, в этих глазах, тусклых, как коптящий ночник? Старый погонщик мулов, с брюзгливым лицом и щетиною на подбородке, искоса оглядывал свою старуху; была она жирная, с отвислым подбородком и огромною грудью, с лицом, красным от кухонного чада. Взглянул он опять на Фиалковенчанную и опять на жену. Больно ущемила тоска по красоте его жёсткое, как подошва, сердце, и страшно стало ему, с кем суждено проводить ему его трудную, серую жизнь. Долго стояли люди в благоговейном молчании, и смотрели, и что-то шептали. И всеобщий вздох священной, великой тоски пронёсся над толпою. Старец в красном плаще стряхнул с себя очарование и встал. Было лицо его строго и торжественно. С усилием, как бы свершая вынужденное кощунство, протянул он палочку ко второй картине. IV Покров упал. Ропот недоумения и негодования прошёл по площади. На скамье, охватив колено руками, подавшись лицом вперёд, сидела и смотрела на толпу - Зорька! Люди не верили глазам и не верили, чтоб до такой наглости мог дойти Единорог. Да, Зорька! Та самая Зорька, что по утрам возвращается с рынка, неся в корзине полдесятка кефалей, пучки чесноку и петрушки; та самая Зорька, что мотыжит за городом свой виноградник и по вечерам доит на дворике коз. Сидит, охватив колено руками, и смотрит на толпу. За нею - полуоблупившаяся стена хижины и косяк двери, над головою - виноградные листья, красные по краям, меж 82 них - тяжелые сизые гроздья, а вокруг нее - горячая, напоенная солнцем тень. И всё. И была она на картине такая же большая, локтей в двадцать, как и божественная дева на соседней картине. — Хоть с гору величиной нарисуй, лучше не станет! — крикнул озорной голос. И все засмеялись. Раздался свист, шип. Кто-то завопил: — Камнями его! И другие подхватили: — Побить камнями! Но вот шум начал понемногу затихать. Кричащие и хохочущие рты сомкнулись, поднятые с камнями руки опустились. И вдруг стало тихо. Так иногда неожиданно налетит с гор ветер, — завоет, завьется, поднимет к небу уличную пыль — и вдруг упадёт, как в землю уйдёт. Люди смотрели на Зорьку, и Зорька смотрела на них. Один юноша в недоумении пожал плечами и сказал другому: — А знаешь, я до сих пор не замечал, что Зорька так прелестна. Ты не находишь? И другой ответил задумчиво: — Странно, но так. Глаз не могу оторвать. Высоко подняв брови, как будто прислушиваясь к чему-то, Зорька смотрела перед собою. Чуть заметная счастливая улыбка замерла на губах, в глазах был стыдливый испуг и блаженное недоумение перед встающим огромным счастьем. Она противилась, упиралась и, однако, вся устремилась вперёд в радостном, неодолимом порыве. И вся светилась изнутри. Как будто кто-то, втайне давно любимый, неожиданно наклонился к ней и тихо-тихо прошептал: — Зорька! Люблю! Люди молчали и смотрели. Они забыли, что это — та самая Зорька, которая носит в корзине тускло поблёскивающую рыбу и серебряные пучки чесноку, не замечали, что лицо её несколько широко, а глаза поставлены немного косо. Казалось, будь она безобразна, как дочь кочевника, с приплюснутым носом и глазами, как щёлки, — само безобразие, освещённое изнутри этим чудесным светом, претворилось бы в красоту небывалую. Как будто солнце взошло высоко над площадью. Радостный, греющий свет лился от картины и озарял всё кругом. 83 Вспомнились каждому лучшие минуты его любви. Тем же светом, что сиял в Зорьке, светилось вдруг преобразившееся лицо его возлюбленной в часы тайных встреч, в часы первых чистых и робких ласк, когда неожиданно выходит на свет и широко распускается глубоко скрытая, вечная, покоряющая красота, заложенная Творцом во всякую без исключения женщину. <...> Вера уже засыпала, когда раздался телефонный звонок. Девочка быстро сняла трубку и услышала голос тёти. — Не спишь, ребёнок? Знаю, что уже поздно, извини. Просто я только что ещё раз перечитала «Состязание» Вересаева, это удивительно! — Тётя, ты прямо читаешь мои мысли. Я тоже всё время думаю об этой сказке. Вересаев ведь написал её давно, а читается на одном дыхании! — Ты знаешь, все книги проходят проверку временем. Бывает, что поэт или писатель очень популярен при жизни, а проходит время — и следующему поколению читателей его творчество уже неинтересно. Может быть, потому что он не сумел написать о том, что одинаково важно для человека, независимо от времени, в которое он живёт. А может быть, есть и другие причины. Мы ещё поговорим об этом, хорошо? Ну пока, спокойной ночи. ИТОГОВЫЕ ВОПРОСЫ К РАЗДЕЛУ 2 1. Какая сказка произвела на вас наибольшее впечатление? Почему? 2. Как вы думаете, почему у писателей разных стран в сказках часто повторяются темы? Назовите такие «вечные» темы. 3. Почему большая часть сказок имеет счастливый конец? 4. Существуют ли специально взрослые и детские сказки? Аргументируйте свой ответ. 5. Прокомментируйте эпиграф к разделу 2. 6. Подумайте, почему для сказки писатели чаще выбирают эпическую форму, реже - драматическую или лиро-эпическую. 84 ПОДВЕДЁМ ИТОГИ Литературные сказки — преимущественно эпические прозаические художественные произведения волшебного, бытового или другого характера с установкой на вымысел. От других видов художественного эпоса литературная сказка отличается тем, что писатель-сказочник сочиняет её, а читатели воспринимают прежде всего как поэтический вымысел, игру фантазии. И характер фантастического, и его истоки значительно различаются в сказках разных авторов (сравните, например, сказки Гофмана «Щелкунчик и Мышиный король», Андерсена «Русалочка», Н.Д. Телешова «Белая цапля»). Однако любая литературная сказка связана с действительностью. Характеры героев, их чувства, поступки — вот жизненная правда любой литературной сказки. И мысли, которые волнуют писателей-сказочников, тоже реальные. Они размышляют о преданности и предательстве, доброте и злой зависти, красоте и уродстве, любви и ненависти... (Вспомните прочитанные сказки и приведите необходимые примеры.) «Пряча» за увлекательным, выдуманным сюжетом такие серьёзные темы, писатели, конечно, рассчитывают на состоявшегося, вдумчивого читателя, которого по праву можно назвать взрослым. Читателя, которого интересуют не только фантастические события, поступки сказочных героев, но и отношение автора к героям, его оценка происходящего. (Приведите примеры сказок, где авторы сочувствуют своим героям, сострадают им, жалеют их, осуждают, высмеивают...) В отличие от фольклорной литературная сказка, начиная с XVIII века, живёт в драматических жанрах. Вы можете прочитать пьесы-сказки Е. Шварца («Дракон», «Обыкновенное чудо»), А.Н. Островского ( «Снегурочка»). Темы сочинений 1. Что такое «сказка для взрослых»? (Раскройте тему на примере любой литературной сказки.) 2. Нравственные уроки сказки... (по выбору). 3. Почему писатели разных эпох обращаются к жанру сказки? 4. Моё новое прочтение «детской» сказки... 5. Сказка — воспитатель взрослых и детей. 85 Раздел 3 «ТО ВРЕМЕНА, ТО ДЕЯНИЯ...» Честные господа, храни вас Бог! Коль вы речам пристойным внять не прочь, О доблестных делах мы вам споём. Из старофранцузской героической поэмы «Коронование Людовика», XII век Глава 12 Опускались сумерки. Тётя Лена разожгла камин, а Вера стояла у окна и смотрела в маленькое круглое озерцо, появившееся от дыхания на морозном стекле. Девочка вдруг подумала, что видит свою Родину такой же, какой её видели люди и пятьсот, и семьсот лет назад. Ей вдруг представились богатыри, скачущие на лошадях. От лошадей валит пар, слышится звон мечей, свист летящих стрел... - Знаешь, тётя, - вдруг тихо сказала Вера, - я люблю свою Родину. Я это чувствую, но объяснить не могу, понимаешь? — Конечно, дорогая, — ответила тётя, — мне кажется, я понимаю, что ты чувствуешь. Человек любит то место, где он родился. Слово «Родина» вбирает в себя очень много: это и твои родные места, твоя семья, предки, традиции и обычаи, уклад жизни, это природа и люди, это история, культура и часть её - язык, на котором ты говоришь, на котором соз- 87 даны сказки, легенды, написаны книги. Твоей Родине очень нужна твоя любовь, как и твоим родителям. И человеку очень нужна любовь Родины к нему. Мы с тобой родились и живём в России, где веками живут разные народы, у неё своя неповторимая история. - Я знаю, - перебила Вера. - История дошла до нас через летописи и литературу. - Не только. Ещё через фольклор — сказки, былины, эпос. Людей во все времена интересовало, что было раньше, до них. - Но ведь в сказках почти всё выдумка! - удивилась Вера. - Если бы в сказках и былинах всё было вымыслом, они не переходили бы из поколения в поколение. Представь себе время, когда не было ни книг, ни кино, ни телевидения, ни радио. Вечерами или в праздники люди собирались вокруг сказителей и слушали, например, былины — истории о сильных и великодушных богатырях, об их победах над коварным врагом, о величии и счастье служения своей Родине. В былинах, как в зеркале, отражались русские традиции, уклад жизни, отношение народа к богатырям и князьям, его представления о нравственных ценностях. Известно, что часто русские князья, отправляясь в боевые походы, брали с собой сказителей, чтобы они накануне боя пели былины о былых героических днях и вдохновляли ратников, укрепляли их веру в победу. Сказители, исполняя одну и ту же былину по памяти, всякий раз импровизировали в зависимости от слушателей и времени рассказа, и любимые народом герои-богатыри совершали всё новые и новые подвиги, их жизнь часто растягивалась на века. Былины нельзя рассматривать как исторический памятник, но в них - что очень важно! - отразился характер народа, его опосредованная память о своей истории, представление о нормах героического поведения. 88 БЫЛИНЫ Вольга и Микула Селянинович Когда воссияло солнце красное На тое ли на небушко на ясное, Тогда зарождался молодой Вольга, Молодой Вольга Святославович. Как стал тут 13 ольга растеть-матереть, Похотелося Вольге много мудрости: Щукой-рыбою ходить ему в глубо ких морях, Птицей-соколом летать ему под оболока, Серым волком рыскать да по чистыим полям. Уходили все рыбы во синии моря, Улетали все птицы за оболока, Ускакали все звери во тёмныи леса. Как стал тут Вольга растеть-матереть, Собирал себе дружинушку хоробрую: Тридцать молодцов да без единого, А сам-то был Вольга во тридцатыих. Собирал себе жеребчиков тёмно-кариих, Тёмно-кариих жеребчиков нелегченыих. Вот посели на добрых коней, поехали, Поехали к городам да за получкою1. Повыехали в раздольице чист о поле, Услыхали во чистом поле оратая2, Как орёт в поле оратай, посвистывает, Сошка у оратая поскрипливает, Омешики3 по камешкам почиркивают, Ехали-то день ведь с утра до вечера, Не могли до оратая доехати. Они ехали да ведь и другой день, Другой день ведь с утра до вечера, Не могли до оратая доехати. Как орёт в поле оратай, посвистывает, 1 За получкою - здесь: за добычей. 2 Орс1тай - пахарь, орать - пахать. 3 Омешик — сошник, заостренный конец сохи. 89 Сошка у оратая поскрипливает, А омешики по камешкам почиркивают. Тут ехали они третий д^нь, А третий день ещё до пабедья1. А наехали в чистом поле оратая. Как орёт в поле оратай, посвистывает, А бороздочки он да помётывает, А пенья-коренья вывёртывает, А большие-то каменья в борозду валит. У оратая кобыла солова я2, Гужики у неё да шелковые, Сошка у оратая кленовая, Омешки на сошке булатные, Присошичек у сошки серебряный, А рогачик-то у сошки красна золота. А у оратая кудри качаются, Что не скачен ли жемчуг рассыпаются. У оратая глаза да ясна сокола, А брови у него да черна соболя. У оратая сапожки зелен сафьян: Вот шилом пяты, носы востры, Вот под пяту-пяту воробей пролетит, Около носа хоть яйцо прокати. У оратая шляпа пуховая, А кафтанчик у него черна бархата. Говорит-то Вольга таковы слова: — Божья помочь тебе, ората!!-оратаюшко! Орать, да пахать, да крестьяновати, А бороздки тебе да пометывати, А пенья-коренья вывёртывати, А большие-то каменья в борозду валить! — Говорит оратай таковы слова: — Поди-ка ты, Вольга Святославович! Мне-ка надобно Божья помочь крестьяно^ати. А куда ты, Вольга, едешь, куда путь держишь? Тут проговорил Вольга Святославович: — Как пожаловал меня да родной дядушка: Родной дядушка да крёстный батюшка, 90 1 Пабедье - время, близкое к полудню. 2 Соловая — желтоватая, со светлым хвостом и светлой гривой. Ласковый Владимир стольно-киевский, Тремя ли городами со крестьянами: Первым городом Курцовцем, Другим городом Ореховцем, Третьим городом Крестьяновцем. Теперь еду к городам да за получкою. Тут проговорил оратай-оратаюшко: — Ай же ты, Вольга Святославович! Там живут-то мужички да все разбойнички, Они подрубят-то сляги1 калиновы Да потопят тебя в реке да во Смородине! Я недавно там был в городе, третьёго дни, Закупил я соли цело три меха, Каждый мех-то был ведь по сту пуд, А сам я сидел-то сорок пуд, А тут стали мужички с меня грошей просить. Я им стал-то им грошей делить, А грошей-то стало мало ставиться, Мужичков-то ведь больше ставится. Потом стал-то я их ведь отталкивать, Стал отталкивать да кулаком грозить. Положил тут их я ведь до тысячи: Который стоя стоит, тот сидя сидит, Который сидя сидит, тот лёжа лежит. — Тут проговорил ведь Вольга Святославович: - Ай же ты, оратай-оратаюшко! Ты поедем-ко со мной во товарищах! А тут ли оратай-оратаюшко Гужики шелковые повыстегнул, Кобылу из сошки повывернул. Они сели на добрых коней, поехали. Как хвост-то у ней расстилается, А грива-то у неё да завивается. У оратая кобыла ступью пошла2, А Вольгин конь да в,едь поскакивает. У оратая кобыла грудью пошла3, А Вольгин конь да оставается. 1 Сляги - жердь, тонкое бревно. 2 Ступью пошла — пола тихим шагом. 3 Грудью пошла — тихой рысью. 91 Говорит оратай таковы слова: - Я оставил сошку во бороздочке Не для-ради прохожего-проезжего: Маломощный-то наедет — взять нечего, А богатый-то наедет — не позарится, — А для-ради мужичка да деревенщины. Как бы сошку из земельки повыдернути, Из омешиков бы земельку повытряхнути Да бросить сошку за ракитов куст. Тут ведь Вольга Святославович Посылает он дружинушку хоробрую, Пять молодцов да ведь могучиих, Как бы сошку из земли да повыдернули, Из омешиков земельку повытряхнули, Бросили бы сошку за ракитов куст. Приезжает дружинушка хоробрая, Пять молодцов да ведь могучиих, Ко той ли ко сошке кленовенькой. Они сошку за обжи1 вокруг вертят, А не могут сошки из земли поднять, Из омешиков земельки повытряхнуть, Бросить сошки за ракитов куст. Тут молодой Вольга Святославович Посылает от дружинушку хоробрую Целыим он ведь десяточком. Они сошку за обжи вокруг вертят, А не могут сошки из земли выдернуть, Из омешиков земельки повытряхнуть, Бросить сошки за ракитов куст. И тут ведь Вольга Святославович Посылает всю свою дружинушку хоробрую, Чтобы сошку из земли повыдернули, Из омешиков земельку повытряхнули, Бросили бы сошку за ракитов куст. Они сошку за обжи вокруг вертят, А не могут сошки из земли повыдернуть, Из омешиков земельки повытряхнуть, Бросить сошки за ракитов куст. Тут оратай-оратаюшко 92 1 Обжи — оглобли у сохи. На своей ли кобыле соловенькой Приехал ко сошке кленовенькой. Он брал-то ведь сошку одной рукой, Сошку из земли он повыдернул, Из омешиков земельку повытряхнул, Бросил сошку зс1 ракитов куст. А тут сели на добрых коней, поехали. Как хвост-то у ней расстилается, А грива-то у ней да завивается. У оратая кобыла ступью пошла, А Вольгин конь да ведь поскакивает. У оратая кобыла грудью пошла, А Вольгин конь да оставается. Тут Вольга стал да он покрикивать, Колпаком он стал да ведь помахивать: — Ты постой-ко ведь, оратай-оратаюшко! Как бы этая кобыла коньком бы была, За этую кобылу пятьсот бы дали. - Тут проговорил оратай-оратаюшко: — Ай же глупый ты, Вольга Святославович! Я купил эту кобылу жеребёночком, Жеребёночком да из-под матушки, Заплатил за кобылу пятьсот рублей. Как бы этая кобыла коньком бы была, За эту кобылу цены не было бы. Тут проговорит Вольга Святославович: — Ай же ты, оратай-оратаюшко! Как-то тебя да именем зовут, Нарекают тебя да по отечеству? — Тут проговорил оратай-оратаюшко: — Ай же ты, Вольга Святославович! Я как ржи-то напашу да во скирды сложу, Я во скирды сложу да домой выволочу, Домой выволочу да дома вымолочу, А я пива наварю да мужичков напою, И тут станут мужички меня похваливати: «Молодой Микула Селянинович!»... (Из сборника А.Ф. Гильфердинга «Онежские былины», т. 2. Записана от Ивана Аникиевича Касьянова, крестьянина села Космозера.) 93 и 1. Вспомните, каких героев былин вы знаете. 2. Проследите, как описываются в былине Вольга Святославович и Микула Селянинович. Какую особенность в описании внешности Микулы вы заметили? 3. Проследите, как через действия и поступки изображается Микула. 4. Почему Вольга приглашает Микулу поехать с ним «во товарищах»? 5. Как вы поняли смысл эпизодов, в которых описывается, как ратники Вольги не могут догнать пашущего Микулу и вся дружина не может выдернуть сошку из земли? 6. Какие особенности построения былины, её языка вы заметили? 7. Чем былина похожа на фольклорную сказку? Вера не расставалась со сборником былин целый день. Тётя Лена предложила ей на выбор стихотворные переложения для детей, написанные современным языком, и оригинальные былины, в которых сохранены язык сказителя, особенности его речи, произношения. Последние читать было труднее, но Вере они понравились больше. 94 — Тётя, а почему былины с очень похожими сюжетами всё-таки отличаются друг от друга? — Ну во-первых, ты знаешь, что герои народных сказаний бывают разные, но учёные выделяют два основных цикла былин: киевский, с героями Ильёй Муромцем, Добрыней Никитичем, Алёшей Поповичем, Святогором и др., и новгородский, с героями Садко, Василием Буслаевичем и др. Былины киевского цикла повествуют в основном о ратных подвигах, в былинах же новгородского цикла, поскольку Новгород был торговым центром, один из главных героев — Садко, купец, а не богатыри-воители. Во-вторых, ты права, существуют былины с похожими сюжетами. Не забывай, что былины никогда специально не писались, они рассказывались или пелись под гусли и существовали в памяти народных сказителей, передавались устно из поколения в поколение. Естественно, что-то забывалось или, наоборот, обрастало новыми подробностями. Кроме того, каждый сказитель старался, чтобы его повествование перекликалось с текущими событиями, и в то же время он отталкивался от сложившейся веками былинной традиции, сюжета, образов, поэтической системы. — Тётя, а как же получилось, что сейчас мы читаем былины в книгах? — О, это история огромного самоотверженного труда учёных, имена которых мы не должны забывать, потому что они сохранили для нас часть нашей культуры, наши духовные корни. Образованные люди в XIX веке стали понимать, что можно навсегда потерять устные народные памятники. Ведь былины, например, активно формировались с IX по XVI век, а до нас дошли благодаря тому, что сказители сохраняли их в памяти и передавали из поколения в поколение. К XIX веку исполняющих и помнящих былины становилось всё меньше, поэтому, чтобы сохранить устную народную поэзию, нужно было обязательно начать её собирать и записывать. Очень много для сохранения произведений устного народного творчества сделало «Русское географическое общество». Его учёные собрали огромный архив: записи песен, плачей, пословиц, былин, систематизировали эти материалы, издавали сборники. Выдающиеся учёные-энтузиасты объезжали деревни в поисках сказителей и записывали за ними фольклор. Это, например, П.Н. Рыбников и П.В. Киреевский. 95 В 1861-1867 годах выходили сборники былин «Песни, собранные Петром Николаевичем Рыбниковым» в 4-х томах. Очень интересен сборник «Онежские былины, записанные летом 1871 года». Он составлен А.Ф. Гильфердингом. Учёные записывали былины у разных сказителей, нередко одну и ту же былину в нескольких вариантах, так как каждый сказитель исполнял одну и ту же былину по-своему. Важно то, что учёные бережно отнеслись к этому наследию, и поэтому былины дошли до нас в первозданном виде, с серьёзной научной классификацией записи. В 30-40-е годы XIX века у писателей и учёных появился интерес к народному творчеству. А.С. Пушкин и В.А. Жуковский даже соревновались, кто лучше напишет сказку на народный сюжет. — Ой, я помню! — обрадовалась Вера. — Мы читали про это в четвёртом классе в книжке «В океане света». — Ну вот видишь, — улыбнулась тётя Лена и продолжала: — Много сделал для сохранения фольклора П.И. Якушкин, который одним из первых стал в буквальном смысле «ходить в народ» и записывать сказания. Собирались и записывались не только русские былины и другие произведения фольклора, но и устно-поэтические произведения почти всех народов Средней Азии, Сибири, Поволжья, Прибалтики и др. Свой вклад в это благородное дело внесли многие политические ссыльные: Э.К. Пикарский, И.А. Худяков, С.В. Ястремский (записи якутского, алтайского эпосов и др.). Записывали фольклор и эпос такие крупные ученые, как Ч.Ч. Валиханов, академик В.В. Радлов. — Тётя Лена, а в ХХ веке собирали фольклор? — спросила Вера. — Да, особенно в 20—30-е годы. Студенты университетов вместе со своими профессорами во время каникул отправлялись в фольклорные экспедиции по русским деревням средней полосы России, в Сибирь, в Среднюю Азию, на Тянь-Шань, Урал, в Поволжье. Я знаю, что студенты-филологи ездят в фольклорные экспедиции и сейчас... После разговора с тётей Вера уже с каким-то новым чувством бережно листала сборник былин, читала названия. 96 пп Илья Муромец и Соловей-разбойник Из того ли то из города из Муромля, Из того села да с Карачарова Выезжал удаленький дородный добрый молодец. Он стоял заутрену во Муромле, А й к обеденке поспеть хотел он в стольный Киев-град. Да й подъехал он ко славному ко городу к Чернигову. У того ли города Чернигова Нагнано-то силушки черным-черно, А й черным-черно, как черна ворона. Так пехотою никто тут не прохаживат1, На добром коне никто тут не проезживат, Птица чёрный ворон не пролётыват, Серый зверь да не прорыскиват. А подъехал как ко силушке великоей, Он как стал-то эту силушку великую, Стал конём топтать да стал копьём колоть, А й побил он эту силу всю великую. Он подъехал-то под славный под Чернигов-град, Выходили мужички да тут черниговски И отворяли-то ворота во Чернигов-град, А й зовут его в Чернигов воеводою. Говорит-то им Илья да таковы слова: — А й же мужички да вы черниговски! Я не йду к вам во Чернигов воеводою. Укажите мне дорожку прямоезжую, Прямоезжую да в стольный Киев-град. Говорили, мужички ему черниговски: - Ты, удаленький дородный добрый молодец, А й ты, славный богатырь да святорусский! Прямоезжая дорожка заколодела2, 1 Пехотою прохаживат — т.е. проходить пешком. 2 Заколодела — завалена павшими деревьями. 97 Заколодела дорожка, замуравела1. А й по той ли по дорожке прямоезжею Да й пехотою никто да не прохаживал, На добром коне никто да не проезживал. Как у той ли то у Грязи-то у Черноей, Да у той ли у берёзы у покляпыя2, Да у той ли речки у Смородины, У того к]эеста у Леванидова Сидит Соловей-разбойник во сыро м дубу, Сидит Соловей-разбойник Одихмантьев сын, А то свищет Соловей да по-соловьему, Он кричит, злодей-разбойник, п о-звериному. И от его ли то от посвиста соловьего, И от его ли то от покр>ика звериного Те все травушки-муравы уплетаются, Все лазоревы цветочки осыпаются, Тёмны лесушки к земле все приклоняются, — А что есть людей — то все мертвы лежат. Прямоезжею дороженькой — пятьсот есть верст, А й окольноей дорожкой — цела тысяча. Он спустил добра коня да й богатырского, Он поехал-то дорожкой прямоезжею. Его добрый конь да богатырский С горы на гору стал перескакивать, С холма на холму стал перемахивать, Мелки реченьки, озерка промеж ног пускал. Подъезжает он ко речке ко Смородинке, Да ко тоей он ко Грязи он ко Чёрноей, Да к,о тою ко березе ко покляпыя, К тому славному кресту ко Леванидову. Засвистал-то Соловей да по-соловьему. Закричал злодей-разбойник по-звериному -Так все травушки-муравы уплеталися, Да й лазоревы цветочки осыпалися, Тёмны лесушки к земле все приклонилися. Его добрый конь да богатырский А он на корни да спотыкается -А й как старый-от казак да Илья Муромец 98 1 Заму]эавела - заросла травой. 2 Покляпыя — поникшая, пригнутая. Берёт плёточку шелковую в белу руку, А он бил коня да по крутым ребрам, Говорил-то он, Илья, таковы слова: — Ах ты, волчья сыть да й травяной мешок! Али ты идти не хошь, али нести не можь? Что ты на корни, собака, спотыкаешься? Не слыхал ли посвисту соловьего, Не слыхал ли покрика звериного, Не видал ли ты ударов богатырскиих? — А й тут старыя казак да Илья Муромец Да берёт-то он свой тугой лук разрывчатый1, Во свои берёт во белы он во ручушки, Он тетивочку шелковеньку натягивал, А он стрелочку каленую накладывал, Он стрелил в того-то Соловья-разбойника, Ему выбил право око со косицею2, Он спустил-то Соловья да на сыру землю, Пристегнул его ко правому ко стремечку булатному, Он повёз его по славну по чисту полю, Мимо гнёздушка повёз да Соловьиного. Во том гнёздышке да Соловьиноем А случилось быть да и три дочери, А й три дочери его любимыих. Больша дочка — эта смотрит во окошечко косявчато, Говорит она да таковы слова: , — Едет-то наш батюшка чистым полем, А сидит-то на добром коне, И везёт он мужичища-деревенщину Да у правого у стремени прикована. Поглядела как друга дочь любимая, Говорила-то она да таковы слова: , — Едет-то наш батюшка раздольицем чистым полем, Да й везёт он мужичища-деревенщину Да й ко правому ко стремени прикована. 1 Лук разрывчатый — тугой лук, издававший при стрельбе резкий звук. 2 Косица - висок и надбровье. 99 100 Поглядела его меньша дочь любимая, Говорила-то она да таковы слова: — Едет мужичище-деревенщина, Да й сидит мужик он на добром коне, Да й везёт-то наша батюшка у стремени, У булатного у стремени прикована — Ему выбито-то право око со косицею. — Говорила-то й она да таковы слова: — А й же мужевья наши любимые! Вы берите-тко рогатины звериные Да бегите-тко в раздольице чисто поле, Да вы бейте мужичище-деревенщину! Эти мужевья да их любимые, Зятевья-то есть да Соловьиные, Похватали как рогатины зверин ые Да й бежали-то они да во чисто поле Ко тому ли к мужичище-деревенщине Да хотят убить-то мужичища-деревенщину. Говорит им Соловей-разбойник Одихмантьев сын: — А й же зятевья мои любимые! Побросайте-тко рогатины звериные, Вы зовите мужика да деревенщину, В своё гнёздышк,о зовите Солов ьиное, Да кормите его ествушкой сахар, ною, Да вы пойте его питьецом медвяныим, Да й дарите ему дары драгоценные! - Эти зятевья да Соловьиные Побросали-то рогатины звериные, А й зовут мужика да й деревенщину Во то гнёздышко да Соловьиное. Да и мужик-то деревенщина н^ слушатся, А он едет-то по славному чисту полю Прямоезжею дорожкой в стольный Киев-град. Он приехал-то во славный стольный Киев-град А ко славному ко князю на широкий двор. А й Владимир-князь он вышёл со Божьей церкви, Он пришёл в палату белокаменну, Во столовую свою во горенку, Они сели есть да пить да хлеба кушати, Хлеба кушати да пообедати. А й тут старыя казак да Илья Муромец Становил коня да посередь двора, Сам идёт он во палаты белокаменны. Проходил он во столовую во горенку, На пяту1 он дверь-то поразмахивал, Крест-от клал он по-писаному, Вёл поклоны по-ученому, На все на три, на четыре на сторонки низко кланялся, Самому князю Влад,имиру в особ,ину, Ещё всем его князьям он подколенныим2. Тут Владимир-князь стал молодца выспрашивать: — Ты скажи-тко, ты откулешний, дородный , добрый молодец, Тебя как-то, молодца, да именем зовут, Величают, удалого, по отечеству? — Говорил-то старыя казак да Илья Муромец: — Есть я с славного из города из Муромля, Из того села да Карачарова, Есть я старыя казак да Илья Муромец, Илья Муромец да сын Иванович. Говорит ему Владимир таковы слова: - А й же старыя казак да Илья Муромец! Да й давно ли ты повыехал из Муромля И которою дороженькой ты ехал в стольный Киев-град? -Говорил Илья он таковы слова: — А й ты, славныя Владимир стольно-киевский! Я стоял заутрену Христосскую во Муромле, А й к обеденке поспеть хотел я в стольный Киев-град. То моя дорожка призамешкалась. А я ехал-то дорожкой прямоезжею, Прямоезжею дороженькой я ехал мимо-то Чернигов-град, Ехал мимо эту Грязь да мимо Чёрную, Мимо славну реченьку Смородину, 1 Пята — нижний угол двери у стены, где находился шип, вставленный в гнездо. 2 Князья подколенные — т.е. младшие. Колено — род, племя. 101 Мимо славную берёзу ту покляпую, Мимо славный ехал Леванидов крест. — Говорил ему Владимир таковы слова: — А й же мужичище-деревенщина, Во глазах, мужик, да подлыгаешься1, Во глазах, мужик, да насмехаешься! Как у славного у города Чёрнигова Нагнано тут силы много множество — То пехотою никто да не прохаживал И на добром коне никто да не проезживал, Туда серый зверь да не прорыскивал, Птицы чёрный ворон не пролётывал. А у той ли то у Грязи-то у Чёрноей, Да у славноей у речки у Смородины, А у той ли у берёзы у покляпыя, У того креста у Леванидова Соловей сидит разбойник Одихмантьев сын. То как свищет Соловей да по-соловьему. Как кричит злодей-разбойник по-звериному То все травушки-муравы уплетаются, А лазоревы цветочки прочь осыпаются, Тёмны лесушки к земле всё приклоняются, А что есть людей — те всё мертво лежат. — Говорил ему Илья да таковы слова: — Ты, Владимир-князь да стольно-киевский! Соловей-разбойник на твоём дворе, Ему выбито ведь право око со косицею, И он ко стремени булатному прикованный. То Владимир-князь-от стольно-киевский Он скорешенько вставал да на резвы ножки, Кунью шубоньку накинул на одно плечко, То он шапочку соболью на одно ушко, Он выходит-то нс1 свой-то на широкий двор Посмотреть на Соловья-разбойника. Говорил-то ведь Владимир-князь да таковы слова: — Засвищи-тко, Соловей, ты по-соловьему, Закричи-тко, ты, собака, по-звериному. -Говорил-то Соловей ему разбойник Одихмантьев сын: 102 Подлыгаешься — лжёшь, нагло врёшь. — Не у вас-то я сегодня, князь, обедаю, А не вас-то я хочу да и послушати, Я обедал-то у старого казака Ильи Муромца, Да его хочу-то я послушати. — Говорил-то так Владимир-князь да стольно-киевский: — А й же старыя казак ты, Илья Муромец! Прикажи-тко засвистать ты Соловью да й по-соловьему, Прикажи-тко закричать да по-звериному. — Говорил Илья да таковы слова: — А й же Соловей-разбойник Одих мантьев сын! Засвищи-тко ты во полсвиста соловьего, Закричи-тко ты во полкрика звериного. — Говорил-то ему Соловей-разбойник Одихмантьев сын: — А й же старыя казак ты Р1лья Муромец! Мои раночки кровавы запечатались, Да не ходят-то мои уста сахарные, Не могу я засвистать да и по-соловьему, Закричать-то не могу я по-звериному. А й вели-тко князю ты Владимиру Налить чару мне да зелена вина. Я повыпью-то как чару зелена вина — Мои раночки кровавы поразойдутся, Да й уста мои сахарны порасходятся, Да тогда я засвищу да по-соловьему, Да тогда я закричу да по-звериному. — Говорил Илья тут князю он Владимиру: — Ты, Владимир-князь да стольно-киевский! Ты поди в свою столовую во горенку, Наливай-ко чару зелена вина. Ты не в малую стопу — да полтора ведра, Подноси-тко к Соловью к разбойнику. То Владимир-князь да стольно-киевский Он скоренько шёл в столову свою горенку, Наливал он чару зелена вина, Да не малу он стопу — да полтора ведра, Разводил медами он стоялыми, Приносил-то он ко Соловью-разбойнику. 103 Соловей-разбойник Одихмантьев сын Принял чарочку от князя он одной ручкой, Выпил чарочку ту Соловей одним духом. Засвистал как Соловей тут по-соловьему, Закричал разбойник по-звериному — Маковки на теремах покривились, А околенки во теремах рассыпались. От него, от посвиста соловьего. А что есть-то людушек — так все мертвы лежат. А Владимир-князь-от стольно-киевский Куньей шубонькой он укрывается. А й тут старой-от казак да Илья Муромец, Он скорёшенько садился на добра коня, А й он вёз-то Соловья да во чисто поле, Й он срубил ему да буйну голову. Говорил Илья да таковы слова: — Тебе полно-тко свистать да по-соловьему, Тебе полно-тко кричать да по-звериному, Тебе полно-тко слезить да отцов-матерей, Тебе полно-тко вдовить да жён молодыих, Тебе полно-тко спущать-то сиротать да малых детушек! А тут Соловью ему й славу поют, А й славу поют ему век по веку! (Из сборника А.Ф. Гильфердинга «Онежские былины», т. 2. Записана от знаменитого северного сказителя Трофима Григорьевича Рябинина, крестьянина деревни Середки на Онежском озере.) 1. Определите, как строится былина. Найдите зачин, развитие действия, концовку. С какой целью в былинах используются повторы? и 104 (П) 2. Вспомните, какие былины и сказки о богатырях вы читали в начальной школе. Кто был их главным героем? Что вы помните об Илье Муромце? 3. Какие черты быта, жизненного уклада наших предков отразились в былине? Из каких деталей это следует? 4. Каким вам представляется Илья Муромец? 5. Перечитайте сцену разговора князя Владимира с Ильёй Муромцем. Что можно сказать об их отношении друг к другу? 6. Как вы думаете, почему Соловей-разбойник отказывается свистеть по приказу князя Владимира, а приказ Ильи Муромца выполняет? 7. Подумайте, почему в былине несколько раз повторяется описание того, как свистит Соловей-разбойник? Какую особенность этого описания вы заметили (повторяется ли это описание дословно или меняется)? Для чего используются сказителем эти повторы? 8. Как вы представляете себе Соловья-разбойника? Попробуйте предположить, как мог появиться этот образ в былинах. 9. Объясните, почему Соловей-разбойник приказывает зятьям не биться с Ильёй, а пригласить в дом и приветить? О какой традиции на Руси говорит эта сцена? (С) 10. С какой целью в былинах используются гипербола (преувеличение) и приём контраста? Аргументируйте свой ответ. 11. Сравните поэтический язык сказки и былины. Что общего и в чём различие? Почему былину труднее читать, чем сказку? 12. Сравните былинных героев с героями фольклорных и литературных сказок. Что важнее для сказителя былин: поступок героя или его внутренний мир? (П) 13. Сделайте общий вывод, что объединяет и отличает былину и сказку. Творческие работы 1. Придумайте сюжет современной былины. Выберите героя и событие. 2. Попробуйте сочинить былину на современном вам материале. 105 Глава 13 106 Вера открыла глаза и увидела, что вся комната залита солнечным светом, ярким и холодным, какой бывает только зимой. В дверях уже стояла тётя. — Подъём, соня, идём кататься на лыжах. ...Лыжи почти летели, снег искрился, и Веру охватило ощущение лёгкости и счастья. «Какая красота! — думала она, глядя по сторонам. — Прямо как у Пушкина: Под голубыми небесами Великолепными коврами...» Строчки Пушкина вернули Веру к мыслям о прочитанных былинах. Когда на заснеженной маленькой поляне они с тётей сделали остановку, у Веры уже были готовы новые вопросы. — Тётя, а богатыри, наверное, есть и у других народов? — Конечно. Так как практически всем народам приходилось защищать свою землю, они складывали сказания о своих первопредках, о богатырях — защитниках своей земли, о поисках этими богатырями себе невесты. Такие сказания называются героическим эпосом. Например, у народов Кавказа это нарты — цикл о полусказочных богатырях, у башкир — эпос «Урал-батыр», «Акбузат». Киргизский эпос «Манас» — один из удивительнейших в мире, ему уже тысяча лет! Он вобрал в себя предания, мифы, сказания, нравственные и моральные правила общежития, память народа о тысячелетней жизни и истории киргизов в борьбе с многочисленными врагами. Якутские олонхо «Куллун куллустуур» сохранили древние представления людей о мироздании, о трёх слоях обитания: верхнем, среднем и нижнем, — в которых действуют богатыри и их противники. Ты уже запомнила, конечно, что эпос складывался постепенно, на протяжении нескольких веков. Сказители у разных народов назывались по-разному (бахши, шаир, олонхосут и др.), они везде и всегда были очень уважаемыми людьми. Их приглашали на празднества и застолья, они участвовали в военных походах. Часто повествование о богатырях велось под аккомпанемент музыкальных инструментов. У славян это были гусли, у среднеазиатских народов — дутар — двухструнный инструмент, гиджак — смычковый инструмент; у молдаван — скрипка, а якуты в качестве музыкального сопровождения использовали особое гортанное пение, изображающее пение птиц, звуки зверей, чудовищ. У якутов и других народов Севера часто исполнение сопровождалось элементами шаманства и имело мистический характер. Эпос обязательно исполнялся сказителями перед людьми, собравшимися послушать его. Это исполнение представляло собой и декламацию, и инсценировку, имело музыкальное обрамление. Однако при всех различиях героический эпос разных народов объединяло главное: житейская мудрость и народное знание, гордость за своё прошлое, идеал героического поведения... Вот почему эпос — это очень важная составная часть культуры народа. (С) 1. Что такое героический эпос? Приведите примеры произведений, которые можно отнести к героическому эпосу. (С) 2. Продолжите предложение: «Эпос как род литературы - это..., а героический эпос - это ...». 107 Урал-батыр Башкирский народный эпос (фрагмент) 108 Янбирде велел сыновьям идти вслед за лебедями и найти то место, где течёт живой родник. А если в дороге встретится Смерть, срубить ей голову и принести ему. Долго ехали на своих львах Шульген и Урал. Однажды под огромным деревом увидели седобородого старца. И сказал он им: «Налево пойдёте — страну счастья падишаха Сам]эау увидите, направо пойдёте - страну горя падишаха Катилы увидите». Братья бросили жребий. Идти направо выпало Шульге-ну, но он, уговор нарушив, пошёл налево. Урал не стал спорить со старшим братом и пошёл направо - в страну горя. Много гор он перевалил, много рек переплыл и однажды в лесу увидел сгорбленную старуху. Она рассказала, плача, о страшных делах Катилы и умоляла Урала не ездить в эту страну. Но Урал так сказал: У р а л Много я бурных рек переплыл, Много хребтов перевалил, Я людям зла не несу с собой, Хочу я со Смертью вступить в бой. И Смерть, которая прячется здесь, Должен я непременно поймать И с этой земли навсегда прогнать. Если этого не сделаю я, Что будет стоить вся жизнь моя? Зачем мне ходить с именем Урал? Такие слова, говорят, он сказал, Сел на льва и поехал в страну падишаха Катилы. Несколько дней прошло, говорят, Урал подъехал к такому месту, Где люди голые, словно только что рождённые, Стоят, согнанные в большие толпы. Смело к ним подошёл Урал, Горько плачущих утешал, О своём намерении рассказал. И од ин старик тогда сказал: «Егет1, по твоей одежде, По тому, что ты на льве приехал, Вижу, что ты человек нездешний. Вон там — приближённые падишаха, И среди них туре, Взгляни — на стяге чёрные вороны изображены Они отсюда хорошо видны. Каждый год в день рожденья Катилы, В честь колодца, где воду брали И в этой воде его искупали, — Приносят богу кровавую жертву. Видел ли ты воронов чёрных? Вон они, видишь, на гору сели, Жертву кровавую ожидая, Ждут, когда девушек бросят в колодец, Потом, когда девушки мёртвыми станут, Их вынут, и воронов чёрная стая, Грозно крича и крылами махая, Начнет мёртвым мясом насыщаться... А там вон, видишь, стоят егеты, Собранные из разных родов егеты, Стоят со связанными руками. Из них дочь падишаха Катилы Выберет себе одного егета, Других во дворец возьмут, остальных же Принесут тенгри2 в жертву». <...> Обошла всех егетов дочь падишаха, Ни один по душе ей не пришёлся, Повернулась, увидела Урала, Подошла, в глаза ему заглянула, С улыбкою яблоко протянула. Взмахнула рукой, села на трон И приказала нести во дворец... 1 Егет — джигит. 2 Тенгри - бог. 109 А к Уралу со всех сторон Бросились слуги. «Егет-молодец! Дочь падишаха тебя полюбила, Теперь ты станешь зятем Катилы! Мы тебя отведём во дворец!» И слышит народ — Урал отвечает: «Ваших порядков я не знаю, Во дворец идти не собираюсь, К здешним обычаям хочу присмотреться. А время придёт — по любви, по сердцу Себе девушку я найду И сам к ней подойду». <...> И вот на майдане1 затих гул, Глашатай крикнул: «Падишах идёт!» Настороженно притих народ. Рабы осторожно носилки несут, На носилках — трон, а на нем падишах, Четыре батыра сзади идут, Не отставая ни на шаг. Огромный, как обвешанный кладью верблюд, Сопящий, как ожиревший медведь, С налитыми кровью глазами, Со вздутыми веками и бровями, Со сросшимся, как у кабана, затылком, С ногами, толстыми, как у слона, С животом, раздувшимся, как хаба2, Кумысом3 наполненный до краев, Явился Катила — злой падишах, Видом своим нагоняя страх. <...> Тут дочь Катилы из дворца вернулась, Подошла к Уралу и, в глаза ему глянув, Со словами упрека обратилась: «За что ты меня опозорил, егет? 110 1 Майдан - площадь. 2 Хаба — кожаный мешок для жидкостей. 3 Кумыс — напиток из молока кобылицы. Очернил лицо моё, гордый егет? Я тебя среди сотни рабов отыскала, Яблоко подарила, равным признала, А ты отказался идти во дворец...» Слова её услышал отец, Спросил: «Егет, из какого ты рода, Что посмел опозорить нас перед народом?» У р а л Человека, который людей убивает И при том падишахом себя называет, Сколько ни странствовал я по дорогам, Мне повстречать не приходилось. Не только знать, но и думать об этом, Разве я мог, скитаясь по свету? Смерти я с детства привык не бояться И с нею всегда я готов сражаться, Не отдам ей не только человека, Но даже самую малую птицу! Зачем тебе предо мной гордиться? Тебя я ещё совсем не знаю — Поживу, на дела твои погляжу, Тогда всё, что думаю, - прямо скажу. Народ, приближённые и батыры Смотрели с завистью на Урала: Так смело говорит с самим Катилой, А может, и зятем ему станет! Дочери своей закричал Катила: «Зачем ты себе глупца избрала? Он же тебя совсем недостоин. Не томись, моя дочь, напрасно, -Он человек для нас опасный. Вернись во дворец», - так он приказал, А слугам людей убивать приказал, Урала велел в кандалы заковать. Народ начал плакать, громко стенать, Падишаха кровавого проклинать. И тут увидел народ, говорят, Как Урал рванулся вперёд, говорят. 111 У р а л Я отправился в долгий путь, Чтоб Смерть невидимую уничтожить, Спасти людей от людоеда-дива. Чтоб счастье людей приумножить, Хотел из родника взять живую воду И воскресить мёртвых... Вот для чего я рождён батыром. <...> Катила рукою взмахнул: «Ну, ладно, Раз пришелец жаждет крови И жить на земле ему надоело, Из дворца быка приведите... Люди эти слова услыхали, «Ой, пропадёт егет!» — зашептали, Головы низко склонив, стояли, Слёзы ладонями вытирали. Дочь падишаха к отцу подбежала И такими словами его умоляла: «Отец мой, прошу — не губи егета, Добрее его во всём свете нету. Твою волю, отец, выполняя, Я жениха себе выбирала И выбрала лишь одного Урала. Прошу — не проливай зря крови...» Катила дочь свою не послушал — Велел быка пустить на волю. И вот, как гора, огромная туша, Скребя копытами голую землю, Брызжа слюной, вдруг появилась, Из ворот дворцовых к майдану пустилась. Народ испуганный разбежался. Бык страшно всхрапнул и, рога склонивши, Кинулся яростно на Урала, Чтобы поддеть и поднять высоко Рогами насквозь пронзённое тело. Урал, говорят, не растерялся, От удара ловко увернулся, 112 Руками крепко рога схватил, Начал шею быку ломать И голову ниже к земле пригибать. Над майданом раздался страшный рык -Не может вырваться грозный бык, В землю уходит ногами бык, Не может туловище повернуть, Не может рогами Урала боднуть, Из пасти чёрная кровь потекла, Из челюсти выпал верхний зуб. А Урал слово своё сдержал, Убивать быка он не стал, Из земли его выдернул, говорят, На ноги поставил, так говорят. Урал объявил всем, говорят: Беглым в свои жилища вернуться, Злодея Катилу не бояться, Каждому роду избрать старших -Самых доблестных и справедливых. <...> (Эпос «Урал-батыр» был записан в 1910 году известным башкирским собирателем фольклора М. Бурангуловым от народного сказителя Габита из аула Идрис и в ауле Малый Иткул от Хамита.) 1. Как сам Урал-батыр определяет цель своих походов («Вот для чего я рождён батыром»)? 2. Каким показан в эпосе падишах? Какие детали выделены в описании? 3. Проанализируйте поведение Урал-батыра по отношению к падишаху и его дочери. Какими качествами наградил народ своего богатыря? 4. Какую роль играет в данном фрагменте сцена сражения Урал-батыра со свирепым быком? (П) 5. Сравните героя русских былин Илью Муромца и героя башкирского эпоса Урал-батыра. Как вы думаете, почему народ наделяет своих богатырей сходными качествами? Какими? 113 Абхазские сказания о нартах (фрагмент) У народов Кавказа с древнейших времён сохранились устные сказания о далёких предках - нартах. Существуют осетинские, адыгейские, балкарские, абхазские и другие сказания о нартах. У них есть общие герои с различными вариантами имени, например Сосруко (Сасрыква, Созырко, Сатанай, Сатаней-Гуаша), но в зависимости от особенностей быта, исторического уклада, национальной специфики каждого народа общие сюжеты и герои имеют свою национальную окраску. О том, как появился! на свет герой Сасрыква Н арт1 Сасрыква был самым младшим сыном Сатаней-Гуаши. Он был сотым и самым любимым. Вот как он родился. Приближался заветный день, когда должен был появиться на свет Сасрыква, и Сатаней-Гуаша принялась ткать полотно из белоснежной шерстяной пряжи. Ткала она так усердно, что содрогался каменный нартский дом. Из полотна она сшила белоснежную черкеску2 для новорождённого. Да, для новорождённого! И недаром удивлённо спрашивали друг друга люди, увидя черкеску, повешенную на солнце: «Что это значит?» Она сшила и черкеску и башлык3, сшила архалук4 из шёлка, а затем начала кроить и шить рубашки из тонкой нежной ткани. Она обшивала в течение одного дня девяносто девять 114 1 Нарт - богатырь. 2 Черкеска - национальная одежда: длинная узкая верхняя одежда без ворота, стянутая в талии. 3 Башлык — вид головного убора. 4 Архалук - короткое мужское платье, заменяющее халат. своих сыновей. И, разумеется, ей не доставляло большого труда сшить одежду для одного младенца. И всё-таки она выглядела усталой и грустной. Да, она ждала ребёнка, и сердце подсказывало ей, что будет он необыкновенным. Но каким именно? Колыбель, в которой Сатаней-Гуаша поочерёдно баюкала девяносто девять своих сыновей, была в полной сохранности, но матери казалось, что новорождённый будет достоин иной, лучшей колыбели. Вот почему Сатаней-Гуаша отправилась к Айнару-кузнецу и сказала ему: — Случилось со мною, Айнар, нечто такое, что только ты один должен знать и никто другой. Окажи мне помощь — я нуждаюсь в ней. — Гуаша, золотоногая, можешь рассчитывать на Айнара: мой молот всегда готов к работе, и наковальня тоже, да и огонь горит в горне, подобно солнцу. В чём же ты нуждаешься, Сатаней-Гуаша? — Мне нужна колыбель, — сказала мать девяноста девяти нартов, — но не простая. Мне нужна колыбель из железа, но шум её, когда она будет качаться, не должен тревожить ребёнка. Вот что мне нужно! 115 - Хорошо, - сказал Айнар-кузнец, - но дай мне срок. Надо расплавить железо не простым, а особым огнём, и нужно выковать колыбель не из простого, а из особого железа. - Приступай же к делу, - сказала Сатаней-Гуаша. -Приступай, и я посмотрю, на что твои руки способны. - И ещё добавила Сатаней-Гуаша: - Спасибо, просьбу мою уважил, но я опасаюсь... - Чего же ты опасаешься, золотоногая Сатаней-Гуаша? - Я боюсь, что высота, ширина и длина колыбели будут обычными... - Золотоногая Сатаней-Гуаша! - воскликнул Айнар-кузнец. - Брат нартов, которому суждено родиться, не будет похож на остальных нартов. Его рост не будет равен росту его братьев, а геройством он превзойдёт всех. Вот почему его колыбель должна быть необычной. Но зачем же говорить о размерах колыбели до появления младенца? Узнают люди, и злые языки скажут: нарты собираются приручить жеребёнка, который ещё в утробе матери. Если доверяешь - предоставь это дело мне. Ночью дул сильный ветер. Громыхал гром. По кровлям бил град. Но люди спали спокойно. Спали все, кроме Сатаней-Гуаши и Айнара-кузнеца. Мог ли уснуть Айнар, если всю ночь ковал железо? Могла ли уснуть Сатаней-Гуаша, если всю ночь ждала ребёнка? Она родила девяносто девять нартов, но такой тяжёлой ночи, как эта, у неё не было. Всех девяносто девять сыновей она воспитала, по обычаю, на стороне. Но этого, который должен был появиться на свет, она решила ни за что не отдавать на воспитание чужим. Всю ночь ходила она взад и вперёд: ей казалось, что непременно родится мальчик, и она придумывала имя для него. Наконец выбрала самое звонкое: Сасрыква!.. Начало светать. Прошло ненастье. Лучи солнца коснулись снежных вершин. И вот раздались возгласы женщин: - Мальчик родился! Мальчик! Верно, родился воистину необыкновенный мальчик. Огненно-красный, он пылал, точно огонь в очаге. Попробуй дотронься! 116 ...Да, ребёнок был горячий, как огонь. Поэтому немедля вызвали кузнеца Айнара. Тот не замедлил явиться — словно на крыльях прилетел. Он долго разглядывал мальчика. — Пусть разрастается, не кончаясь, род великих нар-тов! — произнес Айнар и своими огромными щипцами, которыми вытаскивал из горна раскалённое железо, приподнял мальчика за ногу и перенёс в свою кузню. А в кузне у него закипало расплавленное железо. В эту страшную солнцеподобную жидкость он и опустил мальчика. Это случилось утром, а купался маленький нарт в расплавленном железе, словно в тёплой воде, до полудня. И только в полдень Айнар-кузнец решил, что мальчик достаточно закалился в солнцеподобном железе, и вытащил его оттуда. Лишь правая нога ребёнка, за которую ухватился Айнар-кузнец щипцами, навсегда осталась незакалённой. Мальчик закричал: — Я голоден, мама! Накорми меня! И Айнар-кузнец напоил его солнцеподобным железом. А потом подал ребёнку целую лопату солнцеподобных угольев. И ребёнок съел их все до последнего. — Хочу спать, мама, хочу спать! — закричал мальчик. Сатаней-Гуаша беспокойно ходила вокруг кузницы. Услыхав голос своего сына, заторопилась к нему и на руках понесла к себе. Несла и поражалась: совсем недавно он был горячее огня, а теперь стал тёплым, как обыкновенный человек. — Куда ты меня уложишь, мама? — вдруг спросил мальчик. — Вот сейчас принесут твою колыбель, дитя моё, — сказала Сатаней-Гуаша и велела послать за колыбелью. Но посланный вернулся ни с чем, едва переводя дух. — О, золотоногая Сатаней-Гуаша! — воскликнул он. — Я не мог донести колыбель. Она слишком тяжела. — Ах ты немощный! — сказала в гневе Сатаней-Гуа-ша. — Как ты смеешь меня обманывать! Неужели детская колыбель не под силу тебе? И попросила сходить за колыбелью другого. Но и тот вернулся с пустыми руками. 117 — Неужели ты без костей, словно улитка? — поразилась Сатаней-Гуаша. — Неужели и ты детскую колыбель не смог донести? — Оставь их, мама. Мне самому хочется поразмяться. Это говорил маленький Сасрыква. Он был одет в черкеску, на ногах — шерстяные ноговицы1, голова повязана башлыком. — Как? Ты сам притащишь колыбель? — сказала в отчаянии Сатаней-Гуаша. — Что же скажут люди? Скажут они вот что: родился сын у нартов, а колыбели не оказалось для него. Твоё ли дело таскать колыбель? Найдём человека для этого. Однако Сасрыква был уже у ворот. Мать бросилась за ним. Маленький — не выше травы — Сасрыква шёл себе вперёд. А мать, едва поспевая, бежала за ним. Сасрыква нашёл свою колыбель в кузне и вскарабкался на неё. Не успел он в ней растянуться, как колыбель сама стала качаться, усыпляя удивительного ребёнка. Так, рассказывают старики, родился нарт Сасрыква. <...> Сасрыква сбивает звезду Однажды девяносто девять братьев собрались в поход. Всё было готово: оружие проверено, обувь цела, лепёшки медовые — в переметных сумках. Коней своих нарты выкупали, оседлали их. Братья попили, поели. И Сатаней-Гуаша сказала им: — Счастливого пути, дети мои! Разом поднялись братья со своих мест. Каждый из них держал в руке кнут. Садились на коней по старшинству. Ударил кнутом нарт Сит, и показалось всем, будто гром ударил. Стрелою вылетел из ворот нарт Сит. А за ним понеслись его братья. Опустел двор. Только нарт Сасрыква остался со своей матерью. Печален нарт Сасрыква, ибо никто не пригласил его в поход. 118 1 Ноговицы — род голенищ. Проснулись нарты поутру, шум, хохот во дворе. Со всеми братьями и он проснулся на заре. Коня почистил, оседлал, стоял, исполнен сил, Но брата младшего к столу никто не пригласил. Вот каждый в руки плеть берёт, он тоже плеть берёт — Никто ему не предложил отправиться в поход. Помчались нарты с удальством и песней боевой, Для них Сасрыква, младший брат, - как будто не живой! Как буря, братья понеслись - победа впереди, А он как вкопанный стоит, и руки на груди. Зачем оставили его? Чтоб он стерёг телят? Чтоб на дворе пугал ворон Сасрыква, младший брат? Заплакал нарт Сасрыква. Поплёлся к матери. — О мать, — проговорил он. — Здесь я, сын мой, что тебе? — О мать, братья мои отправились в поход, и никто не пригласил меня. В чём причина? — О свет моих очей! Разве старшие должны приглашать младшего? Следуй за ними. Сасрыква не долго раздумывал — вскочил на верного Бзоу и в мгновение ока исчез за воротами. <...> Двое суток ехал Сасрыква, ехал в горы, всё в горы. И вот усилился дождь. И повалил снег. И ветер подул, да такой, что казалось, горы обратятся в прах. А когда прояснилось — Сасрыква увидел своих братьев. Они жались друг к другу так тесно, что можно было набросить на них одну шапку. Бороды их обросли сосульками, и сосульки касались земли. Они погибали от холода. — Что с вами? — спросил Сасрыква братьев. Они очнулись словно ото сна и заговорили все разом: — Сасрыква, брат наш! Мы умираем! Мы замерзаем! Спаси нас! — Я с вами! — сказал Сасрыква. — Не бойтесь: я здесь! И подумал: «Что же делать? Где раздобыть огонь на этой голой земле?» Над ним раскинулось широкое небо, и было оно усыпано звёздами. Они горели так ярко! «Их спасёт только звезда!» — сказал про себя Сасрыква. Он натянул тетиву лука, прицелился в самую яркую из звёзд и выпустил 119 стрелу. И сбил Сасрыква яркую, самую яркую звезду! Она упала на землю, излучая тепло и свет. Насквозь промёрзшие нарты собрались в кружок и стали греться. Но как ни была ярка и тепла эта звезда, согреть нартов она не могла. Их мог обогреть только земной огонь! Сасрыква сел на коня и въехал на гребень горы. Видит — вьётся дым. И он поехал на этот дым, решив, что там, где есть дым, есть и огонь. Но не так-то просто оказалось до огня добраться. Пришлось Сасрыкве переплывать бурные реки и проходить глубокие овраги, прежде чем ощутил он тепло огромного костра, в котором сгорали даже камни. Однако путь к костру преграждал великан, свернувшийся так, что колени его касались подбородка. Великан спал, и Сасрыква не смог разбудить его. Тогда обратился нарт к своему коню с такими словами: — Будь шустрым, как белка, а я стану лёгким, как пух! И нарт разогнал коня своего Бзоу и влетел в правое ухо великана, а через левое вылетел. Набрал Сасрыква угольев и уже хотел было прежним путем возвратиться назад. Но, по несчастью, обронил пылающий уголек, и лохматое великанье ухо загорелось. Чудовище проснулось, и Сасрыква вместе со своим конём очутился у него на ладони. — Эй, ничтожный человечишко! — вскричал великан. — Как попал ты ко мне? И как тебя звать? Сасрыква ответил: — Я всего-навсего слуга нарта Сасрыквы. — Ах, вот оно что! Скажи, а правда ли, что живёт на свете Сасрыква, совершающий удивительные подвиги? — Да, живёт, — ответил Сасрыква, а сам с беспокойством думал о своих братьях. «Как бы отделаться от этого великана?» — размышлял он. — Расскажи-ка мне о его подвигах, — сказал великан, тараща огромные глаза на нарта. — Долго рассказывать, — сказал Сасрыква. — Ничего, что долго, рассказывай... — Ну что ж, — начал Сасрыква, — расскажу, только не вздумай следовать его примеру. — Это почему же? — Потому что не всякий это сможет... Вот, скажем, под- 120 нял однажды Сасрыква валун величиной с дом, поставил его на скалу, а сам стал под скалой. Он приказал мне сдвинуть с места валун, который едва держался на самом краю утёса. И что бы ты думал? Валун разбился о голову Сас-рыквы! Только не вздумай повторить его подвиг! Однако великан только рукой махнул и через мгновение уже тащил на гору преогромный валун. Рядом с валуном поставил ничтожного апсуа — слугу Сасрыквы и попросил помочь совершить подвиг. Сасрыква столкнул валун, и полетел валун с превеликим грохотом. Ударился о голову великана и тут же рассыпался, точно был слеплен из сухого песка. Огорчился Сасрыква, но что поделаешь — силён великан! - На что же ещё способен твой Сасрыква? — взревел великан. Нарт сказал: - Этот Сасрыква собрал однажды куски железа, сварил их в котле и выпил, точно молоко. Ему понравилось расплавленное железо. Великан приступил к делу: живо расплавил в котле куски железа и выпил. - Да, - проговорил он, - знает твой Сасрыква толк в еде - очень приятно пить железо. Огорчился Сасрыква, но что делать - силён великан! - Ну, расскажи ещё что-нибудь о Сасрыкве, - просит великан. - Сасрыква, - говорит нарт, - очень любит в морозный день окунуться в реку и стоять в ней неделю, а порой и больше. Войдёт в воду и ждёт, пока она не замёрзнет, а потом ломает лёд и выходит на берег цел-невредим. - Так вот оно что! - говорит великан. - Сумел Сасрык-ва - сумею и я! В это самое время Сатаней-Гуаша чудом узнаёт о тяжёлом положении, в которое попал её любимый сын. И произносит такое заклинание: - Ударьте, морозы, посильнее, чтобы накрепко замёрз великан в воде! И в самом деле ударили морозы. Замёрзли горные реки. Вот тут и пришлось великану испытать свою силу. 121 Залез он в воду, и она замёрзла вокруг него. Но великан легко изломал лёд. Тогда Сасрыква раздобыл стог сена, разбросал сено по льду, и сделался лёд во много раз прочнее. Стоит великан во льду — одна голова торчит над гладкой ледяной поверхностью. А когда захотел он выбраться, то уже не смог. Пытался было изломать лёд, но все напрасно. Пытался было уговорить Сасрыкву, чтобы тот помог ему, но всё напрасно. <...> Расправившись с великаном, нарт поднял горящую головешку и на верном коне Бзоу прискакал к братьям. Звезда, согревавшая нартов, понемногу гасла, теряла своё тепло. - Не падайте духом, братья мои! - крикнул Сасрыква. — Вот я привёз вам огонь земной взамен огня небесного. <...> И запылал костёр, а вскоре в котлах уже варилось мясо серны и оленей, убитых Сасрыквой. Напились нарты мясного отвара и досыта наелись мяса. Ну можно ли было после всего этого не уважать Сасрыкву, если даже у него и другой отец? (Абхазские сказания о нартах печатаются по книге: Приключения нарта Сасрыквы и его девяноста девяти братьев. — М.: ГИХЛ, 1962.) и 1. Какие особенности быта абхазцев отразились в данном фрагменте? 2. Как описаны в эпосе первые часы жизни маленького нарта? Какой символический смысл вложен в это описание? 3. Чем отличался Сасрыква от своих 99 братьев? Проанализируйте его отношение к братьям, сцену с великаном. 4. Попробуйте сравнить Сасрыкву и Илью Муромца. Чего больше в этих образах — сходного или различного? Какие мечты и надежды народы воплотили в своих богатырях? 5. Какой жанр русского народного эпоса напомнило вам «Сказание о нартах»? Почему? 122 Манас Киргизский эпос Рождение Манаса (фрагмент) И шумел и гремел Акбалта: «Я хорошую весть привёз!» У Джакыпа дрожали уста, Проливал он потоки слёз: «Неужели я сыном богат? Не рождению сына я рад: Встретить радость тогда я готов, Если будет он жив и здоров. Слишком долго знавал я беду, Сколько дум передумал о том, Что из мира бездетным уйду!» Он стоял на ногах с трудом, А в глазах его свет погас. Акбалты услыхав рассказ, Потерял сознанье Джакып, Он упал, он почти не дышал. Акбалта к нему подбежал. Теребил его, в ухо кричал, Но Джакып лежал недвижим, Будто сделался миру чужим. Акбалта, в испуге, в тоске, Шапку взял и пошёл к реке, Неуклюжей походкой пошёл, Каждый шаг ему был тяжёл. Возвратился назад Акбалта, И Джакыпа, что был как мертвец Он обрызгал водой изо рта. Приподнявшись, счастливый отец От холодной воды задрожал, Акбалту увидал и сказал: «Ты откуда приехал, старик? Предо мной ты внезапно возник. 123 Ты обрызгал меня водой, Я смотрю на тебя, как слепой. Ты подъехал с какой стороны? Я смотрю, а глаза темны, Ничего не вижу вокруг. Говори: так жаден мой слух, Так пылает моя душа! Говори: я жду, не дыша! Ты откуда приехал, старик? Говори, если есть язык!» Говори, если есть слова!» 124 1 Юрта народов. «Я сказал не раз и не два: Сына ты приобрёл, Джакып! Сына ты приобрёл, Джакып! Что ты дашь мне за эти слова? Повторять их не надо мне. Ну, а будет награда мне?» Так шумел, гремел Акбалта. «Это правда или мечта? Отвечай как мужчина мне. Сам ты видел, что сына мне Принесла моя Чийырды? Мальчугана ты видел сам Иль поверил чужим глазам? Или женская это молва? Повтори мне свои слова, Повтори, повтори, старик, Я к таким словам не привык!» Так расспрашивал много раз, Обезумев от счастья, Джакып. Акбалта повторял рассказ: «Правды хочешь ты? Вот она: Родила тебе сына жена. Крепче мальчика не найти, — Можешь радоваться, старик. Расстояние суток пути Огласил его первый крик. Я из юрты1 крик услыхал, переносное жилище конусообразной формы у кочевых Он мне прямо в душу проник. Молодухи все говорят, И старухи все говорят, И джигиты, и старики: Он родился с кровью в руках, Руки сжаты его в кулаки. Как мужчина могучих лет, Твой ребёнок тяжёл, говорят. Только что родился на свет, А глядит, как орёл, говорят. Говорят: он тигра сильней. <.. > Услыхав, что вернулся Джакып, Вышли женщины встретить отца. «Пусть мой сын живёт без конца!>; Так сказав, нагнулся Джакып, В юрту с радостным сердцем вошё Он супругу здоровой нашёл. Сына нянчила Чийырды, Не осталось от боли следа. Приказал он Вагдоолет: «Принеси-ка мне сына сюда». Сына к сердцу прижал Джакып, Стал барахтаться мальчуган, И тогда задрожал Джакып, Гордой радостью обуян. Присмотрелся к сыну отец: Видом грозен, видом храбрец. Лоб высокий, узка голова. Рот широкий, глаза - как у льва. Крепки щёки, а взор глубок. Тонок станом, в груди широк, И в плечах он раздался вширь. Не младенец, а богатырь! В нём и гнев, и сила слона. Широка, могуча спина, Руки силою налились, Над глазами брови срослись, Уши волчьи, тигриная грудь, На ладонях начертан путь Предводителя удальцов, о ( )! ' ' \ 125 Победителя храбрецов! Говорил счастливый отец: «Если сына дал мне Творец, — Сохраню его, радость познав!» Изменился Джакыпа нрав, Щедрым сделался прежний скупец. Это счастье — к сыну прильнуть, Крепко в щёки его целовать!.. И подумал Джакып тогда: «Соберу я свои стада. На весёлом, шумном пиру Всех сородичей соберу. Извещу туркестанский край Извещу Андижан и Алай, Извещу Кабак-Арт, Сары-Кол, Чтобы каждый ко мне пришёл. Позову я кипчакский род, Рядом с нами есть тыргоот, — Пусть придёт он, калмыцкий род, И калмыков я позову». Все готовились к торжеству, Молодые и старики. Собирались тогда бедняки, Чтоб одежды свои залатать, Собирались девицы тогда, Стали косы свои заплетать, Восклицая: «Пойдём на пир, Говорят, удивит он мир!» Все кибитки Джакып собрал На урочище1 Уч-Арал. Весь аил2 поселился там, Весь аил веселился там. Леопард на урочище том Охранял Джакыпа дитя. Жёлтый лев с коротким хвостом 126 1 Урочище — местность в горах, где кочевое племя разбивало свою стоянку. 2 Аил — стоянка кочевников. Охранял Джакыпа дитя, Весь в сиянии золотом, Небосвод озарял дитя. Как понять, как постичь умом, Что дитя на просторе земном Необычное родилось? Для младенца имя нашлось, И назвали его Манас. Звери, слева обнюхав его, Звери, справа обнюхав его, Перед ним склонялись тотчас И, рыча, ложились у ног, Чтоб, услышав его приказ, На врага совершить прыжок. Тихо начал речь Акбалта, Но дышали весельем уста: «Ту страну, где родились мы, Где растили нас, мы найдём!» Те равнины и те холмы, Что хранили нас, мы найдём! Эти речки, где мыли нас, Где трава цветет, мы найдём! Край, где грудью кормили нас, Свой родной народ мы найдём! Ибо ныне родился Манас, Богатырь, исполненный сил. Он киргизам сумеет помочь. Ты подумай только, Джакып: День весёлый уже наступил, Наступила счастливая ночь!» 127 Письмо Каныкей (фрагмент) Манас ведёт борьбу с врагами киргизов и близких им племён. Он совершает много походов. В большом походе Манас со своим вой ском захватил столицу враждебного государства Бейджин. Но весть об этой победе не радует жену Манаса Каныкей. Она предчувствует, что вторжение в чужую страну не принесёт ему счастья, и просит мужа скорее вернуться с киргизским войском на родину. В этом фрагменте вы прочитаете, какой ответ даёт ей богатырь Манас. <...> Эти жалобные слова Не доходили до сердца льва. Не думал Манас о том, Что красавица Каныкей, Что упрямица Каныкей В Таласе его заждалась, Что надо вернуться в Талас. «Так устроен суетный свет: В суетном свете вечности нет. Так посмотрим в глаза стреле, С честью ляжем в сырой земле! Ну, какая в Таласе беда? Сын мой — дитя? Жена молода? Когда я врагов укрощу, Дурные дела прекращу, Власть укреплю свою, Месть утолю свою, — Только тогда покину я край, Где и пророк не бывал! Разве наш народ воевал, Разве кровь батыров лилась Ради ребёнка моего Или ради моей жены? 128 Разве можно вернуться в Талас, Не закончив дела войны? Разве нужен Манасу почёт? Разве жадность меня влечёт? Во мне её вовсе нет! Всё накопленное добро -Жемчуг, золото, серебро -Пропадом пусть пропадёт! Наши земли, родной народ, -Вот о чём забота моя! Ради обычая отцов, Ради величия сынов -Бранная работа моя! Враг нападёт - врага я сотру. Смерть нападёт - как воин умру! (Эпос «Манас» складывался в течение почти тысячелетия. Он состоит из трёх поэм: о богатыре Манасе, его сыне Семетее и внуке Сейтеке. Первые записи сделаны во 2-й половине XIX века. Полностью трилогия записывалась с 1920 по 1971 год. Существует запись 1-й части трилогии («Манас») по варианту Сагымбая Оразба-кова, ^сей трилогии - по варианту Саякбая Каралаева. Всего существует более 35 вариантов записей эпоса от разных сказителей.) 129 ' С7^ 1- О каких традициях, обычаях и ценностях киргизско- д го народа, о его взаимоотношениях с другими народами можно узнать из первого отрывка? 2- Во многих эпосах кочевых народов (киргизов, казахов и др.) рождение сына имеет очень большое значение. Если человек, живущий в племени, не имел ребёнка, его унижали, презирали, потому что сын — это защитник рода, племени от врагов, продолжатель рода. Обратите внимание, как ведёт себя Джакып, узнав о рождении сына. 3- Какое предназначение должен был выполнить Ма-нас? 4- Какими нравственными качествами должен обладать герой-богатырь в представлении киргизского народа? 5- Какова роль монолога в эпосе «Манас»? 6- Перечитайте слова Манаса, которыми завершается второй отрывок. Как вы думаете, могли ли эти слова произнести Илья Муромец, Урал-батыр, Сасрыква? Обоснуйте вашу точку зрения. Какой вывод можно сделать? 7- Согласны ли вы с тем, что герои эпоса разных народов несут в себе и национальное, и общечеловеческое начало? 130 Глава 14 Вечером разговор об эпосе продолжился после того, как Вера прочитала несколько отрывков. - Верочка, - сказала тётя Лена, - фрагменты эпосов, которые ты читала, я выбирала из произведений, которые подвергались литературной обработке. Они передают общее содержание сюжета, эпизоды, знакомят с образами, но не сохраняют первозданную форму сказания, его язык, особенности исполнения сказителя. В первозданном же виде, как сказание записано от сказителя, без правки и переработки, с комментариями и разъяснениями, эпос издаётся специальной серией книг «Эпос народов Евразии». Их готовят в Институте мировой литературы имени М. Горького Российской академии наук. Наш научно-исследовательский институт уникальный, он находится в Москве на Поварской улице. Наши специалисты занимаются и устным народным творчеством, и российской литературой, и зарубежной, и литературоведением. Большую работу по собиранию, научному изданию эпоса и фольклора ведут научно-исследовательские институты и в других республиках — Якутии, Татарстане, Мордовии и в других странах — Узбекистане, Киргизии и др. Они публикуют записи, сделанные непосредственно от сказителей, разные варианты эпосов. - А что это такое - литературоведение? - спросила Вера. - Это наука о литературе. Она изучает законы построения литературных произведений, развития жанров, стилей. Если хочешь ещё подробнее, рекомендую тебе «Энциклопедический словарь юного литературоведа», там есть об этом специальная статья. А эпос изучает фольклористика. Да, ещё я хотела тебе сказать, что героический эпос - это не только повествование о деяниях богатырей. Есть народы, у которых жизнь не была так тесно связана с боевыми походами. У них эпос - это попытка осмысления окружающего мира, картины повседневного быта, охоты, внутрисемейных и племенных отношений. Таков карело-финский эпос «Калевала», якутский эпос и др. 131 132 Калевала Карело-финский народный эпос (фрагмент) Руна двадцать третья (Невесту учат и дают советы, как она должна жить замужем) Нужны девушке советы, Поучить невесту нужно, Как бы в радости прожить ей, Как прожить бы с похвалою, Быть весёлой в доме мужа, Быть хвалимой у свекрови. В дом чужой войдёшь, девица, Вступишь в чуждое хозяйство. Этот дом ты покидаешь, Забери с собой, что хочешь, Но оставь три вещи дома: Сны, что ты на дню видала, Речи матери любезной И кадушку с свежим маслом! Забери с собой, что хочешь, Но оставь мешок со снами Здешним девушкам при доме, На краю широкой печки! Пенье брось на край скамейки, К окнам радостные песни, Брось метле своё веселье, Шум - к оборкам одеяла, Шалость брось к печной скамейке, Лень свою ты выкинь на пол! Иль отдай подруге детства, Брось в подол своей подружке, Пусть несёт её в кустарник, В рощу пусть её забросит! Нравам новым научайся, Позабудь былые нравы: Ты поклоны делай ниже, Расточай слова получше! <...> В продолженье целой жизни И пока сияет месяц, Ты нечистых нравов бойся, Чистоту свою храни ты! Добродетель в доме ценят, В добром доме чистых нравов. Муж пытает нрав супруги, Лучших в ней достоинств ищет; Важны знанья по хозяйству, Если нет порядка в доме; Там нуждаются в усердье, Где к нему сам муж негоден. Пусть старик хоть волком будет, Пусть медведи цей старуха, Хоть змеёю деверь1 будет, Хоть занозою золовка2 — Отдавай им честь такую ж, Даже кланяйся пониже, Чем ты кланялась родимой, Чем ты в горнице отцовской Пред отцом родным склонялась. Почитала мать родную! Припасти должна ты будешь Мудрый ум и быстрый разум; Там должна ты постоянно Быть во всем благоразумной, Зоркий глаз иметь под вечер, Без огня работу видеть. Острый слух иметь под утро, Петушиный крик услышать! Прокричал петух один раз, Не кричал еще в другой раз -А должна вставать молодка, Старики пусть спят покойно. Коль петух кричать не будет, Не зовёт хозяев птица, 1 Девезрь - брат мужа. 2 Золовка - сестра мужа. Петухом пусть служит месяц, По Медведице знай время! <...> Коль огня не будет в пепле, Не найдёшь в коробке искры, Растолкай тогда ты мужа, Разбуди тогда красавца: «Дай огня, супруг мой милый, Дай мне, ягодка, хоть искру!» Как кусок кремня получишь, Вместе с ним немного труту1: Выбивай огонь поспешно, Ты воткни в скобу лучинку И пойди дорогой к хлеву, Чтобы там кормить скотину! Замычит свекрови тёлка И заржёт там лошадь свёкра, Ждёт там деверя корова, И телёнок ждёт золовки, Чтоб скорее дали сена, Чтобы клевер был наложен. Ты пройди в загон, нагнувшись, Наклонясь, во двор к скотине, Накорми коров с любовью, А стада овец с уменьем! Брось соломы ты коровам, Ты подай телятам пойла, Нежных стеблей жеребятам, Сена мягкого ягнятам! На свиней не натыкайся, Не толкай ты поросёнка, А поставь кормушку свиньям, Дай корыто поросятам! Отдыхать не вздумай в хлеве, Не засни ты там в загоне! Ты прошла загоном скотным И скотину осмотрела — Так спеши скорей оттуда, 134 1 Трут — фитиль или высушенный гриб трутник, зажигающийся от искры при высекании огня. Мчись, как снег, скорее к дому! Там заплакал уж ребёнок, Уж кричит он на постели, Говорить не может, бедный, Он не скажет, бессловесный, Есть ли хочет он, озяб ли Иль еще что приключилось, Как остался без родимой, Речи матери не слышал. Ты когда войдёшь в покои, — Ты войдёшь сама-четверта: На руке ведро с водою, А под мышкой свежий веник, А во рту твоём лучинка — Вот и выйдет вас четыре! Подмети ты доски пола, С пола сор смети почище: Воду выльешь — вылей на пол, Не на голову ребёнка! На полу дитя увидишь, Пусть оно дитя золовки: Посади его на лавку, Вытри глазки, гладь головку, Дай кусочек хлебца в руки, Да намажь на хлебец масла! Не найдёшь ты в доме хлебца, Дай ему хоть щепку в руки! Ты столы захочешь вымыть Попоздней, в конце недели — Мой и сверху, мой и сбоку, Не забудь и ножки вымыть! Ты облей скамьи водою, Обмети, как нужно, стены, По порядку все скамейки И в длину все стены дома! Что на стол насело пыли, Что насело по окошкам, Ты смети крылом прилежно, Вытри тряпочкой с водою, Чтобы пыль не разошлася, К потолку б не поднялася! С потолка смети ты сажу, И почисти столб у печки, Также о шестке1 подумай, На жилье чтоб дом похож был, Чтоб сочли его жилищем. Не ходи, смотри, без платья, Не покрытая платочком, Не ходи и без платочка, Не ходи без башмаков ты! Неприятно это мужу, Заворчит тогда твой милый! <...> Ты, как мышь, ушами слушай, Ты, как заяц, бегай быстро! Наклоняй затылок юный, Молодой сгибайся шеей, Как растущий можжевельник, Как черёмухи верхушка! Будь внимательна повсюду И всегда остерегайся, Чтоб нигде ты не упала, Не свалилась бы у печки, Не запуталась бы в платье, На постель бы не наткнулась! Вот вернётся с пашни деверь, А золовка — из овина2, Подойдёт супруг с работы, От сохи придёт твой милый: Принеси с водою ковшик, Принеси и полотенце, Наклонись к земле пониже, Молви ласковое слово! А свекровь в избу вернётся, Ты беги на двор, навстречу, Поклонись ещё пониже И возьми из рук старухи, Отнеси муку в покои! 136 1 Шесток — площадка перед устьем русской печи. 2 Овин — строение для сушки снопов перед молотьбой. Если ж ты сама не знаешь И сама не понимаешь, За какое дело взяться И какую взять работу, То спроси ты у старухи: «Ах, свекровушка родная! Мне за что теперь приняться И какую взять работу?» <..> (Карельские руны были открыты Элиасом Лён-ротом. В 40-е годы ХХ века он издал композицию этих эпических песен, которая стала всемирно известна под названием карело-финского эпоса «Калевала». Печатается по изданию: Калевала. Петрозаводск, 1970.) 1. Карельские руны исполнялись попеременно двумя певцами, которые «вили песню». Попробуйте так прочитать руну. 2. Какая картина внутрисемейных отношений нарисована в этой руне? По каким деталям можно судить о быте, нравах народа, о положении женщины? 3. Каким советам, по-вашему, могла бы следовать современная девушка, готовящаяся выйти замуж? (П) 4. Что является источником непобедимости героев рун? Каких героев русского былинного эпоса также отличает это качество? 137 Глава 15 Тётя Лена работала за столом, но, увидев Веру, с удовольствием оторвалась от книг и рукописей. - Верочка, я всё думаю, что наш разговор об эпосе будет неполным, если я тебе не расскажу вот о чём. Есть произведения фольклора, которые известны во всём мире в виде литературных обработок и в пересказе. Это французский историко-героический эпос «Песнь о Роланде», немецкий «Песнь о нибелунгах», «Песнь о Гайавате» американских индейцев. Ты удивишься, наверное, если я скажу, что у «Песни о Гайавате» есть автор - Генри Лонгфелло. Он создал это произведение на основе народных преданий, а на русском языке ты можешь его прочесть в блестящем переводе поэта Ивана Алексеевича Бунина. Генри Лонгфелло Песнь о Гайавате (в сокращении) Вступление 138 Если спросите — откуда Эти сказки и легенды С их лесным благоуханьем, Влажной свежестью долины, Голубым дымком вигвамов, Шумом рек и водопадов, Шумом, диким и стозвучным, Как в горах раскаты грома? -Я скажу вам, я отвечу: «От лесов, равнин пустынных, От озёр Страны Пол ночной, Из страны Оджибуэев, Из страны Дакотов диких, С гор и тундр, с болотных топей, Где среди осоки бродит Цапля сизая, Шух-шух-га. Повторяю эти сказки, Эти старые преданья По напевам сладкозвучным Музыканта Навадаги». Если спросите, где слышал, Где нашёл их Навадага, -Я скажу вам, я отвечу: «В гнёздах певчи:х птиц, по рощам, На прудах, в норах бобровых, На луга^с, в следах бизонов, На скалах, в орлиных гнёздах. Эти песни раздавались На болотах и на топях, В тундрах севера печальных, Читовэйк, зуек, там пел их, Манг, нырок, гусь дикий, Вава, Цапля сизая, Шух-шух-га, И глухарка, Мушкодаза». Если б дальше вы спросили: «Кто же этот Навадага? Расскажи про Навадагу!» -Я тотчас бы вам ответил На вопрос такою речью: «Средь долины Тавазэнта, В тишине лугов зелёных, У излучистых потоков, Жил когда-то Навадага. Вкруг индейского селенья Расстилались нивы, долы, А вдали стояли сосны, Бор стоял, зелёный — летом, Белый - в зимние морозы, Полный вздохов, полный песен. Те весёлые потоки Были видны на долине 139 По разливам их — весною, По ольхам сребристым — летом, По туману — в день осенний, По руслУ — зимой холодной. Возле них жил Навадага Средь долины Тавазэнта, В тишине лугов зелёных. Там он пел о Гайавате, Пел мне Песнь о Гайавате, — О его рожденье дивном, О его великой жизни: Как постился и молился; Как трудился Гайавата, Чтоб народ его был счастлив. Чтоб он шёл к добру и правде». Вы, кто любите природу — Сумрак леса, шёпот листьев, В блеске солнечном долины, Бурный ливень, и метели, И стремительные реки В неприступных дебрях бора, И в горах раскаты грома, Что как хлопанье орлиных Тяжких крыльев раздаются, -Вам принёс я эти саги. Эту Песнь о Гайавате! Вы, кто любите легенды И народные баллады, Этот голос дней минувших, Голос прошлого, манящий К молчаливому раздумью, Говорящий так по-детски, Что едва уловит ухо, Песня это или сказка, -Вам из диких стран принес я Эту Песнь о Гайавате! 140 Вы, в чьём юном, чистом сердце Сохранилась вера в Бога, В искру Божью в человеке; Вы, кто помните, что вечно Человеческое сердце Знало горести, сомненья И порывы к светлой правде, Что в глубоком мраке жизни Нас ведёт и укрепляет Провидение незримо, — Вам бесхитростно пою я Эту Песнь о Гайавате! Вы, которые, блуждая По околицам зелёным, Где, склонившись на ограду, Поседевшую от моха, Барбарис висит, краснея, Забываетесь порою На запущенном погосте И читаете в раздумье На могильном камне надпись, Неумелую, простую, Но исполненную скорби, И любви, и чистой веры, — Прочитайте эти руны, Эту Песнь о Гайавате! IV Гайавата и Мэджекивис Миновали годы детства, Возмужал мой Гайавата; Игры юности беспечной, Стариков житейский опыт, Труд, охотничьи сноровки — Всё постиг он, всё изведал. Резвы ноги Гайаваты! Запустив стрелу из лука, 141 Он бежал за ней так быстро, Что стрелу опережал он. Мощны руки Гайаваты! Десять раз, не отдыхая, Мог согнуть он лук упругий Так легко, что догоняли На лету друг друга стрелы. Рукавицы Гайаваты, Рукавицы Минджикэвон, Из оленьей мягкой шкуры Обладали дивной силой: Сокрушать он мог в них скалы, Раздроблять в песчинки камни. Мокасины Гайаваты Из оленьей мягкой шкуры Волшебство в себе таили: Привязавши их к лодыжкам, Прикрепив к ногам ремнями, С каждым шагом Гайавата Мог по целой миле делать. Об отце своём нередко Он расспрашивал Нокомис, И поведала Нокомис Внуку тайну роковую: Рассказала, как прекрасна, Как нежна была Венона, Как сгубил её изменой Вероломный Мэджекивис, И, как уголь, разгорелось Гневом сердце Гайаваты. Он сказал Нокомис старой: «Я иду к отцу, Нокомис, Я хочу его проведать В царстве Западного Ветра, У преддверия Заката». Из вигвама выходил он, Снарядившись в путь далёкий, В рукавицах Минджикэвон, И волшебных мокасинах. Весь наряд его богатый Из оленьей мягкой шкуры Зернью вампума украшен И щетиной дикобраза. Голова его — в орлиных Развевающихся перьях, За плечом его, в колчане — Из дубовых веток стрелы, Оперенные искусно И оправленные в яшму, А в руках его — упругий Лук из ясеня, согнутый Тетивой из жил оленя. Осторожная Нокомис Говорила Гайавате: «Не ходи, о Гайавата, В царство Западного Ветра: Он убьёт тебя коварством, Волшебством своим погубит». Но отважный Гайавата Не внимал её советам. Уходил он от вигвама, С каждым шагом делал милю. Мрачным лес ему казался, Мрачным — свод небес над лесом, Воздух — душным и горячим, Полным дыма, полным гари, Как в пожар лесов и прерий: Словно уголь, разгоралось Гневом сердце Гайаваты. Так держал он путь далёкий Все на запад и на запад, Легче быстрого оленя, Легче лани и бизона. Переплыл он Эсконабо, Переплыл он Миссисипи, Миновал Степные Горы, 143 Миновал степные страны И Лисиц и Черноногих, И пришёл к Горам Скалистым, В царство Западного Ветра, В царство бурь, где на вершинах Восседал Владыка Ветров, Престарелый Мэджекивис. С тайным страхом Гайавата Пред отцом остановился: Дико в воздухе клубились, Облаками развевались Волоса его седые, Словно снег, они блестели, Словно пламенные косы Ишкуды, они сверкали. С тайной радостью увидел Мэджекивис Гайавату: Это молодости годы Перед ним воскресли к жизни, Это встала из могилы Красота Веноны нежной. «Будь здоров, о Гайавата! -Так промолвил Мэджекивис. — Долго ждал тебя я в гости В царство Западного Ветра! Годы старости — печальны, Годы юности — отрадны. Ты напомнил мне былое, Юность пылкую напомнил И прекрасную Венону!» Много дней прошло в беседе, Долго мощный Мэджекивис Похвалялся Гайавате Прежней доблестью своею, Приключеньями былыми, Непреклонною отвагой; Говорил, что дивной силой Он от смерти заколдован. 144 Молча слушал Гайавата, Как хвалился Мэджекивис, Терпеливо и с улыбкой Он сидел и молча слушал. Ни угрозой, ни укором, Ни одним суровым взглядом Он не выказал досады, Но, как уголь, разгоралось Гневом сердце Гайаваты. И сказал он: «Мэджекивис! Неужель ничто на свете Погубить тебя не может?» И могучий Мэджекивис Величаво, благосклонно Отвечал: «Ничто на свете, Кроме вон того утеса, Кроме Вавбика, утёса!» И, взглянув на Гайавату Взором мудрости спокойной, По-отечески любуясь Красотой его и мощью, Он сказал: «О Гайавата! Неужель ничто на свете Погубить тебя не может?» Помолчал одну минуту Осторожный Гайавата, Помолчал, как бы в сомненье, Помолчал, как бы в раздумье, И сказал: «Ничто на свет'е. Лишь один тростник, Эпоква, Лишь вон тот камыш высокий!» И как только Мэджекивис, Встав, простер к Эпокве руку, Гайавата в страхе крикнул, В лицеме рном страхе крикнул: «Каго, каго! - Не касайся!» «Полно! — молвил Мэджекивис. Успокойся, — я не трону». 145 И опять они беседу Продолжали; говорили И о Вебоне прекрасном, И о тучном Шавондази, И о злом Кабибонокке; Говорили о Веноне, О её рожденье дивном, О её кончине грустной, — Обо всём, что рассказала Внуку старая Нокомис. И воскликнул Гайавата: «О коварный Мэджекивис! Это ты убил Венону, Ты сорвал цветок весенний, Растоптал его ногами! Признавайся! Признавайся!» И могучий Мэджекивис Тихо голову седую Опустил в тоске глубокой В знак безмолвного согласья. Быстро встал тогда, сверкая Грозным взором, Гайавата, На утёс занёс он руку В рукавице, Минджикэвон, Разломил его вершину, Раздробил его в осколки, Стал в отца швырять свирепо: Словно уголь, разгорелось Гневом сердце Гайаваты. Но могучий Мэджекивис Камни гнал назад дыханьем, Бурей гневного дыханья Гнал назад, на Гайавату. Он схватил рукой Эпокву, Вырвал с мочками, с корнями, Над рекой из вязкой тины Вырвал бешено Эпокву Он под хохот Гайаваты. 146 И начался бой смертельный Меж Скалистыми Горами! Сам Орёл Войны могучий На гнезде поднялся с криком, С резким криком сел на скалы, Хлопал крыльями над ними. Словно дерево под бурей, Рассекал Эпоква воздух, Словно град, летели камни С треском с Вавбика, утёса, И земля окрест дрожала, И на тяжкий грохот боя По горам гремело эхо, Отзывалося: «Бэм-Вава!» Отступать стал Мэджекивис, Устремился он на запад, По горам на дальний запад, Отступал три дня, сражаясь, Убегал, гонимый сыном, До преддверия Заката, До границ своих владений, До конца земли, где солнце В красном блеске утопает На ночлег в воздушной бездне, Опускаясь, как фламинго Опускается зарёю На печальное болото. «Удержись, о Гайавата! -Наконец вскричал он громко. — Ты убить меня не в силах, Для бессмертного нет смерти. Испытать тебя хотел я, Испытать твою отвагу, И награду заслужил ты! Возвратись в родную землю, К своему вернись народу, С ним живи и с ним работай. Ты расчистить должен реки, 147 Сделать землю плодоносной, Умертвить чудовищ злобных, Змей, Кинэбик, и гигантов, Как убил я Мише-Мокву, Исполина Мише-Мокву. А когда твой час настанет И заблещут над тобою Очи Погока из мрака, -Разделю с тобой я царство, И влады1,ою ты будешь Над Кивайдином вовеки!» Вот какая разыгралась Битва в грозные дни Ша-ша, В дни далёкого былого, В царстве Западного Ветра. Но следы той славной битвы И теперь охотник видит По холмам и по долинам. Видит шпажник исполинский На прудах и вдоль потоков, Видит Вавбика осколки По холмам и по долинам. На восток, в родную землю, Гайавата путь направил: Позабыл он горечь гнева, Позабыл о мщенье думы, И вокруг него отрадой И весельем всё дышало. 1855 г. 148 и 1. Из каких деталей складывается образ Гайаваты? Составьте описание Гайаваты по тексту «Вступления». 2. За что Мэджекивис наградил Гайавату? Какой была эта награда? 3. В чём состояло предназначение Гайаваты? В каком эпосе вы встречали похожие мысли? 4. Какой фрагмент «Вступления» показался вам наиболее поэтичным? Объясните свой выбор. 5. Прочитайте самостоятельно другие фрагменты «Песни...». Докажите, что «добро и красота незримо разлиты» в ней. 6. Попробуйте взглянуть на мир глазами древних индейцев. Что и каким вы увидите? Обратите внимание, что всё сущее в этом мире носит собственные имена. 7. Как вы думаете, какому читателю адресована «Песнь о Гайавате»? Домашнее чтение Прочитайте самостоятельно фрагменты средневекового французского эпоса «Песнь о Роланде» (например, сцену сражения французов с сарацинами - строфы LXXXI-CLXXIII и др.), подумайте над вопросами: 1. Какой смысл мы вкладываем в слово «рыцарь» сегодня и какой смысл это слово имело в Средние века? 2. Найдите и прочитайте ключевую фразу выбранного фрагмента, которая раскрывает его смысл. (П) 3. Какими вам представляются Роланд и Оливье? Как речь героев помогает понять их характеры? 4. Покажите на примере образа Роланда, в чём состоят «нормы героического поведения». 5. Сравните приёмы создания характера героя в русском былинном эпосе (гипербола, антитеза, контраст, особая лексика) и в «Песне о Роланде». 149 Н.А. Кун Легенды и мифы Древней Греции (фрагменты) Олимп 150 Высоко на светлом Олимпе царит Зе^с1, окружённый сонмо м богов. Здесь и супруга его Гера, и златокуд-р1з1й Аполлон с сестрой своей Артемидой, и златая Афродита, и могучая дочь Зевса Афина2, и много других б огов. Три прекрасные Оры охраняют вход на высокий Олимп и подымают закрывающее врата густое облако, когда боги нисходят на землю или возносятся в светлые чертоги Зевса. Высоко над Олимпом широко раскинулось голубое, бездонное небо, и льётся с него золотой свет. Ни дождя, ни снега не бывает в царстве Зевса; вечно там светлое, радостное лето. А ниже клубятся облака, порой закрывают они далёкую землю. Там, на земле, весну и лето сменяют осень и зима, радость и веселье сменяются несчастьем и горем. Правда, и боги знают печали, но они скоро проходят, и снова водворяется радость на Олимпе. Пируют боги в своих золотых чертогах, построенных сыном Зевса Гефестом3. Царь Зевс сидит на высоком золотом троне. Величием и гордо-спокойным сознанием власти и могущества дышит мужественное, божественно прекрасное лицо Зевса. У трона его — богиня мира Эйрена и постоянная спутница Зевса крылатая богиня победы Ника. Вот входит прекрасная, величественная богиня Гера, жена Зевса. Зевс чтит свою жену; почётом окружают Геру, покровительницу брака, все боги Олимпа. Когда, блистая своей красотой, в пышном наряде, великая Гера входит в пиршественный зал, все боги встают и склоняются перед женой громовержца Зевса. А она, гордая своим могуще- 1 У римлян — Юпитер. 2 У римлян греческим богиням Гере, Артемиде, Афродите и Афине соответствовали: Юнона, Диана, Венера и Минерва. 3 У римлян — Вулкан. ством, идёт к золотому трону и садится рядом с царём богов и людей — Зевсом. Около трона Геры стоит её посланница, богиня радуги, легкокрылая Ирида, всегда готовая быстро нестись на радужных крыльях исполнять повеления Геры в самые дальние края з^мли. Пируют боги. Дочь Зевса, юная Геба, и сын царя Трои, Га-нимед, любимец Зевса, получивший от него бессмертие, подносят им амврозию и нектар1 - пишу и напиток богов. Прекрасные хариты2 и музы услаждают их пением и танцами. Взявшись за руки, водят они хороводы, а боги любуются их лёгкими движениями и дивной, вечно юной красотой. Веселее становится пир олимпийцев. На этих пирах решают боги все дела, на них определяют они судьбу мира и людей. С Олимпа рассылает людям Зевс свои дары и утверждает на земле порядок и законы. В руках Зевса судьба людей; счастье и несчастье, добро и зло, жизнь и смерть — всё в его руках. Два больших сосуда стоят у врат дворца Зевса. В одном сосуде дары добра, в другом — зла. Зевс черпает в них добро и зло и посылает людям. Горе тому человеку, которому громовержец черпает дары только из сосуда со злом. Горе и тому, кто нарушает установленный Зевсом порядок на земле и не соблюдает его законов. Гроз- 1 Амврозия (амброзия) и нектар — пища и питье богов, дающие им бессмертие и вечную юность. 2 У римлян — грации. 151 но сдвинет сын Крона свои густые брови, чёрные тучи заволокут тогда небо. Разгневается великий Зевс, и страшно подымутся волосы на голове его, глаза загорятся нестерпимым блеском; взмахнёт он своей десницей1 — удары грома раскатятся по всему небу, сверкнёт пламенная молния и сотрясётся высокий Олимп. Не один Зевс хранит законы. У его трона стоит хранящая законы богиня Фемида. Она созывает, по повелению громовержца, собрания богов на светлом Олимпе и народные собрания на земле, наблюдая, чтобы не нарушился ,по-рядок и закон. На Олимпе и дочь Зевса, богиня Дикэ, наблюдающая за правосудием. Строго карает Зевс неправедных судей, когда Дикэ доносит ему, что не соблюдают они законов, данных Зевсом. Богиня Дикэ — защитница правды и враг обмана. Зевс хранит порядок и правду в мире и посылает людям счастье и горе. Но хотя посылает людям счастье и несчастье Зевс, все же су,дьбу людей определяют неумолимые богини судьбы — мойры2, живущие на светлом Олимпе. Судьба самого Зевса в их руках. Властвует рок над смертными и над богами. Никому не уйти от велений неумолимого рока. Нет такой силы, такой власти, которая могла бы 152 1 Десница - (стар.) правая рука. 2 У римлян — парки. изменить хоть что-нибудь в том, что предназначено богам и смертным. Лишь смиренно склониться можно перед роком и подчиниться ему. Одни мойры знают веления рока. Мойра Клото прядёт жизненную нить человека, определяя срок его жизни. Оборвётся нить, и кончится жизнь. Мойра Лахесис вынимает, не глядя, жребий, который выпадает человеку в жизни. Никто не в силах изменить определённой мойрами судьбы, так как третья мойра, Атропос, всё, что назначили в жизни человеку её сестры, заносит в длинный свиток, а что занесено в свиток судьбы, то неизбежно. Неумолимы великие, суровые мойры. Есть и еще на Олимпе богиня судьбы — это богиня Тихе1, богиня счастья и благоденствия. Из рога изобилия, рога божественной козы Амалфеи, молоком которой был вскормлен сам Зевс, сыплет она дары людям, и счастлив тот человек, который встретит на своем жизненном пути богиню счастья Тихе; но как редко это бывает, и как несчастлив тот человек, от которого отвернется богиня Тихе, только что дававшая ему свои дары! Так царит окружённый сонмом светлых богов на Олимпе великий царь людей и богов Зевс, охраняя порядок и правду во всём мире. Посейдон и божества моря Глубоко в пучине моря стоит чудесный дворец великого брата громовержца Зевса, колебателя земли Посейдона2. Властвует над царями Посейдон, и волны моря послушны малейшему движению его руки, вооружённой грозным трезубцем. Там, в глубине моря, живёт с Посейдоном и его прекрасная супруга Амфитрита, дочь морского вещего старца Нерея, которую похитил великий властитель морской глубины Посейдон у её отца. Он увидал од,нажды, как водила она х,оровод со своими сёстрами-нереидами на берегу острова Наксоса. Пленился бог моря прекрасной Амфитритой и хотел увезти её на своей колеснице. Но Амфитрита 1 У римлян — Фортуна. 2 У римлян — Нептун. 153 \ укрылась у титана Атласа, который дер- жит на своих могучих плечах небесный свод. Долго не мог Посейдон найти прекрасную дочь Нерея. Наконец открыл ему её убежище дельфин; за эту услугу Посейдон поместил дельфина в число небесных созвездий. Посейдон похитил у Атласа прекрасную дочь Нерея и женился на ней. С тех пор живёт Амфитрита с мужем своим Посейдоном в подводном дворце. Высоко над дворцом шумят морские волны. Сонм морских божеств окружает По-сей,дона, послушный его воле. Среди них сын Посейдона Тритон, громовым звуком своей трубы из раковины вызывающий грозные бури. Среди божеств — и прекрасные сёстры Амфитриты, нереиды. Посейдон властвует над морем. Когда он на своей колеснице, запряжённой дивными конями, мчится по морю, тогда расступаются вечно шумящие волны и дают дорогу повелителю Посейдону. Равный красотой самому Зевсу, быстро несётся он по безбрежному морю, а вокруг него играют дельфины, рыбы выплывают из морской глубины и теснятся вокруг его колесницы. Когда же взмахнёт Посейдон своим грозным трезубцем, тогда, словно горы, вздымаются морские волны, покрытые белыми гребнями пены, и бушует на море свирепая буря. Бьются тогда с шумом морские валы о прибрежные скалы и колеблют землю. Но простирает Посейдон свой трезубец над волнами, и они успокаиваются. Стихает буря, снова спокойно море, ровно, как зеркало, и чуть слышно плещется у берега - синее, беспредельное. Много божеств окружает великого брата Зевса, Посейдона; среди них вещий морской старец Нерей, ведающий все сокровенные тайны будущего. Нерею чужды ложь и обман; только правду открывает он богам и смертным. Мудры советы, которые даёт вещий старец. Пятьдесят прекрасных дочерей у Нерея. Весело плещутся юные нереиды в волнах моря, сверкая среди них своей божественной красотой. Взявшись за руки, вереницей выплывают они из морской пучины и водят хоровод на берегу под ласковый плеск тихо набегающих на берег волн спокойного моря. 154 Эхо прибрежных скал повторяет тогда звуки их нежного пения, подобного тихому рокоту моря. Нереиды покровительствуют мореходу и дают ему счастливое плавание. Среди божеств моря — и старец Протей, меняющий, подобно морю, свой образ и превращающийся, по желанию, в различных животных и чудовищ. Он тоже вещий бог, нужно только уметь застигнуть его неожиданно, овладеть им и заставить его открыть тайну будущего. Среди спутников колебателя земли Посейдона и бог Главк, покровитель моряков и рыбаков, и он обладает даром прорицания. Часто, всплывая из глубины моря, открывал он будущее и давал мудрые советы смертным. Могучи боги моря, велика их власть, но властвует над всеми ними великий брат Зевса Посейдон. Все моря и все земли обтекает седой Океан1 — бог-титан, равный самому Зевсу по почёту и славе. Он живёт далеко на границах мира, и не тревожат его сердце дела земли. Три тысячи сыновей — речных богов и три тысячи дочерей — океанид, богинь ручьёв и источников, у Океана. Сыновья и дочери великого бога Океана дают благоденствие и радость смертным своей вечнокатящейся живящей водой, они поят ею всю землю и всё живое. Царство мрачного Аида (Плутона)2 Глубоко под землёй царит неумолимый, мрачный брат Зевса, Аид. Полно мрака и ужасов его царство. Никогда не проникают туда радостные лучи яркого солнца. Бездонные пропасти ведут с поверхности земли в печальное царство Аида. Мрачные реки текут в нём. Там протекает все леденящая священная река Стикс, водами которой клянутся сами боги. 1 Древние греки утверждали, что всю землю обтекает поток, катящий свои воды в вечном водовороте. 2 Древние греки представляли себе царство Аида, царство душ умерших, мрачным и страшным, а «загробную жизнь» — несчастьем. Недаром тень Ахилла, вызванная Одиссеем из подземного царства, говорит, что лучше быть последним батраком на земле, чем царём в царстве Аида. 155 Катят там свои волны Коцит и Ахеронт; души умерших оглашают своим стенанием, полным печали, их мрачные берега. В подземном царстве стру,ятся и дающие забвение всего земного воды источника Леты1. По мрачным полям царства Аида, заросшим бледными цветами асфодела2, носятся бесплотные лёгкие тени умерших. Они сетуют на свою безрадостную жизнь без света и без желаний. Тихо раздаются их стоны, едва уловимые, подобные шелесту увядших листьев, гонимых осенним ветром. Нет никому возврата из этого царства печали. Трёхглавый адский пёс Кербер3, на шее которого движутся с грозным шипением змеи, сторожит выход. Суровый старый Харон, перевозчик душ умерших, не повезёт через мрачные воды Ахеронта ни одну душу обратно, туда, где светит ярко солнце жизни. На вечное безрадостное существование обречены души умерших в мрачном царстве Аида. 156 1 Отсюдс1 выражение: «кануло в Лету», т. е. забыто навсегда. 2 Асфодел — дикий тюльпан. 3 Иначе - цербер. В этом-то царстве, до которого не доходят ни свет, ни радость, ни печали земной жизни, правит брат З^вса, Аид. Он сидит на золотом троне со своей женой ГТерсефоной. Ему служат неумолимые богини мщения Эринии. Грозные, с бичами и змеями, преследуют они преступника; не дают ему ни минуты покоя и терзают его угрызениями совести; нигде нельзя скрыться от них, всюду находят они свою жерт'ву. У трона Аида сидят судьи царства умерших — Минос и Радамант. Здесь же, у трона, бог смерти Танат с мечом в руках, в чёрном плаще, с громадными чёрными крыльями. Могильным холодом веют эти крылья, когда прилетает Танат к ложу умирающего, чтобы срезать своим мечом прядь волос с его головы и исторгнуть душу. Рядом с Танатом и мрачные Керы. На крыльях своих носятся они, неистовые, по полю битвы. Керы ликуют, видя, как один за другим падают сражённые герои; своими кроваво-красными губами припадают они к ранам, жадно пьют горячую кровь сражённых и вырывают из тела их души. ,Здесь же, у трона Аида, и прекрасный юный бог сна Гипнос. Он неслышно носится на своих крыльях над землёй с головками мака в руках и льёт из рога снотворный напиток. Нежно касается он своим чудесным жезлом глаз людей, тихо смыкает веки и погружает смертных в сладкий сон. Могуч бог Гипнос, не могут противиться ему ни смертные, ни боги, ни даже сам громовержец Зевс: и ему Гипнос смыкает грозные очи и погружает его в глубокий сон. Носятся в мрачном царстве Аида и боги сновидений. Есть среди них боги, дающие вещие и радостные сновидения, но есть боги и страшных, гнетущих сновидений, пугающих и мучающих людей. Есть боги и лживых снов, они вводят человека в заблуждение и часто ведут его к гибели. Царство неумолимого Аида полно мрака и ужасов. Там бродит во тьме ужасное привидение Эмпуса с ослиными ногами; оно заманивает в ночной тьме хитростью людей в уединённое место. 157 Аполлон1 РОЖДЕНИЕ АПОЛЛОНА Бог света, златокудры й Аполлон1, родился на острове Делос. Мать его Латона, гонимая гневом богини Геры, нигде не могла найти себе приюта. Преследуемая посланным Герой драконом Пифоном, она скиталась по всему свету и наконец укрылась на Делосе, носившемся в те времена по волнам бурного моря. Лишь только вступила Ла-тона на Делос, как из морской пучины поднялись громадные столбы и остановили этот пустынный остров. Он стал незыблемо на том самом месте, где стоит и до сих пор. Кругом Делоса шумело море. Уныло подымались скалы Делоса, обнаженные, без малейшей растительности. Лишь чайки морские находили приют на этих скалах и оглашали их своим печальным криком. Но вот родился бог света Аполлон, и всюду разлились потоки яркого света. Как золотом, залили они скалы Делоса. Все кругом зацвело, засверкало: и прибрежные скалы, и гора Кинт, и долина, и море. Громко славили родившегося бога собравшиеся на Делос богини, поднося ему амврозию и нектар. Вся природа вокруг ликовала вместе с богинями. 158 1 Аполлон — один из древнейших богов Греции. В его культе ясно сохранились следы тотемизма. Так, например, в Аркадии поклонялись Аполлону, изображённому в виде барана. Первоначально Аполлон был богом, охраняющим стада. Постепенно он всё больше становился богом света. Позднее его стали считать покровителем переселенцев, покровителем основывающихся греческих колоний, а затем покровителем искусства, поэзии и музыки. Поэтому и в Москве на здании Большого академического театра стоит статуя Аполлона с лирой в руках, едущего на колеснице, запряженной четвёркой коней. Кроме того, Аполлон стал богом, предсказывающим будущее. Во всём древнем мире славилось его святилище в Дельфах, где жрица Пифия давала предсказания. Предсказания эти, конечно, составляли жрецы, хорошо знавшие всё, что делалось в Греции, и составляли так, что их можно было толковать и в ту, и в другую сторону. Известтно было в древности предсказание, данное в Дельфах царю Лидии Крезу во время его войны с Персией. Ему сказали: «Если ты перейдёшь реку Галис, то погубишь великое царство», — но какое царство, своё или персидское, этого не было сказано. АПОЛЛОН И МУЗЫ Весной и летом на склонах лесистого Геликона, там, где Тс1 инственно журчат священные воды источника Гиппокрены, и на высоком Парнасе, у чистых вод Кастальского родника, Аполлон водит хороводы с девятью музами. Юные, прекрасные музы, дочери Зевса и Мнемозины1, — постоянные спутницы Аполлона. Он предводительствует хором муз и сопровождает их пение игрой на своей золотой кифаре. Величаво идет Аполлон впереди хора муз, увенчанный ла,вровым венком, за ним следуют все девять муз: Каллиопа — муза эпической поэзии, Эвтерпа — муза лирики, Эрато — муза любовных песен, Мельпомена — муза трагедии, Талия — муза комедии, Терпсихора - муза танцев, Клио - муза истории, Урания — муза астрономии и Полигимния — муза священных гимнов. Торжественно гремит их хор, и вся природа, как зачарованная, внимает их божественному пению. Когда же Аполлон в сопровождении муз появляется в сонме богов на светлом Олимпе и раздаются звуки его кифары и пение муз, тогда замолкает всё на Олимпе. Забывает Арес2 о шуме кровавых битв, не сверкает молния в руках тучегонителя Зевса, боги забывают раздоры, мир и тишина воцаряются на Олимпе. Даже орёл Зевса опускает свои могучие крылья и закрывает свои зоркие очи, не слышно его грозного клёкота, он тихо дремлет на жезле Зевса. В полной тиши торжественно звучат струны кифары Аполлона. Когда же Аполлон весело ударяет по золотым струнам кифары, тогда светлый, сияющий хоровод движется в пиршественном зале богов. Музы, хариты, вечно юная Афродита, Арес с Гермесом — все участвуют в весёлом хороводе, а впереди всех идёт величественная дева, сестра Аполлона, прекрасная Артемида3. Залитые потоками золотого света, пляшут юные боги под звуки кифары Аполлона. 1 Богиня памяти. 2 У римлян — Марс (бог войны). 3 У римлян — Диана (богиня охоты). 159 Нарцисс Изложено по поэме Овидия «Метаморфозы» Но кто не чтит златую Афродиту, кто отвергает дары её, кто противится её власти, того немилосердно карает богиня любви. Так покарала она сына речного бога Кефиса и нимфы Лаврионы, прекрасного, но холодного, гордого Нарцисса. Никого не любил он, кроме одного себя, лишь себя считал достойным любви. Однажды, когда он заблудился в густом лесу во время охоты, увидала его нимфа Эхо. Нимфа не могла сама заговорить с Нарциссом. Над ней тяготело наказание богини Геры: молчать должна была нимфа Эхо, а отвечать на вопросы она могла лишь тем, что повторяла их последние слова. С восторгом смотрела Эхо на стройного красавца-юношу, скрытая от него лесной чащей. Нарцисс огляделся кругом, не зная, куда ему идти, и громко крикнул: - Эй, кто здесь? - Здесь! - раздался громкий ответ Эхо. - Иди сюда! - крикнул Нарцисс. - Сюда! - ответила Эхо. С изумлением смотрит прекрасный Нарцисс по сторонам. Никого нет. Удивлённый этим, он громко воскликнул: - Сюда, скорей ко мне! И радостно откликнулась Эхо: - Ко мне! Протягивая руки, спешит к Нарциссу нимфа из леса, но гневно оттолкнул её прекрасный юноша. Ушёл он поспешно от нимфы и скрылся в тёмном лесу. Спряталась в лесной непроходимой чаще и отвергнутая нимфа. Она страдает от любви к Нарциссу, никому не показывается и только печально отзывается на всякий возглас несчастная Эхо. А Нарцисс остался по-прежнему гордым, самовлюбленным. Он отвергал любовь всех. Многих нимф сделала несчастными его гордость. И раз одна из отвергнутых им нимф воскликнула: «Полюби же и ты, Нарцисс! И пусть не отвечает тебе взаимностью человек, которого ты полюбишь!» Исполнилось пожелание нимфы. Разгневалась богиня 160 любви Афродита на то, что Нарцисс отвергает её дары, и наказала его. Однажды весной во время охоты Нарцисс подошёл к ручью и захотел напиться студеной воды. Ещё ни разу не касались вод этого ручья ни пастух, ни горные козы, ни разу не падала в ручей сломанная ветка, даже ветер не заносил в ручей лепестков пышных цветов. Вода его была чиста и прозрачна. Как в зеркале, отражалось в ней все вокруг: и кусты, разросшиеся по берегу, и стройные кипарисы, и голубое небо. Нагнулся Нарцисс к ручью, опершись руками на камень, выступавший из воды, и отразился в ручье весь, во всей своей красе. Тут-то постигла его кара Афродиты. В изумлении смотрит он на своё отражение в воде, и сильная любовь овладевает им. Полными любви глазами смотрит он на своё изображение в воде, он манит его, зовёт, простирает к нему руки. Наклоняется Нарцисс к зеркалу вод, чтобы поцеловать своё отражение, но целует только студёную, прозрачную воду ручья. Все забыл Нарцисс; он не уходит от ручья; не отрываясь, любуется самим собой. Он не ест, не пьёт, не спит. Наконец, полный отчаяния, восклицает Нарцисс, простирая руки к своему отражению: — О, кто страдал так жестоко! Нас разделяют не горы, не моря, а только полоска воды, и всё же не можем мы быть с тобой вместе. Выйди же из ручья! Задумался Нарцисс, глядя на своё отражение в воде. Вдруг страшная мысль пришла ему в голову, и тихо шепчет он своему отражению, наклоняясь к самой воде: — О горе! Я боюсь, не полюбил ли я самого себя! Ведь ты — я сам! Я люблю самого себя. Я чувствую, что немного осталось мне жить. Едва расцветши, увяну я и сойду в мрачное царство теней. Смерть не страшит меня; смерть принесёт конец мукам любви. Покидают силы Нарцисса, бледнеет он и чувствует уже приближение смерти, но все-таки не может оторваться от своего отражения. Плачет Нарцисс. Падают его слёзы в прозрачные воды ручья. По зеркальной поверхности воды пошли круги, и пропало прекрасное изображение. Со страхом воскликнул Нарцисс: — О, где ты! Вернись! Останься! Не покидай меня, ведь это жестоко. О, дай хоть смотреть на тебя! Но вот опять спокойна вода, опять появилось отражение, опять, не отрываясь, смотрит на него Нарцисс. Тает он, как 161 роса на цветах в лучах горячего солнца. Видит и несчастная нимфа Эхо, как страдает Нарцисс. Она по-прежнему любит его; страдания Нарцисса болью сжимают ей сердце. - О, горе! - восклицает Нарцисс. - Горе! - отвечает Эхо. Наконец, измученный, слабеющим голосом воскликнул Нарцисс, глядя на свое отражение: - Прощай! И ещё тише, чуть слышно прозвучал отклик нимфы Эхо: - Прощай! Склонилась голова Нарцисса на зелёную прибрежную траву, и мрак смерти покрыл его очи. Умер Нарцисс. Плакали в лесу младые нимфы, и плакала Эхо. Приготовили нимфы юному Нарциссу могилу, но когда пришли за его телом, то не нашли его. На том месте, где склонилась на траву голова Нарцисса, вырос белый душистый цветок -цветок смерти; нарцисс зовут его. и 162 1. Как в мифах отразились представления древних греков об устройстве мира? 2. Какая особенность отличает всех древнегреческих богов? Чем они были похожи на людей и чем отличались от них? 3. Какие мифы о происхождении богов вам особенно запомнились? 4. Зачем люди сочиняли мифы? 5. Найдите в стихах А.С. Пушкина упоминание богов, населявших древний Олимп. Сделайте вывод. Составьте устное описание одного из богов, не называя его, так, чтобы по описаниям можно было догадаться, о ком идёт речь. Домашнее чтение Прочитайте самостоятельно мифэы о Геракле («Рождение и воспитание Геракла», «Геракл в Фивах», «Геракл на службе у Эврисфея» и др.) и подумайте над вопросами: 1. Чем отличается Геракл от богов и людей? Как вы думаете, почему так подробно описывается воспитание Геракла? 2. Какие качества почитали в человеке древние греки? 3. С кем из героев русских былин, эпоса других народов вы могли бы сравнить Геракла? Почему допустимо такое сравнение? Гомер Одиссей у циклопов (из поэмы «Одиссея») 1 <...> Все на суда собралися и, севши на лавках у вёсел, Разом могучими вёслами вспенили тёмные воды. Далее поплыли мы, сокрушённые сердцем, и в землю Прибыли сильных, свирепых, не знающих правды циклопов. <...> 5 К берегу близкому скоро пристав с кораблём, мы открыли В крайнем, у самого моря стоявшем утёсе пещеру, Густо одетую лавром1, пространную, где собирался Мелкий во множестве скот; там высокой стеной из огромных, Грубо набросанных камней был двор обведён, и стояли 10 Частым забором вокруг черноглавые дубы и сосны. Муж великанского роста в пещере той жил; одиноко Пас он баранов и коз и ни с кем из других не водился; Был нелюдим он, свиреп, никакого не ведал закона; Видом и ростом чудовищным в страх приводя, он несходен 15 Был с человеком, вкушающим хлеб, и казался лесистой, Дикой вершиной горы, над другими воздвигшейся грозно. Спутникам верным моим повелел я остаться на бреге Близ корабля и его сторожить неусыпно, с собой же Взявши двенадцать надёжных и самых отважных, пошёл я 20 С ними; и мы запаслися вина драгоценного полным мехом 2 1 Лавр — южное вечнозеленое дерево с душистыми листьями. 2 Мех — здесь: кожаный мешок для вина. 163 Шагом поспешным к пещере приблизились мы, но его в ней Не было; коз и баранов он пас на лугу недалёком. Начали всё мы в пещере пространной осматривать; много Было сыров в тростниковых корзинах; в отдельных закутах 25 Заперты были козлята, барашки, по возрастам разным в порядке Там размещённые: старшие — с старшими, средние - подле Средних и с младшими — младшие; вёдра и чаши Были до самых краёв налиты простоквашей густою. Спутники стали меня убеждать, чтоб, запасшись сырами, 30 Боле я в страшной пещере не медлил, чтоб все мы скорее, Взявши в закутах отборных козлят и барашков, с добычей Нашей на быстрый корабль убежали и в море пустились. Я на беду отказался полезный совет их исполнить; Видеть его мне хотелось в надежде, что, нас угостивши, 35 Даст нам подарок: но встретиться с ним не на радость нам было. Яркий огонь разложив, совершили мы жертву; добывши Сыру потом и насытив свой голод, остались в пещере Ждать, чтоб со стадом в неё возвратился хозяин. И скоро С ношею дров, для варенья вечерния пищи, явился 40 Он и со стуком на землю дрова перед входом пещеры Бросил; объятые страхом, мы спрятались в угол; пригнавши Стадо откормленных коз и волнистых баранов к пещере, Маток в неё он впустил, а самцов, и козлов и баранов, 164 Прежде от них отделив, на дворе перед входом оставил. 45 Кончив, чтоб вход заградить, несказанно великий с земли он Камень, который и двадцать два воза четырёхколёсных С места б не сдвинули, поднял: подобен скале необъятной Был он; его подхвативши и вход им в пещеру задвинув, Сел он и маток доить принялся надлежащим порядком, 50 Коз и овец; подоив же, под каждую матку её он Клал сосуна. Половину отлив молока в плетеницы1, В них он оставил его, чтоб оно огустело до сыра; Всё ж молоко остальное разлил по сосудам, чтоб после Пить по утрам иль за ужином, с пажити2 стадо пригнавши. 55 Кончив с заботливым спехом3 работу свою, наконец он Яркий огонь разложил, нас увидел и грубо сказал нам: «Странники, кто вы? Откуда пришли водяною дорогой? Дело ль какое у вас? Иль без дела скитаетесь всюду, Взад и вперёд по морям, как добычники вольные4, мчася, 60 Жизнью играя своей и беды приключая народам?» Так он сказал нам; у каждого замерло милое сердце: Голос гремящий и образ чудовища в трепет привёл нас. Но, ободрясь, напоследок ответствовал так я циклопу: «Все мы ахейцы5: плывём от далекия Трои; сюда же 65 Бурею нас принесло по волнам беспредельного моря. В милую землю отцов возвращаясь, с прямого пути мы Сбились; так было, конечно, угодно могучему Зевсу. <...> Ныне к коленам припавши твоим, мы тебя умоляем Нас, бесприютных, к себе дружелюбно принять и подарок 1 П,летеница — сосуд в плетёной корзине. 2 Пажить — пастбище. 3 С заболтивым спехом — старательно и быстро. 4 Добычники вольные — морские разбойники. 5 Ахейцы — одно из племён древних греков. Гомер называет ахейцами вообще всех греков. 165 70 Дать нам, каким завсегда на прощанье гостей наделяют. Ты же убойся богов; мы пришельцы, мы ищем покрова; Мстит за пришельцев отверженных строго небесный Кронион1. <...> Так я сказал; с неописанной злостью циклоп отвечал мне: «Видно, что ты издалёка иль вовсе безумен, пришелец, 75 Если мог вздумать, что я побоюсь или уважу бессмертных. Нам, циклопам, нет нужды ни в боге Зевесе, ни в прочих Ваших блаженных богах; <...> Страх громовержца Зевеса разгневать меня не принудит Вас пощадить; поступлю я, как мне самому то угодно. 80 Ты же теперь мне скажи, где корабль, на котором пришли вы К нам? Далеко ли иль близко отсюда стоит он? То ведать Должен я». Так искушая, он хитро спросил. Остерегшись, Хитрыми сс1м я словами ответствовал злому циклопу: «Бог Посидон2, колебатель земли, мой корабль уничтожил, 85 Бросив его недалёко от здешнего брега на камни Мыса крутого, и бурное море обломки умчало. Мне ж и со мною немногим от смерти спастись удалося». Так я сказал, и, ответа не дав никакого, он быстро Прянул3, как бешеный зверь, и, огромные вытянув руки, 90 Разом меж нами двоих, как щенят, подхватил и ударил Оземь; их череп разбился; обрызгало мозгом пещеру. <...> 166 1 Зевс был сыном Крона, бога земледелия и времени, поэтому его часто называют Кронионом или Кронидом. 2 Посидон (Посейдон) — бог морей. 3 Прянул — здесь: неожиданно прыгнул. Страшную пищу запив молоком, людоед беззаботно Между козлов и баранов на голой земле растянулся. Тут подошёл я к нему с дерзновенным намереньем сердца, 95 Острый свой меч обнаживши, чудовищу мстящею медью Тело в том месте пронзить, где под грудью находится печень. Меч мой уж был занесен; но иное на мысли пришло мне: С ним неизбежно и нас бы постигну ла верная гибель: Все совокупно мы были б не в силах от входа пещеры 100 Слабою нашей рукою тяжёлой скалы отодвинуть. С трепетом сердца мы ждали явленья божественной Эос1; Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос. Встал он, огонь разложил и доить принялся по порядку Коз и овец; подоив же, под каждую матку её он 105 Клал сосуна; окончавши с заботливым спехом работу, Снова из нас он похитил двоих на ужасную пищу. Съев их, он выгнал шумящее стадо из тёмной пещеры. Мощной рукой оттолкнувши утёс приворотный, им двери Снова он запер, как лёгкою кровлей колчан запирают. 110 С свистом погнал он на горное пастбище тучное стадо. Я ж, в заключенье оставленный, начал выдумывать сред,ство, Как бы врагу отомстить, и молил о защите Палладу2. Вот что, размыслив, нашел, наконец, я удобным и верным: В козьей закуте стояла дубина циклопова, свежий 115 Ствол им обрубленной маслины дикой; его он, очистив, Сохнуть поставил в закуту, чтоб после гулять с ним; подобен Нам показался он мачте, какая на многовёсельном, 1 Эос — богиня утренней зари. 2 Паллада — одно из имен богини Афины, победительницы гиганта Палланта. 167 С грузом товаров моря обтекающем судне бывает; <..> Взявши тот ствол и мечом от него отрубивши три локтя1, 120 Выгладить чисто отрубок велел я товарищам; скоро Выглажен был он; своею рукою его заострил я; После, обжегши на угольях острый конец, мы поспешно Кол, приготовленный к делу, зарыли в навозе, который Кучей огромной набросан был в смрадной пещере , циклопа. 125 Кончив, своих пригласил я сопутников жеребий2 кинуть, Кто между ними колом обожжённым поможет пронзить мне Глаз людоеду, как скоро глубокому сну он предастся. Жеребий дал четырёх мне, и самых надёжных, которых Сам бы я выбрал, и к ним я пристал, не по жеребью, пятый. 130 Вечером, жирное стадо гоня, людоед возвратился; Но, отворивши пещеру, в неё он уж полное стадо Ввёл, не оставив на внешнем дворе ни козла, ни барана. <...> Тут подошёл я отважно и речь обратил к людоеду, Полную чашу вина золотого ему предлагая: 135 «Выпей, циклоп, золотого вина... <...>узнаешь, какой драгоценный напиток на нашем Был корабле; для тебя я его сохранил, уповая Милость в тебе обрести; но свирепствуешь ты нестерпимо». Так говорил я; взяв чашу, её осушил он, и вкусным Крепкий напиток ему показался, другой попросил он 140 Чаши: «Налей мне, — сказал он, — ещё и своё назови мне Имя, чтоб мог приготовить тебе я приличный подарок. 168 1 Локоть - старинная мера длины (около 50 см). 2 Жеребий - жребий. Твой же напиток — амврозия чистая с нектаром сладким1». Так он сказал, и другую я чашу вином искромётным Налил. Еще попросил он, и третью безумцу я подал. 145 Стало шуметь огневое вино в голове людоеда. Я обратился к нему с обольстительно-сладкою речью: «Славное имя моё ты, циклоп, любопытствуешь сведать, С тем, чтоб, меня угостив, и обычный мне сделать подарок. Я называюсь Никто; мне такое название дали 150 Мать и отец, и товарищи так все меня величают». С злобной насмешкою мне отвечал людоед зверонравный: «Знай же, Никто, мой любезный, что будешь ты самый последний Съеден, когда я разделаюсь с прочими, - вот мой подарок». Тут повалился он навзничь, совсем опьянелый; и набок 155 Свисла могучая шея, и всепобеждающей силой Сон овладел им; <...> Кол свой достав, мы его остриём на огонь положили, 1 Твой же напиток — амврозия чистая с нектаром сладким — превосходный, чудесный напиток. 169 Тотчас зардел1 он; тогда я, товарищей выбранных кликнув, Их ободрил, чтоб со мною решительны были в опасном 160 Деле. Уже начинал положенный на уголья кол наш Пламя давать, разгоревшись, хотя и сырой был; поспешно Вынул его из огня я; товарищи смело с обоих Стали боков — божество в них, конечно, вложило отважность; Кол обхватили они и его острием раскалённым 165 Втиснули спящему в глаз; <...> Дико завыл людоед - застонала от воя пещера. В страхе мы кинулись прочь; с несказанной свирепостью вырвав Кол из пронзённого глаза, облитый кипучею кровью, Сильной рукой от себя он его отшвырнул; в исступленье 170 Начал он криком циклопов сзывать, обитавших в глубоких Гротах2 окрест и на горных, лобзаемых ветром вершинах. Громкие вопли услышав, отвсюду сбежались циклопы; Вход обступили пещеры они и спросили: «Зачем ты Созвал нас всех, Полифем? Что случилось? На что ты 175 Сладкий наш сон и спокойствие ночи божественной прервал? Коз ли твоих и баранов кто дерзко похитил? Иль сам ты Гибнешь? Но кто же тебя здесь обманом иль силою губит?» Им отвечал он из тёмной пещеры отчаянно диким Рёвом: «Никто! Но своей я оплошностью гибну; Никто бы 180 Силой не мог повредить мне». В сердцах закричали циклопы: «Если никто, для чего же один так ревёшь ты? Но если Болен, то воля на это Зевеса, её не избегнешь. В помощь отца своего призови, Посидона-владыку». 170 1 Зардел - здесь: покраснел. 2 Грот — искусственная или естественная пещера. Так говорили, они, удаляясь. Во мне же смеялось 185 Сердце, что вымыслом имени всех мне спасти удалося. Охая тяжко, с кряхтеньем и стоном ошарив руками Стены, циклоп отодвинул от входа скалу, перед нею Сел и огромные вытянул руки, надеясь, что в стаде, Мимо его проходящем, нас всех переловит; конечно, 190 Думал свирепый глупец, что и я был, как он, без рассудка. Я ж осторожным умом вымышлял и обдумывал средство, Как бы себя и товарищей бодрых избавить от верной Гибели; многие хитрости, разные способы тщетно Мыслям моим представлялись, а бедствие было уж близко. 195 Вот что, по думанье долгом, удобнейшим мне показалось: Были бараны большие, покрыть^: е длинною шерстью, Жирные, мощные, в стаде; руно1 их, как шёлк, волновалось. Я потихоньку сплетёнными крепкими лыками, вырвав Их из рогожи, служившей постелею злому циклопу, 200 По три барана связал; человек был подвязан под каждым Средним, другими двумя по бокам защищённый; на каждых Трёх был один из товарищей наших, а сам я?.. Дебелый2, Рослый, с роскошною шерстью был в стаде баран; обхвативши Мягкую спину его, я повис на руках под шершавым 205 Брюхом, а руки (в руно несказанно-густое впустив их) Длинною шерстью обвил и на ней терпеливо держался. С трепетом сердца мы ждали явленья божественной Эос. Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос: К выходу все побежали самцы, и козлы, и бараны; <...> 1 Руно - здесь: шерсть. 2 Дебелый — здесь: упитанный, откормленный. 171 210 Господин их, от боли Охая, щупал руками у всех, пробегающих мимо, Пышные спины; но, глупый, он был угадать не способен, Что у иных под волнистой скрывалося грудью; последний Шёл мой баран; и медлительным шагом он шёл, отягчённый 215 Длинною шерстью и мной, размышлявшим в то время о многом. Спину ощупав его, с ним циклоп разговаривать начал: «Ты ль, мой прекрасный любимец? Зачем же пещеру последний Ныне покинул? Ты прежде ленив и медлителен не был. Первый всегда, величаво ступая, на луг выходил ты 220 Сладкоцветущей травою питаться; ты в полдень к потоку Первый бежал; и у всех впереди возвращался в пещеру Вечером. Ныне ж идёшь ты последний; знать, чувствуешь сам ты, Бедный, что око мое за тобой уж не смотрит; лишён я Светлого зренья гнусным бродягою; здесь он вином мне 225 Ум отуманил; его называют Никто; но еще он Власти моей не избегнул! Когда бы, мой друг, говорить ты Мог, ты сказал бы, где спрятался враг ненавистный; я череп Вмиг раздробил бы ему и разбрызгал бы мозг по пещере, Оземь ударив его и на части раздёрнув; отмстил бы 230 Я за обиду, какую Никто, злоковарный разбойник, Здесь мне нанёс». Так сказав, он барана пустил на свободу. Я ж, недалеко от входа пещеры и внешней ограды Первый став на ноги, путников всех отвязал и немедля С ними все стадо козлов тонконогих и жирных баранов 172 235 Собрал; обходами многими их мы погнали на взморье1 К нашему судну. И сладко товарищам было нас встретить, Гибели верной избегших; хотели о милых погибших Плакать они; но мигнув им глазами, чтоб плач удержали, Стадо козлов и баранов взвести на корабль наш немедля 240 Я повелел: отойти мне от берега в море хотелось. Люди мои собралися и, севши на лавках у вёсел, Разом могучими вёслами вспенили тёмные воды; Но, на такое отплыв расстоянье, в каком человечий Явственно голос доходит до нас, закричал я циклопу: 245 «Слушай, циклоп беспощадный, вперёд беззащитных гостей ты В гроте глубоком своём не губи и не ешь; святотатным2 Делом всегда на себя навлекаем мы верную гибель; Ты, злочестивец, дерзнул иноземцев, твой дом посетивших, Зверски сожрать - наказали тебя и Зевес, и другие 250 Боги блаженные». Так я сказал; он, ужасно взбешённый, Тяжкий утёс от вершины горы отломил и с размаха На голос кинул; утёс, пролетевши над судном, в пучину Рухнул так близко к нему, что его чёрноострого носа Чуть не расшиб; всколыхалося море от падшей громады; 255 Хлынув, большая волна побежала стремительно к брегу; Схваченный ею, обратно к земле и корабль наш помчался. Длинною жердью я в берег песчаный уперся и судно Прочь отвалил; а товарищам молча кивнул головою, Их побуждая всей силой на вёсла налечь, чтоб избегнуть 260 Близкой беды; все, нагнувшися, разом ударили в вёсла. Быв на двойном расстоянье от страшного брега, опять я 1 Взморье, - берег моря. 2 Святотатный (поступок) обычая или правила. дерзкое нарушение общепринятого 173 Начал кричать, вызывая циклопа. Товарищи в страхе Все убеждали меня замолчать и его не тревожить. «Дерзкий, — они говорили, — зачем ты чудовище дразнишь? 265 В море швырнувши утёс, он едва с кораблём нас не бросил На берег снова; едва не постигла нас верная гибель. Если теперь он чей голос иль слово какое услышит, Голову нам раздробит и корабль наш в куски изломает, Бросив утёс остробокий: до нас же он верно добросит». 270 Так говорили они, но, упорствуя дерзостным сердцем, Я продолжал раздражать оскорбительной речью циклопа: — Если, циклоп, у тебя из людей земнородных кто спросит, Как истреблён твой единственный глаз, ты на это ответствуй: «Царь Одиссей, городов сокрушитель, героя Лаэрта 275 Сын, знаменитый властитель Итаки, мне выколол глаз мой». Перевод В.А. Жуковского 174 и 1. На чём основан эпос Гомера? Найдите в тексте отражение мифов и легенд. 2. Чем Одиссей не похож на героев героического эпоса других народов? 3. Докажите примерами из текста, что Одиссея по праву именуют хитроумным. 4. Как Гомер рисует циклопа Полифема? Какими известными вам приёмами он при этом пользуется? 5. Сравните прочитанный вами отрывок из «Одиссеи» с героическим эпосом других народов. Что объединяет эти произведения, в чём состоит их отличие? 6. Определите особенности стихотворной речи «Одиссеи», точно переданные В.А. Жуковским. Почему её называют торжественной? 7. Попробуйте, используя гекзаметр, рассказать о каком-либо событии. ИТОГОВЫЕ ВОПРОСЫ К РАЗДЕЛУ 3 1. Что такое эпос как род литературы; героический эпос, богатырская сказка? 2. Как вы поняли смысл названия этого раздела? Прокомментируйте эпиграф к разделу 3. 3. Что объединяет все произведения этого раздела? 4. Объясните, почему все народы стремятся сохранять, изучать произведения фольклора. 5. Что может дать современному человеку чтение произведений устного народного творчества, в частности героического эпоса? 6. Чем вы можете объяснить уважительное, почтительное отношение народа к сказителям? 7. Какая форма - проза или стихи - более характерна для героического эпоса? Для мифов и легенд? 175 ПОДВЕДЁМ ИТОГИ Теперь мы можем проследить становление эпоса как литературного рода. Свои первые представления о мире человек отразил в мифах. Именно мифы объясняли происхождение и устройство мира, и создавались они тогда, когда ещё не было литературы. (Приведите примеры, как древнегреческие мифы рассказывают о происхождении мира и богов.) Большая группа мифов повествует о героях — людях, равных богам по храбрости, уму, силе. Героический эпос (в том числе и древнегреческий) возник на основе этой группы мифов. (Вспомните, что из прочитанного вами героического эпоса напрямую связано с мифами и легендами.) Так на смену мифу пришёл фольклор (устное народное творчество) со всем многообразием эпических жанров (героический эпос, былина, сказка, быль, сказ и др.). Главным предметом изображения в произведениях фольклора становится человек. При этом в центре оказывается не внутренний мир героя, а его поступок, действие. Отсюда, например, использование гиперболы, повторов в фольклоре. (Объясните причину частого применения гиперболы в конкретных эпических жанрах.) В литературных эпических жанрах (рассказ, новелла, литературная сказка, повесть, роман и др.) тоже изображаются люди и их действия, поступки, описываются различные события. Однако автора литературного произведения интересуют характер героя, его мысли и чувства. Для создания характера используются различные приёмы: речь героя, портрет, пейзаж и т.д. (Приведите примеры из прочитанного в 1-м и 2-м разделах.) Всё это позволяет читателю понять других людей и самого себя, познать мир вокруг. Темы сочинений 1. Мой любимый былинный герой. 2. Волнующие страницы героического эпоса. 3. Как рождалась литература. 176 Раздел 4 ОТКРЫВАЯ МИР ВОКРУГ... Случалось ли вам, читатель, в известную пору жизни, вдруг замечать, что ваш взгляд на вещи вдруг совершенно изменяется, как будто все предметы, которые вы видели до тех пор, вдруг повернулись другой, неизвестной ещё стороной? Л.Н. Толстой «Отрочество», глава 3 177 Глава 17 178 Вера прибежала из школы домой, надеясь застать тётю Лену. Но тёти уже не было. Мама протянула расстроенной девочке конверт. «Верунчик, дорогой, — прочитала она, — извини: сдаём в печать книгу, совсем не было возможности задержаться. Вспоминаю наши с тобой разговоры о фольклоре, о богатырях и героях. Мне так приятно, что ты прочитала и смогла понять те произведения, которые я тебе предложила. Знаешь, о чём я думаю сейчас? Я жалею, что не успела поговорить с тобой о самом главном — о том, что чтение книг помогает человеку открыть мир вокруг себя: мир человеческих взаимоотношений, поступков, характеров, помогает понять других людей и самого себя. Конечно, я говорю о настоящих книгах, о большой литературе и не имею в виду «произведений» графоманов — людей, страдающих болезненной страстью к сочинительству. Настоящий писатель прежде всего по-настоящему талантлив. У него особый склад души, особое видение мира. С каждым из своих героев он проживает целую жизнь, радуется и страдает вместе с ними. Может быть, поэтому произведения настоящих писателей не оставляют нас равнодушными. Рассказывают, что, когда Александр Дюма писал продолжение «Трёх мушкетёров», где по сюжету погибает Портос, друзья застали писателя плачущим. Они предложили Дюма изменить сюжет и «воскресить» героя, но писатель только развел руками: «Я ничего не могу сделать, его убили...». Однако мало прочувствовать и прожить жизнь вместе с героями, нужно еще суметь написать так, чтобы заставить читателя соразмышлять и сопереживать. Я бы очень хотела прочитать вместе с тобой несколько произведений и помочь тебе увидеть, как писатели открывают для нас мир вокруг. Ты говорила мне, что любишь Пау- стовского. Давай начнём с его небольшой новеллы1, которая входит в его книгу «Золотая роза». Ребята, мы предлагаем вам принять участие в этом разговоре. Прочитайте новеллу и подумайте, почему именно с этого произведения К.Г. Паустовского мы начинаем новый раздел. Какие мысли писателя заставили вас задуматься? К.Г. Паустовский Старик в станционном буфете Худой старик с колючей щетиной на лице сидел в углу станционного буфета в Майори. Над Рижским заливом свистящими полосами проносились зимние шквалы. У берегов стоял толстый лед. Сквозь снежный дым было слышно, как грохочет прибой, налетая на крепкую ледяную закраину. Старик зашёл в буфет, очевидно, погреться. Он ничего не заказывал и понуро сидел на деревянном диване, засунув руки в рукава неумело залатанной рыбачьей куртки. Вместе со стариком пришла белая мохнатая собачка. Она сидела, прижавшись к его ноге, и дрожала. Рядом за столиком шумно пили пиво молодые люди с тугими, красными затылками. Снег таял у них на шляпах. Талая вода капала в стаканы с пивом и на бутерброды с копченой колбасой. Но молодые люди спорили о футбольном матче и не обращали на это внимания. Когда один из молодых людей взял бутерброд и откусил сразу половину, собачка не выдержала. Она подошла к столику, стала на задние лапы и, заискивая, начала смотреть в р,от молодому человеку. — Пети! — тихо позвал старик. — Как же тебе не стыдно! Зачем ты беспокоишь людей, Пети? Но Пети продолжала стоять, и только передние лапы у неё всё время дрожали и опускались от усталости. Когда 1 Новелла - разновидность рассказа, отличающаяся остротой конфликта, драматизмом сюжета, нередко имеющая неожиданный финал. 179 они касались мокрого живота, собачка спохватывалась и подымала их снова. Но молодые люди не замечали её. Они были увлечены разговором и то и дело подливали себе в стаканы холодное пиво. Снег залеплял окна, и дрожь пробегала по спине при виде людей, пьющих в такую стужу совершенно ледяное пиво. — Пети! — снова позвал старик. — А Пети! Ступай сюда! Собачка несколько раз быстро мотнула хвостом, как бы давая понять старику, что она его слышит и извиняется, но ничего с собой поделать не может. На старика она не взглянула и даже отвела глаза совсем в другую сторону. Она как бы говорила: «Я сама знаю, что это нехорошо. Но ты же не можешь купить мне такой бутерброд». — Эх, Пети, Пети! — шёпотом сказал старик, и голос его чуть дрогнул от огорчения. Пети снова вильнула хвостом и вскользь, умоляюще посмотрела на старика. Она как бы просила его больше её не звать и не стыдить, потому что у неё самой нехорошо на душе и она, если бы не крайность, никогда бы, конечно, не стала просить у чужих людей. Наконец один из молодых людей, скуластый, в зелёной шляпе, заметил собаку. — Просишь, стерва? — спросил он. — А где твой хозяин? Пети радостно вильнула хвостом, взглянула на старика и даже чуть взвизгнула. — Что же это вы, гражданин! - сказал молодой человек. — Раз собаку держите, так должны кормить. А то некультурно получается. Собака у вас милостыню выпрашивает. Нищенство у нас запрещено законом. Молодые люди захохотали. — Ну и отмочил, Валька! — крикнул один из них и бросил собачке кусок колбасы. — Пети, не смей! — крикнул старик. Обветренное его лицо и тощая, жилистая шея покраснели. Собачка сжалась и, опустив хвост, подошла к старику, даже не взглянув на колбасу. — Не смей брать у них ни крошки! — сказал старик. Он начал судорожно рыться в карманах, достал немного серебряной и медной мелочи и начал пересчитывать её 180 на ладони, сдувая мусор, прилипший к монетам. Пальцы у него дрожали. — Ещё обижается! - сказал скуластый молодой человек. — Какой независимый, скажи пожалуйста! — А, брось ты его! На что он тебе сдался? — примирительно сказал один из молодых людей, наливая всем пиво. Старик ничего не ответил. Он подошёл к стойке и положил горсть мелких денег на мокрый прилавок. — Один бутерброд! — сказал он хрипло. Собачка стояла рядом с ним, поджав хвост. Продавщица подала старику на тарелке два бутерброда. — Один! — сказал старик. — Берите! — тихо сказала продавщица. — Я на вас не разорюсь... — Палдиес! — сказал старик. — Спасибо! Он взял бутерброды и вышел на платформу. Там никого не было. Один шквал прошёл, второй подходил, но был ещё далеко на горизонте. Даже слабый солнечный свет упал на белые леса за рекой Лиелупа. Старик сел на скамейку, дал один бутерброд Пети, а другой завернул в серый носовой платок и спрятал в карман. Собачка судорожно ела, а старик, глядя на неё, говорил: — Ах, Пети, Пети! Глупая собака! 181 Но собачка не слушала его. Она ела. Старик смотрел на неё и вытирал рукавом глаза — они у него слезились от ветра. Вот, собственно, и вся маленькая история, случившаяся на станции Майори на Рижском взморье. Зачем я её рассказал? Начав писать её, я думал совсем о другом. Как это ни покажется странным, я размышлял о значении подробностей в прозе, вспомнил эту историю и решил, что если её описать без одной главной подробности — без того, что собака всем своим видом извинялась перед хозяином, без этого жеста маленькой собаки, то история эта станет грубее, чем она была на самом деле. А если выбросить и другие подробности — неумело заплатанную куртку, свидетельствующую о вдовстве или одиночестве, капли талой воды, падавшие со шляп молодых людей, ледяное пиво, мелкие деньги с прилипшим к ним сором из кармана, да, наконец, даже шквалы, налетавшие с моря белыми стенами, то рассказ от этого стал бы значительно суше и бескровнее. В последние годы подробности начали исчезать из нашей беллетристики1, особенно в вещах молодых писателей. Без подробности вещь не живёт. Любой рассказ превращается в ту сухую палку от копченого сига, о какой упоминал Чехов. Самого сига нет, а торчит одна тощая щепка. Смысл подробности заключается в том, чтобы, по словам Пушкина, мелочь, которая ускользает от глаз, мелькнула бы крупно, в глаза всем. С другой стороны, есть писатели, страдающие утомительной и скучной наблюдательностью. Они заваливают свои сочинения грудами подробностей — без отбора, без понимания того, что подробность имеет право жить и необходимо нужна только в том случае, если она характерна, если она может сразу, как лучом света, вырвать из темноты любого человека или любое явление. Например, чтобы дать представление о начавшемся крупном дожде, достаточно написать, что первые его кап- 182 1 Беллетристика — повествовательная художественная литература. ли громко щелкали по газете, валявшейся на земле под окном. Или, чтобы дать страшное ощущение смерти грудного ребёнка, достаточно сказать об этом так, как сказал Алексей Толстой в «Хождении по мукам»: «Измученная Даша уснула, а когда проснулась, её ребёнок был мёртв и лёгкие волосы у него на голове поднялись». «- Покуда спала, к нему пришла смерть... - сказала Даша, плача, Телегину. — Пойми же — у него волосики встали дыбом... Один мучился... Я спала. Никакими уговорами нельзя было отогнать от неё видение одинокой борьбы мальчика со смертью». Эта подробность (лёгкие детские волосы, вставшие дыбом) стоит многих страниц самого точного описания смерти. Обе эти подробности верно бьют в цель. Только такой и должна быть подробность — определяющей целое и, кроме того, обязательной. В поисках и определении подробностей нужен строжайший выбор. Подробность теснейшим образом связана с тем явлением, которое мы называем интуицией. Интуицию я представляю себе как способность по отдельной частности, по подробности, по одному какому-либо свойству восстановить картину целого. 183 Интуиция помогает историческим писателям воссоздавать не только подлинную картину жизни прошедших эпох, но самый их воздух, самое состояние людей, их психику, что по сравнению с нашей была, конечно, несколько иной. Интуиция помогла Пушкину, никогда не бывшему в Испании и в Англии, написать великолепные испанские стихи, написать «Каменного гостя», а в «Пире во время чумы» дать картину Англии, не худшую, чем это могли бы сделать Вальтер Скотт или Бёрнс — уроженцы этой туманной страны. Хорошая подробность вызывает и у читателя интуитивное и верное представление о целом — или о человеке и его состоянии, или о событии, или, наконец, об эпохе. 1. Вы уже встречались с понятием «художественная деталь». Что же это такое? 2. Какие детали (подробности) в описании старика помогают понять его характер, дают представление о его жизни? 3. Как вы поняли, почему старик запретил собаке брать еду у молодых людей? 4. Хотели ли молодые люди обидеть старика? 5. Какие детали в тексте позволяют понять, что за взаимоотношения были у старика и собаки? 6. Какую роль в этой новелле играет сцена попрошайничества собаки? 7. В чём заключается мастерство писателя, по мнению Паустовского? Проиллюстрируйте эти положения примерами из текста новеллы, других текстов. 8. Сделайте вывод о роли художественной детали в литературном произведении. Творческие работы 1. Напишите сочинение-миниатюру, найдя для описания портрета героя, пейзажа или происходящих событий яркую художественную деталь. 2. Перечитайте одно из ваших сочинений. Проверьте, нет ли в нём ненужных подробностей, следует ли добавить яркие детали. Исправьте работу. 184 Глава 18 (продолжение письма) «Верочка, надеюсь, на тебя произвёл впечатление рассказ Паустовского? Меня всегда поражала способность этого писателя в небольшом эпизоде, в нескольких картинах сказать о жизни очень много... Я хочу продолжить наш разговор об открытии мира через книги и попробовать как-то определить, сформулировать, что я под этим понимаю. Литературу не случайно называют «человековедением», потому что она вся — о нём: о человеке среди людей и наедине с самим собой, об одиночестве и счастье общения, взаимопонимания; о характере, который по-разному проявляется в мирной повседневной жизни и в дни войны; о различных сторонах человеческой натуры: любви и ненависти, добре и жестокости, самопожертвовании и эгоизме, душевной щедрости и равнодушии, патриотизме и предательстве. И о том, что каждый человек индивидуален, неповторим... И.С. Тургенев Муму Водной из отдалённых улиц Москвы, в сером доме с белыми колоннами, антресолью и покривившимся балконом, жила некогда барыня, вдова, окружённая многочисленною дворней. Сыновья её служили в Петербурге, дочери вышли замуж; она выезжала редко и уединённо доживала последние годы своей скупой и скучающей старости. День её, нерадостный и ненастный, давно прошёл; но и вечер её был чернее ночи. Из числа всей её челяди самым замечательным лицом был дворник Герасим, мужчина двенадцати вершков роста, сложённый богатырем и глухонемой от рожденья. Барыня взяла его из деревни, где он жил один, в небольшой избушке, отдельно от братьев, и считался едва ли не са- 185 мым исправным тягловым мужиком. Одарённый необычайной силой, он работал за четверых — дело спорилось в его руках, и весело было смотреть на него, когда он либо пахал и, налегая огромными ладонями на соху, казалось, один, без помощи лошадёнки, взрезывал упругую грудь земли, либо о Петров день так сокрушительно действовал косой, что хоть бы молодой берёзовый лесок смахивать с корней долой, либо проворно и безостановочно молотил трёхаршинным цепом, и как рычаг опускались и поднимались продолговатые и твёрдые мышцы его плечей. Постоянное безмолвие придавало торжественную важность его неистомной работе. Славный он был мужик, и не будь его несчастье, всякая девка охотно пошла бы за него замуж... Но вот Герасима привезли в Москву, купили ему сапоги, сшили кафтан на лето, на зиму тулуп, дали ему в руки метлу и лопату и определили его дворником. Крепко не полюбилось ему сначала его новое житье. С детства привык он к полевым работам, к деревенскому быту. Отчуждённый несчастьем своим от сообщества людей, он вырос немой и могучий, как дерево растёт на плодородной земле... Переселённый в город, он не понимал, что с ним такое деется, — скучал и недоумевал, как недоумевает молодой, здоровый бык, которого только что взяли с нивы, где сочная трава росла ему по брюхо, -взяли, поставили на вагон железной дороги — и вот, обдавая его тучное тело то дымом с искрами, то волнистым паром, мчат его теперь, мчат со стуком и визгом, а куда мчат — бог весть! Занятия Герасима по новой его должности казались ему шуткой после тяжких крестьянских работ; в полчаса всё у него было готово, и он опять то останавливался посреди двора и глядел, разинув рот, на всех проходящих, как бы желая добиться от них решения загадочного своего положения, то вдруг уходил куда-нибудь в уголок и, далеко швырнув метлу и лопату, бросался на землю лицом и целые часы лежал на груди неподвижно, как пойманный зверь. Но ко всему привыкает человек, и Герасим привык наконец к городскому житью. Дела у него было немного; вся обязанность его состояла в том, чтобы двор содержать в чистоте, два раза в день привезти бочку с водой, натаскать и наколоть дров для кухни и дома, да чужих не пускать и по ночам караулить. 186 И надо сказать, усердно исполнял он свою обязанность: на дворе у него никогда ни щепок не валялось, ни сору; застрянет ли в грязную пору где-нибудь с бочкой отданная под его начальство разбитая кляча-водовозка, он только двинет плечом — и не только телегу, самое лошадь спихнёт с места; дрова ли примется он колоть, топор так и звенит у него, как стекло, и летят во все стороны осколки и поленья; а что насчёт чужих, так после того, как он однажды ночью, поймав двух воров, стукнул их друг о дружку лбами, да так стукнул, что хоть в полицию их потом не води, все в околотке очень стали уважать его; даже днём проходившие, вовсе уже не мошенники, а просто незнакомые люди при виде грозного дворника отмахивались и кричали на него, как будто он мог слышать их крики. Со всей остальной челядью Герасим находился в отношениях не то чтобы приятельских — они его побаивались, — а коротких: он считал их за своих. Они с ним объяснялись знаками, и он их понимал, в точности исполнял все приказания, но права свои тоже знал, и уже никто не смел садиться на его место в застолице. Вообще Герасим был нрава строгого и серьёзного, любил во всём порядок; даже петухи при нём не смели драться, — а то беда! Увидит, тотчас схватит за ноги, повертит раз десять на воздухе колесом и бросит врозь. На дворе у барыни водились тоже гуси; но гусь, известно, птица важная и рассудительная; Герасим чувствовал к ним уважение, ходил за ними и кормил их; он сам смахивал на степенного гусака. Ему отвели над кухней каморку; он устроил её себе сам, по своему вкусу, соорудил в ней кровать из дубовых досок на четырёх чурбанах — истинно богатырскую кровать; сто пудов можно было положить на неё — не погнулась бы; под кроватью находился дюжий сундук; в уголку стоял столик такого же крепкого свойства, а возле столика — стул на трёх ножках, да такой прочный и приземистый, что сам Герасим, бывало, поднимет его, уронит и ухмыльнётся. Каморка запиралась на замок, напоминавший своим видом калач, только чёрный; ключ от этого замка Герасим всегда носил с собой на пояске. Он не любил, чтобы к нему ходили. Так прошёл год, по окончании которого с Герасимом случилось небольшое происшествие. 187 Старая барыня, у которой он жил в дворниках, во всём следовала древним обычаям и прислугу держала многочисленную; в доме у ней находились не только прачки, швеи, столяры, портные и портнихи, — был даже один шорник, он же считался ветеринарным врачом и лекарем для людей, был домашний лекарь для госпожи, был, наконец, один башмачник, по имени Капитон Климов, пьяница горький. Климов почитал себя существом обиженным и не оценённым по достоинству, человеком образованным и столичным, которому не в Москве бы жить, без дела, в каком-то захолустье, и если пил, как он сам выражался с расстановкой и стуча себя в грудь, то пил уже именно с горя. Вот зашла однажды о нём речь у барыни с её главным дворецким, Гаврилой, человеком, которому, судя по одним его желтым глазкам и утиному носу, сама судьба, казалось, определила быть начальствующим лицом. Барыня сожалела об испорченной нравственности Капитона, которого накануне только что отыскали где-то на улице. - А что, Гаврила, - заговорила вдруг она, - не женить ли нам его, как ты думаешь? Может, он остепенится. - Отчего же не женить-с! Можно-с, — ответил Гаврила, - и очень даже будет хорошо-с. - Да; только кто за него пойдет? - Конечно-с. А впрочем, как вам будет угодно-с. Всё же он, так сказать, на что-нибудь может быть потребен; из десятка его не выкинешь. - Кажется, ему Татьяна нравится? Гаврила хотел было что-то возразить, да сжал губы. - Да!.. пусть посватает Татьяну, - решила барыня, с удовольствием понюхивая табачок, - слышишь? - Слушаю-с, - произнёс Гаврила и удалился. Возвратясь в свою комнату (она находилась во флигеле и была почти вся загромождена коваными сундуками), Гаврила сперва выслал вон свою жену, а потом подсел к окну и задумался. Неожиданное распоряжение барыни его, видимо, озадачило. Наконец он встал и велел кликнуть Капитона. Капитон явился... Но прежде чем мы передадим читателям их разговор, считаем нелишним рассказать в немногих словах, кто была эта Татьяна, на которой приходилось Капитону жениться, и почему повеление барыни смутило дворецкого. 188 Татьяна, состоявшая, как мы сказали выше, в должности прачки (впрочем, ей, как искусной и учёной прачке, поручалось одно тонкое белье), была женщина лет двадцати осьми, маленькая, худая, белокурая, с родинками на левой щеке. Родинки на левой щеке почитаются на Руси худой приметой — предвещанием несчастной жизни... Татьяна не могла похвалиться своей участью. С ранней молодости её держали в чёрном теле; работала она за двоих, а ласки никакой никогда не видала; одевали её плохо, жалованье она получала самое маленькое; родни у ней всё равно что не было: один какой-то старый ключник, оставленный за негодностью в деревне, доводился ей дядей, да другие дядья у ней в мужиках состояли, — вот и всё. Когда-то она слыла красавицей, но красота с неё очень скоро соскочила. Нрава она была весьма смирного, или, лучше сказать, запуганного, к самой себе она чувствовала полное равнодушие, других боялась смертельно; думала только о том, как бы работу к сроку кончить, никогда ни с кем не говорила и трепетала при одном имени барыни, хотя та её почти в глаза не знала. Когда Герасима привезли из деревни, она чуть не обмерла от ужаса при виде его громадной фигуры, всячески старалась не встречаться с ним, даже жмурилась, бывало, когда ей случалось пробегать мимо него, спеша из дома в прачечную. Герасим сперва не обращал на неё особенного внимания, потом стал посмеиваться, когда она ему попадалась, потом и заглядываться на неё начал, наконец и вовсе глаз с неё не спускал. Полюбилась она ему; кротким ли выражением лица, робостью ли движений — бог его знает! Вот однажды пробиралась она по двору, осторожно поднимая на растопыренных пальцах накрахмаленную барынину кофту... кто-то вдруг сильно схватил её за локоть; она обернулась и так и вскрикнула: за ней стоял Герасим. Глупо смеясь и ласково мыча, протягивал он ей пряничного петушка, с сусальным золотом на хвосте и крыльях. Она было хотела отказаться, но он насильно впихнул его ей прямо в руку, покачал головой, пошел прочь и, обернувшись, ещё раз промычал ей что-то очень дружелюбное. С того дня он уж ей не давал покоя: куда, бывало, она ни пойдёт, он уж тут как тут, идёт ей навстречу, улыбается, мычит, махает руками, ленту вдруг вытащит из-за пазухи и всучит ей, метлой перед ней пыль 189 расчистит. Бедная девка просто не знала, как ей быть и что делать. Скоро весь дом узнал о проделках немого дворника; насмешки, прибауточки, колкие словечки посыпались на Татьяну. Над Герасимом, однако, глумиться не все решались: он шуток не любил; да и её при нём оставляли в покое. Рада не рада, а попала девка под его покровительство. Как все глухонемые, он очень был догадлив и очень хорошо понимал, когда над ним или над ней смеялись. Однажды за обедом кастелянша, начальница Татьяны, принялась её, как говорится, шпынять и до того её довела, что та, бедная, не знала куда глаза деть и чуть не плакала с досады. Герасим вдруг приподнялся, протянул свою огромную ручищу, наложил её на голову кастелянши и с такой угрюмой свирепостью посмотрел ей в лицо, что та так и пригнулась к столу. Все умолкли. Герасим снова взялся за ложку и продолжал хлебать щи. «Вишь, глухой чёрт, леший!» — пробормотали все вполголоса, а кастелянша встала да ушла в девичью. А то в другой раз, заметив, что Капитон, тот самый Капитон, о котором сейчас шла речь, как-то слишком любезно раскалякался с Татьяной, Герасим подозвал его к себе пальцем, отвёл в каретный сарай да, ухватив за конец стоявшее в углу дышло1, слегка, но многозначительно погрозил ему им. С тех пор уж никто не заговаривал с Татьяной. И всё это ему сходило с рук. Правда, кастелянша, как только прибежала в девичью, тотчас упала в обморок и вообще так искусно действовала, что в тот же день довела до сведения барыни грубый поступок Герасима; но причудливая старуха только рассмеялась, несколько раз, к крайнему оскорблению кастелянши, заставила её повторить, как, дескать, он принагнул тебя своей тяжелой ручкой, и на другой день выслала Герасиму целковый. Она его жаловала как верного и сильного сторожа. Герасим порядком её побаивался, но все-таки надеялся на её милость и собирался уже отправиться к ней с просьбой, не позволит ли она ему жениться на Татьяне. Он только ждал нового кафтана, обещанного ему дворецким, чтоб в приличном виде явиться перед барыней, как вдруг этой самой барыне пришла в голову мысль выдать Татьяну за Капитона. 190 1 Дышло - толстая оглобля, прикрепляемая к середине передней оси повозки при парной запряжке. Читатель теперь легко сам поймёт причину смущения, овладевшего дворецким Гаврилой после разговора с госпожой. «Госпожа, — думал он, посиживая у окна, — конечно, жалует Герасима (Гавриле хорошо это было известно, и оттого он сам ему потакал), всё же он существо бессловесное; не доложить же госпоже, что вот Герасим, мол, за Татьяной ухаживает. Да и наконец, оно и справедливо, какой он муж? А с другой стороны, стоит этому, прости Господи, лешему узнать, что Татьяну выдают за Капитона, ведь он всё в доме переломает, ей-ей. Ведь с ним не столкуешь; ведь его, чёрта этакого, согрешил я, грешный, никаким способом не уломаешь... право!..» Появление Капитона прервало нить Гаврилиных размышлений. Легкомысленный башмачник вошёл, закинул руки назад и, развязно прислонясь к выдающемуся углу стены подле двери, поставил правую ножку крестообразно перед левой и встряхнул головой. «Вот, мол, я. Чего вам потребно?» Гаврила посмотрел на Капитона и застучал пальцами по косяку окна. Капитон только прищурил немного свои оловянные глазки, но не опустил их, даже усмехнулся слегка и провёл рукой по своим белесоватым волосам, которые так и ерошились во все стороны. «Ну да, я, мол, я. Чего глядишь?» — Хорош, — проговорил Гаврила и помолчал. — Хорош, нечего сказать! Капитон только плечиками передернул. «А ты небось лучше?» — подумал он про себя. - Ну, посмотри на себя, ну, посмотри, - продолжал с укоризной Гаврила, — ну, на кого ты похож? 191 Капитон окинул спокойным взором свой истасканный и оборванный сюртук, свои заплатанные панталоны, с особенным вниманием осмотрел он свои дырявые сапоги, особенно тот, о носок которого так щеголевато опиралась его правая ножка, и снова уставился на дворецкого. — А что-с? — Что-с? — повторил Гаврила. — Что-с? Ещё ты говоришь: что-с? На чёрта ты похож, согрешил я, грешный, вот на кого ты похож. Капитон проворно замигал глазками. «Ругайтесь, мол, ругайтесь, Гаврила Андреич», — подумал он опять про себя. — Ведь вот ты опять пьян был, — начал Гаврила, — ведь опять? А? ну, отвечай же. — По слабости здоровья спиртным напиткам подвергался действительно, — возразил Капитон. — По слабости здоровья!.. Мало тебя наказывают — вот что; а в Питере ещё был в ученье... Многому ты выучился в ученье! Только хлеб даром ешь. — В этом случае, Гаврила Андреич, один мне судья: сам Господь Бог, и больше никого. Тот один знает, каков я человек на сём свете суть и точно ли даром хлеб ем. А что касается в соображении до пьянства, то и в этом случае виноват не я, а более один товарищ: сам же меня он сма-нул, да и сполитиковал, ушёл то есть, а я... — А ты остался, гусь, на улице. Ах ты, забубённый человек! Ну, да дело не в том, — продолжал дворецкий, — а вот что. Барыне... — тут он помолчал, — барыне угодно, чтоб ты женился. Слышишь? Оне полагают, что ты остепенишься, женившись. Понимаешь? — Как не понимать-с. — Ну, да. По-моему, лучше бы тебя хорошенько в руки взять. Ну, да это уж их дело. Что ж? ты согласен? Капитон осклабился. — Женитьба дело хорошее для человека, Гаврила Ан-дреич; и я, с своей стороны, с очень моим приятным удовольствием. — Ну, да, — возразил Гаврила и подумал про себя: «Нечего сказать, аккуратно говорит человек». — Только вот что, — продолжал он вслух,— невесту-то тебе приискали неладную. 192 - А какую, позвольте полюбопытствовать?.. - Татьяну. - Татьяну? И Капитон вытаращил глаза и отделился от стены. - Ну, чего ж ты всполохнулся?.. Разве она тебе не по нраву? - Какое не по нраву, Гаврила Андреич! Девка она ничего, работница, смирная девка... Да ведь вы сами знаете, Гаврила Андреич, ведь тот-то, леший, кикимора-то степная, ведь он за ней... - Знаю, брат, всё знаю, - с досадой прервал его дворецкий, - да ведь... - Да помилуйте, Гаврила Андреич! ведь он меня убьёт, ей-богу убьёт, как муху какую-нибудь прихлопнет; ведь у него рука, ведь вы изволите сами посмотреть, что у него за рука; ведь у него просто Минина и Пожарского рука. Ведь он глухой, бьёт и не слышит, как бьёт! Словно во сне кулачищами-то махает. И унять его нет никакой возможности; почему? потому, вы сами знаете, Гаврила Андреич, он глух и, вдобавку, глуп, как пятка. Ведь это какой-то зверь, идол, Гаврила Андреич, - хуже идола... осина какая-то; за что же я теперь от него страдать должен? Конечно, мне уже теперь все нипочём: обдержался, обтерпелся человек, обмаслился, как коломенский горшок, - все же я, однако, человек, а не какой-нибудь в самом деле ничтожный горшок. - Знаю, знаю, не расписывай... - Господи Боже мой! - с жаром продолжал башмачник, - когда же конец? когда, Господи! Горемыка я, горемыка неисходная! Судьба-то, судьба-то моя, подумаешь! В младых летах был я бит через немца хозяина; в лучший сустав жизни моей бит от своего же брата, наконец в зрелые годы вот до чего дослужился... - Эх ты, мочальная душа, - проговорил Гаврила. - Чего распространяешься, право! - Как чего, Гаврила Андреич! Не побоев я боюсь, Гаврила Андреич. Накажи меня господин в стенах, да подай мне при людях приветствие, и всё я в числе человеков, а тут ведь от кого приходится... - Ну, пошёл вон, - нетерпеливо перебил его Гаврила. Капитон отвернулся и поплёлся вон. 193 — А положим, его бы не было, — крикнул ему вслед дворецкий, — ты-то сам согласен? — Изъявляю, — возразил Капитон и удалился. Красноречие не покидало его даже в крайних случаях. Дворецкий несколько раз прошёлся по комнате. — Ну, позовите теперь Татьяну, — промолвил он наконец. Через несколько мгновений Татьяна вошла чуть слышно и остановилась у порога. — Что прикажете, Гаврила Андреич? - проговорила она тихим голосом. Дворецкий пристально посмотрел на нее. — Ну, - промолвил он, - Танюша, хочешь замуж идти? Барыня тебе жениха сыскала. — Слушаю, Гаврила Андреич. А кого они мне в женихи назначают? - прибавила она с нерешительностью. — Капитона, башмачника. — Слушаю-с. — Он легкомысленный человек — это точно. Но госпожа в этом случае на тебя надеется. — Слушаю-с. — Одна беда... ведь этот глухарь-то, Гараська, он ведь за тобой ухаживает. И чем ты этого медведя к себе приворожила? А ведь он убьёт тебя, пожалуй, медведь этакой... — Убьёт, Гаврила Андреич, беспременно убьёт. — Убьёт... Ну, это мы увидим. Как это ты говоришь: убьёт! Разве он имеет право тебя убивать, посуди сама. — А не знаю, Гаврила Андреич, имеет ли, нет ли. — Экая! Ведь ты ему этак ничего не обещала... — Чего изволите-с? Дворецкий помолчал и подумал: «Безответная ты душа!» — Ну, хорошо, — прибавил он, — мы еще поговорим с тобой, а теперь ступай, Танюша; я вижу, ты точно смиренница. Татьяна повернулась, оперлась легонько о притолку и ушла. «А может быть, барыня-то завтра и забудет об этой свадьбе, — подумал дворецкий, — я-то из чего растревожился? Озорника-то мы этого скрутим; коли что — в полицию знать дадим...» — Устинья Фёдоровна! — крикнул он 194 громким голосом своей жене, — поставьте-ка самоварчик, моя почтенная... Татьяна почти весь тот день не выходила из прачечной. Сперва она всплакнула, потом утёрла слёзы и принялась по-прежнему за работу. Капитон до самой поздней ночи просидел в заведении с каким-то приятелем мрачного вида и подробно ему рассказал, как он в Питере проживал у одного барина, который всем бы взял, да за порядками был наблюдателен и притом одной ошибкой маленечко произ-волялся: хмелем гораздо забирал, а что до женского пола, просто во все качества доходил... Мрачный товарищ только поддакивал; но когда Капитон объявил наконец, что он, по одному случаю, должен завтра же руку на себя наложить, мрачный товарищ заметил, что пора спать. И они разошлись грубо и молча. Между тем ожидания дворецкого не сбылись. Барыню так заняла мысль о Капитоновой свадьбе, что она даже ночью только об этом разговаривала с одной из своих компаньонок, которая держалась у ней в доме единственно на случай бессонницы и, как ночной извозчик, спала днём. Когда Гаврила вошёл к ней после чаю с докладом, первым её вопросом было: а что наша свадьба, идёт? Он, разумеется, отвечал, что идёт как нельзя лучше и что Капитон сегодня же к ней явится с поклоном. Барыне что-то нездоровилось; она недолго занималась делами. Дворецкий возвратился к себе в комнату и созвал совет. Дело точно требовало особенного обсуждения. Татьяна не прекословила, конечно; но Капитон объявлял во всеуслышание, что у него одна голова, а не две и не три. Герасим сурово и быстро на всех поглядывал, не отходил от девичьего крыльца и, казалось, догадывался, что затевается что-то для него недоброе. Собравшиеся (в числе их присутствовал старый буфетчик, по прозвищу дядя Хвост, к которому все с почтеньем обращались за советом, хотя только и слышали от него, что: вот оно как, да: да, да, да) начали с того, что на всякий случай, для безопасности, заперли Капитона в чуланчик с водоочистительной машиной и принялись думать крепкую думу. Конечно, легко было прибегнуть к силе; но боже сохрани! выйдет шум, барыня обеспокоится — беда! Как быть? Думали, думали и выдумали наконец. Неоднократно было замечено, что Герасим терпеть не мог пьяниц... 195 Сидя за воротами, он всякий раз, бывало, с негодованием отворачивался, когда мимо его неверными шагами и с козырьком фуражки на ухе проходил какой-нибудь нагрузившийся человек. Решили научить Татьяну, чтобы она притворилась хмельной и прошла бы, пошатываясь и покачиваясь, мимо Герасима. Бедная девка долго не соглашалась, но её уговорили; притом она сама видела, что иначе она не отделается от своего обожателя. Она пошла. Капитона выпустили из чуланчика: дело всё-таки до него касалось. Герасим сидел на тумбочке у ворот и тыкал лопатой в землю... Из-за всех углов, из-под штор за окнами гля дели на него... Хитрость удалась как нельзя лучше. Увидев Татьяну, он сперва, по обыкновению, с ласковым мычаньем закивал головой; потом вгляделся, уронил лопату, вскочил, подошёл к ней, придвинул своё лицо к самому её лицу... Она от страха ещё более зашаталась и закрыла глаза... Он схватил её за руку, помчал через весь двор и, войдя с нею в комнату, где заседал совет, толкнул её прямо к Капитону. Татьяна так и обмерла... Герасим постоял, поглядел на неё, махнул рукой, усмехнулся и пошёл, тяжело ступая, в свою каморку... Целые сутки не выходил он оттуда. Форейтор Антипка сказывал потом, что он сквозь щёлку видел, как Герасим, сидя на кровати, приложив к щеке руку, тихо, мерно и только изредка мыча — пел, то есть покачивался, закрывал глаза и встряхивал головой, как ямщики или бурлаки, когда они затягивают свои заунывные песни. Ан-типке стало жутко, и он отошёл от щели. Когда же на другой день Герасим вышел из каморки, в нём особен ной перемены нельзя было заметить. Он только стал как будто поугрюмее, а на Татьяну и на Капитона не обращал ни малейшего внимания. В тот же вечер они оба с гусями под мышкой отправились к барыне и через неделю женились. В самый день свадьбы Герасим не изменил своего поведения ни в чём; только с реки он приехал без воды: он как-то на дороге разбил бочку; а на ночь в конюшне он так усердно чистил и тёр свою лошадь, что та шаталась, как былинка на ветру, и переваливалась с ноги на ногу под его железными кулаками. Все это происходило весною. Прошёл ещё год, в течение которого Капитон окончательно спился с кругу и, как 196 человек решительно никуда не годный, был отправлен с обозом в дальнюю деревню, вместе с своею женой. В день отъезда он сперва очень храбрился и уверял, что, куда его ни пошли, хоть туда, где бабы рубахи моют да вальки на небо кладут, он всё не пропадёт; но потом упал духом, стал жаловаться, что его везут к необразованным людям, и так ослабел наконец, что даже собственную шапку на себя надеть не мог; какая-то сострадательная душа надвинула её ему на лоб, поправила козырёк и сверху её прихлопнула. Когда же всё было готово и мужики уже держали вожжи в руках и ждали только слов: «С Богом!», Герасим вышел из своей каморки, приблизился к Татьяне и подарил ей на память красный бумажный платок, купленный им для неё же с год тому назад. Татьяна, с великим равнодушием переносившая до того мгновения все превратности своей жизни, тут, однако, не вытерпела, прослезилась и, садясь в телегу, по-христиански три раза поцеловалась с Герасимом. Он хотел проводить её до заставы и пошел сперва рядом с её телегой, но вдруг остановился на Крымском броду, махнул рукой и отправился вдоль реки. Дело было к вечеру. Он шел тихо и глядел на воду. Вдруг ему показалось, что что-то барахтается в тине у самого берега. Он нагнулся и увидел небольшого щенка, белого с черными пятнами, который, несмотря на все свои старания, никак не мог вылезть из воды, бился, скользил и дрожал всем своим мокреньким и худеньким телом. Герасим поглядел на несчастную собачонку, подхватил её одной рукой, сунул её к себе в пазуху и пустился большими шагами домой. Он вошёл в свою каморку, уложил спасённого щенка на кровати, прикрыл его своим тяжёлым армяком, сбегал сперва в конюшню за соломой, потом в кухню за чашечкой молока. Осторожно откинув армяк и разостлав солому, поставил он молоко на кровать. Бедной собачонке было всего недели три, глаза у ней прорезались недавно; один глаз даже казался немножко больше другого; она ещё не умела пить из чашки и только дрожала и щурилась. Герасим взял её легонько двумя пальцами за голову и при-нагнул её мордочку к молоку. Собачка вдруг начала пить с жадностью, фыркая, трясясь и захлебываясь. Герасим глядел, глядел да как засмеётся вдруг... Всю ночь он возился 197 с ней, укладывал её, обтирал и заснул наконец сам возле нее каким-то радостным и тихим сном. Ни одна мать так не ухаживает за своим ребёнком, как ухаживал Герасим за своей питомицей. (Собака оказалась сучкой.) Первое время она была очень слаба, тщедушна и собой некрасива, но понемногу справилась и выровнялась, а месяцев через восемь, благодаря неусыпным попечениям своего спасителя, превратилась в очень ладную собачку испанской породы, с длинными ушами, пушистым хвостом в виде трубы и большими выразительными глазами. Она страстно привязалась к Герасиму и не отставала от него ни на шаг, всё ходила за ним, повиливая хвостиком. Он и кличку ей дал — немые знают, что мычанье их обращает на себя внимание других, — он назвал её Муму. Все люди в доме её полюбили и тоже кликали Мумуней. Она была чрезвычайно умна, ко всем ласкалась, но любила одного Герасима. Герасим сам её любил без памяти... и ему было неприятно, когда другие её гладили: боялся он, что ли, за неё, ревновал ли он к ней — бог весть! Она его будила по утрам, дёргая его за полу, приводила к нему за повод старую водовозку, с которой жила в большой дружбе, с важностью на лице отправлялась вместе с ним на реку, караулила его мётлы и лопаты, никого не подпускала к его каморке. Он нарочно для неё прорезал отверстие в своей двери, и она как будто чувствовала, что только в Герасимовой каморке она была полная хозяйка, и потому, войдя в неё, тотчас с довольным видом вскакивала на кровать. Ночью она не спала вовсе, но не лаяла без разбору, как иная глупая дворняжка, которая, сидя на задних лапах и подняв морду и зажмурив глаза, лает просто от скуки, так, на звёзды, и обыкновенно три раза сряду, — нет! тонкий голосок Муму никогда не раздавался даром: либо чужой близко подходил к забору, либо где-нибудь поднимался подозрительный шум или шорох... Словом, она сторожила отлично. Правда, был ещё, кроме её, на дворе старый пёс желтого цвета, с бурыми крапинами, по имени Волчок, но того никогда, даже ночью, не спускали с цепи, да и он сам, по дряхлости своей, вовсе не требовал свободы - лежал себе, свернувшись в своей конуре, и лишь изредка издавал сиплый, почти беззвучный лай, который тотчас же прекращал, как бы сам чувствуя всю его бесполезность. В го- 198 сподский дом Муму не ходила и, когда Герасим носил в комнаты дрова, всегда оставалась назади и нетерпеливо его выжидала у крыльца, навострив уши и поворачивая голову то направо, то вдруг налево, при малейшем стуке за дверями... Так прошёл ещё год. Герасим продолжал свои дворниче-ские занятия и очень доволен был своей судьбой, как вдруг произошло одно неожиданное обстоятельство... а именно: В один прекрасный летний день барыня с своими приживалками расхаживала по гостиной. Она была в духе, смеялась и шутила: приживалки смеялись и шутили тоже, но особенной радости они не чувствовали: в доме не очень-то любили, когда на барыню находил весёлый час, потому что, во-первых, она тогда требовала от всех немедленного и полного сочувствия и сердилась, если у кого-нибудь лицо не сияло удовольствием, а во-вторых, эти вспышки у ней продолжались недолго и обыкновенно заменялись мрачным и кислым расположением духа. В тот день она как-то счастливо встала; на картах ей вышло четыре валета: исполнение желаний (она всегда гадала по утрам) — и чай ей показался особенно вкусным, за что горничная получила на словах похвалу и деньгами гривенник. С сладкой улыбкой на сморщенных губах гуляла барыня по гостиной и подошла к окну. Перед окном был разбит палисадник, и на самой средней клумбе, под розовым кусточком, лежала Муму и тщательно грызла кость. Барыня увидала её. - Боже мой! — воскликнула она вдруг, — что это за собака? Приживалка, к которой обратилась барыня, заметалась, бедненькая, с тем тоскливым беспокойством, которое обыкновенно овладевает подвластным человеком, когда он ещё не знает хорошенько, как ему понять восклицание начальника. - Н... н...е знаю-с, - пробормотала она, - кажется, немого. - Боже мой! - прервала барыня,- да она премиленькая собачка! Велите её привести. Давно она у него? Как же я это её не видала до сих пор?.. Велите её привести. Приживалка тотчас порхнула в переднюю. - Человек, человек! - закричала она, - приведите поскорей Муму! Она в палисаднике. 199 - А её Муму зовут, — промолвила барыня, — очень хорошее имя. - Ах, очень-с! - возразила приживалка. - Скорей, Степан! Степан, дюжий парень, состоявший в должности лакея, бросился сломя голову в палисадник и хотел было схватить Муму, но та ловко вывернулась из-под его пальцев и, подняв хвост, пустилась во все лопатки к Герасиму, который в то время у кухни выколачивал и вытряхивал бочку, перевёртывая её в руках, как детский барабан. Степан побежал за ней вслед, начал ловить её у самых ног её хозяина; но проворная собачка не давалась чужому в руки, прыгала и увёртывалась. Герасим смотрел с усмешкой на всю эту возню; наконец Степан с досадой приподнялся и поспешно растолковал ему знаками, что барыня, мол, требует твою собаку к себе. Герасим немного изумился, однако подозвал Муму, поднял её с земли и передал Степану. Степан принёс её в гостиную и поставил на паркет. Барыня начала её ласковым голосом подзывать к себе. Муму, отроду ещё не бывавшая в таких великолепных покоях, очень испугалась и бросилась было к двери, но, оттолкнутая услужливым Степаном, задрожала и прижалась к стене. - Муму, Муму, подойди же ко мне, подойди к барыне, - говорила госпожа,- подойди, глупенькая... не бойся... - Подойди, подойди, Муму, к барыне, — твердили приживалки, - подойди. Но Муму тоскливо оглядывалась кругом и не трогалась с места. - Принесите ей что-нибудь поесть, - сказала барыня. -Какая она глупая! к барыне не идёт. Чего боится? 200 — Оне не привыкли ещё, — произнесла робким и умильным голосом одна из приживалок. Степан принёс блюдечко с молоком, поставил перед Муму, но Муму даже и не понюхала молока и всё дрожала и озиралась по-прежнему. — Ах, какая же ты! — промолвила барыня, подходя к ней, нагнулась и хотела погладить её, но Муму судорожно повернула голову и оскалила зубы. Барыня проворно отдёрнула руку... Произошло мгновенное молчание. Муму слабо визгнула, как бы жалуясь и извиняясь... Барыня отошла и нахмурилась. Внезапное движение собаки её испугало. — Ах! — закричали разом все приживалки, — не укусила ли она вас, сохрани бог! (Муму в жизнь свою никого никогда не укусила.) Ах, ах! — Отнести её вон, — проговорила изменившимся голосом старуха. - Скверная собачонка! какая она злая! И, медленно повернувшись, направилась она в свой кабинет. Приживалки робко переглянулись и пошли было за ней, но она остановилась, холодно посмотрела на них, промолвила: «Зачем это? ведь я вас не зову» — и ушла. Приживалки отчаянно замахали руками на Степана; тот подхватил Муму и выбросил её поскорей за дверь, прямо к ногам Герасима, — а через полчаса в доме уже царствовала глубокая тишина, и старая барыня сидела на своём диване мрачнее грозовой тучи. Какие безделицы, подумаешь, могут иногда расстроить чело века! До самого вечера барыня была не в духе, ни с кем не разговаривала, не играла в карты и ночь дурно провела. Вздумала, что одеколон ей подали не тот, который обыкновенно подавали, что подушка у ней пахнет мылом, и заставила кастеляншу всё белье перенюхать, — словом, волновалась и «горячилась» очень. На другое утро она велела позвать Гаврилу часом ранее обыкновенного. — Скажи, пожалуйста, — начала она, как только тот, не без некоторого внутреннего лепетания, переступил порог её кабинета, — что это за собака у нас на дворе всю ночь лаяла? мне спать не дала! — Собака-с... какая-с... может быть, немого собака-с, — произнёс он не совсем твёрдым голосом. 201 — Не знаю, немого ли, другого ли кого, только спать мне не дала. Да я и удивляюсь, на что такая пропасть собак! Желаю знать. Ведь есть у нас дворная собака? — Как же-с, есть-с. Волчок-с. — Ну чего ещё, на что нам ещё собака? Только одни беспорядки заводить. Старшего нет в доме — вот что. И на что немому собака? Кто ему позволил собак у меня на дворе держать? Вчера я подошла к окну, а она в палисаднике лежит, какую-то мерзость притащила, грызёт, — а у меня там розы посажены... Барыня помолчала. — Чтоб её сегодня же здесь не было, слышишь? — Слушаю-с. — Сегодня же. А теперь ступай. К докладу я тебя потом позову. Гаврила вышел. Проходя через гостиную, дворецкий для порядка переставил колокольчик с одного стола на другой, втихомолочку высморкал в зале свой утиный нос и вышел в переднюю. В передней на конике спал Степан, в положении убитого воина на батальной картине, судорожно вытянув обнажённые ноги из-под сюртука, служившего ему вместо одеяла. Дворецкий растолкал его и вполголоса сообщил ему какое-то приказание, на которое Степан отвечал полузевком, полухохотом. Дворецкий удалился, а Степан вскочил, натянул на себя кафтан и сапоги, вышел и остановился у крыльца. Не прошло пяти минут, как появился Герасим с огромной вязанкой дров за спиной, в сопровождении неразлучной Муму. (Барыня свою спальню и кабинет приказывала протапливать даже летом.) Герасим стал боком перед дверью, толкнул её плечом и ввалился в дом с своей ношей. Муму, по обыкновению, осталась его дожидаться. Тогда Степан, улучив удобное мгновение, внезапно бросился на неё, как коршун на цыплёнка, придавил её грудью к земле, сгрёб в охапку и, не надев даже картуза, выбежал с нею на двор, сел на первого попавшегося извозчика и поскакал в Охотный ряд. Там он скоро отыскал покупщика, которому уступил её за полтинник, с тем только, чтобы он по крайней мере неделю продержал её на привязи, и тотчас вернулся; но, не доезжая до дому, слез с извозчика и, обойдя двор кругом, с заднего переулка, че- 202 рез забор перескочил на двор; в калитку-то он побоялся идти, как бы не встретить Герасима. Впрочем, его беспокойство было напрасно: Герасима уже не было на дворе. Выйдя из дому, он тотчас хватился Муму; он ещё не помнил, чтоб она когда-нибудь не дождалась его возвращения, стал повсюду бегать, искать её, кликать по-своему... бросился в свою каморку, на сеновал, выскочил на улицу - туда-сюда... Пропала! Он обратился к людям, с самыми отчаянными знаками спрашивал о ней, показывая на пол-аршина от земли, рисовал её руками... Иные точно не знали, куда девалась Муму, и только головами качали, другие знали и посмеивались ему в ответ, а дворецкий принял чрезвычайно важный вид и начал кричать на кучеров. Тогда Герасим побежал со двора долой. Уже смеркалось, как он вернулся. По его истомлённому виду, по неверной походке, по запылённой одежде его можно было предполагать, что он успел обежать пол-Москвы. Он остановился против барских окон, окинул взором крыльцо, на котором столпилось человек семь дворовых, отвернулся и промычал ещё раз: «Муму!» — Муму не отозвалась. Он пошел прочь. Все посмотрели ему вслед, но никто не улыбнулся, не сказал слова... а любопытный форейтор Антипка рассказывал на другое утро в кухне, что немой-де всю ночь охал. Весь следующий день Герасим не показывался, так что вместо его за водой должен был съездить кучер Потап, чем кучер Потап очень остался недоволен. Барыня спросила Гаврилу, исполнено ли её приказание. Гаврила отвечал, что исполнено. На другое утро Герасим вышел из своей каморки на работу. К обеду он пришёл, поел и ушёл опять, никому не поклонившись. Его лицо, и без того безжизненное, как у всех глухонемых, теперь словно окаменело. После обеда он опять уходил со двора, но ненадолго, вернулся и тотчас отправился на сеновал. Настала ночь, лунная, ясная. Тяжело вздыхая и беспрестанно поворачиваясь, лежал Герасим и вдруг почувствовал, как будто его дёргают за полу; он весь затрепетал, однако не поднял головы, даже зажмурился; но вот опять его дёрнули, сильнее прежнего; он вскочил... Перед ним, с обрывком на шее, вертелась Муму. Протяжный крик радости вырвался из его безмолвной груди; он схватил Муму, стиснул её в своих объятьях; она в одно 203 мгновенье облизала ему нос, глаза, усы и бороду... Он постоял, подумал, осторожно слез с сенника, оглянулся и, удостоверившись, что никто его не увидит, благополучно пробрался в свою каморку. Герасим уже прежде догадался, что собака пропала не сама собой, что её, должно быть, свели по приказанию барыни; люди-то ему объяснили знаками, как его Муму на неё окрысилась, — и он решился принять свои меры. Сперва он накормил Муму хлебушком, обласкал её, уложил, потом начал соображать, да всю ночь напролёт и соображал, как бы получше её спрятать. Наконец он придумал весь день оставлять её в каморке и только изредка к ней наведываться, а ночью выводить. Отверстие в двери он плотно заткнул старым своим армяком и чуть свет был уже на дворе, как ни в чём не бывало, сохраняя даже (невинная хитрость!) прежнюю унылость на лице. Бедному глухому в голову не могло прийти, что Муму себя визгом своим выдаст: действительно, все в доме скоро узнали, что собака немого воротилась и сидит у него взаперти, но, из сожаления к нему и к ней, а отчасти, может быть, и из страху перед ним, не давали ему понять, что проведали его тайну. Дворецкий один почесал у себя в затылке, да махнул рукой. «Ну, мол, бог с ним! Авось до барыни не дойдёт!» Зато никогда немой так не усердствовал, как в тот день: вычистил и выскреб весь двор, выполол все травки до единой, собственноручно повыдёргивал все колышки в заборе палисадника, чтобы удостовериться, довольно ли они крепки, и сам же их потом вколотил, — словом, возился и хлопотал так, что даже барыня обратила внимание на его радение. В течение дня Герасим раза два украдкой ходил к своей затворнице; когда же наступила ночь, он лёг спать вместе с ней в каморке, а не на сеновале, и только во втором часу вышел погулять с ней на чистом воздухе. Походив с ней довольно долго по двору, он уже было собирался вернуться, как вдруг за забором, со стороны переулка, раздался шорох. Муму навострила уши, зарычала, подошла к забору, понюхала и залилась громким и пронзительным лаем. Какой-то пьяный человек вздумал там угнездиться на ночь. В это самое время барыня только что засыпала после продолжительного «нервического волнения»: эти волнения у ней всегда случались после слишком сытного ужина. Внезапный лай её разбудил; сердце у ней забилось и замерло. «Девки, девки! - 204 простонала она. — Девки!» Перепуганные девки вскочили к ней в спальню. «Ох, ох, умираю! — проговорила она, тоскливо разводя руками. — Опять, опять эта собака!.. Ох, пошлите за доктором. Они меня убить хотят... Собака, опять собака! Ох!» - и она закинула голову назад, что должно было означать обморок. Бросились за доктором, то есть за домашним лекарем Харитоном. Этот лекарь, которого всё искусство состояло в том, что он носил сапоги с мягкими подошвами, умел деликатно браться за пульс, спал четырнадцать часов в сутки, остальное время все вздыхал да беспрестанно потчевал барыню лавровишневыми каплями, - этот лекарь тотчас прибежал, покурил жжёными перьями и, когда барыня открыла глаза, немедленно поднёс ей на серебряном подносике рюмку с заветными каплями. Барыня приняла их, но тотчас же слезливым голосом стала опять жаловаться на собаку, на Гаврилу, на свою участь, на то, что её, бедную, старую женщину, все бросили, что никто о ней не сожалеет, что все хотят её смерти. Между тем несчастная Муму продолжала лаять, а Герасим напрасно старался отозвать её от забора. «Вот... вот... опять...» — пролепетала барыня и снова подкатила глаза под лоб. Лекарь шепнул девке, та бросилась в переднюю, растолкала Степана, тот побежал будить Гаврилу, Гаврила сгоряча велел поднять весь дом. Герасим обернулся, увидал замелькавшие огни и тени в окнах и, почуяв сердцем беду, схватил Муму под мышку, вбежал в каморку и заперся. Через несколько мгновений пять человек ломились в его дверь, но, почувствовав сопротивление засова, остановились. Гаврила прибежал в страшных попыхах, приказал им всем оставаться тут до утра и караулить, а сам потом ринулся в девичью и через старшую компаньонку Любовь Любимовну, с которой вместе крал и учитывал чай, сахар и прочую бакалею, велел доложить барыне, что собака, к несчастью, опять откуда-то прибежала, но что завтра же её в живых не будет и чтобы барыня сделала милость не гневалась и успокоилась. Барыня, вероятно, не так-то бы скоро успокоилась, да лекарь второпях вместо двенадцати капель налил целых сорок: сила лавровишенья и подействовала — через четверть часа барыня уже почивала крепко и мирно; а Герасим лежал, весь бледный, на своей кровати и сильно сжимал пасть Муму. 205 На следующее утро барыня проснулась довольно поздно. Гаврила ожидал её пробуждения для того, чтобы дать приказ к решительному натиску на Герасимово убежище, а сам готовился выдержать сильную грозу. Но грозы не приключилось. Лёжа в постели, барыня велела позвать к себе старшую приживалку. — Любовь Любимовна, — начала она тихим и слабым голосом; она иногда любила прикинуться загнанной и сиротливой страдалицей; нечего и говорить, что всем людям в доме становилось тогда очень неловко, — Любовь Любимов-на, вы видите, каково моё положение; подите, душа моя, к Гавриле Андреичу, поговорите с ним: неужели для него какая-нибудь собачонка дороже спокойствия, самой жизни его барыни? Я бы не желала этому верить, — прибавила она с выражением глубокого чувства, — подите, душа моя, будьте так добры, подите к Гавриле Андреичу. Любовь Любимовна отправилась в Гаврилину комнату. Неизвестно, о чём происходил у них разговор; но спустя некоторое время целая толпа людей подвигалась через двор в направлении каморки Герасима: впереди выступал Гаврила, придерживая рукою картуз, хотя ветру не было; около него шли лакеи и повара; из окна глядел дядя Хвост и распоряжался, то есть только так руками разводил; позади всех прыгали и кривлялись мальчишки, из которых половина набежала чужих. На узкой лестнице, ведущей к каморке, сидел один караульщик; у двери стояли два других, с палками. Стали взбираться по лестнице, заняли её во всю длину. Гаврила подошёл к двери, стукнул в неё кулаком, крикнул: — Отвори. Послышался сдавленный лай; но ответа не было. — Говорят, отвори! — повторил он. - Да, Гаврила Андреич, - заметил снизу Степан, - ведь он глухой — не слышит. Все рассмеялись. - Как же быть? - возразил сверху Гаврила. — А у него там дыра в двери, - отвечал Степан, - так вы палкой-то пошевелите. Гаврила нагнулся. - Он её армяком каким-то заткнул, дыру-то. - А вы армяк пропихните внутрь. 206 Тут опять раздался глухой лай. - Вишь, вишь, сама сказывается, — заметили в толпе и опять рассмеялись. Гаврила почесал у себя за ухом. - Нет, брат, - продолжал он наконец, - армяк-то ты пропихивай сам, коли хочешь. - А что ж, извольте! И Степан вскарабкался наверх, взял палку, просунул внутрь армяк и начал болтать в отверстии палкой, приговаривая: «Выходи, выходи!» Он ещё болтал палкой, как вдруг дверь каморки быстро распахнулась - вся челядь тотчас кубарем скатилась с лестницы, Гаврила прежде всех. Дядя Хвост запер окно. - Ну, ну, ну, ну, - кричал Гаврила с двора, - смотри у меня, смотри! Герасим неподвижно стоял на пороге. Толпа собралась у подножия лестницы. Герасим глядел на всех этих людишек в немецких кафтанах сверху, слегка упёрши руки в бока; в своей красной крестьянской рубашке он казался каким-то великаном перед ними. Гаврила сделал шаг вперёд. - Смотри, брат, - промолвил он, - у меня не озорничай. И он начал ему объяснять знаками, что барыня, мол, непременно требует твоей собаки: подавай, мол, её сейчас, а то беда будет. Герасим посмотрел на него, указал на собаку, сделал знак рукою у своей шеи, как бы затягивая петлю, и с вопросительным лицом взглянул на дворецкого. 207 - Да, да, - возразил тот, кивая головой, - да, непременно. Герасим опустил глаза, потом вдруг встряхнулся, опять указал на Муму, которая всё время стояла возле него, невинно помахивая хвостом и с любопытством поводя ушами, повторил знак удушения над своей шеей и значительно ударил себя в грудь, как бы объявляя, что он сам берёт на себя уничтожить Муму. - Да ты обманешь, - замахал ему в ответ Гаврила. Герасим поглядел на него, презрительно усмехнулся, опять ударил себя в грудь и захлопнул дверь. Все молча переглянулись. — Что ж это такое значит? — начал Гаврила. — Он заперся? — Оставьте его, Гаврила Андреич, — промолвил Степан, - он сделает, коли обещал. Уж он такой... Уж коли он обещает, это наверное. Он на это не то, что наш брат. Что правда, то правда. Да. — Да, — повторили все и тряхнули головами. — Это так. Да. Дядя Хвост отворил окно и тоже сказал: «Да». - Ну, пожалуй, посмотрим, - возразил Гаврила. - А караул всё-таки не снимать. Эй ты, Ерошка! — прибавил он, обращаясь к какому-то бледному человеку, в жёлтом нанковом казакине, который считался садовником, — что тебе делать? Возьми палку да сиди тут, и чуть что, тотчас ко мне беги! Ерошка взял палку и сел на последнюю ступеньку лестницы. Толпа разошлась, исключая немногих любопытных и мальчишек, а Гаврила вернулся домой и через Любовь Лю-бимовну велел доложить барыне, что всё исполнено, а сам на всякий случай послал форейтора к хожалому. Барыня завязала в носовом платке узелок, налила на него одеколону, понюхала, потерла себе виски, накушалась чаю и, будучи ещё под влиянием лавровишневых капель, заснула опять. Спустя час после всей этой тревоги дверь каморки растворилась и показался Герасим. На нём был праздничный кафтан; он вёл Муму на верёвочке. Ерошка посторонился и дал ему пройти. Герасим направился к воротам. Мальчишки и все бывшие на дворе проводили его глазами, молча. Он даже не обернулся; шапку надел только на ули- 208 це. Гаврила послал вслед за ним того же Ерошку в качестве наблюдателя. Ерошка увидал издали, что он вошёл в трактир вместе с собакой, и стал дожидаться его выхода. В трактире знали Герасима и понимали его знаки. Он спросил себе щей с мясом и сел, опершись руками на стол. Муму стояла подле его стула, спокойно поглядывая на него своими умными глазками. Шерсть на ней так и лоснилась: видно было, что её недавно вычесали. Принесли Герасиму щей. Он накрошил туда хлеба, мелко изрубил мясо и поставил тарелку на пол. Муму принялась есть с обычной своей вежливостью, едва прикасаясь мордочкой до кушанья. Герасим долго глядел на неё; две тяжёлые слезы выкатились вдруг из его глаз: одна упала на крутой лобик собачки, другая - во щи. Он заслонил лицо своё рукой. Муму съела полтарелки и отошла, облизываясь. Герасим встал, заплатил за щи и вышел вон, сопровождаемый несколько недоумевающим взглядом полового. Ерошка, увидав Герасима, заскочил за угол и, пропустив его мимо, опять отправился вслед за ним. Герасим шёл не торопясь и не спускал Муму с верёвочки. Дойдя до угла улицы, он остановился, как бы в раздумье, и вдруг быстрыми шагами отправился прямо к Крымскому броду. На дороге он зашёл на двор дома, к которому пристроивался флигель, и вынес оттуда два кирпича под мышкой. От Крымского брода он повернул по берегу, дошёл до одного места, где стояли две лодочки с вёслами, привязанными к колышкам (он уже заметил их прежде), и вскочил в одну из них вместе с Муму. Хромой старичишка вышел из-за шалаша, поставленного в углу огорода, и закричал на него. Но Герасим только закивал головой и так сильно принялся грести, хотя и против теченья реки, что в одно мгновенье умчался саженей на сто. Старик постоял, постоял, почесал себе спину сперва левой, потом правой рукой и вернулся, хромая, в шалаш. А Герасим всё грёб да грёб. Вот уже Москва осталась назади. Вот уже потянулись по берегам луга, огороды, поля, рощи, показались избы. Повеяло деревней. Он бросил вёсла, приник головой к Муму, которая сидела перед ним на сухой перекладинке - дно было залито водой - и остался неподвижным, скрестив могучие руки у ней на спине, между тем как лодку волной помаленьку относило назад к городу. На- 209 конец Герасим выпрямился, поспешно, с каким-то болезненным озлоблением на лице, окутал верёвкой взятые им кирпичи, приделал петлю, надел её на шею Муму, поднял её над рекой, в последний раз посмотрел на неё... Она доверчиво и без страха поглядывала на него и слегка махала хвостиком. Он отвернулся, нахмурился и разжал руки... Герасим ничего не слыхал, ни быстрого визга падающей Муму, ни тяжкого всплеска воды; для него самый шумный день был безмолвен и беззвучен, как ни одна самая тихая ночь не беззвучна для нас, и когда он снова раскрыл глаза, по-прежнему спешили по реке, как бы гоняясь друг за дружкой, маленькие волны, по-прежнему поплёскивали они о бока лодки, и только далеко назади к берегу разбегались какие-то широкие круги. Ерошка, как только Герасим скрылся у него из виду, вернулся домой и донёс всё, что видел. - Ну да, — заметил Степан, — он её утопит. Уж можно быть спокойным. Коли он что обещал... В течение дня никто не видел Герасима. Он дома не обедал. Настал вечер; собрались к ужину все, кроме его. - Экой чудной этот Герасим! — пропищала толстая прачка, - можно ли эдак из-за собаки проклажаться!.. Право! - Да Герасим был здесь, - воскликнул вдруг Степан, загребая себе ложкой каши. - Как? когда? - Да вот часа два тому назад. Как же. Я с ним в воротах повстречался; он уж опять отсюда шёл, со двора выходил. Я было хотел спросить его насчёт собаки-то, да он, видно, не в духе был. Ну, и толкнул меня; должно быть, он так только отсторонить меня хотел: дескать, не приставай, -да такого необыкновенного леща мне в становую жилу поднёс, важно так, что ой-ой-ой! - И Степан с невольной усмешкой пожался и потёр себе затылок. - Да, - прибавил он, - рука у него благодатная рука, нечего сказать. Все посмеялись над Степаном и после ужина разошлись спать. А между тем в ту самую пору по Т...у шоссе усердно и безостановочно шагал какой-то великан, с мешком за плечами и с длинной палкой в руках. Это был Герасим. Он спешил без оглядки, спешил домой, к себе в деревню, на родину. Утопив бедную Муму, он прибежал в свою каморку, проворно уложил кой-какие пожитки в старую попону, свя- 210 зал её узлом, взвалил на плечо да и был таков. Дорогу он хорошо заметил ещё тогда, когда его везли в Москву; деревня, из которой барыня его взяла, лежала всего в двадцати пяти верстах от шоссе. Он шёл по нём с какой-то несокрушимой отвагой, с отчаянной и вместе радостной решимостью. Он шёл; широко распахнулась его грудь; глаза жадно и прямо устремились вперёд. Он торопился, как будто мать-старушка ждала его на родине, как будто она звала его к себе после долгого странствования на чужой стороне, в чужих людях... Только что наступившая летняя ночь была тиха и тепла; с одной стороны, там где солнце закатилось, край неба ещё белел и слабо румянился последним отблеском исчезавшего дня, — с другой стороны уже вздымался синий, седой сумрак. Ночь шла оттуда. Перепела сотнями гремели кругом, взапуски перекликивались коростели... Герасим не мог их слышать, не мог он слышать также чуткого ночного шушуканья деревьев, мимо которых его проносили сильные его ноги, но он чувствовал знакомый запах поспевающей ржи, которым так и веяло с тёмных полей, чувствовал, как ветер, летевший к нему навстречу, ветер с родины, ласково ударял в его лицо, играл в его волосах и бороде; видел перед собой белеющую дорогу - дорогу домой, прямую как стрела; видел в небе несчётные звёзды, светившие его пути, и, как лев, выступал сильно и бодро, так что, когда восходящее солнце озарило своими влажнокрасными лучами только что расходившегося молодца, между Москвой и им легло уже тридцать пять вёрст... Через два дня он уже был дома, в своей избёнке, к великому изумлению солдатки, которую туда поселили. Помолясь перед образами, тотчас же отправился он к старосте. Староста сначала было удивился; но сенокос только что начинался: Герасиму, как отличному работнику, тут же дали косу в руки - и пошёл косить он по-старинному, косить так, что мужиков только пробирало, глядя на его размахи да загребы... А в Москве, на другой день после побега Герасима, хватились его. Пошли в его каморку, обшарили её, сказали Гавриле. Тот пришел, посмотрел, пожал плечами и решил, что немой либо бежал, либо утоп вместе с своей глупой собакой. Дали знать полиции, доложили барыне. Барыня разгневалась, расплакалась, велела отыскать его во что бы то 211 ни стало, уверяла, что она никогда не приказывала уничтожать собаку, и наконец такой дала нагоняй Гавриле, что тот целый день только потряхивал головой да приговаривал: «Ну!», пока дядя Хвост его не урезонил, сказав ему: «Ну-у!» Наконец пришло известие из деревни о прибытии туда Герасима. Барыня несколько успокоилась; сперва было отдала приказание немедленно вытребовать его назад в Москву, потом, однако, объявила, что такой неблагодарный человек ей вовсе не нужен. Впрочем, она скоро сама после того умерла; а наследникам её было не до Герасима: они и остальных-то матушкиных людей распустили по оброку. И живёт до сих пор Герасим бобылём в своей одинокой избе; здоров и могуч по-прежнему, и работает за четырёх по-прежнему, и по-прежнему важен и степенен. Но соседи заметили, что со времени своего возвращения из Москвы он совсем перестал водиться с женщинами, даже не глядит на них, и ни одной собаки у себя не держит. «Впрочем, — толкуют мужики, — его же счастье, что ему не на-добеть бабья; а собака - на что ему собака? К нему на двор вора оселом не затащить!» Такова ходит молва о богатырской силе немого. и 1. Что вы чувствовали, читая рассказ? За кого из персонажей особенно переживали? 2. О чём этот рассказ? Какие вопросы ставит перед читателями автор? 3. Расскажите о характере Герасима. Какую роль в создании характера Герасима играют портрет героя, интерьер, пейзаж? 4. Какие события происходят в усадьбе барыни, какие — вне? Как поступки Г ерасима связаны с местом действия? Какова роль места действия в повествовании? 5. Попробуйте оценить и объяснить поступки Герасима. 6. Можно ли Герасима назвать человеком борющимся? Аргументируйте свою точку зрения. Творческая работа Озвучьте внутренний монолог Герасима в сцене спасения Му му. 212 И.С. Тургенев Записки охотника БИРК>К Я ехал с охоты вечером один, на беговых дрожках. До дому ещё было вёрст восемь; моя добрая рысистая кобыла бодро бежала по пыльной дороге, изредка похрапывая и шевеля ушами; усталая собака, словно привязанная, ни на шаг не отставала от задних колес. Гроза надвигалась. Впереди огромная лиловая туча медленно поднималась из-за леса; надо мною и мне навстречу неслись длинные серые облака; ракиты тревожно шевелились и лепетали. Душный жар внезапно сменился влажным холодом; тени быстро густели. Я ударил вожжой по лошади, спустился в овраг, перебрался через сухой ручей, весь заросший лозниками, поднялся в гору и въехал в лес. Дорога вилась передо мною между густыми кустами орешника, уже залитыми мраком; я подвигался вперёд с трудом. Дрожки прыгали по твёрдым корням столетних дубов и лип, беспрестанно пересекавшим глубокие продольные рытвины — следы тележных колес; лошадь моя начала спотыкаться. Сильный ветер внезапно загудел в вышине, деревья забушевали, крупные капли дождя резко застучали, зашлёпали по листьям, сверкнула молния, и гроза разразилась. Дождь полил ручьями. Я поехал шагом и скоро принуждён был остановиться: лошадь моя вязла, я не видел ни зги. Кое-как приютился я к широкому кусту. Сгорбившись и закутавши лицо, ожидал я терпеливо конца ненастья, как вдруг, при блеске молнии, на дороге почудилась мне высокая фигура. Я стал пристально глядеть в ту сторону — та же фигура словно выросла из земли подле моих дрожек. — Кто ты? — спросил звучный голос. — А ты кто сам? — Я здешний лесник. Я назвал себя. — А, знаю! Вы домой едете? - Домой. Да видишь, какая гроза... - Да, гроза, - отвечал голос. Белая молния озарила лесника с головы до ног; трескучий и короткий удар грома раздался тотчас вслед за нею. Дождик хлынул с удвоенной силой. 213 — Не скоро пройдёт, - продолжал лесник. — Что делать! — Я вас, пожалуй, в свою избу проведу, — отрывисто проговорил он. — Сделай одолжение. — Извольте сидеть. Он подошёл к голове лошади, взял её за узду и сдернул с места. Мы тронулись. Я держался за подушку дрожек, которые колыхались, «как в море челнок», и кликал собаку. Бедная моя кобыла тяжко шлепала ногами по грязи, скользила, спотыкалась; лесник покачивался перед оглоблями направо и налево, словно привиденье. Мы ехали довольно долго; наконец мой проводник остановился. «Вот мы и дома, барин», — промолвил он спокойным голосом. Калитка заскрипела, несколько щенков дружно залаяло. Я поднял голову и при свете молнии увидал небольшую избушку посреди обширного двора, обнесённого плетнём. Из одного окошечка тускло светил огонёк. Лесник довёл лошадь до крыльца и застучал в дверь. «Сичас, сичас!» — раздался тоненький голосок, послышался топот босых ног, засов заскрипел, и девочка лет двенадцати, в рубашонке, подпоясанная покромкой, с фонарём в руке, показалась на пороге. — Посвети барину... — сказал он ей. — А я ваши дрожки под навес поставлю. Девочка глянула на меня и пошла в избу. Я отправился вслед за ней. Изба лесника состояла из одной комнаты, закоптелой, низкой и пустой, без полатей и перегородок. Изорванный тулуп висел на стене. На лавке лежало одноствольное ружьё, в углу валялась груда тряпок; два больших горшка стояли возле печки. Лучина горела на столе, печально вспыхивая и погасая. На самой середине избы висела люлька, привязанная к концу длинного шеста. Девочка погасила фонарь, присела на крошечную скамейку и начала правой рукой качать люльку, левой поправлять лучину. Я посмотрел кругом, — сердце во мне заныло: невесело войти ночью в мужицкую избу. Ребёнок в люльке дышал тяжело и скоро. — Ты разве одна здесь? — спросил я девочку. — Одна, — произнесла она едва внятно. — Ты лесникова дочь? — Лесникова, — прошептала она. 214 Дверь заскрипела, и лесник шагнул, нагнув голову, через порог. Он поднял фонарь с полу, подошёл к столу и зажёг светильню. — Чай, не привыкли к лучине? — проговорил он и тряхнул кудрями. Я посмотрел на него. Редко мне случалось видеть такого молодца. Он был высокого росту, плечист и сложен на славу. Из-под мокрой замашной рубашки выпукло выставлялись его могучие мышцы. Чёрная курчавая борода закрывала до половины его суровое и мужественное лицо; из-под сросшихся широких бровей смело глядели небольшие карие глаза. Он слегка упёрся руками в бока и остановился передо мною. Я поблагодарил его и спросил его имя. — Меня зовут Фомой, — отвечал он, — а по прозвищу — Бирюк1. — А! ты Бирюк! Я с удвоенным любопытством посмотрел на него. От моего Ермолая и от других я часто слышал рассказы о леснике Бирюке, которого все окрестные мужики боялись, как огня. По их словам, не бывало ещё на свете такого мастера своего дела: «Вязанки хворосту не даст утащить; в какую бы ни было пору, хоть в самую полночь, нагрянет, как снег на голову, и ты не думай сопротивляться, - силён, дескать, и ловок, как бес... И ничем его взять нельзя: ни вином, ни деньгами; ни на какую приманку не идёт. Уж не раз добрые люди его сжить со свету собирались, да нет — не даётся». Вот как отзывались соседние мужики о Бирюке. — Так ты Бирюк, — повторил я, — я, брат, слыхал про тебя. Говорят, ты никому спуску не даёшь. — Должность свою справляю, — отвечал он угрюмо, — даром господский хлеб есть не приходится. Он достал из-за пояса топор, присел на пол и начал колоть лучину. — Аль у тебя хозяйки нет? — спросил я его. — Нет, — отвечал он и сильно махнул топором. — Умерла, знать? — Нет... да... умерла, — прибавил он и отвернулся. Я замолчал; он поднял глаза и посмотрел на меня. 1 Бирюком называется в Орловской губернии человек одинокий и угрюмый. 215 216 — С прохожим мещанином сбежала, — произнёс он с жестокой улыбкой. Девочка потупилась; ребёнок проснулся и закричал; девочка подошла к люльке. - На, дай ему, - проговорил Бирюк, сунув ей в руку запачканный рожок. — Вот и его бросила, — продолжал он вполголоса, указывая на ребёнка. Он подошёл к двери, остановился и обернулся. — Вы, чай, барин, — начал он, — нашего хлеба есть не станете, а у меня окромя хлеба... — Я не голоден. — Ну, как знаете. Самовар бы я вам поставил, да чаю у меня нету... Пойду посмотрю, что ваша лошадь. Он вышел и хлопнул дверью. Я в другой раз осмотрелся. Изба показалась мне ещё печальнее прежнего. Горький запах остывшего дыма неприятно стеснял мне дыхание. Девочка не трогалась с места и не поднимала глаз; изредка поталкивала она люльку, робко наводила на плечо спускавшуюся рубашку; её голые ноги висели не шевелясь. — Как тебя зовут? — спросил я. — Улитой, — проговорила она, ещё более понурив свое печальное личико. Лесник вошёл и сел на лавку. — Гроза проходит, — заметил он после небольшого молчанья, — коли прикажете, я вас из лесу провожу. Я встал. Бирюк взял ружьё и осмотрел полку. — Это зачем? — спросил я. — А в лесу шалят... У Кобыльего Верху1 дерево рубят, — прибавил он в ответ на мой вопрошающий взор. — Будто отсюда слышно? — Со двора слышно. Мы вышли вместе. Дождик перестал. В отдалении ещё толпились тяжелые громады туч, изредка попыхивали длинные молнии; но над нашими головами уже виднелось кое-где тёмно-синее небо, звёздочки мерцали сквозь жидкие, быстро летевшие облака. Очерки деревьев, обрызганных дождём и взволнованных ветром, начинали выступать из мрака. Мы стали прислушиваться. Лесник снял шапку и потупился. «Во... вот, — проговорил он вдруг и протянул руку, — вишь какую ночку выбрал». Я ничего не слышал, кроме шума листьев. Бирюк вывел лошадь из-под навеса. «А этак я, пожалуй, — прибавил он вслух, — и прозеваю его». — «Я с тобой пойду... хо- 1 Верхом называется в Орловской губернии овраг. чешь?» — «Ладно, — отвечал он и попятил лошадь назад, — мы его духом поймаем, а там я вас провожу. Пойдёмте». Мы пошли: Бирюк впереди, я за ним. Бог его знает, как он узнавал дорогу, но он останавливался только изредка, и то для того, чтобы прислушиваться к стуку топора. «Вишь, — бормотал он сквозь зубы, — слышите? слышите?» — «Да где?» — Бирюк пожимал плечами. Мы спустились в овраг, ветер затих на мгновенье — мерные удары ясно достигли до моего слуха. Бирюк глянул на меня и качнул головой. Мы пошли далее по мокрому папоротнику и крапиве. Глухой и продолжительный гул раздался... — Повалил... — пробормотал Бирюк. Между тем небо продолжало расчищаться; в лесу чуть-чуть светлело. Мы выбрались наконец из оврага. «Подождите здесь», — шепнул мне лесник, нагнулся и, подняв ружьё кверху, исчез между кустами. Я стал прислушиваться с напряжением. Сквозь постоянный шум ветра чудились мне невдалеке слабые звуки: топор осторожно стучал по сучьям, колёса скрипели, лошадь фыркала... «Куда? стой!» — загремел вдруг железный голос Бирюка. Другой голос закричал жалобно, по-заячьи... Началась борьба. «Врё-ёшь, врё-ёшь, — твердил, задыхаясь, Бирюк, — не уйдёшь...» Я бросился в направлении шума и прибежал, спотыкаясь на каждом шагу, на место битвы. У срубленного дерева, на земле, копошился лесник; он держал под собою вора и закручивал ему кушаком руки на спину. Я подошёл. Бирюк поднялся и поставил его на ноги. Я увидал мужика, мокрого, в лохмотьях, с длинной растрёпанной бородой. Дрянная лошадёнка, до половины закрытая угловатой рогожкой, стояла тут же вместе с тележным ходом. Лесник не говорил ни слова; мужик тоже молчал и только головой потряхивал. — Отпусти его, — шепнул я на ухо Бирюку, — я заплачу за дерево. Бирюк молча взял лошадь за холку левой рукой: правой он держал вора за пояс. «Ну, поворачивайся, ворона!» -промолвил он сурово. «Топорик-то вон возьмите», — пробормотал мужик. «Зачем ему пропадать?» — сказал лесник и поднял топор. Мы отправились. Я шёл позади... Дождик начал опять накрапывать и скоро полил ручьями. С трудом добрались мы до избы. Бирюк бросил пойманную ло- 217 шадёнку посреди двора, ввёл мужика в комнату, ослабил узел кушака и посадил его в угол. Девочка, которая заснула было возле печки, вскочила и с молчаливым испугом стала глядеть на нас. Я сел на лавку. — Эк его, какой полил, — заметил лесник, — переждать придётся. Не хотите ли прилечь? — Спасибо. — Я бы его, для вашей милости, в чуланчик запер, — продолжал он, указывая на мужика, - да, вишь, засов... — Оставь его тут, не трогай, — перебил я Бирюка. Мужик глянул на меня исподлобья. Я внутренне дал себе слово во что бы то ни стало освободить бедняка. Он сидел неподвижно на лавке. При свете фонаря я мог разглядеть его испитое, морщинистое лицо, нависшие жёлтые брови, беспокойные глаза, худые члены... Девочка улеглась на полу у самых его ног и опять заснула. Бирюк сидел возле стола, опершись головою на руки. Кузнечик кричал в углу... дождик стучал по крыше и скользил по окнам; мы все молчали. — Фома Кузьмич, — заговорил вдруг мужик голосом глухим и разбитым, — а, Фома Кузьмич. — Чего тебе? — Отпусти. Бирюк не отвечал. — Отпусти... с голодухи... отпусти. — Знаю я вас, — угрюмо возразил лесник, — ваша вся слобода такая — вор на воре. — Отпусти, — твердил мужик, — приказчик... разорены, во как... отпусти! — Разорены!.. Воровать никому не след. — Отпусти, Фома Кузьмич... не погуби. Ваш-то, сам знаешь, заест, во как. Бирюк отвернулся. Мужика подёргивало, словно лихорадка его колотила. Он встряхивал головой и дышал неровно. — Отпусти, — повторял он с унылым отчаяньем, — отпусти, ей-богу, отпусти! Я заплачу, во как, ей-богу. Ей-богу, с голодухи... детки пищат, сам знаешь. Круто, во как, приходится. — А ты всё-таки воровать не ходи. — Лошадёнку, — продолжал мужик, — лошадёнку-то, хоть её-то... один живот и есть... отпусти! 218 — Говорят, нельзя... Я тоже человек подневольный: с меня взыщут. Вас баловать тоже не приходится. — Отпусти! Нужда, Фома Кузьмич, нужда, как есть того... отпусти! — Знаю я вас! — Да отпусти! — Э, да что с тобой толковать: сиди смирно, а то у меня, знаешь? Не видишь, что ли, барина? Бедняк потупился... Бирюк зевнул и положил голову на стол. Дождик всё не переставал. Я ждал, что будет. Мужик внезапно выпрямился. Глаза у него загорелись, и на лице выступила краска. «Ну на, ешь, на, подавись, на, — начал он, прищурив глаза и опустив углы губ, — на, душегубец окаянный: пей христианскую кровь, пей...» Лесник обернулся. — Тебе говорю, тебе, азиат, кровопийца, тебе! — Пьян ты, что ли, что ругаться вздумал? — заговорил с изумлением лесник. — С ума сошёл, что ли? — Пьян!.. не на твои деньги, душегубец окаянный, зверь, зверь, зверь! — Ах, ты... да я тебя... — А мне что? Всё едино — пропадать; куда я без лошади пойду? Пришиби — один конец: что с голоду, что так — всё едино. Пропадай всё: жена, дети — околевай всё... А до тебя, погоди, доберёмся! Бирюк приподнялся. — Бей, бей, — подхватил мужик свирепым голосом, — бей, на, на, бей... (Девочка торопливо вскочила с полу и уставилась на него.) Бей! бей! — Молчать! — загремел лесник и шагнул два раза. — Полно, полно, Фома, — закричал я, — оставь его... бог с ним. — Не стану я молчать, — продолжал несчастный. — Всё едино — околевать-то. Душегубец ты, зверь, погибели на тебя нету... Да постой, недолго тебе царствовать! затянут тебе глотку, постой! Бирюк схватил его за плечо... Я бросился на помощь мужику... — Не троньте, барин! — крикнул на меня лесник. Я бы не побоялся его угрозы и уже протянул было руку; но, к крайнему моему изумлению, он одним поворотом 219 сдернул с локтей мужика кушак, схватил его за шиворот, нахлобучил ему шапку на глаза, растворил дверь и вытолкнул его вон. - Убирайся к чёрту с своею лошадью! - закричал он ему вслед, - да смотри, в другой раз у меня... Он вернулся в избу и стал копаться в углу. - Ну, Бирюк, — промолвил я наконец, — удивил ты меня: ты, я вижу, славный малый. - Э, полноте, барин, - перебил он меня с досадой, - не извольте только сказывать. Да уж я лучше вас провожу, -прибавил он, - знать, дождика-то вам не переждать... На дворе застучали колёса мужицкой телеги. - Вишь, поплёлся! - пробормотал он. - Да я его! Через полчаса он простился со мной на опушке леса. 1. За что лесник получил своё прозвище — Бирюк? 2. Какую роль для понимания характера героя играет его портрет, описание картин природы? 3. Какие эпизоды рассказа дают читателю возможность понять истоки нелюдимости лесника? 4. Почему Бирюк все же нарушил свой долг? Этот поступок говорит в его пользу или против него? 5. В чём смысл эпизода с девочкой — дочкой лесника, которая заснула у ног связанного мужика? 6. Можно ли сказать, что у Бирюка сильный характер? Объясните, как вы это понимаете. 7. Какое впечатление о рассказчике сложилось у вас после чтения рассказа? 8. Проанализируйте портрет Бирюка или описание девочки. Определите авторское отношение к герою. 9. О чём заставил вас задуматься этот рассказ? 10. Как вам кажется, вы умеете разбираться в людях? Добавили ли что-то к вашему умению рассказы И.С. Тургенева? Творческая работа Проанализируйте сцену поимки мужика, «шалившего» в лесу. Докажите, что рассказчик - человек наблюдательный и понимающий людей. Подготовьте творческий пересказ этой сцены от лица Бирюка или мужика. 220 краткий словарик литературоведческих терминов I _ , Аллегория (от греч. allegoria - иносказание) - одна из форм иносказания, когда конкретный образ используется для выражения отвлечённого понятия или суждения. Аллегория — приём, используем ый в баснях, сказках. Баллада — лиро-эпический жанр, «рассказ в стихах» с историческим, фантастическим или любовно-драматическим сюжетом. Басня — один из древнейших жанров словесного искусства. Отличается краткостью, всегда носит нравоучительный характер, содержит мораль — нравоучительный вывод в начале или в конце. Также басня носит всегда аллегорический, иносказательный характер, в качестве персонажей басен выступают животные, птицы, рыбы, растения, иногда и люди, но их образы являются символами тех или иных человеческих свойств. Язык прост и близок к разговорному. Былина — жанр русского народного эпоса, песня-сказание о богатырях, народных героях, исторических событиях, в которой переплетаются историческая правда и фантастический вымысел. Гекзаметр (от греч. heixametros — шестимерник) — стих из шести стоп дактиля (_ и и,), как правил^о, с цезуро й (пау;зо й — разрезом) в третьей стопе (_ и и _ и и _// и и _ и и / _ и и /). Гимн (от греч. hymnos) — торжественное песнопение, прославляющее кого-либо или что-либо. I I J. Гипербола (греч. hyperbole — преувеличение) — преувеличение основных черт, качеств героев, явлений жизни, связанных с ними,. Дактиль — стопа стихосложения, состоящая из одного долгого и двух коротких слогов. , Диалог (от греч. dialogos — беседа) — разговор двух или более лиц.,, Драма (от греч. drama — действие) — род литературы, в основе которого лежит действие, развёртывающееся на глазах зрителя и показанное через конфликты и в форме диалогов и монологов. В драме автор побуждает человека самого «представить» себя людям (отсюда и название — «театральное представление») в своих главных свойствах и отношениях к миру. Жанр — разновидность художественных произведений литературы (рассказ, повесть, новелла — в эпосе; комедия, трагедия — в драме; песня — в лирике). Ирония — осмеяние, содержащее в себе оценку того, что осмеивается.,, Комедия (от греч. komodia) — один из основных видов драмы, в основе которого лежит юмор, смешное. 221 222 Композиция (от лат. compositio - расстановка, составление) — построение художе ственного произведения. Контраст (от фр. contrаste) — резко выраженная противоположность,. Лирика (от греч. lуrikоs — произносимый под звуки лиры) — один из трёх родов художественной литературы, объединяет произведения, в которых выражаются мысли и чувства автора. Лирика словесно выражает человека в различных его состояниях и проявлениях. Литературоведение — наука, изучающая законы построения литературных произведений, развитие литературных форм — жанров, стилей. Оно разделяется на теорию литературы, или поэтику, и историю литературы. Теория литературы исследует основные элементы художественной литературы: образ, роды и виды, стили и т.д. История литературы изучает особенности развития национальных литератур, литературных периодов, нап,равлений и течений, творчество отдельных авторов. Мистическая литература — фантастическая литература, связанная с изображением потустороннего мира, необъяснимых явлений., Миф — (от греч. mythos — предание, сказание). В древности мифы складывались для осмысления, объяснения того, что происходило в мире. Постепенно мифы расслаивались на сказку, религию и историю. Новелла — разновидность рассказа, отличающаяся остротой конфликта, драматизмом сюжета, нередко имеющая неожиданный финал., Пародия — комическое (смешное) подражание художественному произведению. Песня — 1. Небольшое лирическое произведение, предназначенное для пения. 2. Часть большого стихотворного произведения. Психологизм в литературе — глубокое и детальное изображение внутреннего мира героев: их мыслей, желаний, переживаний. Эпос, лирика и драма как роды литературы имеют свои возможности для раскрытия внутреннего мира человека (например, внутренний монолог,, самоанализ). , , Ритм стихотворный (от греч. rhythmоs, от rheo — теку) — повторяемость однородных звуковых особенностей стихотворного текста, ,чередование ударных и безударных слогов. Роды литературы — эпос, лирика, драма. С^тира — бичующее обличение чего-либо, гневное осмеивание. Символ — предметный или словесный знак, условно выражающий, сущность какого-либо явления с определённой точки зрения. Сказка — жанр фольклора и литературы. Народная сказка — вид устных повествований с фантастическим вымыслом, которые сначала были связаны с мифами. Общепринято деление сказок на бытовые, о животных и волшебные. Классические собрания русских сказок составлены в XIX и XX вв. А.Н. Афанасьевым, Д.Н. Садовниковым, Н.Е. Ончуковым, Д.К. Зелениным, А.М. Смирновым и др. Литературная (авторская) сказка тесно связана с народной темой, сюжетом, часто и стилем. Трагикомедия — пьеса, в которой переплетаются смешное и трагическое. , Фантастика (от греч. phantastike - искусство воображать) - мир причудливых представлений и образов, рождённых воображением автора. Феерия - театральное или цирковое представление сказочного содержания, требующее пышной постановки и сценических эффектов. Художественная деталь — описательная или повествовательная подробность, которая имеет особое, самостоятельное значение в создании образа и может сама по себе характеризовать героя и окружающий его мир (природу, быт, вещи), а также эпоху, местность, психологическую или нравственную атмосферу и т.п. Эзопов язык (от имени древнегреческого раба-баснописца VI в. до н.э. Эзопа) — иносказательное, замаскированное выражение мысле^й, обычно с сатирическр!м намерением. Эпиграф (от греч. epigraphe — надпись, заглавие) — яркое изречение, помещаемое перед всем произведением, его частью, разде-лом^ с целью помочь читателю глубже понять прочитанное. Эпос (от греч. еpos — слово, повествование) — один из родов художественной литературы (наряду с лирикой и драмой), изображающий события, внешние по отношению к автору. Эпос создаёт разномасштабные картины мира и его сегментов, в которые включён образ действующего человека. В зависимости от протяжённости изображаемого времени, охвата событий, в которых раскрываются человеческие характеры, различают крупные, средние и малые формы (жанры) эпоса. Крупные формы: 1) героический эпос, известный в древности; 2) роман; средние формы: повесть; малые формы: рассказ, очерк. Архаический тип эпоса — мифы и сказки. Классический тип эпоса — историко-героический эпос («Илиада», русские былины, «Песнь о Роланде»). Историко-героический эпос в монументальной идеализированной форме воспроизводит нормы героического поведения человека, защищающего честь, свободу и независимость своего народа. Юмор — дружелюбный смех, цель которого — что-то совершенствовать, очищать от недостатков. 223 СОДЕРЖАНИЕ Раздел 2. СКАЗКИ ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ Щ Эрнст Теодор Амадей Гофман. Щелкунчик и Мышиный король (в сокращении). Перевод И. Татариновой.......................5 Щ Ганс Христиан Андерсен. Русалочка. Перевод А. Ганзен..........47 A. Н. Толстой. Русалка. Из цикла «Русалочьи сказки».............68 М.Ю. Лермонтов. Русалка..........................................74 B. В. Вересаев. Состязание......................................76 Подведём итоги...................................................85 Раздел 3. «ТО ВРЕМЕНА, ТО ДЕЯНИЯ...» Щ Вольга и Микула Селянинович (былина)...........................89 Щ Илья Муромец и Соловей-разбойник (былина)......................97 Урал-батыр. Башкирский народный эпос (фрагмент). Перевод И. Кичакова, А. Мирбадалевой, А. Халимова............108 Абхазские сказания о нартах (фрагмент). Перевод С. Липкина, Г. Гулиа . . .114 Манас. Киргизский эпос (фрагмент). Перевод С. Липкина...........123 Калевала. Карело-финский народный эпос (фрагмент). Перевод Л. Бельского.........................................132 Г. Лонгфелло. Песнь о Гайавате (отрывки). Перевод И.А. Бунина...138 Н.А. Кун. Легенды и мифы Древней Греции (фрагменты).............150 Гомер. Одиссей у циклопов (из поэмы «Одиссея»). Перевод В.А. Жуковского......................................163 Подведём итоги ................................................ 176 Раздел 4. ОТКРЫВАЯ МИР ВОКРУГ... П~| К.Г. Паустовский. Старик в станционном буфете...............179 Щ И.С. Тургенев. Муму...........................................185 Записки охотника. Бирюк.........................213 Краткий словарик литературоведческих терминов...................221 Бунеев Рустэм Николаевич, Бунеева Екатерина Валерьевна ЛИТЕРАТУРА 6 класс В 3 частях. Часть 2 Концепция оформления и художественное редактирование - Е.Д. Ковалевская Авторы выражают благодарность М.А. Селезнёвой за помощь в подготовке учебника Общероссийский классификатор продукции ОК-005-93, том 2; 953005 — литература учебная Подписано в печать 16.03.15. Формат 70х100/16. Бумага офсетная. Печать офсетная. Гарнитура Журнальная. Объём 14 п.л. Тираж 5 000 экз. Заказ № Издательство «Баласс». 109147 Москва, ул. Марксистская, д. 5, стр. 1 Почтовый адрес: 111123 Москва, а/я 2, «Баласс» Телефоны для справок: (495) 672-23-12, 672-23-34, 368-70-54 https://www.school2100.ru E-mail: [email protected] Отпечатано в филиале «Смоленский полиграфический комбинат» ОАО «Издательство “Высшая школа”» 214020 Смоленск, ул. Смольянинова, 1