Литература 8 класс Учебник Меркин часть 1

о icz Nlllt«|Uiy(Uni«ynUIUII4*n(nyi n fin шнмипл itnukmiiM r^iMniA i nfeniruuy,,^,,^ мпдл'руг* crnflA^M Ijll ■ OUAMIfUIM'tmneAHllH NbUIIU tnifrL-лы /ииу*,-£А,,ц,( hniptiai « m/AMun (tntHKtmtiimi'jitAAiHjb Оборона Москвы от войск Тохтамыиш. Первое в истории России применение пушек. Миниатюра лицевого летописного свода. XVI в. Печать Дмитрия Донского со словами: ■«Все ся минет» Битва на Куликовом поле. Миниатюра из лицевого списка «Сказания о Мамаевом побоище» ~Б О U -CU-O. ?С т u. ПЛши> русские гренадеры. Хидожник Л.И. Киль. 1813 г. Медаль участника Отечественной войны 1812 года со словами: «Не нам, не нам, а имени Твоему» Подкрепление защитникам Шевардинского редута 5 сентября 1812 года. Художник С.В. Герасимов. 1941 г. Литература 8 класс Учебник для общеобразовательных учреждений В двух частях Часть I Автор-составитель Г.С. Меркин 9-е издание Рекомендовано Министерством образования и науки Российской Федерации (,экспертиза РАН и РАО 2007 г.) Москва «Русское слово» 2013 УДК 373.167.1:82*08(075.3) ББК83.Я721 Л 64 Литература. 8 класс: учебник для общеобразова-Л 64 тельных учреждений: в 2 ч. Ч. 1 / авт.-сост. Г.С. Мер-кин. — 9-е изд. — М.: ООО «Русское слово — учебник», 2013.- 384 с. ISBN 978-5-91218-781-0 (4. 1) ISBN 978-5-91218-780-3 Учебник «Литература. 8 класс» соответствует программе по литературе для 5—11 классов (авторы-составители Г.С. Мер-кин, С.А. Зинин, В.А. Чалмаев), допущенной Министерством образования РФ. Он знакомит школьников с фольклором, произведениями русской и зарубежной литературы от древности до XX века включительно. Учебник предназначен для общеобразовательных учреждений: школ, гимназий и лицеев. Методический аппарат учебника позволяет организовать обучение как на базовом, так и на углублённом уровне. Учебник соответствует требованиям Федерального компонента государственного стандарта основного общего образования. УДК 373.167.1:82*08(075.3) ББК 83.я721 ISBN978-5-91218-781-0(ч. I) © Г.С. Меркин, 2004, 2013 ISBN 978-5-91218-780-3 © ООО «Русское слово - учебник», 2004,2013 ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА И ИСТОРИЯ Естественное стремление образованного человека — узнать прошлое своей страны, ведь без этого невозможно понять и самого себя. Не менее важно желание постичь себя, хотя иногда кажется, что уж о себе, во всяком случае, человек знает всё. Мы хотим узнать наши истоки, наши корни, всё, что было до пас. Лучше всего об этом расскажет историческая книга. В ней будут выстроены цепочки событий, фактов, даны исторические комментарии и оценки; деятели различных эпох предстанут на фоне важнейших событий, преобразований, баталий, мира и временных перемирий. Начало исторической книге дали летописи -один из важнейших жанров древнерусской литературы. Однако и пишущему, и читающему часто важны не только исторические факты, но и жизнь людей, их мысли, чувства и переживания в определённые периоды. Так, А.С. Пушкин написал историческое повествование — «Историю Пугачёва» — и почти одновременно создал художественное полотно — «Капитанскую дочку». Только языка истории для писателя было мало. Необходим был язык художественной прозы. История рассказывает о внешней стороне жизни известных деятелей: монархов, полководцев, бунтарей, дипломатов... Художественная литература раскрывает и внутренний мир человека. Человек стремится к счастью, грустит, страдает и радуется, плачет и поёт, строит, мечтает, совершает нравственный выбор... Обо всём этом рассказывает художественная книга. Исторические события своеобразно отражаются в фольклоре и мифе, авторской литературе. 3 Литература и история идут рядом, мощно взаимодействуя между собой. Часто история даёт литературе факт, пищу для размышлений, литература нередко предсказывает историческое развитие общества, государства. Не случайно писателя иногда называют прорицателем, пророком, предвестником. История развивается но своим законам. Литература iю своим, хотя законы эти взаимосвязаны. Конечно, литературное развитие не внеисторично, но влияние истории чаще всего многогранное и сложное, оно несводимо к прямому воздействию и диктату. В основе естественной эволюции литературы лежит изменение представлений о прекрасном, то есть эстетических систем. Представьте себе: одинокий музыкант на дудочке, флейте или на скрипке играет замечательную, завораживающую мелодию. А вот другая картина: ту же мелодию исполняет большой оркестр. Мелодия та же, но уже и не та. Каждый инструмент ведёт свою партию, дополняя, переплетаясь с другими. Так и в литературе. Вначале были разнообразные мифы и фольклор. Его темы, очень устойчивые, постоянные, видоизменялись в зависимости от места распространения устного народного творчества и личности исполнителей, принимающих, как эстафету, от поколения к поколению коллективный дар народа. Затем появились произведения древней литературы: жития, сказания, повести и летописи — труд немногих, по преимуществу грамотных церковных служителей. В XVII—XVIII столетиях авторами художественных произведений являлись уже нс только служители церкви, но и светские люди. Рождались и уходили в прошлое литературные направления, эстетические системы, развивалась литература — не только как искусство слова, но и как способ самопознания целого народа. Обращаясь к событиям и фактам отечественного прошлого, художественная словесность сохраняет связь поколений, помогает увидеть в прошедшем -современное, в сиюминутном — вечное. Поэтому классические литературные произведения не стареют: они обращены к читателю — то есть к человеку. А то, что делает человека Человеком, неподвластно законам истории... Из устного народного творчества__ Как можно услышать голос истории? Как в его оттенках, эмоциональном сгрое ощутить неуловимое, почувствовать сокровенное? Таким истоком народной памяти является историческая песня — древняя, прошедшая сквозь различные века и эпохи, отразившая различные события и судьбы. гЛсаГ^ ,v\.\ \дW?'Исторические песни - эпические и лирические фольклорные произведения, в которых отражается понимание народом исторических событий и явлений и выражается к ним отношение. Учёный-фольклорист, исследователь русских былин и исторических песен Б.Н. Путилов писал: «Историческую песню как произведение искусства характеризует своеобразное и свободное отношение к фактической стороне истории. Песня — не летопись, и ей чужда установка на сколько-нибудь точное, „документальное” воспроизведение фактов. Напротив, чаще всего бросается в глаза несоответствие песен фактам. Песни изображают события не совсем так, а то и совсем не так, как они происходят в реальности. Иногда в них речь идёт о событиях вовсе не известных истории и в истории невозможных. Исторические лица совершают в песнях такие поступки, каких они на самом деле не совершали и не могли совершить. Среди песенных героев встречаются и такие, которых история вовсе не знает... <...> оценивать песни следует не по степени верности их фактам, а по степени глубины проникновения в действительность и выражения народного её сознания». 5 ИСТОРИЧЕСКИЕ ПЕСНИ И ЛЕТОПИСИ Исторические песни — жанр народно-поэтического творчества. Они возникли в период борьбы с монгольским нашествием, о чём свидетельствует одна из наиболее ранних песен такого рода — песня о Щелкане. События, о которых говорится в песне, связаны с тверским восстанием 1327 года против наместника золотоордыпского хана в Твери ГПевкала (Чолхана, Щолкана, Щелкана Деневича, как именуют его русские летописи). Шевкал «сотворил великие гонения на христиан — насилие, грабёж, избиение и поругание». Восстание против Шевкала возникло вроде бы внезапно, стихийно: «...некий диакон-тверяиии, прозвище ему Дудко» новел лошадь на водопой, «татары же, увидев её, отняли». За дьякона вступились жители, началась схватка, перешедшая в мятеж: «И ударили во все колокола, и восстал город, и сразу же собрался весь народ... и кликнули тверичи, и стали избивать татар, где кого поймают, пока не убили самого Шевкала». Летописец сообщает, что, узнав о смерти своего наместника, Узбек, татарский хан, «зимой послал рать на Русскую землю... и убили они множество людей, а иных взяли в плен, а Тверь и все тверские города предали огню». Обо всём этом повествуется в летописи. Историческая песня о Щелкане и близка летописному рассказу, и во многом от него отличается. Летописная запись последовательна и строга в отборе фактов и их описании. Поступки персонажей мотивированны, сюжет в летописи напряжённый, драматический. Летописец неуклонно подводит к основному выводу: обиды, которые чинятся татарами тверским жителям, неизбежно должны привести людей к возмущению, взрыву. В песне такой конфликт также присутствует: И втапоры млад Щелкан Он судьёю насел В Тверь ту старую, В Тверь ту богатую. А немного он судьёю сидел: И вдовы-то бесчестити, Красны девицы позорити, Надо всеми наругатися, Над домами насмехатися. 6 Однако в народной исторической песне уделяется внимание не столько хронологии, последовательности событий, сколько нравственной оценке происходящего. ИСТОРИЧЕСКИЕ ПЕСНИ И БЫЛИНЫ Исторические песни появились позже былин. От былин они отличаются тем, что основой их сюжета служат действительные события, важные социальные и внешнеполитические конфликты. Многие исторические песни, подобно былинам, передавались из поколения в поколение не только потому, что они были своеобразным воспоминанием о минувших событиях, но и потому, что оказывались созвучными каждой новой эпохе. В былинах действует герой-богатырь, представить которого в жизни невозможно, многие его характеристики гиперболированы. Герой исторической песни — чаще всего реальный человек. В ранних исторических песнях особенно заметно влияние былин. В них проявляется присущий былинам гротеск в изображении врага. Вместе с тем, в отличие от былин, в них действуют не богатыри, наделённые сверхчеловеческой силой, а обыкновенные люди. Так, в наиболее ранней песне о Щелкане основной силой является простой тверской люд. СОБИРАТЕЛИ И ИССЛЕДОВАТЕЛИ Исторические песни активно собирали и записывали в XVIII— XIX веках. Наиболее известными и крупными собирателями были: Михаил Дмитриевич Чулков (1744—1792), русский писатель, фольклорист; итогом его собирательской деятельности явилась изданная в 1770—1774 годах в четырех частях книга «Собрание разных несен»; Пётр Васильевич Киреевский (1808—1856), русский фольклорист, археограф, публицист. Исторические песни, собранные им, вошли в издание «Песни, собранные Киреевским» в десяти томах, вышедших в 1860—1874 годах; Всеволод Фёдорович Миллер (1848—1918), русский фольклорист, языковед, этнограф, археолог, академик Петербургской академии наук. Он систематизировал исторические песни в своем труде «Исторические песни русского народа XVI— XVII вв.»; ' 7 Владимир Николаевич Добровольский (1856—1920), этнограф, фольклорист, лингвист; наиболее известными его трудами были четырехтомный «Смоленский этнографический сборник» (1891 — 1903) и «Смоленский областной словарь» (1914). ПЕРИОДЫ СОЗДАНИЯ РУССКИХ ИСТОРИЧЕСКИХ ПЕСЕН Учёные считают, что в развитии русской исторической песни существует несколько периодов: исторические песни раннего периода, песни XVI века, песни начала XVII века, песни, появившиеся с 20-х годов XVII — до начала XVIII века, песни XVIII — начала XIX века и песни более позднего времени — после Отечественной войны 1812 года. Темы и герои. XVI век В исторических песнях XVI века не только отразилась идея единства Русской земли, но и нашло воплощение народное представление о личности царя. Большой цикл песен посвящён времени правления Ивана Грозного. Наиболее яркой песней этого цикла является «Взятие Казанского царства». Её герой не богатырь, а рядовой воин, пушкарь, который твёрдо вериг в победу и не боится предстать перед царём и сказать правдивые слова. Ты великий, сударь-князь Московский! Не вели ты нас, канонеров1, казнити: Что на ветре свеча горит скорее, А в земле-то свеча идёт тишее. Взятию Казани было посвящено множество исторических несен, и это свидетельствует о разнообразии народного восприятия народом этого события. Важно, что в этих песнях психологически достоверно воссоздаётся образ Ивана Грозного — сильного и неумолимого политического деятеля, беспощадного к любому изменнику. yv\voV^A Y\W' 1 Канонёр (капонир) — пушкарь, солдат в артиллерии русской и некоторых других армий. 8 И в то же время Грозный характеризуется как любящий отец, который не находит покоя после убийства собственного сына, оплакивает его. Именно передача особого эмоционального состояния, изображение переживаний героя, его внутреннего мира отличают историческую песню от былины. Эх да собирается наш православный царь Да он к заутрене, Ко тому ли свету, свету-свегику Ивану Великому1. Эх да как становится наш православный царь У правого клироса. Эх да уж как молится наш православный царь, Да он низко кланяется. Эх да как позадь-то его все бояре-князья Они остановилися, Как промеж-то себя ухмыльнулися, Князья ухмыльнулися. Эх да уж как гневно на них православный царь Да он оглядается: «И чему-то, чему вы, бояре-князья, Чему больно радостны? Эх да иль не знаете вы, иль не ведаете Горя-то великого? Знать, не ведома-то вам кручинушка Безысходна царская! Эх да как угасла-то свеча местная, Закатилась-то звезда, Поднебесна моя светла звёздонька Не стало млад царевича». 'Иван Великий — кремлёвская колокольня, в просторечии называемая Иваном Великим (церковь Иоанна Лествичника под Колоколы). 9 Другим крупным циклом этого периода были исторические песни о Ермаке. В них отражено стремление казаков к вольной жизни, отношение царя к казакам, как к разбойникам; изображены походы Ермака в Сибирь. Известен исторический факт о том, что Грозный принял посланников от Ермака после его победы над войском Кучума. Этот эпизод нашёл своё отражение в песне. Прибывший к царю Ермак винится перед государем и говорит: А теперича, надежа православный царь, Приношу тебе буйну головушку, И с буйной головушкой царство Сибирское! Ермак в исторических песнях — народный герой, с которым необходимо считаться всем, даже царю-батюшке — таков смысл этих песен. В исторических песнях XVI века более широко, по сравнению с ранними историческими песнями, используются элементы лиризма, проникновения в психологию героя. Темы и герои. XVII век. Песня-плач В XVII веке произошли важные для России события. Они были связаны с крестьянским восстанием под руководством Ивана Болотникова (1606—1607), с борьбой с Великим княжеством Литовским за Смоленск и присоединением Смоленска к Российскому государству, с появлением самозванца Гришки Отрепьева, с политикой русского царя Бориса Годунова. Исторические песни этого периода всё более и более тяготеют не только к передаче событийной стороны явлений, но и к проникновению в характер героя, к психологизму. В XVII веке популярной исторической песней становится песня-плач. Примером является «Плач Ксении» (Ксения — дочь Бориса Годунова), в котором лирическое причитание вплетается в историческую основу события: Сплачетца мала птичка, белая пелепёлка: «Охти мне, молоды, горевати! Хотя т сырой дуб зажигати, моё гнёздышко разорите, мои малый дети побита, меня', пелепёлку, поимати». Сплачетца на Москве Царевна: 10 «Охти мне, молоды, горевати, что едет к Москве изменник, ино Гриша Отрепьев Рострига, что хочет меня полонити, а полонив меня, хочет постритчи, черненский чин положити!1 Ино мне постритчися не хочет, черненского чину не здержати: отворити будет темна келья, на добрых молотцов посмотрити. Ино, ох милыи наши переходы!2 а кому будет по вас ходити после царского нашего житья и после Бориса Годунова? Ах, милыи наши теремы! а кому будет в вас да седети после царского нашего жития и после Бориса Годунова?» С этой песни началась история жанра песни-плача; это произошло, скорее всего, в 1605 году в период с 13 апреля (день смерти Бориса Годунова) по 20 июня (день вступления в Москву Лжедмитрия I). Песня записана в 1619—1620 годах. Во время захвата Москвы Лжедмигрием I на глазах царевны были убиты её мать и брат Фёдор. Красавица Ксения была насильно сделана наложницей самозванца, а затем пострижена в монахини. В песнях этого времени осуждается Гришка Отрепьев, восхваляются стрельцы — защитники Отечества. Прославляется в исторических песнях подвиг Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского, организовавших народное ополчение и разгромивших Лжедмитрия и польских захватчиков. Песни о Степане Разине. 20-е годы XVII — начало XVIII века Большое количество исторических песен создано в период после 20-х годов XVII — до начала XVIII века. Многие из них посвящены Степану Разину, которого в песнях славят как сильного lmp://kurokam. ni ' ...Постритчи, черненский чин положити — постричь в монахини. 2 Переходы — галереи, крытые сени по бокам дома. 11 атамана, человека вольного, независимого. Песни о Степане Разине, в отличие от исторических песен предшествующих периодов, становятся более короткими, стремительными, лиричными. Разин в исторических песнях наделяется исключительными качествами: способностью к волшебству, богатырской силой и чудесной неуязвимостью. Об этом он говорит посланным против него солдатам: Пуль-пороху, други, не теряйте! Ваши пушечки меня не возьмут, Мелки ружьиды не хлопнут. Никово я, Стенька Разин, не боюся, Пиково я, братцы, не страшуся... Разин обращается к солдатам не как к врагам, называет их «другами», «братцами». Здесь Fie столько фольклорная традиция обращения к солдатам, сколько понимание создателей песни, что солдаты выполняют не свою волю. Мысль о единении Русской земли отражается в многочисленных песнях о Смоленске, причём интересно, что некоторые из них возникли и были записаны в северной земле, в бывшей Олонецкой губернии. Широко отражена в исторических песнях деятельность Петра Т. Его воинские доблести прославляются в песнях о взятии Азова. Показательно, что эти песни имеют многочисленные варианты — свидетельство их широкого распространения и 6i>i-тования в народе. Солдатские песни. XVIII—XIX века В начале XVIII века наибольшее распространение получают солдатские песни. Это связано и с расправой Петра со стрельцами, и с войнами, которые велись в Петровскую эпоху. Судя по многочисленным деталям, в которых передаются подробности быта, снаряжения и обмундирования, специфические характеристики боевого порядка, авторами солдатских песен были сами солдаты. С XVIII века солдатская песня становится основной исторической песней на Руси. В ней найдут отражение победы русского оружия иод Шлиссельбургом, Ревелем, Ригой, Полтавой в Петровскую эпоху и победы над Наполеоном в период Отечественной войны 1812 года. Персонажами этих песен станут Суворов и Потёмкин, Кутузов и Платов. 12 «ИСТОРИИ ЖИВЫЕ ГОЛОСА» Во все времена историческую песню характеризовала особая публицистичность тона, которая позволяла поэтически точно и красочно выразить отношение создателей и исполнителей к отображённым в песнях событиям. Любимыми героями песенного исторического фольклора являлись народные заступники, независимые и смелые люди, борцы за справедливость и правду. В песнях достаточно точно и художественно своеобразно передавался дух эпохи, давалась оценка многим реальным событиям и фактам, характерным деталям исторических событий. Именно поэтому фольклорная историческая песня привлекла в дальнейшем многих литераторов и получила развитие в литературной исторической песне. Исследователь исторической песни Л.И. Емельянов писал: «Мы часто говорим, что народная историческая песня — это ключ к пониманию истории. Эго, конечно, так. Но не в том (вернее, не только в том) смысле, что она сохранила многие сведения, факты, подробности, не отражённые письменными источниками. По историческим песням, как и по былинам, историю изучать затруднительно. Зато в этих песнях отражено, воплощено нечто такое, чего не могут заменить никакие, пусть самые подробные исторические описания. В песнях живёт само время, их породившее, реальный, живой человек, современник Ивана Грозного и Петра 1, Степана Разина и Суворова, человек эпохи Смутного времени и 1812 года, Азовских походов и крестьянских войн. События, факты, подробности, рассыпанные там и тут в песнях, быть может, мало скажут нашей памяти, нашему знанию, но человек, их современник и их автор, его мировосприятие, его кругозор, строй его мыслей и чувствований — всё это, воплощённое в песне с удивительной художественной силой, властно перенесёт нас в его время, в его жизнь и скажет нам о многом, о бесконечно многом. Такова тайна народной исторической песни». 1. В чём самое главное отличие исторической песни от летописи? 2. Если историческая песня — не документальное воспроизведение фактов, то что она, в чём сё значение? 13 3. Повторите определение термина «конфликт» в литературном произведении. На чём строится конфликт в исторических песнях? 4. Определите отличие исторической песни от былины. 5. В какое время начали записывать и научно обрабатывать исторические песни? Расскажите о первых учёных-фольклористах. 6. Назовите основные периоды создания исторических песен. Чем характеризуется каждый период и в чём особенность песен, созданных в разные эпохи? 7. Назовите известные вам жанры народной песни. Зарадовалось царство Московское И вся земля святорусская: Умолил государь православный царь, Князь великий Михайло Фёдорович* 2. А что скажут, въехал батюшко Государь Филарет Микитич Из неверной земли из литовской; С собою он вывез много киязей-бояр3, Ещё он вывез государева боярина, Князя Михайла Борисовича Шеина1. Съезжалиея многии князи-бояра, Князи-бояра и миогия власти Ко сильному царству Московскому: Хотят встречать Филарета Микитича. Из славного града каменной Москвы 'Филарет (Романов Фёдор Никитич; ок. 1554/55—1633) патриарх, отец царя Михаила Фёдоровича, боярин. 2 Михаил Фёдорович Романов (1596—1645) 21 февраля 1613 г. на Земском соборе был назван в качестве претендента на российский престол. Въезд Филарета происходил 14 июня 1619 г. 3 ...Вывез много князей-бояр... — Филарет был возвращён в Москву вместе с другими русскими пленниками по обмену. ' Михаил Борисович Шеин (ок. 1573—1634) — воевода, видный государственный деятель России. В 1596 г. принимал участие в походе Бориса Годунова против крымского хана. В 1609—1611 гг. возглавлял оборону Смоленска от поляков. В июне 1611 г., раненный, был взят в плен. Находился в числе обмененных русских. 14 Не красное солнышко катилося, Пошёл государь православный царь Встречати своего батюшка, Государя Филарета Микитича; С государем пошёл его дядюшка Иван Микитич боярин1: «Дай, Споди, здоров был государь мой батюшко, А батюшко государь Филарет Никитич!» А как будут оне в каменной Москве, Не пошли оне в хоромы царские, А пошли оне к Пречистой соборной А пети честных молебенов. Благословлял своего чада милого: «И дай Господи, здоров был православный царь, Князь великий Михайло Фёдорович, А ему сдержати царство Московское И вся земля святорусская!» И пА РАЗИН И ДЕВКА-АСТРАХАНКА Уж вы горы мои, горы, Прикажите-ка вы, горы, Под собой нам постояти; Нам не год-то годовати, Не неделюшку стояти -Одну почку ночевати, И тою всю нам не спати, Лёгки ружья заряжати, Чтобы Астрахань нам город В глуху полночь проехать, Чтоб никто нас не увидел, Чтоб никто нас не услышал. Как увидел и услышал Астраханский воевода, Приказал же воевода Сорок пушек заряжати, 1 ..Дядюшка Иван Микитич боярин... - У Филарета в Москве был брат И.Н. Романов. 15 В Стеньку Разина стреляти. «Ваши пушки меня не возьмут, Легки ружьецы не проймут, Уж как возьмёт ли, не возьмёт Астраханская девка Маша». По бережку Маша ходит, Шёлковым платочком машет. Шёлковым платком махала, Стеньку Разина прельщала. Стеньку Разина прельстила, К себе в гости заманила, За убран стол посадила, Пивом, мёдом угостила И допьяна напоила, На кровать спать положила И начальству объявила. Как пришли к нему солдаты, Солдатушки молодые, Что сковали руки, ноги Железными кандалами, Посадили же Стеньку Во железную клетку, Три дни по Астрахани возили, Три дни с голоду морили. Попросил же у них Стенька Хоть стакан воды напиться И во клетке окатиться. Он во клетке окатился — И на Волге очутился. Для вас, любознательные 1 Песня «Разин и девка-астраханка» вошла в книгу «Народные исторические песни» (М.; Л., 1962), подготовленную к изданию Б.Н. Путиловым. Слава «заговорённого», непобедимого воина, которому помогают сверхъестественные силы, сопутствовала Разину ещё при жизни. Одною из причин этого была поразительная лёгкость его побед, а также то огромное, поистине магическое воздействие, 1б которое оказывали иа парод его воззвания. Крупнейшие волжские города сдавались ему без единого выстрела, многочисленные отряды царских войск переходили на его сторону по первому его слову. В ряду легенд о Разине имеется и романтический эпизод с девкой-астраханкой, эпизод, который проник в разин-ский фольклор, по-видимому, в сравнительно поздние времена, когда образ Разина уже утратил исторические черты и стал восприниматься как обобщённый образ удалого разбойника. Как повыше было Смоленска-города, Что пониже было села Красного', Что под рощею под зелёною, Под берёзою кудрявою, На большом зелёном лугу, Стоял тут лагерь русской армии, Русской армии, гвардейских солдат. Призадумавшись, сидят, на Смоленск-город глядят: Овладели славным городом неприятельски полки, Уж досталось всё святое неприятельским рукам: «Как бы, братцы, нам приняться, Смоленск-город свободить, Смоленск-город свободить, Неприятеля побить?» Вдруг послышалась тревога У палатки командирской, Все солдаты встреггенулися, Ружья взявши, в ряды становилися. Как и вышел пред войско Волкоиский-киязь1 2, 1 ...Повыше было Смоленска... пониже было села Красного... По-види-мому, имеется в виду г. Красный, под которым в ноябре 1812 г. французы потерпели тяжёлое поражение. Указание места стоянки вполне условно, поскольку Красный находится к западу от Смоленска. 2 Пётр Михайлович Волконский (1776—1852) — генерал-фельдмаршал, светлейший князь, участвовал в боях при Березине. 17 Волконский-князь, командир этих солдат, Уж и взговорит солдатам Волконский-князь: «Ох вы храбрые солдаты, государю верные, Государю верные, командиру послушные! Мы пойдём-ко к неприятелю гостить, К неприятелю гостить, Смоленск-город свободить!» Как пошли-то солдатушки Смоленск-город свобождать, Смоленск-город свобождать, французов выгонять. Ко Смоленску приступили1, они ружья зарядили, Они ружья зарядили, в неприятеля палили, Много били, истребили, остальных-го полонили, Полонивши их, топили во Берёзоньке-реке* 2, Потопивши, отдыхали на зелёном на лугу, На зелёныем лугу песни пели во кругу. По приведённым ниже вопросам проанализируйте любую из прочитанных вами исторических песен. 1. К какому периоду относится песня? 2. Какова основная тема песни? Какие события послужили для неё основой? 3. Кто лирический персонаж песни? Насколько подробно переданы его характер, портрет, поведение? 4. Какие образно-выразительные средства, свойственные фольклору, присутствуют в тексте песни? 5. Имеются ли в тексте песни повторы? Какие слова (словосочетания) повторяются и для какой цели? 6. Имеются ли характерные признаки жанра исторической песни (например, песня-плач, солдатская)? В чём они проявляются? 7. Какова основная идея песни? Приведите из текста строки, слова, словосочетания, в которых идея выражена наиболее ярко, точно. ' Ко Смоленску приступили... — Русские войска вступили в Смоленск в начале ноября 1812 г. без боёв, преследуя отступающего противника. 2 ...Топили во Берёзоньке-реке... — Мри переправе через Березину в ноябре 1812 г. французы понесли огромные потери. Вопросы и задания Из древнерусской литературы _ Судьба и слава Родины всегда были главными темами литературы Древней Руси, поэтому одним из важнейших нравственных качеств человека считалась любовь к Отечеству и готовность бескорыстно служить ему. Святость человека в понимании древних авторов напрямую влияла на его жизнь, помыслы и деяния. А святости человек мог достигнуть только благодаря подлинной вере в Бога. Важнейшими историческими фигурами, совершившими святые деяния во благо Руси, были князь Александр Невский и служитель Господний преподобный Сергий Радонежский. Оба этих человека за свои помыслы и поступки канонизированы' Православной церковью. Александр Невский и Сергий Радонежский являются символами радения за Отечество, воинской доблести и духовной высоты. Образы Невского и Радонежского запечатлены в русском искусстве — в живописи и кино. В годы Великой Отечественной войны был учреждён орден Александра Невского. Троице-Сергиева лавра и сегодня является духовным центром всей православной России, ведь святость неподвластна времени. 1 1 Канонизация официальное церковное признание человека святым. 19 ВЫРАЗИТЕЛЬНОСТЬ РЕЧИ Слово «выразительность» связано с такими словами, как «выразительный», «выражать», «выражение». Что же обозначает термин «выразительность речи»? Он обозначает способность художественного произведения оказывать на читателя эмоциональное, эстетическое воздействие через яркие образы людей, поэтические картины природы и т.п. Выразительность речи может достигаться разными средствами: фонетическими, морфологическими, словообразовательными, лексическими, синтаксическими. Во многих случаях эти средства выступают комплексно. Чтобы сделать изображение персонажа, характера, явления, предмета более ярким, чтобы показать авторское отношение к описываемому, чтобы вызвать у читателя эмоциональный отклик, сформировать у него определённую оценку того, что изображено, автор использует специальные средства, которые обобщённо можно назвать художественными приёмами. К средствам художественной выразительности относятся тропы и фигуры. Тропы - употребление слов в переносном значении. Фигуры - любые обороты речи, отступающие от привычных грамматических норм. СЛОВО О СВЯТОМ СЕРГИИ С давних времён столбовая дорога паломников из Кремля в Тро-ице-Сергиев монастырь пролегала по Ильинке сквозь ворота не существующей ныне Китайгородской стены. Здесь впритык к ней раньше стояла белокаменная часовенка Сергия Радонежского, которую в пору начавшегося погрома святынь1 и заодно с другими покрупнее смахнули на свалку лихолетья. Меж тем сюда до революции нескончаемо, с утра и до темна, притекала торговая, мастеровая, служилая и прочая Москва помолиться преподобному, а в начале учебного года родители приходили со своими ребятами, чтобы он, всепочитаемый покровитель учёности, благословил их приобщиться к знанию <...>. ' ...Начавшегося погрома святынь... — Речь идёт об уничтожении в 20-30-х гг. XX в. большевиками церковных памятников. 20 Отчётливо помню, как покойная мать привела нас с младшим братиком отстоять обычаем положенный молебен и затем приветливый старичок с крестом поверх епитрахили1 произнёс над нами простое и ничем не смываемое из памяти напутствие о верности Богу, народу, Отечеству. Также по гроб жизни не забуду скорбный эпизод, когда в трудных 20-х годах приехавшего в лавру на поклон хранившейся там рублёвской Троице1 2 тогдашний завмузеем несчастный Олсуфьев молча повёл меня в смежный, с двумя-тремя ступеньками ниже, придел показать лежавшие на лиловато-вы-цветшем атласе нагие кости, и, содрогнувшись, я без подсказки понял — чьи. То были на публичное обозрение выставленные земные останки легендарного первоигумена, вдохновившего Русь на освободительную, от затяжного ордынского ига, Куликовскую победу. Она-то и придала светлому имени его навеки парольное звучание нашего национального единства, согласия и, значит, надежды. Все мы, нынешнее его духовное потомство, благоговейно склоняем голову сегодня, в шестисотый год со дня кончины великого старца. Л.М. Леонов1 Вопросы и задания ? Составьте цитатный план рассказа о Сергии Радонежском по материалам статьи писателя Л.М. Леонова. 1 ...Епитрахиль — часть облачения священника, расшитый узорами передник. 2 Рублёвская Троица. — Рублёв Андрей (ок. 1360 — ок. 1430), русский живописец, крупнейший мастер московской школы живописи. Произведения Рублёва отличают глубокая человечность и возвышенная одухотворённость образов, идеи согласия и гармонии, совершенство художественной формы. Одна из лучших иконописных работ Рублёва «Троица». Краткие сведения об упоминаемых писателях содержатся в Словаре имён в конце второй части учебника. 21 Епифаний Премудрый =«~1*---if____________________________ ЖИТИЕ СЕРГИЯ РАДОНЕЖСКОГО (Отдельные главы) О победе над Мамаем и о монастыре на Дубенке Известно стало, что Божиим попущением за грехи наши ордынский князь Мамай собрал силу великую, всю орду безбожных татар, и идёт на Русскую землю; и были все люди страхом великим охвачены. Князем же великим, скипетр Русской земли державшим, был тогда православный и непобедимый великий Дмитрий. Он пришёл к святому Сергию, потому что великую веру имел в старца, и спросил его, прикажет ли святой ему против безбожных выступить: ведь он знал, что Сергий — муж добродетельный и даром пророческим обладает. Святой же, когда услышал об этом от великого князя, благословил его, молитвой вооружил и сказал: «Следует тебе, господин, заботиться о порученном тебе Богом славном христианском стаде. Иди против безбожных, и, если Бог поможет тебе, ты победишь и невредимым в своё отечество с великой честью вернёшься». Великий же князь ответил: «Если мне Бог поможет, отче, поставлю монастырь в честь Пречистой Богоматери». И, сказав это и получив благословение, ушёл из монастыря, и быстро отправился в путь. Собрав всех воинов своих, выступил он против безбожных татар; увидев же войско татарское весьма многочисленное, они остановились в сомнении, страхом многие из них охвачены были, размышляя, что же делать. И вот внезапно в это время появился гонец с посланием от святого, гласящим: «Без всякого сомнения, господин, смело вступай в бой со свирепостью их, нисколько не устрашаясь, — обязательно поможет тебе Бог». Тогда князь великий Дмитрий и всё войско его, от этого послания великой решимости исполнившись, пошли против поганых, и промолвил князь: «Боже великий, сотворивший небо и землю! Помощником мне будь в битве с противниками святого Твоего имени». Так началось сражение, и многие пали, но помог Бог великому победоносному Дмитрию, и побеждены были поганые татары, и полному разгрому подверглись: ведь 22 видели окаянные против себя посланный Богом гнев и Божье негодованье, и все обратились в бегство. Крестоносная хоругвь долго гнала врагов, множество бесчисленное их убивая; и одни раненые убежали, других же живыми в плен захватили. И было чудесное зрелище и удивительная победа; те, кто прежде блистали оружием, тогда все были окровавлены кровью иноплеменников, и все трофеи победные носили. И тут сбылось пророческое слово; «Один преследовал тысячу, а двое тьму». Святой же, как было сказано, пророческим обладал даром, знал обо всём, словно находился поблизости. Он видел издалека с расстояния во много дней ходьбы, на молитве с братией к Богу обращаясь о даровании победы над погаными. Когда немного времени прошло, так что окончательно побеждены были безбожные, всё предсказал братьям святой: победу и храбрость великого князя Дмитрия Ивановича, славную победу одержавшего над погаными, и из русского войска убитых по имени назвал Сергий, и службу за них всемилостивому Богу совершил. Достохвальный же и победоносный великий князь Дмитрий, славную победу над враждебными варварами одержав, возвращается всецело в радости большой в своё отечество. И незамедлительно он пришёл к старцу святому Сергию, благодарность принеся ему за добрый совет, и всесильного Бога славил, и за молитвы благодарил старца и братию, в веселье сердца о случившемся всё рассказывал, — как показал Господь милость свою к нему; и вклад большой в монастырь дал. Тогда напоминает о своём желании великий князь старцу и то, что он обещал, хочет быстро в жизнь воплотить — в честь Пречистой Богоматери монастырь построить на месте, подходящем для этого. Старец Сергий пошёл и, поискав, нашёл место подходящее на реке, называемой Дубен-ка; и с соизволения великого князя на том месте святой Сергий церковь поставил Успения Владычицы нашей Богородицы, в честь Пречистой Богоматери. В скором времени, благодаря помощи необходимой великого киязя, возник монастырь чудесный, всем необходимым наполненный. Поручил святой игуменство ученику своему по имени Савва, мужу очень добродетельному; он устроил общежительство на удивление хорошо, как подобает для славы Божьей. И многочисленное братство собралось, а необходимое они достаточно по милости Пречистой Богородицы и до сих пор имеют. Об этом всё. 23 О посещении Богоматерью святого Однажды блаженный отец молился, по своему обычаю, перед образом Матери Господа нашего Иисуса Христа и, часто обращая взор к иконе, говорил: «Пречистая Матерь Христа моего, покровительница и заступница, верная помощница рода человеческого! Будь нам, недостойным, защитницей, постоянно моли Сына Своего и Бога нашего, чтобы не оставил святого места этого, которое создано для похвалы и чести святого Имени вовеки. На Твою, Мать любимого мною Христа, защиту и молитвы мы надеемся, ибо великую смелость имеют рабы Твои перед Богом, который для всех — упокоение и пристанище спасения». Так он молился и пел благодарственный канон Пречистой Богоматери, то есть акафист, а когда он завершил канон и сел немного отдохнуть, сказал ученику своему, по имени Михей: «Чадо! Будь бдительным и бодрствуй, потому что видение чудесное и ужасное будет нам в сей час». И пока он это говорил, вдруг глас раздался: «Се Пречистая грядет!» Святой, услышав, быстро вышел из кельи в пруст, то есть в сени. И вот свет ослепительный, сильнее солнца сияющий, ярко озарил святого; и видит он Пречистую Богородицу с двумя апостолами, Петром и Иоанном, в несказанной светлости блистающую. И когда увидел её святой, он упал ниц, не в силах вынести нестерпимый этот свет. Пречистая же своими руками прикоснулась к святому, говоря: «Не ужасайся, избранник мой! Ведь я пришла посетить тебя. Услышана молитва твоя о учениках твоих, о которых ты молишься, и об обители твоей, — и не скорби больше: ибо отныне всего здесь будет в изобилии, и не только при жизни твоей, но после твоего к Господу ухода нс покину я обители твоей, всё нужное подавая в изобилии, и снабжая всем, и защищая». Сказав это, стала она невидима. Святой же в смятении ума страхом и трепетом великим объят был. Когда он понемногу в себя пришёл, увидел Сергий ученика своего лежащим от страха, словно мёртвого, и поднял его. Тот же бросился к ногам старца, говоря: «Скажи мне, отче, Господа ради, что это было за чудесное видение? Ведь дух мой едва не разлучился с телом из-за блистающего видения». Святой же радовался душой, так что лицо его светилось от радости той, но ничего не мог ответить, только вот что: «Потерпи, чадо, потому что и во мне дух мой трепещет от чудесного видения». Они стояли и дивились про себя; наконец святой сказал ученику своему: «Чадо, призови ко мне Исаака и Симона». Когда они пришли, рассказал Сергий всё по порядку, как он видел Пре- 24 чистую Богородицу с апостолами и какие она дала святому чудесные обещания. Когда ученики услышали это, охватила их радость несказанная; все вместе отпели молебен Богоматери и прославили Бога. Оставался святой всю ночь без сна, думая о несказанном видении. О кончине святого Жил святой долгие годы в совершенном воздержании, труде, и непередаваемые, несказанные чудесные дела совершил, и старости глубокой достиг, никогда от божественного пения или службы не уклоняясь. И чем больше старел он, тем больше укреплялся и возвышался, в усердии божественных подвигов мужественно и с любовью упражняясь, и никак его старость не побеждала. Но ноги его костенели день ото дня, как будто по ступеням приближались к Богу. Предвидел он за шесть месяцев свою кончину и, призвав братию, вручил игуменство своему самому любимому ученику, в добродетелях совершенному и во всём без исключения следующему своему учителю, и хотя возрастом он был молод, — ум его был весьма сединами убелён; впоследствии он чудесами прославился, о которых следующая повесть расскажет, -по имени Никон. Сергий повелел ему пасти стадо Христово внимательно и праведно, ибо ответ ему придётся держать не за себя, но за многих. И с тех пор Сергий, этот великий подвижник в вере благочестивейший, недремлющий хранитель, непересыхающий источник, славный именем, безмолвствовать начал. И в сентябре месяце недугом телесным был поражён и, видя, что он уже к Богу отходит, чтобы природе отдать долг, дух же любимому Иисусу предать, он призывает священное братство и новособранное стадо. И беседу повёл подобающую, и полезным вещам учил, неуклонно в православии оставаться веля, и завещал единомыслие друг с другом хранить, иметь чистоту душевную и телесную и любовь нелицемерную, от злых и скверных похотей остерегаться, пищу и напитки вкушать трезвенные, а особенно смирением украшать себя, страпнолюбия1 не забывать, от противоречия уклоняться, и ни во что ставить честь и славу жизни этой, но вместо этого от Бога воздаяния ожидать, небесных вечных благ наслаждения. И другому многому Сергий поучал, говоря: «Поскольку Бог зовёт меня, я ухожу от вас, а вас передаю всемогущему Господу и его Пречистой Богоматери, что- Стрстнолюбие — гостеприимное отношение к странствующим. 25 бы она была для вас прибежищем и стеной от сетей вражеских и козней их». И перед самой смертью, когда должна была душа его с телом разлучиться, он тела и крови Владыки причастился, а ученики руками своими его немощные члены поддерживали. Он простёр к небу руки и, молитву совершив, чистую свою и священную душу с молитвой Господу предал, в год 6900 (1392) месяца сентября в 25-й день; жил же преподобный семьдесят восемь лет. Распространилось тогда благоухание великое и неизречённое от тела святого. А братия вся собралась и в плаче и рыдании сокрушалась; и в гроб честное и трудолюбивое тело положили честно, они псалмами и надгробным пением его провожали. Ученики проливали слёз ручьи, кормчего лишившись, с учителем разъединённые; с отцом разлуки не вынося, плакали они и, если бы могли, умерли бы тогда с ним. Лицо же святого было светлым, как снег, показывая этим душевную его чистоту и от Бога воздаяние за труды его. 11охоронили честное его тело в обители, которая им была создана. Сколько после смерти и после кончины Сергия чудесных дел произошло и происходит: расслабленных членов укрепление, от лукавых духов людям освобождение, слепых прозрение, горбатых выпрямление — только от приближения к его раке. Хотя и не хотел святой, как и при жизни, после смерти славы, но крепкая сила Божья его прославила. После кончины перед ним летели ангелы к небесам, двери открывая ему райские и в вожделенное блаженство вводя, в покой праведных, в свет ангельский; и увидел святой то, о чём мечтал, и Всесвятой Троицы озарение получил, как подобает постнику, иноков украшению. Таково было житие отца, таковые дарования, таковые чудес его проявления, — причём не только при жизни, по и после смерти, — о которых нельзя написать, потому что чудеса его до сих пор все видят. Покажи мне в древности прославившихся, сравним с ним тех, кто известен добродетельной жизнью и мудростью, и увидим, что поистине святой ничем не хуже был тех ветхозаветных божественных мужей, как великий Моисей и после него Иисус, он вожделен был и пастырем людям многим, и поистине незлобивость Иакова имел и страннолюбце Авраама, законодатель новый, и наследник Небесного Царства, и истинный правитель стада своего. Разумен был Великий Савва, общежи-тельства создатель, но не обладал ли Сергий, как он, добрым разумом, так что многие монастыри общежительные создал? Не обладал ли и он чудотворным дарованием, как до него 26 прославившиеся, так что весьма Бог его прославил и сделал знаменитым по всей земле? Мы восхваляем не того, кто в похвале нуждается, но того, кто за нас молится, кто во всём предавшему себя на мучения Христу подражал. Но не будем удлинять рассказ. Ведь кто сможет по достоинству святого прославить? В МИРЕ ХУДОЖЕСТВЕННОГО СЛОВА «ЖИТИЯ СЕРГИЯ РАДОНЕЖСКОГО» «Житие Сергия Радонежского» было написано Епифанием Премудрым в 1417—1418 годах. Сергий Радонежский играл значительную роль в политической и церковной жизни Руси второй половины XIV века и сумел своими благочестивыми делами сыскать себе высочайший нравственный авторитет. Мудрый и добродетельный Сергий принимал активное участие в разрешении политических проблем Отечества. В частности, он всецело поддерживал объединительные усилия Москвы для возвеличивания и укрепления Русского государства. Особое значение имело благословение Дмитрия Донского накануне Куликовской битвы. Признавая Сергия «угодником Божьим», Епифаний Премудрый тем самым освящал и возвеличивал личность и политические взгляды Сергия Радонежского, которые в гот период междоусобных распрей на Руси разделялись далеко не всеми. Основой «Жития...» являются чудесные происшествия, происходившие в жизни Сергия с самого раннею детства, а если вчитаться, то и до рождения младенца, который, находясь ещё в утробе матери, издал троекратный глас во время богослужения в церкви. Епифаний Премудрый стремился, по мнению крупного исследователя литературы Древней Руси II.К. Гудзия, к «возможно большей фактичности и документальности изложения», но в тексте «Жития...» есть и лиризм, и человеческая теплота, и яркие, неожиданные для литературы подобного рода в Средние века образно-выразительные средства. Постижение художественных достоинств текста позволяет нам испытать чувство гордости за литературу Древней Руси, убедиться в таланте древнерусских авторов. 1. Каким вы представляете себе автора «Жития Сергия Радонежского»? Почему Епифаний был назван Премудрым? 2. Объясните, почему Епифаний Премудрый решил написать «Житие Сергия Радонежского». 27 3. «Житие Сергия Радонежского», как и вообще жития в литературе Древней Руси, проповедует добро, милосердие, сострадание. Продолжите начатый ряд, выписывая из данных в учебнике глав слова и словосочетания, по смыслу связанные с темой любви, добра: добродетельный... 4. В употреблении эпитетов Епифаиий Премудрый очень сдержан. Чаще других он использует эпитет «великий». К кому и к чему он относится? «Житие Сергия Радонежского» — эго повесть о выборе человеком пути. «Путь» — слово многозначное: это полоса земли, служащая для езды и ходьбы, дорога; это место для прохода, проезда; это путешествие, поездка, передвижение; путь — эго направление, маршрут; наконец, это польза, прок, толк. Так определил значение слова «путь» В.И. Даль. 5*'. Сформулируйте тезис о том, в чём вы видите различие для человека пути географического и духовного. О каком пути — духовном или географическом — идёт речь в отрывках а, б, в: а) «И ты, младенец, наречёшься пророком Всевышнего, ибо прсдъндешь пред лицом Господа — приготовить пути Ему, дать уразуметь народу Его спасение в прощении грехов их, по благоутробному милосердию Бога нашего, которым посетил нас Восток свыше, просветишь сидящих во тьме и тени смертной направить ноги наши на путь мира» (Евангелие от Луки); б) «Ангел Господень является во сне Иосифу и говорит: встань, возьми Младенца и Матерь Его, и беги в Египет, и будь там, доколе не скажу тебе: ибо Ирод хочет искать Младенца, чтобы погубить Его. Он встал, взял Младенца и Матерь Его ночью и пошёл в Египет» (Евангелие от Матфея); в) «Затем утром на следующий день призывал он к себе провинившихся; но и здесь не сразу запрещал им беседы, и с яростью не обличал их, и не наказывал их, но издалека, тихо и кротко, как будто притчи рассказывая, говорил с ними, желая узнать их прилежание и усердие к Богу. И если был брат покорным, и смиренным, и горячим в вере и в любви к Богу, то вскоре, поняв свою вину, со смирением он падал и склонялся перед Сергием, умоляя простить его. Если же был брат непокорным, с сердцем, исполненным помрачением бесовским, и стоял, думая, что не о нём говорит святой, чистым себя почитая, пока преподобный терпеливо обличал его, как сказано: „Пусть накажет меня праведник и милостью своею пусть обличит меня”, — то на такого непокорного брата игумен ' Здесь и далее знаком * отмечены задания повышенной сложности. 28 епитимию накладывал, потому что не понял своей вины и не осознал своих грехов; п так провинившегося, на путь исправления наставив, он отпускал» («Житие Сергия Радонежского»), 6. Какими эпитетами характеризуется победа на Куликовом поле? 7. Выпишите слова и словосочетания, в которых проявляется отношение автора к врагам Руси. 8. В каком значении во фразе «Крестоносная хоругвь долго гнала врагов, множество бесчисленное их убивая...» употреблено слово «хоругвь»? Проверьте себя но краткому толковому словарю'. 9. Расскажите подробно, как в «Житии...» передана скорбь по поводу кончины святого Сергия Радонежского. 10. Вы уже обращали внимание на то, что житие обычно заканчивается описанием чуда. Какие чудеса происходили после смерти святого Сергия? Епифаиий Премудрый достаточно редко прибегает в «Житии...» к иносказанию, другим особым средствам выразительности художественной речи: автору нужно подчеркнуть прежде всего свою объективность. Однако имеющиеся средства художественной выразительности свидетельствуют о высоком мастерстве автора «Жития...», его умении владеть литературным словом. 11. Прочитайте данный фрагмент и на его основании подтвердите сформулированный тезис. Приведите другие примеры художественной речи из «Жития Сергия Радонежского». «И было чудесное зрелище и удивительная победа; те, кто прежде блистали оружием, тогда все были окровавлены кровью иноплеменников, н все трофеи победные носили. И тут сбылось пророческое слово: „Один преследовал тысячу, а двое тьму”». Для вас, любознательные Преподобный Сергий (в миру Варфоломей) родился в городе Ростове Великом от благочестивых родителей Кирилла и Марии. Когда ему исполнилось семь лет, отдан был в учение, но учился с трудом из-за плохой памяти. Однажды, гуляя в дубраве, Варфоломей увидел молящегося инока и, низко поклонившись, стоял, ожидая окончания молитвы. Помолившись, инок спросил: «Чего хочешь, чадо?» Отрок отвечал: 1 1 Краткий толковый словарь помещён в конце второй части учебника. 29 «Отец, отдали меня учиться читать, и никак не могу уразуметь ничего из того, чему учит меня учитель мой. И из-за этого скорблю и не знаю, что мне делать. Помолись Господу обо мне, ч тобы вразумил Он меня святыми твоими молитвами». Инок же, сотворив молитву, благословил его и сказал: «Отныне, чадо, дарует тебе Бог разумение, о котором просишь, чтобы мог и других учить». С этого времени будущий святой постигал книжные премудрости без труда. Вскоре родители его переселились в место, называемое Радонеж, а ещё чуть позже приняли монашеский постриг и мирно отошли ко Господу. Оставшись один, отрок раздал всё своё наследство и ушёл в пустынь1, где построил себе хижину. В двадцать три года принял иноческий постриг и наречено ему было имя Сергий. Удивительную жизнь прожил этот святой. Сам святитель Алексий, митрополит Московский, пользовался советами преподобного и хотел видеть его своим преемником. Великий князь Дмитрий (Донской) не раз посещал его, был им воодушевлён и благословлён на битву с татарами, в которой одержал победу на Куликовом поле. За свою богоугодную жизнь преподобный Сергий сподобился зреть Пречистую Богородицу с двумя апостолами — Петром и Иоанном. Преподобный Сергий Радонежский положил основание славной в истории России Троице-Сергиевой лавры. К преподобному Сергию Радонежскому обращаются за помощью в учёбе. З.И. Зинченко О светло светлая и красно украшенная земля Русская! Многими красотами ты нас дивишь: дивишь озёрами многими, реками и источниками месточтимыми, горами крутыми, холмами высокими, дубравами частыми, полянами чудными, зверьми различными и птицами бесчисленными, городами великими, сёлами чудными, садами монастырскими, храмами церковными и князья- ' Пустынь — место, где живёт отшельник. 30 ми грозными, боярами честными, вельможами многими! Всего ты исполнена, земля Русская, о правоверная вера христианская! О тсюда до угор, до ляхов и чехов; от чехов до ятвягов, от ят-вягов до литвы и до немцев; от немцев до корелы; от корелы до Устюга, где обитают тойминцы поганые, и за Дышучим морем; от моря до болгар; от болгар до буртас; от буртас до черемис; от черемис до мордвы — всё то покорил Бог народу христианскому, все страны — великому князю Всеволоду, отцу его Юрию, князю Киевскому, деду его Владимиру Мопомаху, которым половцы детей своих пугали в колыбели, а литва из болота на свет не показывалась, а угры каменные города крепили железными воротами, чтобы на них великий Володимир не наехал. А немцы радовались, далеко будучи за сипим морем; буртасы, черемисы, вяда и мордва бортничали на князя великого Володимира, и сам Мануил Царегорский, страх имея, дары великие посылал к нему, чтоб великий князь Владимир Царя города у него не взял. А теперь беда приключилась христианам, от великого Ярослава п до Владимира, и до нынешнего Ярослава, и до брата его Юрия, князя Владимирского. Перевод И.П. Ерёмина Вопросы и задания 1. Какой предстаёт Русь к описании автора до «погибели», беды, пришедшей на её земли? 2. Что более всего, по мнению автора «Слова...», свидетельствует о силе и величии Владимира Мономаха? 3*. Как вы думаете, о какой беде, «приключившейся христианам», идёт речь, если помнить, что «Слово...» представляет начало неизвестной нам поэмы XIII века? 4. Известный русский критик, писатель и историк II.А. Полевой ещё свыше ста лет тому назад определил «Слово...» как «явную поэму, только в прозе». Какими художественно-поэтическими средствами пользовался автор? Чем образный мир «Слова...» отличается от образного мира произведений фольклора? 31 О Господе нашем Иисусе Христе, сыне Божьем, я, ничтожный, грешный п неразумный, начинаю описывать жизнь князя Александра Ярославича, внука Всеволода. Слышал я о нём от отцов своих и сам был свидетелем деяний его, а потому рад был поведать о его праведной и славной жизни, — но, как сказал При-точник1: «В лукавую душу не входит премудрость», ибо «становится она на высоких местах, стоит посреди дорог, сидит у ворот мужей сильных». Хотя и прост я умом, но молитвой святой госпожи Богородицы и помощью святого князя Александра начну так. Родился князь Александр по Божьей воле от отца — благочестивого, кроткого и милостивого великого князя Ярослава, от матери — благочестивой Феодосии, — как сказал Исайя-пророк: «Говорит Господь: „Я ставлю князей, я возвожу их на престол”». И воистину так: не княжил бы он без повеленья Божия. Рост его был выше других людей, голос его — как труба в народе, лицо его — как у Иосифа, которого египетский царь поставил вторым царём в Египте, сила же его была частью силы Самсона. И дал ему Бог премудрость Соломонову, а храбрость царя римского Веспасиана, который пленил всю Иудейскую землю; некогда, во время осады города Атапаты1 2, вышедшие из города жители победили полк его, и остался Веспасиан один, и прогнал войско их к городским воротам, и насмеялся над дружиной своей, и укорил её, говоря: «Оставили вы меня одного». Так и князь Александр, - везде побеждая, был непобедим. И вот пришёл некто знатный от западной страны3, от тех, что зовут се- 1 Приточных. — Имеется в виду царь Израильско-Иудейского государства Соломон (ум. ок. 928 г. до н. э.). Он продолжил строительство храма в Иерусалиме, которое началось при его отце, Давиде. 2 ...Во время осады города Атапаты... Речь идёт об эпизоде Иудейской войны (66—73 гг.) — об осаде города Иотапаты римским полководцем, а позднее императором Веспасианом. 1И вот пришёл некто знатный от западной страны... — Имеется в виду магистр ордена рыцарей-крестоносцев Андрей фон Фельвен. 32 бя «слугами Божьими»1, желая повидать дивную силу его, как в древности царица Южская приходила к Соломону, желая наслушаться премудрости его. Так и этот, по имени Андреяш, повидав князя Александра, возвратился к своим и сказал: «Прошёл я много стран и городов, но не видал нигде такого ни во царях царя, ни во князьях князя». И слышал это король от страны полуночной1 2 3 о таком мужестве князя Александра Ярославина и подумал: «Пойду завоюю землю Александрову». И собрал он войско большое, заполнил многие корабли полками своими и пошёл в силе великой, злопыхая духом ратным. И когда дошёл до реки Невы, шатаясь от безумия, послал он послов к князю Александру’ в Новгород Великий и сказал, гордясь: «Уже я здесь, хочу попленить землю твою, — если можешь, обороняйся». Князь же Александр, когда услышал слова эти, распалился сердцем, вошёл в церковь Святой Софии, пал на колено пред алтарём и стал молиться со слезами Богу: «Боже прехвальный и праведный, Боже крепкий и великий, Боже вечный, сотворивший небо и землю, поставивший пределы народам и приказавший им жить, не преступая чужой земли!» И вспомнил песнь нсаломскую и сказал: «Суди, Господи, и рассуди распрю мою с обидящими меня, побори борющихся со мною: возьми оружие и щит и восстань на помощь мне». И, окончив молитву, встал и поклонился архиепископу, архиепископ же Спиридон благословил его и отпустил. Он же пошёл из церкви, утирая слёзы. И начал он крепить дружину свою и сказал: «Не в силе Бог, но в правде. Помянем песнопевца Давида: „Эти — оружием, иные — конями, мы же именем Господа Бога нашего хвалимся; поверженные, они пали, мы же восстали и стоим прямо”». И, сказав это, пошёл на врагов с небольшой дружиной, не дожидаясь, когда соберётся вся его сила, уповая на Святую Троицу. ...И встретился он с врагами в воскресенье... И крепко верил он в помощь святых мучеников Бориса и Глеба. Был там некий муж, старейшина земли Ижорской, по имени Пелгуй; ему был 1 Слуги Божьи — так называли себя рыцари-крестоносцы. 1И слышал это король от страны полуночной... — Имеется в виду шведский король Эрих (Эрик, Эриксон), по прозванию Лепсе (Картавый). 3 ...Послал он послов к князю Александру... — Речь идёт о зяте короля Ярле Биргере; сам Эрих в битве на Неве не участвовал. 33 поручен дозор утренний морской. Был он крещён и жил среди рода своего, остававшегося в язычестве; при крещении дано было ему имя Филипп. И жил он богоугодно, в среду и пятницу соблюдая пост. И сподобил его Бог увидеть видение необычайное. Какое — кратко расскажем. Увидел он вражеское войско, идущее против князя Александра, и решил рассказать князю о станах их и укреплениях. Всю ночь не спал он, стоял на берегу моря и следил за путями. Когда стало светать, услышал он шум страшный на море и увидел судно, плывущее по морю, а посреди судна — Бориса и Глеба в одеждах червлёных, державших руки на плече друг у друга. А гребцы сидели, словно мглою одеты. И сказал Борис: «Браг Глеб, вели грести, да поможем сроднику своему, князю Александру». Видя это видение и слыша беседу эту святых мучеников, стоял Пелгуй в трепете, пока не скрылось судно от глаз их. Когда вскоре пришёл князь Александр, Пелгуй с радостью встретил его и ему одному поведал о видении. Князь же ему сказал: «Никому не рассказывай об этом». И решил он напасть на врагов в шестом часу дня. И была крепкая сеча с римлянами1; побил он бесчисленное множество врагов и самого короля* 2 ранил в лицо острым своим копьём. Здесь же в полку Александровом явились шесть мужей храбрых и сильных, которые бились вместе с ним крепко. Один -Таврило, по прозвищу Алексия; увидев короля, которого тащили под руки, напал он на судно, въехал по доске до самого корабля, и побежали все от него, затем оборотились и с доски, по которой всходили на корабль, сбросили его с конём в море; он же с помощью Божьей выбрался из моря невредим и снова напал на них и бился крепко с самим воеводою среди полков их. Другой же — новгородец, по имени Збыслав Якунович; этот не раз нападал на врагов, не имея страха в сердце своём и сражаясь одним топорком, и многие пали от его топорка; дивился князь Александр Ярославич силе его и храбрости. Третий — Яков, родом по-лочанин, был он ловчим у князя; этот напал на полк вражеский с мечом и мужественно бился, и похвалил его за это князь. Четвёртый же — новгородец, по имени Миша; был он пеш и с дружи- ' Римляне — здесь: католики. 2...Побил он... и самого короля... — Речь идёт о Ярде Биргере, главнокомандующем шведскими войсками. 34 ною своею потопил три корабля римлян. Пятый — из младшей дружины князя, именем Савва; этот наехал на большой шатёр королевский златоверхий и подрубил столп шатёрный; полки же Александровы очень радовались, когда увидели, как развалился этот шатёр. Шестой же — из слуг князя, по имени Ратмир; пешего окружили его враги, и от многих ран пал он и скончался. Обо всём этом слышал я от господина моего князя Александра и от других, кто в сече той участвовал... Князь Александр возвратился с победою, хваля и славя Творца. На второй же год после этой победы князя Александра опять пришли те же' из западной страны и построили город в земле Александровой1 2. Великий князь Александр немедля пошёл на них, город срыл до основания, одних избил, других с собою привёл, а иных помиловал и отпустил, ибо милостив был без меры. После победы Александра, когда победил он короля, на третий год зимой пошёл он на землю Немецкую с большим войском — да не хвалятся они: «Посрамим народ славянский». Ведь уже взяли они город Псков и тиунов своих там понасажали. Псков освободил от пленения, а землю их повоевал и пожёг, много, без числа, взял пленных, а других порубил. Собрались тогда немцы и, похваляясь, сказали: «Пойдём победим князя Александра, поймаем его руками». Когда стали они приближаться, стражи Александра проведали это. Князь Александр собрал войско и пошёл навстречу врагам. И встретились они на Чудском озере — многое множество. Отец же его Ярослав послал ему в помощь брата его меньшего, князя Андрея, с большой дружиной. Много было и у князя Александра храбрых мужей, как в древности у царя Давида; крепкие и сильные, как у Давида-царя, мужи Александровы преисполнились духа ратного: сердца их были, как сердца львов, и сказали они: «О княже наш славный, дорогой, время настало нам головы свои сложить за тебя». Князь же Александр, воздев руки к небу, сказал: «Суди, Господи, и рассуди распрю мою, от народа велеречивого избави меня, помоги мне, Господи, как помог ты в старые годы Моисею на Ама- 1 ...После этой победы князя Александра опять пришли те же... — Речь идёт о р ы царя х - кресто н оСцах. 2 ...Построили город в земле Александровой. — Имеется в виду Конорье, недалеко от Финского залива. 35 лика и прадеду моему Ярославу на окаянного Святополка». Была тогда суббота. Когда взошло солнце, полки сошлись'. И затрещали копья, и звон мечей раздался, и была сеча столь злая, что лёд на озере задвигался: льда не было видать, весь покрылся он кровью, и это слышал я от очевидца: «Видели мы на небе полк Божий, пришедший на помощь князю Александру». И победил Александр врагов помощью Божьей, и обратились они в бегство. Так гнали и рубили врагов полки Александровы, словно неслись они по воздуху и некуда было тем бежать... И прославлено было имя Александра во всех странах — до моря Понтийского и до гор Араратских, по обе стороны моря Варяжского и до Рима. ...В это же время объявился в стране восточной некий царь* 2 сильный, и покорил ему Бог многие народы от востока до запада. Прослышав про Александра, славного и храброго, послал тот царь к нему послов и приказал сказать: «Александр, разве не знаешь, что Бог покорил мне многие народы! Ты ли один не хочешь покориться силе моей? Если хочешь уберечь землю свою, немедля приходи ко мне и увидишь славу царства моего». Князь же Александр после смерти отца своего пришёл во Владимир с большим войском, и был грозен приезд его. Прошла весть об этом до устья Волги, и стали моавитянки пугать детей своих: «Александр едет!» Посоветовался князь с дружиной, благословил его епископ Кирилл, и поехал он к тому царю. Посмотрел на него царь Батый, подивился п сказал вельможам своим: «Правду мне говорили, нет князя подобного ему в отечестве его». И отпустил его с великой честью... Благословил Бог дни великого князя Александра Яросла-вича, ибо любил он иереев и монахов, митрополита же почитал, как самого Творца. Было тогда насилие великое от поганых язычников: сгоняли они христиан, приказывая ходить с ними в походы. Великий же князь Александр пошёл к царю3, чтобы отмолить людей от беды, а брата своего меньшого Ярослава и своего сына Дмитрия послал с новгородцами в западные 'Когда взошло солнце, полки сошлись. — Битва на Чудском озере (Ледовое побоище) произошла 5 апреля 1242 г. 2 ...В стране восточной некий царь... Имеется в виду хан Батый. 3 ..Александр пошёл к царю... — Речь идёт о поездке Александра 11св-ского в Золотую Орду в 1262 г. 36 Святой благоверный великий князь Александр Невский. Покров на раку. 1670— 1680-е гг. страны и все полки отпустил с ними. Пошёл же Ярослав с племянником своим и большим войском и взял город Юрьев Немецкий, и вернулся назад с множеством пленников и с великою честыо. Князь же Александр, возвращаясь от иноплеменников, остановился в Новгороде Нижнем и пробыл здесь несколько дней, а когда дошёл до Городка — разболелся. О горе тебе, бедный человек! Как можешь описать ты кончину господина своего! Как не выпадут зеницы твои вместе со слезами! Как не разорвётся сердце от горькой печали! Отца человек может забыть, а доброго господина забыть не может: хотел бы живым вместе с ним в гроб лечь. Великий же князь Александр, ревнуя по Господе крепко, оставил царство земное и, желая доб- 37 ра небесного, принял ангельский образ1, а потом сподобил его Бог воспринять и высший чин — схиму. И гак с миром предал Господу дух свой, скончался месяца ноября в 14-й день, на память Святого апостола Филиппа* 2. Сказал тогда митрополит Кирилл людям: «Дети мои, разумейте, — закатилось солнце земли Суздальской». Игумены же, и священники, и дьяконы, черноризцы, богатые и нищие, весь народ тогда громко воскричали: «Уже погибаем!» Святое же тело его понесли ко Владимиру. Митрополит со всем чином церковным, князья, и бояре, и весь народ от мала до велика встретили тело в Боголюбове со свечами, кадилами. Народ теснился, желая приступить ко гробу его. Был плач великий, и крик, и стон такой, какого ещё никогда не было, — от крика и стона этого земля дрогнула. Случилось тогда дивное чудо, достойное памяти. По окончании службы над телом князя подошли ко гробу Ки-рилл-митрополит и его эконом Севастьян и хотели разогнуть руку князя, чтобы вложить в неё прощальную грамоту. Князь же, как живой, сам протянул руку и принял грамоту из руки митрополита. Страх и ужас напали тогда на всех. И положили честное тело его в церкви Рождества Богородицы месяца ноября в 23-й день, на память Святого епископа Амфилохия, со псалмами и песнопениями, славя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь. 1263-1280 В МИРЕ ХУДОЖЕСТВЕННОГО СЛОВА «ЖИТИЯ АЛЕКСАНДРА НЕВСКОГО» Жития относятся к агиографической литературе. Агиография (от гр. hagios - святой) - вид церковной литературы - жизнеописания святых (жития святых). Князь Александр был канонизирован, и, как большинству святых, ему посвящено агиографическое сочинение. Однако оно необычно: это одно из первых произведений литературы Древней Руси, повествующее о военных подвигах великого полководца. «Житие Александра Невского» начинается со слов, в которых его автор называет себя «ничтожным, грешным и неразумным». ' ...Принял ангельский образ... — совершил обряд пострижения в монахи. 2 ...На память Святого апостола Филиппа... — 14 ноября 1263 г. 38 Этому не следует удивляться: такова была традиция в литературе Древней Руси. Автор осознавал себя несовершенным орудием Божественной воли и словно бы дистанцировался от своего героя, в честь и славу которого ои писал его жизнеописание. Вместе с тем создатель «Жития...» был лично знаком с князем Александром. 1. Найдите в тексте и прочитайте фрагмент, подтверждающий данный тезис. 2. По каким деталям можно судить о том, что автор «Жития...» был образованным и глубоко верующим человеком? Изображению врагов Руси автор не уделяет слишком много места и для их характеристик не использует богатых образных средств. Их описание кратко, но весьма точно и исторически, и художественно. 3. Составьте словарь слов и словосочетаний, в которых даётся характеристика враждебных для Руси сил. Откуда, по утверждению создателя «Жития...», исходила угроза для Отечества? Центральной фигурой «Жития...» является князь Александр. Он показан и как христианин, и как князь, и как полководец. 4. Составьте цитатный план к теме «Личность Александра Невского в „Житии...”». 5. Какие изобразительные средства присутствуют в описании сражений со шведами и немцами? Назовите их. В «Житии...» есть вставной эпизод — рассказ Пелгуя о видении. Имеются и другие сцены, свидетельствующие о том, что Творец способствует победам князя Александра. 6. Подробно перескажите эти эпизоды. Почему Спаситель, святые Борис и Глеб помогают великому князю Александру? 7. В повествовании довольно чётко проводится мысль о том, что победы князя Александра были следствием героизма его дружинников, часто простых русских людей. Разверните этот тезис, подтверждая его примерами из текста. «Житие...» заканчивается рассказом о чуде: «Князь же, как живой, сам протянул руку и принял грамоту из руки митрополита». Описание чуда — традиция в агиографической литературе. Чудо, как правило, происходит при большом стечении людей. В данном случае оно случилось во время прощания с Александром Невским. 8. Какими словами передана скорбь людей по поводу смерти Александра Невского? 9*. Сопоставьте «Житие Александра Невского» и «Житие Сергия Радонежского». Определите общность и различие этих двух текстов. 39 ТЕМЫ ДЛЯ РЕФЕРАТОВ, СООБЩЕНИЙ, ТВОРЧЕСКИХ РАБОТ 1. Отношение к памяти Александра Невского в истории России. 2. Образ Александра Невского в русской литературе и кинематографе. 1. К какому историческому времени относятся произведения литературы Древней Руси? 2. Назовите основные жанры древнерусской литературы и определите своеобразие каждого из них. 3. Какие события и какие люди были в центре изображения произведений древнерусской литературы? 4*. Расскажите о значительном событии, явлении, человеке в стиле одного из жанров древнерусской литературы — жития или сказания. 5. Как вы думаете, сохранились ли традиции древнерусской литературы в литературе современной? Если сохранились, то какие и в чём они проявляются? Приведите примеры. Разыщите материал и подготовьте выставку «Русская иконопись XIII - XVII веков». Во время проведения выставки может прозвучать сообщение «Гениальный русский иконописец Андрей Рублёв» ноеть, посмотрите и обсудите фильм А. Тарковского «Андрей Рублёв». Вопросы и задания После уроков • • • и отдельно — «„Троица” Андрея Рублёва». Если вы имеете возмож- iJW Из литературы XVIII века__ Загадочный XVIII век оказался переломным и для отечественной литературы, и для культуры в целом: именно с него фактически начинается история русского искусства Нового времени. Отечественный классицизм формировался в драматичных исторических обстоятельствах. Страну потрясали послепетровские дворцовые перевороты вплоть до восшествия на престол Екатерины II. Императрица сама «баловалась» сочинительством, покровительствовала искусствам. Но бунт Емельяна Пугачёва грозил ужесточить отношение власти к литературе, к журнальным вольностям, к «лёгким» мыслям писателей; не случайно, после знакомства с книгой А.Н. Радищева, императрица гневно заявила: «Бунтовщик хуже Пугачёва». Так, в сотрудничестве и в противостоянии с властью развивалась русская литература XVIII столетия, предугадывая и подготавливая золотой век отечественной культуры. И произошло это благодаря творчеству прежде всего Г.Р. Державина и Н.М. Карамзина. Державин, особенно начинающий, был ещё во власти традиций классицизма, но их влияние с каждым годом ощущалось в его поэзии всё слабее и слабее. Карамзин же достаточно быстро освободился от наследия классицизма, обратившись к другой языковой стихии, другим образам — родился русский сентиментализм, предвестник решительного взлёта всего русского искусства. 41 ГАВРИИЛ РОМАНОВИЧ ДЕРЖАВИН 1743-1816 Место рождения Г.Р. Державина до сих пор точно не установлено. Известно, что он происходил из мелкопоместных дворян и одно время нёс караульную службу как простой солдат. Оказавшись допущенным в высший свет, куда люди его происхождения попадали крайне редко, утверждал, что происходит якобы от знатного предка — татарского мурзы Багрима. В автобиографической заметке уже на склоне лет Г.Р. Державин отмечал: «Бывший статс-секретарь при императрице Екатерине Второй, сенатор и Коммерц-коллегии президент, потом при императоре Павле член Верховного совета и государственный казначей, а при императоре Александре министр юстиции, действительный тайный советник и разных орденов кавалер...» Однако в этой заметке он умалчивает о том, что был губернатором и участником подавления восстания Пугачёва, что его часто посылали для проверки злоумышленной деятельности высоких вельможных чиновников в различные уголки России, причём проверял он скрупулёзно, за что вызывал недовольство не только проверяемых, но и императрицы. Находясь достаточно близко ко двору, он не нажил себе, как другие, никакого богатства, зато заслужил честное имя и право разговаривать с царствующими особами исключительно по-державин-ски: с высочайшим уважением и одновременно с крайней независимостью. Особенно он боготворил Екатерину II. В оде «Фелица» Державин создал портрет такой императрицы, какой могла бы гордиться Россия. Екатерине это льстило, но она, вероятно, не ставила целью достижение совершенства, считая себя и без того совершенством. Вот как пишет об этом поэт и исследователь жизни Г.Р. Державина Владислав Фелицианович Ходасевич: 42 Екатерина II. Гравюра по оригиналу Ф. де Мейса. 1785 г. «...Пел он Екатерину лучшею, нежели она была: всё надеялся, что оригинал захочет походить на портрет. <...> Он шёл на это ради любви, ради живущего в его душе идеала, наконец — ради гордости и упрямства, чтобы не показать себя побеждённым, а веру свою — смешной. Но от него требовали лжи полной, грубой, придворной: чтоб он неизменно видел одно — и всё-таки пел другое. Чтоб он пел богиню, не сводя глаз с императрицы, которая изо дня в день нарочно, упорно показывает ему, что она не богиня и быть богиней не хочет — разве только в его стихах. Не получая отставки добром, он постепенно пришёл к тому, что не прочь её добыть, разгневав Екатерину... Суворов — один из самых частых персонажей среди военных деятелей России. И самых почитаемых Державиным. Он в стихотворениях поэта прочно слит с воинами-россами (стихотворение «На взятие Измаила»), он независим и горд (стихотворение «На пребывание Суворова в Таврическом дворце»), он «храбрый богатырь» (стихотворение «Снигирь»), о нём эпитафия «На смерть Суворова». Но, пожалуй, наиболее яркие, возвышенные слова находит Державин для воссоздания образа Суворова в стихотворении «На победы в Италии»: 43 ...Воспитанный в огнях, во льдах, Вождь бурь полночного народа, Девятый вал в морских волнах, Звезда, прошедша мира тропы, Который след огня черты, Меч Павлов, щит царей Европы, Князь славы!» — Се, Суворов, ты! 24 октября 1794 года Суворов взял Варшаву. Державин по этому случаю написал четверостишие, которое затем развернул в оду, гиперболическую до крайности. <...> Екатерина просмотрела рукопись, ничего не поняла, но, полагая, что всё обстоит как должно и клонится к её славе, велела оду отпечатать, чтобы затем продавать в пользу каких-то вдов. Когда её приближённые объяснили, что стихи Державина чистое «якобинство», все отпечатанные 3000 экземпляров были «заперты в кабинет», так что и автор не получил ни одного. Екатерина была недовольна. Державин знал обстоятельства дела и мог без труда оправдаться, но оправдываться не стал: досада Екатерины, пусть даже неосновательная, входила в его расчёты». Державин постоянно пытался бороться с казнокрадством, взяточничеством. Совсем ещё молодой, Державин писал казанскому губернатору Бранту 4 июня 1774 года: «...надлежит искоренить взятки. Говорить о искоренении заразы сей потому я за должное себе поставлю, что разлияние оной наиболее всего, по моим мыслям, способствует злу, терзающему наше отечество». Будучи назначенным президентом Коммерц-коллеги и, Державин гак проводил коллегию, что вскоре обнаружил злоупотребления. Екатерина таких не любила и велела передать Державину, чтобы он отныне лишь числился в должности, «ни во что не вмешиваясь»... То, что не позволялось чиновнику, находило место в творчестве. Рождались стихи, которые не добавляли Державину любви среди льстивых, не о России, а только о себе пекущихся царедворцев. Державин был убеждённым сторонником монархии. 11о монархии просвещённой, поддерживающей образование и заботящейся о государственной пользе и благе. Он думал, что с помощью стихов сможет положительно влиять на монархов. Он говорил им правду, думая, что она будет услышана, и казался многим странным. Но без таких «странных» поэтов и государевых служителей наша история и литература значительно бы обеднели. 44 Вопросы и задания ? 1. Расскажите о государственной службе Державина. Почему она не могла быть для него успешной? 2. Какой вы представляете личность Г.Р. Державина? 3. В чём, с вашей точки зрения, были сильные стороны убеждений и характера Державина? В каких жизненных ситуациях они проявлялись наиболее ярко? 4. Какое отношение к Державину сложилось лично у вас? Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный, Металлов твёрже он и выше пирамид; Пи вихрь его, ни гром не сломит быстротечный, И времени полёт его не сокрушит. Так! — весь я не умру, но часть моя большая, От тлена убежав, по смерти станет жить, И слава возрастёт моя, не увядая, Доколь славяпов род вселенна будет чтить. Слух пройдёт обо мне от Белых вод до Чёрных, Где Волга, Дон, Нева с Рифея льёт Урал; Всяк будет помнить то в народах неисчётных, Как из безвестности я тем известен стал, Что первый я дерзнул в забавном русском слоге О добродетелях Фелицы1 возгласить, В сердечной простоте беседовать о Боге И истину царям с улыбкой говорить. * 1781 ' Фелица... — Имя «Фелина» впервые употребила Екатерина II в «Сказке о царевиче Хлоре», написанной ею для своего внука Александра в 1781 г. Слово «Фелица» образовано ею от латинских слов «felix» — «счаст-ливый», «felicitas» «счастье». Державин в 1783 г. написал оду «Фелица» в честь Екатерины Великой. 45 Г.Р. Державин. Гравюра И. Пожалостина (1880) с оригинала А.А. Васильевского (1815) О муза! возгордись заслугой справедливой, И презрит кто тебя, сама тех презирай; Непринуждённою рукой неторопливой Чело твоё зарёй бессмертия венчай. 1795 В МИРЕ ХУДОЖЕСТВЕННОГО СЛОВА Г.Р. ДЕРЖАВИНА «Памятник» Впервые стихотворение было опубликовано в 1795 году под названием «К Музе. Подражание Горацию». Используя основную мысль и отчасти форму оды Горация «К Мельпомене», переведённой до него М.В. Ломоносовым, Державин создал самостоятельное произведение, которое в известной степени отзовётся в стихотворении А.С. Пушкина «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...». 46 Н.Г. Чернышевский впоследствии скажет о Державине: «В своей поэзии что ценил он? Служение на пользу общую...» 11о сравнению с Горацием, который, выставляя свои права на бессмертие, говорит: «Я считаю себя достойным славы за то, что хорошо писал стихи», Державин заменяет это другим: «Я считаю себя достойным славы за то, что говорил правду народу и царям». В.Ф. Ходасевич отмечал: «Вослед Горацию он написал себе „Памятник” — воспоминание не о Екатерине, а лишь о своей поэтической связи с ней». Говоря об этом, Ходасевич имеет в виду оду Державина «Фелица», упомянутую в «Памятнике». Державинский «Памятник» состоит из пяти строф. В каждой строфе поэт излагает определённый тезис о своеобразии или значимости своего памятника — поэтического наследия. 1. Определите основной мотив каждой строфы. Запишите ключевые слова, из которых складывается данный мотив. 2. В чём Державин видит основную ценность своего творчества? 3. Как вы понимаете слова Державина о «забавном русском слоге...»? Есть ли в его «Памятнике» примеры этого «слога»? 4. Как вы полагаете, почему в «Памятнике» Державин совершенно не упоминает о своей чиновничьей службе — достаточно долгой и разнообразной? 5*. Сопоставьте «Памятник» М.В. Ломоносова («Я знак бессмертия себе воздвигнул...») и Г.Р. Державина. Докажите примерами тематическую и лексическую близость двух стихотворений. В чём различия дву^х переложений оды Горация? Самостоятельная работа Г Познакомьтесь с одой Державина «Вельможа». Прочитайте определение оды. Как проявилось новаторство Державина в оде «Вельможа»? С помощью каких художественных средств создаётся сатирический образ вельможи? Ода - торжественное, патетическое стихотворное произведение. 47 к \ НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ КАРАМЗИН 1766-1826 Николай Михайлович Карамзин родился 1 (12) декабря 1766 года под Симбирском' в семье небогатого дворянина. После домашнего обучения воспитывался в частных пансионах Симбирска и Москвы. Плодотворно занимался переводами. Именно с их помощью Карамзин стремился проповедовать в России идеи западноевропейского просветительства. Вскоре он стал успешно заниматься и созданием оригинальных литературных произведений. Карамзин был тесно связан с наиболее передовыми для своего времени явлениями русской культуры и литературы, прежде всего с деятельностью просветительского центра издателя, журналиста Николая Ивановича Новикова. Серьёзной литературной школой было для Карамзина действенное участие в качестве сотрудника, а затем и редактора в журнале «Детское чтение для сердца и разума» (1785—1789). Позже Карамзин создал журналы «Московский журнал» и «Вестник Европы». Важным для литературной судьбы Карамзина стало путешествие по странам Западной Европы в 1789—1790 годах. Впечатления от этого посещения отразились в «Письмах русского путешественника». Они стали первым в России опытом обобщения исторического развития Европы — для критического усвоения его в России. Карамзин был очевидцем французской революции в Париже; изучил начала немецкой философии в Германии, где встречался с Кантом* 2, видел наступление промышленной эры в Англии, познакомился в Швейцарии с тогдашними учениями о ' В 1924 г. Симбирск был переименован в Ульяновск. 2 Кант Иммануил (1724—1804) - крупнейший представитель немецкой классической философии эпохи Просвещения. 48 назначении человека и сделал для России свои выводы. Именно в это время рождается идея создания «Московского журнала» и формулируется позиция будущего издания. Издатель «Московского журнала» был проникнут гуманистическими представлениями о достоинствах человеческой личности; с особым вниманием он относился к «сердцеведению», познанию «внутреннего человека». Карамзин пришёл к выводу, что важнейшим критерием искусства слова является «чувствительность». «Чувствительный» автор, по Карамзину, способен глубоко проникать во «внутреннего человека» и своим изображением страстей «трогать сердце». «Чувствительность» вела к сопереживанию, к «священному союзу всемирного дружества» «всех братьев сочеловс-ков». В «Московском журнале» были напечатаны «Письма русского путешественника», «Бедная Лиза», «Наталья, боярская дочь» и другие произведения Карамзина. В «Вестнике Европы» им были опубликованы «Марфа-по-садница», «Рыцарь нашего времени», статьи на общественно-политические темы. По признанию многих, Н.М. Карамзин стал одним из основателей нового течения в отечественной словесности — сентиментализма. Сентиментализм пришёл в Россию из западноевропейской литературы. Сентиментализм (фр. - sentimentalisme; ант. - sentimental) -течение в литературе и искусстве второй половины XVIII века, выдвигающее на первый план чувства человека, а не разум. Писатели-сентименталисты (среди них - Л. Стерн, Ж.-Ж. Руссо, И.В. Гёте, И.И. Дмитриев, Н.М. Карамзин), в противовес рационализму представителей классицизма, обращались к эмоциональному началу, основное внимание уделяли внутреннему миру простого человека. Излюбленными жанрами сентименталистов стали элегия, послание, эпистолярный роман, путевые заметки, дневники и другие виды, в которых преобладают исповедальные мотивы. Причиной возникновения нового явления в искусстве было стремление поставить в центр внимания жизнь и судьбу человека, мир его чувств в противовес буржуазным ценностям. В произведениях сентиментализма просветительская направленность проявляется во всём: в противопоставлении деревни городу, низших сословий — высшим, «естественного 49 состояния» — цивилизации. Сентименталисты представляли природу как источник силы, справедливости, духовного и физического здоровья. Отсюда — и идеализация крестьян, которые были связаны с природой, с землёй, что и помогало им даже в крепостной зависимости сохранить физические силы и душевную красоту. Высшее же сословие, по мнению сентименталистов, живя в городе, вдали от природы, утратило и то и другое. Драматическое, порой трагическое в произведениях сентименталистов возникает там, где в мир «естественных», а значит, и разумных, гуманных отношений вторгаются враждебные силы: помещичий произвол, гонения бездушных «законников». Положительные герои в произведениях сентименталистов носители природной чувствительности, отрицательные — полностью или частично её утратили. Вследствие этого идеальные герои сентиментальной литературы не просто обладают повышенной чувствительностью, эмоциональной возбудимостью, но и направляют её в добрую, полезную для окружающих сторону. Они щедры, сострадательны, способны на благородные, самоотверженные поступки. Порочные же герои изображались как люди равнодушные, легкомысленные, сухие, чёрствые, порой даже жестокие. Сентименталисты, в том числе Карамзин, решительно отказались от жёсткой системы (иерархии) жанров, предписываемой теорией классицизма. Именно с сентиментализма началось разрушение строгой жанровой системы в литературе. Н.М. Карамзин разработал жанр сентиментальной повести. Роль рассказчика в ней он передал автору. Существенное значение начинают приобретать авторские характеристики героев, лирические рассуждения, пейзажные и портретные зарисовки. Малый объём, в сравнении с романом, делает сюжет повести более чётким, компактным и динамичным. В 1803 году Карамзин получил звание историографа и вскоре начал работу над «Историей государства Российского». Этот груд стал главным делом его жизни, которому он отдал свыше десяти лет, отказавшись от создания оригинальных произведений, предпочтя светские рауты и писательскую славу уединению в кабинете и архивах, поиску и осмыслению документов. Он стал первым, кто создал систематическую многотомную историю Отечества. Первые восемь томов вышли в 1818 году. Последний, двенадцатый, том был посвящён истории Смутного времени и опубликован в 1829 году. 50 Этот труд Карамзина является предметом исследования другой дисциплины — истории, но он важен (и не только как исторический источник) для всей русской культуры. «История...» Карамзина значима для нас и потому, что под её влиянием происходила эволюция взглядов Пушкина, для которого Карамзин был более чем «знаменитым стариком» уходящей литературной эпохи. Умер Н.М. Карамзин 22 мая (3 июня) 1826 года в Петербурге. Может быть, никто из живущих в Москве не знает так хорошо окрестностей города сего, как я, потому что никто чаще моего не бывает в поле, никто более моего не бродит пешком, без плана, без цели — куда глаза глядят — по лугам и рощам, по холмам и равнинам. Всякое лето нахожу новые приятные места или в старых новые красоты. Но всего приятнее для меня то место, на котором возвышаются мрачные, готические башни Си...нова монастыря. Стоя на сей горе, видишь на правой стороне почти всю Москву, сию ужасную громаду домов и церквей, которая представляется глазам в образе величественного амфитеатра: великолепная картина, особливо когда светит на неё солнце, когда вечерние лучи его пылают на бесчисленных златых куполах, на бесчисленных крестах, к небу возносящихся! Внизу расстилаются тучные, густо-зелёные цветущие луга, а за ними, по жёлтым пескам, течёт светлая река, волнуемая лёгкими вёслами рыбачьих лодок или шумящая под рулём грузных стругов, которые плывут от плодоноснейших стран Российской империи и наделяют алчную Москву хлебом. На другой стороне реки видна дубовая роща, подле которой пасутся многочисленные стада; там молодые пастухи, сидя под тению дерев, поют простые, унылые песни и сокращают тем летние дни, столь для них единообразные. Подалее, в густой зелени древних вязов, блистает златоглавый Данилов монастырь; ещё далее, почти на краю горизонта, синеются Воробьёвы горы. На левой же стороне видны обширные, хлебом покрытые поля, 51 лесочки, три или четыре деревеньки и вдали село Коломенское с высоким дворцом своим. Часто прихожу на сие место и почти всегда встречаю там весну; туда же прихожу и в мрачные дни осени горевать вместе с природою. Страшно воют ветры в стенах опустевшего монастыря1, между 1робов, заросших высокою травою, и в тёмных переходах келий... Там, опершись на развалинах гробных камней, внимаю глухому стопу времён, бездною минувшего поглощённых, — стону, от которого сердце моё содрогается и трепещет. Иногда вхожу в келии и представляю себе тех, которые в них жили, — печальные картины! Здесь вижу седого старца, преклонившего колена перед распятием и молящегося о скором разрешении земных оков своих, ибо все удовольствия исчезли для него в жизни, все чувства его умерли, кроме чувства болезни и слабости. Там юный монах — с бледным лицом, с томным взором — смотрит в поле сквозь решётку окна, видит весёлых птичек, свободно плавающих в море воздуха, видит — и проливает горькие слёзы из глаз своих. Он томится, вянет, сохнет — и унылый звон колокола возвещает мне безвременную смерть его. Иногда на вратах храма рассматриваю изображение чудес, в сём монастыре случившихся, там рыбы падают с неба для насыщения жителей монастыря, осаждённого многочисленными врагами; тут образ Богоматери обращает неприятелей в бегство. Всё сие обновляет в моей памяти историю нашего отечества — печальную историю тех времён, когда свирепые татары и литовцы огнём и мечом опустошали окрестности российской столицы и когда несчастная Москва, как беззащитная вдовица, от одного Бога ожидала помощи в лютых своих бедствиях. Но всего чаще привлекает меня к стенам Си...нова монастыря воспоминание о плачевной судьбе Лизы, бедной Лизы. Ах! люблю те предметы, которые трогают моё сердце и заставляют меня проливать слёзы нежной скорби! Саженях в семидесяти от монастырской стены, подле берёзовой рощицы, среди зелёного луга, стоит пустая хижина, без дверей, без окончим, без полу; кровля давно сгнила и обвалилась. В этой хижине лет за тридцать перед сим жила прекрасная, любезная Лиза с старушкою, матерью своею. * 1771 ' ...В стенах опустевшего монастыря... - Во время чумной эпидемии 1771 г. Симонов монастырь был превращён в лазарет. После этого он ряд лет бездействовал и был восстановлен как монастырь в 1795 г., т.е. через четыре года после завершения повести «Бедная Лиза». 52 Отец Лизин был довольно зажиточный поселянин, потому что он любил работу, пахал хорошо землю и вёл всегда трезвую жизнь. Но скоро по смерти его жена и дочь обедняли. Ленивая рука наёмника худо обрабатывала ноле, и хлеб перестал хорошо родиться. Они принуждены были отдать свою землю внаём, и за весьма небольшие деньги. К тому же бедная вдова, почти беспрестанно проливая слёзы о смерти мужа своего — ибо и крестьянки любить умеют! — день ото дня становилась слабее и совсем не могла работать. Одна Лиза, которая осталась после отца пятнадцати лет, — одна Лиза, не щадя своей нежной молодости, не щадя редкой красоты своей, трудилась день и ночь — ткала холсты, вязала чулки, весною рвала цветы, а летом брала ягоды и продавала их в Москве. Чувствительная, добрая старушка, видя неутомимость дочери, часто прижимала её к слабо бию-щемуся сердцу, называла божескою милостию, кормилицею, отрадою старости своей и молила Бога, чтобы он наградил её за всё то, что она делает для матери. «Бог дал мне руки, чтобы работать, — говорила Лиза, — ты кормила меня своею грудью и ходила за мною, когда я была ребёнком; теперь пришла моя очередь ходить за тобою. Перестань только крушиться, перестань плакать; слёзы наши не оживят батюшки». Но часто нежная Лиза не могла удержать собственных слёз своих - ах! она помнила, ч то у неё был отец и что его не стало, но для успокоения матери старалась таить печаль сердца своего и казаться покойною и весёлою. «11а том свете, любезная Лиза, — отвечала горестная старушка, — на том свете перестану я плака ть. Там, сказывают, будут все веселы; я, верно, весела буду, когда увижу отца твоего. Только теперь не хочу умереть — что с тобою без меня будет? На кого тебя покинуть? Нет, дай Бог прежде пристроить тебя к месту! Может быть, скоро сыщется добрый человек. Тогда, благословя вас, милых детей моих, перекрещусь и спокойно лягу в сырую землю». Прошло два года после смерти отца Лизина. Луга покрылись цветами, и Лиза пришла в Москву с ландышами. Молодой, хороню одетый человек, приятного вида, встретился ей на улице. Она показала ему цветы — и закраснелась. «Ты продаёшь их, девушка?» — спросил он с улыбкою. «Продаю», — отвечала она. «А что тебе надобно?» — «Пять копеек». — «Это слишком дёшево. Вот тебе рубль». Лиза удивилась, осмелилась взглянуть на молодого человека, - ещё более закраснелась и, потупив глаза в землю, сказала ему, что она не возьмёт рубля. «Для чего же?» — «Мне не на- 53 добно лишнего». — «Я думаю, что прекрасные ландыши, сорванные руками прекрасной девушки, стоят рубля. Когда же ты не берёшь его, вот тебе пять копеек. Я хотел бы всегда покупать у тебя цветы; хотел бы, чтобы ты рвала их только для меня». Лиза отдала цветы, взяла пять копеек, поклонилась и хотела идти, но незнакомец остановил её за руку. «Куда же ты пойдёшь, девушка?» — «Домой». — «А где дом твой?» Лиза сказала, где она живёт, сказала н пошла. Молодой человек не хотел удерживать её, может быть, для того, что мимоходящие начали останавливаться и, смотря на них, коварно усмехались. Лиза, пришедши домой, рассказала матери, что с нею случилось. «Ты хорошо сделала, что не взяла рубля. Может быть, это был какой-нибудь дурной человек...» — «Ах нет, матушка! Я этого нс думаю. У него такое доброе лицо, такой голос...» — «Однако ж, Лиза, лучше кормиться трудами своими и ничего не брать даром. Ты ещё не знаешь, друг мой, как злые люди могут обидеть бедную девушку! У меня всегда сердце бывает не на своём месте, когда ты ходишь в город; я всегда ставлю свечу перед образом и молю Господа Бога, чтобы он сохранил тебя от всякой беды и напасти». У Лизы навернулись на глазах слёзы; она поцеловала мать свою. На другой день нарвала Лиза самых лучших ландышей и опять пошла с ними в город. Глаза её тихонько чего-то искали. Многие хотели у неё купить цветы, но она отвечала, что они непродажные, и смотрела то в ту, то в другую сторону. Наступил вечер, надлежало возвратиться домой, и цветы были брошены в Москву-реку. «Никто не владей вами!» — сказала Лиза, чувствуя какую-то грусть в сердце своём. На другой день ввечеру сидела она подокном, пряла и тихим голосом пела жалобные песни, но вдруг вскочила и закричала: «Ах!..» Молодой незнакомец стоял под окном. «Что с тобой сделалось?» — спросила испугавшаяся мать, которая подле неё сидела. «Ничего, матушка, — отвечала Лиза робким голосом, — я только его увидела». — «Кого?» — «Того господина, который купил у меня цветы». Старуха выглянула в окно. Молодой человек поклонился ей гак учтиво, с таким приятным видом, что она не могла подумать об нём ничего, кроме хорошего. «Здравствуй, добрая старушка! — сказал он. — Я очень устал; петли у тебя свежего молока?» Услужливая Лиза, не дождавшись ответа от матери своей — может быть, для того, что она его знала наперёд, — побежала на погреб — принесла чистую кринку, покрытую чистым деревянным кружком, — схватила 54 стакан, вымыла, вытерла его белым полотенцем, налила и подала в окно, но сама смотрела в землю. Незнакомец выпил -и нектар из рук Гебы не мог бы показаться ему вкуснее. Всякий догадается, что он после того благодарил Лизу, и благодарил не столько словами, сколько взорами. Между тем добродушная старушка успела рассказать ему о своём горе и утешении — о смерти мужа и о милых свойствах дочери своей, об её трудолюбии и нежности, и проч. и проч. Он слушал её со вниманием, но глаза его были — нужно ли сказывать где? И Лиза, робкая Лиза посматривала изредка на молодого человека; но не так скоро молния блестит и в облаке исчезает, как быстро голубые глаза её обращались к земле, встречаясь с его взором. «Мне хотелось бы, — сказал он матери, — чтобы дочь твоя никому, кроме меня, не продавала своей работы. Таким образом, ей незачем будет часто ходить в город, и ты не принуждена будешь с нею расставаться. Я сам по временам мшу заходить к вам». Ту г в глазах Лизиных блеснула радость, которую она тщетно сокрыть хотела; щёки её пылали, как заря в ясный летний вечер; она смотрела на левый рукав свой и щипала его правою рукою. Старушка с охотою приняла сие предложение, не подозревая в нём никакого худого намерения, и уверяла незнакомца, что полотно, вытканное Лизой, и чулки, вывязанные Лизой, бывают отменно хороши и носятся долее всяких других. Становилось темно, и молодой человек хотел уже идти. «Да как же нам называть тебя, добрый, ласковый барин?» — спросила старуха. «Меня зовут Эрастом», — отвечал он. «Эрастом, — сказала тихонько Лиза, — Эрастом!» Она pare пять повторила сие имя, как будто бы стараясь затвердить его. Эраст простился с ними до свидания и пошёл. Лиза провожала его глазами, а мать сидела в задумчивости и, взяв за руку дочь свою, сказала ей: «Ах, Лиза! Как он хорош и добр! Если бы жених твой был таков!» Всё Лизино сердце затрепетало. «Матушка! Матушка! Как этому статься? Он барин, а между крестьянами...» — Лиза не договорила речи своей. Теперь читатель должен знать, что сей молодой человек, сей Эраст был довольно богатый дворянин, с изрядным разумом и добрым сердцем, добрым от природы, но слабым и ветреным. Он вёл рассеянную жизнь, думал только о своём удовольствии, искал его в светских забавах, но часто не находил: скучал и жаловался на судьбу свою. Красота Лизы при первой встрече сделала впечатление в его сердце. Он читывал романы, идиллии, имел довольно живое воображение и часто переселялся мьтслен- 55 но в те времена (бывшие или не бывшие), в которые, если верить стихотворцам, все люди беспечно гуляли по лугам, купались в чистых источниках, целовались, как горлицы, отдыхали под розами и миртами и в счастливой праздности все дни свои ировождали. Ему казалось, что он нашёл в Лизе то, чего сердце его давно искало. «Натура призывает меня в свои объятия, к чистым своим радостям», - думал он и решился — но крайней мере на время — оставить большой свет. Обратимся кЛизе. Наступила ночь мать благословила дочь свою и пожелала ей кроткого сна, но на сей раз желание её не исполнилось: Лиза спала очень худо. Новый гость души её, образ Эрастов, столь живо ей представлялся, что она почти всякую минуту просыпалась, просыпалась и вздыхала. Ещё до восхождения солнечного Лиза встала, сошла на берег Москвы-реки, села на траве и, подгорюнившись, смотрела на белые туманы, которые волновались в воздухе и, подымаясь вверх, оставляли блестящие капли на зелёном покрове натуры. Везде царствовала тишина. Но скоро восходящее светило дня пробудило всё творение: рощи, кусточки оживились, птички вспорхнули и запели, цветы подняли свои головки, чтобы напиться животворными лучами света. Но Лиза всё ещё сидела подгорюнившись. Ах, Лиза, Лиза! Что с тобою сделалось? До сего времени, просыпаясь вместе с птичками, ты вместе с ними веселилась утром, и чистая, радостная душа светилась в глазах твоих, подобно как солнце светится в каплях росы небесной; но теперь ты задумчива, и общая радость природы чужда твоему сердцу. Между тем молодой пастух по берегу реки гнал стадо, играя на свирели. Лиза устремила на него взор свой и думала: «Если бы тот, кто занимает теперь мысли мои, рождён был простым крестьянином, пастухом и если бы он теперь мимо меня гнал стадо своё: ах! я поклонилась бы ему с улыбкою и сказала бы приветливо: «Здравствуй, любезный пастушок! Куда гонишь ты стадо своё? И здесь растёт зелёная трава для овец твоих, и здесь алеют цветы, из которых можно сплести венок для шляпы твоей». Он взглянул бы на меня с видом ласковым — взял бы, может быть, руку мою... Мечта!» Пастух, играя на свирели, прошёл мимо и с пёстрым стадом своим скрылся за ближним холмом. Вдруг Лиза услышала шум вёсел — взглянула на реку и увидела лодку, а в лодке — Эраста. Все жилки в ней забились, и, конечно, нс от страха. Она встала, хотела идти, но не могла. Эраст выскочил на берег, подошёл к Лизе и — мечта её отчасти исполнилась: ибо он взглянул на 56 неё с видом ласковым, взял её за руку. А Лиза, Лиза стояла с потупленным взором, с огненными щеками, с трепещущим сердцем — не могла отнять у него руки, не могла отворотиться, когда он приблизился к ней с розовыми губами своими... Ах! Он поцеловал её, поцеловал с таким жаром, что вся вселенная показалась ей в огне горящею! «Милая Лиза! — сказал Эраст. — Милая Лиза! Я люблю тебя!», и сии слова отозвались во глубине души её, как небесная, восхитительная музыка; она едва смела верить ушам своим и... Но я бросаю кисть. Скажу только, что в сию минуту восторга исчезла Лизина робость — Эраст узнал, что он любим, любим страстно новым, чистым, открытым сердцем. Они сидели на граве, и так, что между ими оставалось не много места, — смотрели друг другу в глаза, говорили друг другу: «Люби меня!», и два часа показались им мигом. Наконец Лиза вспомнила, что мать её может об ней беспокоиться. Надлежало расстаться. «Ах, Эраст! — сказала она. — Всегда ли ты будешь любить меня?» — «Всегда, милая Лиза, всегда!» — отвечал он. «И ты можешь мне дать в этом клятву?» — «Могу, любезная Лиза, могу!» — «Нет! Мне не надо клятвы. Я верю тебе, Эраст, верю. Ужели ты обманешь бедную Лизу? Ведь этому нельзя быть?» — «Нельзя, нельзя, милая Лиза!» — «Как я счастлива, и как обрадуется матушка, когда узнает, что ты меня любишь!» «Ах нет, Лиза! Ей не надобно ничего сказывать». — «Для чего же?» «Старые люди бывают подозрительны. Она вообразит себе что-нибудь худое». — «Нельзя статься». — «Однако ж прошу тебя не говорить ей об этом ни слова». — «Хорошо: надобно тебя послушаться, хотя мне и не хотелось бы ничего таить от неё». Они простились, поцеловались в последний раз и обещались всякий день ввечеру видеться или на берегу реки, или в берёзовой роще, или где-нибудь близ Лизиной хижины, только верно, непременно видеться. Лиза пошла, но глаза её сто раз обращались на Эраста, который всё ещё стоял на берегу и смотрел вслед за нею. Лиза возвратилась в хижину свою совсем не в таком расположении, в каком из неё вышла. На лице и во всех её движениях обнаруживалась сердечная радость. «Он меня любит!» — думала она и восхищалась сею мыслию. «Ах, матушка! — сказала Лиза матери своей, которая лишь только проснулась. — Ах, матушка! Какое прекрасное утро! Как всё весело в поле! Никогда жаворонки так хорошо не певали, никогда солнце так светло не сияло, никогда цветы так приятно не пахли!» Старушка, подпи- 57 Молодая крестьянка и красавец. Акварель Н.Г. Чернецова. Начало XIX в. раясь клюкою, вышла на луг, чтобы насладиться утром, которое Лиза такими прелестными красками описывала. Оно в самом деле показалось ей отменно приятным; любезная дочь весельем своим развеселяла для неё всю натуру. «Ах, Лиза! — говорила она. — Как всё хорошо у Господа Бога! Шестой десяток доживаю на свете, а всё ещё не могу наглядеться на дела Господни, не могу наглядеться на чистое небо, похожее на высокий шатёр, и на землю, которая всякий год новою травою и новыми цветами покрывается. Надобно, чтобы Царь Небесный очень любил человека, когда он так хорошо убрал для него здешний свет. Ах, Лиза! Кто бы захотел умереть, если бы иногда не было нам горя?.. Видно, так надобно. Может быть, мы забыли бы душу свою, если бы из глаз наших никогда слёзы не капали». А Лиза думала: «Ах! Я скорее забуду душу свою, нежели милого моего друга!» После сего Эраст и Лиза, боясь не сдержать слова своего, всякий вечер виделись (тогда, как Лизина мать ложилась спать) или на берегу реки, или в берёзовой роще, но всего чаще под тению столетних дубов (саженях в осьмидесяти от хижины) — дубов, осеняющих глубокий чистый пруд, ещё в древние времена ископанный. 58 Там часто тихая луна, сквозь зелёные ветви, посребряла лучами своими светлые Лизины волосы, которыми играли зефиры и рука милого друга; часто лучи сии освещали в глазах нежной Лизы блестящую слезу любви, осушаемую всегда Эрастовым поцелуем. Они обнимались — но целомудренная, стыдливая Цинтия не скрывалась от них за облако: чисты и непорочны были их объятия. «Когда ты, — говорила Лиза Эрасту, — когда ты скажешь мне: „Люблю тебя, друг мой!”, когда прижмёшь меня к своему сердцу и взглянешь на меня умильными своими глазами, ах! тогда бывает мне гак хорошо, так хорошо, что я себя забываю, забываю всё, кроме Эраста. Чудно! Чудно, мой друг, что я, не знав тебя, могла жить спокойно и весело! Теперь мне э го непонятно, теперь думаю, что без тебя жизнь не жизнь, а грусть и скука. Без глаз твоих тё-мен светлый месяц; без твоего голоса скучен соловей поющий; без твоего дыхания ветерок мне неприятен». Эраст восхищался своей пастушкой — так называл Лизу — и, видя, сколь она любит его, казался сам себе любезнее. Все блестящие забавы большого света представлялись ему ничтожными в сравнении с теми удовольствиями, которыми страстная дружба невинной души питала сердце его. С отвращением помышлял он о презрительном сладострастии, которым прежде упивались его чувства. «Я буду жить с Лизою, как брат с сестрою, — думал он, — не употреблю во зло любви её и буду всегда счастлив!» Безрассудный молодой человек! Знаешь ли ты своё сердце? Всегда ли можешь отвечать за свои движения? Всегда ли рассудок есть царь чувств твоих? Лиза требовала, чтобы Эраст часто посещал мать её. «Я люблю её, — говорила она,— и хочу ей добра, а мне кажется, что видеть тебя есть великое благополучие для всякого». Старушка в самом деле всегда радовалась, когда его видела. Она любила говорить с ним о покойном муже и рассказывать ему о днях своей молодости, о том, как она в первый раз встретилась с милым своим Иваном, как он полюбил её и в какой любви, в каком согласии жил с нею. «Ах! Мы никогда не могли друг на друга наглядеться — до самого того часа, как лютая смерть подкосила ноги его. Он умер на руках моих!» Эраст слушал её с непритворным удовольствием. Он покупал у неё Лизину работу и хотел всегда платить в десять раз дороже назначаемой ею цены, но старушка никогда не брала лишнего. Таким образом прошло несколько недель. Однажды ввечеру Эраст долго ждал своей Лизы. Наконец пришла она, но так невесела, что он испугался; глаза её от слёз покраснели. «Лиза, 59 Лиза! Что с тобою сделалось?» — «Ах, Эраст! Я плакала!» -«О чём? Что такое?» — «Я должна сказать тебе всё. За меня сватается жених, сын богатого крестьянина из соседней деревни; матушка хочет, чтобы я за него вышла». — «И ты соглашаешься?» -«Жестокий! Можешь ли об этом спрашивать? Да, мне жаль матушки; она плачет и говорит, что я не хочу её спокойствия, что она будет мучиться при смерти, если не выдаст меня при себе замуж. Ах! Матушка не знает, что у меня есть такой милый друг!» Эраст целовал Лизу, говорил, что её счастие дороже ему всего па свете, что по смерти матери её он возьмёт её к себе и будет жить с нею неразлучно, в деревне и в дремучих лесах, как в раю. «Однако ж тебе нельзя быть моим мужем!» — сказала Лиза с тихим вздохом. «Почему же?» — «Я крестьянка». — «Ты обижаешь меня. Для твоего друга важнее всего душа, чувствительная невинная душа, — и Лиза будет всегда ближайшая к моему сердцу». Она бросилась в его объятия — и в сей час надлежало погибнуть непорочности! Эраст чувствовал необыкновенное волнение в крови своей — никогда Лиза не казалась ему столь прелестною, никогда ласки её не трогали его так сильно, никогда её поцелуи не были столь пламенны, она ничего не знала, ничего не подозревала, ничего не боялась — мрак вечера питал желания — ни одной звёздочки не сияло на небе, никакой луч не мог осветить заблуждения. Эраст чувствует в себе трепет — Лиза также, не зная, отчего, не зная, что с нею делается... Ах, Лиза, Лиза! Где ангел-хранитель твой? Где твоя невинность? Заблуждение прошло в одну минуту. Лиза не понимала чувств своих, удивлялась и спрашивала. Эраст молчал — искал слов и не находил их. «Ах, я боюсь, — говорила Лиза, — боюсь того, что случилось с нами! Мне казалось, что я умираю, что душа моя... Нет, не умею сказать этого!.. Ты молчишь, Эраст? Вздыхаешь?.. Боже мой! Что такое?» Между гем блеснула молния и грянул гром. Лиза вся задрожала. «Эраст, Эраст! — сказала она. — Мне страшно! Я боюсь, чтобы гром не убил меня, как преступницу!» Грозно шумела буря, дождь лился из чёрных облаков — казалось, что натура сетовала о потерянной Лизиной невинности. Эраст старался успокоить Лизу и проводил её до хижины. Слёзы катились из глаз её, когда она прощалась с ним. «Ах, Эраст! Уверь меня, что мы будем по-прежнему счастливы!» — «Будем, Лиза, будем!» — отвечал он. «Дай Бог! Мне нельзя не верить словам твоим: ведь я люблю тебя! Только в сердце моём... Но полно! Прости! Завтра, завтра увидимся». 60 Свидания их продолжались; но как всё переменилось! Эраст нс мог уже доволен быть одними невинными ласками своей Лизы, одними её любви исполненными взорами, одним прикосновением руки, одним поцелуем, одними чистыми объятиями. Он желал больше, больше и, наконец, ничего желать не мог, — а кто знает сердце своё, кто размышлял о свойстве нежнейших его удовольствий, тот, конечно, согласится со мною, что исполнение всех желаний есть самое опасное искушение любви. Лиза не была уже для Эраста сим ангелом непорочности, который прежде воспалял его воображение и восхищал душу. Платоническая любовь уступила место таким чувствам, которыми он не мог гордиться и которые были для него уже не новы. Что принадлежит до Лизы, то она, совершенно ему отдавшись, им только жила и дышала, во всём, как агнец, повиновалась его воле и в удовольствии его полагала своё счастие. Она видела в нём перемену и часто говорила ему: «Прежде бывал ты веселее, прежде бывали мы покойнее и счастливее, и прежде я не так боялась потерять любовь твою!» Иногда, прощаясь с ней, он говорил ей: «Завтра, Лиза, не могу с тобою видеться: мне встретилось важное дело», — и всякий раз при сих словах Лиза вздыхала. Наконец пять дней сряду она не видела его и была в величайшем беспокойстве; в шестой пришёл он с печальным лицом и сказал: «Любезная Лиза! Мне должно на несколько времени с тобою проститься. Ты знаешь, что у нас война, я в службе, полк мой идёт в поход». Лиза побледнела и едва не упала в обморок. Эраст ласкал её, говорил, что он всегда будет любить милую Лизу и надеется по возвращении своём уже никогда с нею не расставаться. Долго она молчала, потом залилась горькими слезами, схватила руку его и, взглянув на него со всею нежностью любви, спросила: «Тебе нельзя остаться?» «Могу, — отвечал он, — но только с величайшим бесславием, с величайшим пятном для моей чести. Все будут презирать меня; все будут гнушаться мною, как трусом, как недостойным сыном отечества». — «Ах, когда гак, — сказала Лиза, — то поезжай, поезжай, куда Бог велит! Но тебя могут убить». — «Смерть за отечество не страшна, любезная Лиза». — «Я умру, как скоро тебя не будет на свете». — «Но зачем это думать? Я надеюсь остаться жив, надеюсь возвратиться к тебе, моему другу». — «Дай Бог! Дай Бог! Всякий день, всякий час буду о том молиться. Ах, для чего не умею ни читать, ни писать! Ты бы уведомлял меня обо всём, что с тобою случается, а я пи- 61 сала бы к тебе — о слезах своих!» — «Нет, береги себя, Лиза, береги для друга твоего. Я не хочу, чтобы ты без меня плакала». — «Жестокий человек! Ты думаешь лишить меня и этой отрады! Нет! Расставшись с тобою, разве тогда перестану плакать, когда высохнет сердце моё». — «Думай о приятной минуте, в которую опять мы увидимся». — «Буду, буду думать о ней! Ах, если бы она пришла скорее! Любезный, милый Эраст! Помни, помни свою бедную Лизу, которая любит тебя более, нежели самое себя!» Но я не могу описать всего, что они при сём случае говорили. На другой день надлежало быть последнему свиданию. Эраст хотел проститься и с Лизиною матерью, которая не могла от слёз удержаться, слыша, что ласковый, пригожий барии её должен уехать на войну. Он принудил её взять у него несколько денег, сказав: «Я не хочу, чтобы Лиза в моё отсутствие продавала работу свою, которая, по уговору, принадлежит мне». Старушка осыпала его благословениями. «Дай Господи, — говорила она, — чтобы ты к нам благополучно возвратился и чтобы я тебя ещё раз увидела в здешней жизни! Авось-л ибо моя Лиза к тому времени найдёт себе жениха по мыслям. Как бы я благодарила Бога, если б ты приехал к нашей свадьбе! Когда же у Лизы будут дети, знай, барин, что ты должен крестить их! Ах! Мне бы очень хотелось дожить до этого!» Лиза стояла подле матери и не смела взглянуть на неё. Читатель легко может вообразить себе, что она чувствовала в сию минуту. Но что же чувствовала она тогда, когда Эраст, обняв её в последний раз, в последний раз прижав к своему сердцу, сказал: «Прости, Лиза!..» Какая трогательная картина! Утренняя заря, как алое море, разливалась по восточному небу. Эраст стоял под ветвями высокого дуба, держа в объятиях свою бедную, томную, горестную подругу, которая, прощаясь с ним, прощалась с душою своею. Вся натура1 пребывала в молчании. Лиза рыдала, Эраст плакал, оставил её, она упала, стала на колени, подняла руки к небу и смотрела на Эраста, который удалялся — далее — далее — и, наконец, скрылся — воссияло солнце, и Лиза, оставленная, бедная, лишилась чувств и памяти. Она пришла в себя — и свет показался ей уныл и печален. Все приятности натуры сокрылись для неё вместе с любезным её сердцу. «Ах! — думала она. — Для чего я осталась в этой пусты- ' Натура — здесь: природа. 62 нс? Что удерживает меня лететь вслед за милым Эрастом? Война не страшна для меня; страшно там, где нет моего друга. С ним жить, с ним умереть хочу или смертию своею спасти его драгоценную жизнь. Постой, постой, любезный! Я лечу к тебе!» Уже хотела она бежать за Эрастом, но мысль: «У меня есть мать!» остановила её. Лиза вздохнула и, преклонив голову, тихими шагами пошла к своей хижине. С сего часа дни её были днями тоски, горести, которую надлежало скрывать от нежной матери: тем более страдало сердце её! Тогда только облегчалось оно, когда Лиза, уединяясь в густоту леса, могла свободно проливать слёзы и стенать о разлуке с милым. Часто печальная горлица соединяла жалобный голос свой с её стенанием. Но иногда - хотя весьма редко — златой луч надежды, луч утешения освещал мрак её скорби. «Когда он возвратится ко мне, как я буду счастлива! Как всё переменится!» От сей мысли прояснялся взор её, розы на щеках освежались, и Лиза улыбалась, как майское утро после бурной ночи. Таким образом прошло около двух месяцев. В один день Лиза должна была идти в Москву за тем, чтобы купить розовой воды, которою мать её лечила глаза свои. На одной из больших улиц встретилась ей великолепная карета, и в сей карете увидела она Эраста. «Ах!» — закричала Лиза и бросилась к нему, но карета проехала мимо и поворотила на двор. Эраст вышел и хотел уже идти на крыльцо огромного дома, как вдруг почувствовал себя в Лизиных объятиях. Он побледнел — потом, не отвечая ни слова на её восклицания, взял её за руку, привёл в свой кабинет, запер дверь и сказал ей: «Лиза! Обстоятельства переменились: я помолвил жениться; ты должна оставить меня в покое и для собственного своего спокойствия забыть меня. Я любил тебя и теперь люблю, то есть желаю тебе всякого добра. Вот сто рублей — возьми их, — он положил ей деньги в карман, — позволь мне поцеловать тебя в последний раз, иди домой». Прежде, нежели Лиза могла опомниться, вывел её из кабинета и сказал слуге: «Проводи эту девушку со двора». Сердце моё обливается кровыо в сию минуту. Я забываю человека в Эрасте, готов проклинать его, но язык мой не движется — смотрю на небо, и слеза катится но лицу моему. Ах! Для чего пишу не роман, а печальную быль? Итак, Эраст обманул Лизу, сказав ей, что он едет в армию? Нет, он в самом деле был в армии, но, вместо того чтобы сражаться с неприятелем, играл в карты и проиграл почти всё своё имение. Скоро заключили мир, и Эраст возвратился в Москву, 63 отягчённый долгами. Ему оставался один способ поправить свои обстоятельства жениться на пожилой богатой вдове, которая давно была влюблена в него. Он решился на то и переехал жить к ней в дом, посвятив искренний вздох Лизе своей. Но всё сие может ли оправдать его? Лиза очутилась на улице, и в таком положении, которого никакое перо описать не может. «Он, он выгнал меня? Он любит другую? Я погибла!» — вот её мысли, её чувства! Жестокий обморок прервал их на время. Одна добрая женщина, которая шла по улице, остановилась над Лизою, лежавшею на земле, и старалась привести её в память. Несчастная открыла глаза, встала с помощью сей доброй женщины, благодарила её и пошла, сама не зная куда. «Мне нельзя жить, — думала Лиза, -нельзя!.. О, если бы упало на меня небо! Если бы земля поглотила бедную!.. Нет! Небо не падает; земля не колеблется! 1'оре мне!» Она вышла из города и вдруг увидела себя на берегу глубокого пруда, иод тению древних дубов, которые за несколько недель перед тем были безмолвными свидетелями её восторгов. Сие воспоминание потрясло её душу; страшнейшее сердечное мучение изобразилось на лице её. Но через несколько минут погрузилась она в некоторую задумчивость, осмотрелась вокруг себя, увидела дочь своего соседа (пятнадцатилетнюю девушку), идущую по дороге, - кликнула сё, вынула из кармана десять империалов и, подавая ей, сказала: «Любезная Анюта, любезная подружка! Отнеси эти деньги к матушке они не краденые, — скажи ей, что Лиза против неё виновата, что я таила от неё любовь свою к одному жестокому человеку — к Э... На что знать его имя? Скажи, что он изменил мне, попроси, чтобы она меня простила, — Бог будет её помощником, поцелуй у неё руку так, как я теперь твою целую, скажи, что бедная Лиза велела поцеловать её, — скажи, что я...» Туг она бросилась в воду. Анюта закричала, заплакала, но не могла спасти её, побежала в деревню — собрались люди и вытащили Лизу, но она была уже мёртвая. Таким образом скончала жизнь свою прекрасная душою и телом. Когда мы там, в новой жизни, увидимся, я узнаю тебя, нежная Лиза! Её погребли близ пруда, под мрачным дубом, и поставили деревянный крест па её могиле. Тут часто сижу в задумчивости, опершись на вместилище Лизина праха; в глазах моих струится пруд; надо мною шумят листья. 64 Лизина мать услышала о страшной смерти дочери своей, и кровь её от ужаса охладела — глаза навек закрылись. Хижина опустела. В ней воет ветер, и суеверные поселяне, слыша по ночам сей шум, говорят: «Там стонет мертвец; там стонет бедная Лиза!» Эраст был до конца жизни своей несчастлив. Узнав о судьбе Лизиной, он не мог утешиться и почитал себя убийцею. Я познакомился с ним за год до его смерти. Он сам рассказал мне сию историю и привёл меня к Лизиной могиле. Теперь, может быть, они уже примирились! 1792 Вопросы и задания ? 1. По деталям, имеющимся в повести, воссоздайте психологический портрет героини. 2. Что в образе Лизы вызывает у вас симпатию, уважение, сочувствие? 3. Есть ли в характере девушки, её поведении, манере общения то, что кажется вам уже навсегда ушедшим, ненужным современному человеку? Почему вам так кажется? 4. Какие качества характера Эраста привлекли Лизу? 5. Было ли чувство Эраста к Лизе искренним? Обоснуйте свой ответ. G. Какова, на ваш взгляд, основная причина трагического финала повести? 7. 11аИдите в тексте повести слова, наиболее полно характеризующие основных персонажей — Лизу и Эраста. 8. Приведите примеры, подтверждающие принадлежность повести «Бедная Лиза» к литературе сентиментализма. ПОГОВОРИМ О ПРОЧИТАННОМ1 Важнейшим и центральным произведением русского сентиментализма стала повесть Н.М. Карамзина «Бедная Лиза» (1792). Она резко отличалась от произведений предшествующей литературы тем, что писатель искал и находил своих героев в крестьянской среде, не испорченной цивилизацией, сохранив- ' При характеристике повести «Бедная Лиза» использованы материалы Н.Д. Кочетковой и П.А. Орлова. 65 Симонов монастырь. Литография Л.П.А. Бишбуа. 1840-е гг. шей патриархальные устои и представления о человеческих ценностях. Повесть привлекла внимание современников своей гуманистической идеей: «и крестьянки любить умеют». Главная героиня — Лиза — воплощает в себе представления писателя о человеке, слитом с миром природы, труда, «естественном человеке», как говорили в эпоху Карамзина. Лизу отличают доброта, искренность, способность нежно и преданно любить. Её жизнь тесно связана с природой, которую героиня тонко чувствует и понимает, в отличие от самодовольных обитателей столиц. Чувство Лизы бескорыстно и неизменно. Ни положение Эраста, ни его богатство не имеют для неё никакого значения. Она «в удовольствии его полагала своё счастье». Карамзину очень важно, чтобы читатели поверили в реальность существования, невыдуманность его героини. Именно потому он довольно точно указывает место и время действия: окрестности Москвы, близ Симонова монастыря, «лет за тридцать перед сим». Автор подчёркивает, что «пишет не роман, а печальную быль». Многие современники писателя не сомневались в подлинности событий и совершали паломничество к «Лизиному пруду». Добру (его носителем является Лиза) в повести противопоставлено зло — это Эраст, «цивилизованный» герой. Эраст испорчен цивилизацией, он порочен. В повести Эрасту сопутствует прозаический лейтмотив — деньги, которые в сентиментальной литературе вызывают к себе настороженное отношение; их появление часто указывает на скрытые недобрые цели героя. бб При знакомстве с Лизой Эраст стремится поразить её воображение щедростью — предлагает за букетик ландышей вместо обычных пяти копеек рубль. Лиза решительно отказывается. Мать горячо одобряет поступок дочери. Позже Эраст несколько раз будет предлагать деньги Лизе и её матери. При последней встрече он попытается откупиться от Лизы десятью империалами. Эта сцена возмутительна. Поступок молодого человека выглядит как надругательство над бескорыстной самоотверженной любовью: на одной чаше весов — вся жизнь, на другой десять империалов. Сто лет спустя Л.Н. Толстой повторит эту ситуацию в романе «Воскресение». Современные критики справедливо указывали, что в «Бедной Лизе» русская публика «впервые столкнулась с горькой правдой жизни». Почти непременным условием сентиментальной повести было наличие в ней отца или матери героя, причём обязательно овдовевших. Этой деталью достигался двойной эффект. Утрата одного из родителей накладывала на героиню печать трогательного сиротства и вместе с тем давала возможность изобразить её дочерние чувства и семейные добродетели — качества, которые высоко ценились в сентиментальной литературе. Карамзинская Лиза рано лишилась отца и стала единственной опорой престарелой вдовы. Это обстоятельство ещё более усугубляет вину Эраста, легкомыслие которого приводит к гибели не только Лизы, но и её матери. Однако образ Эраста сложен, во всяком случае, он значительно сложнее образа героини. Эраст не злодей, но человек «с изрядным разумом и добрым сердцем, добрым от природы, но слабым и ветреным». Он способен совершить жестокий поступок, но, совершив его, раскаивается в течение всей жизни. Как и при создании образа Лизы, Карамзин стремится подчеркнуть реальность образа Эраста. Писатель указывает, что историю Лизы он узнал от самого Эраста, и вся повесть в этом случае превращается как бы в исповедь героя. Однако на протяжении повести постоянно ощущается присутствие самого автора. Он иногда оценивает происходящее. Рассказывая, как Эраст покидает Лизу, Карамзин добавляет от себя: «Сердце моё обливается кровью в сию минуту. Я забываю человека в Эрасте, готов проклинать его, но язык мой не движется смотрю на небо, и слеза катится по лицу моему». Рассказчик это чувствительный, просвещённый человек: он любит бродить 67 «по лугам и рощам», наслаждаться приятными видами, размышлять об истории Отечества, разглядывать развалины монастыря. Он сожалеет о судьбе Лизы, и вместе с тем он способен понять и простить заблуждения Эраста. Роль лирических отступлений необыкновенно важна и велика в повести. Они занимают едва ли не больше места, чем собственно изложение событий. Сюжет «Бедной Лизы» незамысловат, прост. По за этой внешней простотой кроется «философская сложность». Карамзин ставит перед читателями важнейшую проблему. Социальный конфликт произведения (Лиза крестьянка, Эраст — барин) оказывается одновременно конфликтом между воображением и реальностью. Эраст искренне мечтает о возвышенной, идиллической любви, хочет забыть о сословных предрассудках, пренебречь ими. Более трезво смотрит на жизнь Лиза. Она понимает, что Эрасту «нельзя быть её мужем». Реальные события обнаруживают всю призрачность мечтаний Эраста. Мечта сталкивается с действительностью, что ведёт к печальной развязке. Два мира — идеальный и реальный — противопоставлены в сознании Карамзина. В поисках гармонии писатель обращается к отдалённой эпохе: временная дистанция как бы призвана снять трагическое противоречие между вымыслом и реальностью. Для вас, любознательные Первое опубликованное стихотворение А.С. Пушкина — «К другу стихотворцу» — было напечатано в «Вестнике Европы» в 1814 году в июльской книжке за № 13 и подписано псевдонимом Александр Н.К.Ш.П. (согласные буквы фамилии Пушкин, написанные в обратном порядке). Здесь же печатались произведения крупнейших авторов того времени: Г.Р. Державина, В.А. Жуковского, К.Н. Батюшкова, Г1.А. Вяземского и других. Журнал этот был основан и редактировался до 1804 года Н.М. Карамзиным. Естественно, что Карамзин внимательно следил за появлением каждого нового имени на страницах небезразличного ему издания; в своём журнале он печатал стихи юного Пушкина. Личность Пушкина привлекла внимание Карамзина, и он, будучи в Царском Селе, изъявил желание встретиться с поэ-том-лицеистом. Посещение Лицея и отзыв Карамзина о Пушкине стали событием в лицейской истории. Преподаватели Лицея, 68 и прежде всего профессор русской изящной словесности Николай Фёдорович Кошанский, нс очень одобряли публикации Пушкина в журналах, считая их преждевременными. После оценки Карамзина ситуация изменилась. Пушкина благосклонно принимали в доме Карамзиных в Царском Селе. Ю.М. Лотман отмечал: «Пушкин мог чувствовать себя взрослым у Карамзина — вдохнуть воздух семьи, домашнего уюта, того, чего сам он никогда не знал у себя дома. В неожиданном и трогательном чувстве влюбленности, которое Пушкин испытал к Екатерине Андреевне Карамзиной, женщине на девятнадцать лет старше его (более чем вдвое!), вероятно, значительное место занимала потребность именно в материнской любви. Нет оснований видеть в этом чувстве глубокую и утаённую страсть...» В доме Карамзиных в 1816 году Пушкин познакомился с вернувшимся из Заграничного похода молодым гусаром П.Я. Чаадаевым, преподавшим лицеисту иные, но сравнению со «стариками», уроки. И Пушкин, выпускник Лицея, вчера ободрённый Карамзиным, принимаемый в его доме, вторит неко торым его критикам: «Итак, вы рабство предпочитаете свободе». Карамзин между тем занят совершенно другим — завершает «Историю государства Российского». Пройдёт шесть лет. И позиция Пушкина по отношению к «Истории...» Карамзина радикально изменится. В 1824—1825 годах в Михайловском Пушкин написал воспоминания, которые впоследствии сжёг. Однако листы с характеристикой «Истории...» Карамзина оторвал от других, обречённых огню. Это казалось для Пушкина важным и не подлежало уничтожению. В своих мемуарах он писал: «Это было в феврале 1818 года. Первые восемь томов „Русской истории” Карамзина вышли в свет. Я прочёл их в моей постеле 69 с жадностью и со вниманием. Появление сей книги (гак как и быть надлежало) наделало много шуму и произвело сильное впечатление, 3000 экземпляров разошлись в один месяц (чего никак не ожидал и сам Карамзин) — пример единственный в нашей земле. Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка — Колумбом. Несколько времени ни о чём не говорили. Когда, по моём выздоровлении1, я снова явился в свет, толки были во всей силе. Признаюсь, они были в состоянии отучить всякого от охоты к славе. Ничего не могу вообразить глупей светских суждений, которые удалось мне слышать насчёт духа и слова „Истории” Карамзина. Одна дама, впрочем весьма почтенная* 2, при мне открыв вторую часть, прочла вслух: „Владимир усыновил Святополка, однако не любил его...” Однако!.. Зачем не но! Однако! Как это глупо! чувствуете ли всю нич тожность вашего Карамзина? Однако! В журналах его не критиковали. Каче-новский3бросился на одно предисловие. У нас никто не в состоянии исследовать огромное создание Карамзина — зато никто не сказал спасибо человеку, уединившемуся в учёный кабинет во время самых лестных успехов и посвятившему целых 12 лет жизни безмолвным и неутомимым грудам. Ноты „Русской истории”1 свидетельствуют обширную учёность Карамзина, приобретённую им уже в тех летах, когда для обыкновенных людей круг образования и познаний давно окончен и хлопоты но службе заменяют усилия к просвещению. Молодые якобинцы негодовали; несколько отдельных размышлений в пользу самодержавия, красноречиво опровергнутые верным рассказом событий, казались им верхом варварства и унижения. Они забывали, что Карамзин печатал „Историю” свою в России; что государь, освободив его от цензуры, ' Когда, помоем выздоровлении... — В январе — феврале 1818 г. Пушкин болел «гнилой горячкой» (скорее всего — тифом). 2 Одна дама, впрочем весьма почтенная... — Е.И. Голицына, одна из тех, кто был адресатом лирики Пушкина. Ей, в частности, посвящено стихотворение «Краёв чужих неопытный любитель...». ' Каченовский Михаил Трофимович (1775—1842) — русский историк, критик, академик Петербургской академии наук. В журнале «Вестник Европы» критиковал предисловие к «Истории...» и его французский перевод. ' Ноты «Русской истории» — примечания к тексту «Истории...» Карамзина. 70 сим знаком доверенности некоторым образом налагал на Карамзина обязанность всевозможной скромности и умеренности. Он рассказывал со всею уверенностью историка, он везде ссылался на источники — чего же более требовать было от него? 11овторяю, что „История государства Российского” есть не только создание великого писателя, но и подвиг честного человека». В статье «О народном воспитании» в 1826 году Пушкин писал: «Историю русскую должно будет преподавать по Карамзину... Россия слишком мало известна русским; сверх её истории, её статистика, её законодательство требуют особенных кафедр. Изучение России должно будет преимущественно занять в окончательные годы умы молодых дворян, готовящихся служить отечеству верою и правдою, имея целию искренно и усердно соединиться с правительством в великом подвиге улучшения государственных постановлений, а не препятствовать ему, безумно упорствуя в тайном недоброжелательстве». А.С. Пушкину удалось получить разрешение на печатание в своём журнале «Современник» отрывка из «Записки о древней и новой России» Карамзина (1811). В этом произведении Карамзин критиковал тогдашние порядки России с точки зрения возможностей развития её истории. Он подал «Записку» императору, но цензура разрешила напечатать её полностью только перед самым концом Российской империи, в 1900 году. В советское время она снова оказалась не у дел, и её удалось опубликовать вновь лишь перед самым распадом СССР, в 1988 году. Карамзин высказал своей «Запиской» типичный для русской литературы взгляд на события древней и новой истории. Он судил о текущей и минувшей жизни высшим судом, «независимым писательским взглядом». ТЕМЫ ДЛЯ РЕФЕРАТОВ, СООБЩЕНИЙ, ТВОРЧЕСКИХ РАБОТ 1. Образ главной героини повести Н.М. Карамзина. 2. Эраст — это только носитель зла? Тогда почему этого не почувствовала Лиза и полюбила его? 3. Картины природы и их роль в повести Н.М. Карамзина. 4. Признаки сентиментализма в повестях «Бедная Лиза», «Наталья, боярская дочь». 5. Русская сентиментальная повесть («Бедная Лиза») европейская новелла второй половины XVIII века. 71 Из литературы XIX века____ XIX век начинался стремительно и ярко. В великосветских салонах обсуждали Наполеона, которым многие восхищались и с которым Россия готовилась воевать. Политика стала модной темой. Спорили о политике и литераторы. Писатели вели жаркие дискуссии в литературных кружках и обществах — в Обществе любителей российской словесности, «Арзамасе», «Зелёной лампе» — так назывались некоторые из них. Возникали новые литературные журналы и альманахи. Но самое главное — рождался русский читатель: формировалось общественное мнение, воспитывался художественный вкус и способность самостоятельного суждения. Интерес к истории был небывалый: читающая Россия ждала завершения огромного многотомного труда Н.М. Карамзина. Его «История государства Российского» не потеряла своего значения и сейчас. Власть озаботилась необходимостью воспитания чиновников высшего уровня — в Царском Селе под Петербургом открылся Лицей. Его будут называть пушкинским: Пушкин был лицеистом первого набора. Вместе с ним известными всей России станут поэт Дельвиг, поэт и декабрист Кюхельбекер, декабрист Пущин, видный дипломат Горчаков... Пока же у всех них в Лицее будут прозвища, узкие ученические «кельи», лучшие в России педагоги и удивительная, редчайшая, всё возвышающая дружба. 72 Началась Отечественная война 1812 года. Юные лицеисты с завистью провожали уходящие в сражения полки — там шли их старшие современники. Героизм русских солдат и небывалый подъём народного духа помогли России выстоять в этой войне, завершившейся взятием Парижа. Многие русские люди, впервые покинув пределы своего Отечества и пройдя пол-Европы, имели возможность своими глазами наблюдать политические и социальные условия жизни в других странах. Невольное сопоставление с Россией приводило их к мысли о необходимости преобразований. Так, Пётр Чаадаев, вернувшись из Заграничного похода, взбудоражит всех своими «Философическими письмами» и призывом к решительной борьбе с крепостничеством: страна победителей ещё не изжила его, а побеждённая Европа его уже не знала. Чувство горечи за свой великий народ призовёт в тайные общества молодых дворян, в большинстве своём офицеров, которые первыми бросят вызов власти 14 декабря 1825 года на Сенатской площади в Петербурге. Одним из признаков свободной страны является свободное искусство. Пушкин начал борьбу за право писателя быть свободным «от царя и от народа». Очень скоро поймут, что новая русская литература начинается с Пушкина, что Пушкин — «начало всех начал» в её великой судьбе, навсегда связанной с великой историей Отечества. Литературу XIX столетия во всём мире будут именовать не иначе как золотым веком. История, героическая и трагическая одновременно, история ближайшая и отдалённая — движение Степана Разина, бунт Емельяна Пугачёва, времена Ивана Грозного — привлекала писателей не менее, чем события сиюминутные. В истории искали ответы на проблемные вопросы современности. Вообще литература в эти годы, как никогда внимавшая истории и постигавшая её законы и перипетии, служанкой истории не стала. Прошлое было поводом говорить о настоящем, в дружеском послании и элегии, повести и романе, драме и трагедии, говорить образно, ярко, убедительно. Литература стремительно развивалась. Ещё не ушёл в прошлое классицизм с его нормативной системой и канонами, как рядом с ним появились неожиданные произведения, ломающие эти каноны. Появилось новое явление — сентиментализм, затем романтизм — яркое, как вспышка молнии, литературное направление. Вслед за ним — реализм, ставший в XIX веке главным художественным направлением в России. 73 Литературный авторитет перестал зависеть от возраста. Василий Жуковский, один из основателей русского романтизма, имел мужество назвать себя побеждённым учителем вчерашнего лицеиста Александра Пушкина. Столкновение и взаимообогащение различных идей, направлений, стилей, литературных жанров стали характерной чертой XIX века. Так рождалось подлинное искусство. ПОЭТЫ ПУШКИНСКОГО КРУГА. ПРЕДШЕСТВЕННИКИ И СОВРЕМЕННИКИ XIX век стал золотым веком русской литературы. Его первая треть была отмечена расцветом поэзии. И.А. Крылов, В.А. Жуковский, К.Н. Батюшков, А.А. Бестужев, К.Ф. Рылеев, Ф.Н. Глинка, Д.В. Давыдов, Е.А. Баратынский, П.А. Вяземский, II.М. Языков, А.А. Дельвиг, А.В. Кольцов, Д.В. Веневитинов, Ф.Н. Тютчев, А.А. Фет — вот далеко нс полный список выдающихся русских поэтов, творчество которых составило славу не только русской, но и мировой культуры. Литературная жизнь в столицах — Москве и Петербурге -была необыкновенно оживлённой. Помимо чисто литературных вопросов здесь обсуждались и политические, и социальные проблемы. То, о чём ещё несколько лет назад вслух говорить было опасно: любая публично высказанная мысль, не совпадающая с позицией правительства, каралась, — ныне стало возможным. Россия заняла своё достойное место в кругу просвещённых европейских стран. Важнейшую роль в росте общественного сознания сыграло участие России в войнах против Наполеона, и прежде всего победа в Отечественной войне 1812 года. Многие литераторы принимали в ней самое деятельное участие; среди них: В.А. Жуковский, поэт-партизан Д.В. Давыдов, писательница, первая в русской армии женщина-офицер Н.А. Дурова, будущие декабристы Ф.Н. Глинка, А.А. Бестужев, К.Ф. Рылеев, В.Ф. Раевский. Они были в стане победителей, переживали общее для всех чувство подъёма, национальной гордости и в то же время с болью и горечью осознавали, что народ, защитивший и отстоявший страну от наполеоновского нашествия, народ-герой, народ-победитель живёт хуже, чем люди в побеждённой стране. 74 Крепостное право не было отменено, после боёв и побед русский мужик снова возвращался в неволю, в унизительное положение холопа. Тема победы и рабства возникает в творчестве многих поэтов этого периода. А в это время уже входили в литературу новые таланты, которым не довелось быть на полях сражений, но которые также мечтали о подвигах и славе. Вильгельм Кюхельбекер, Антон Дельвиг и конечно же Александр Пушкин уже осознавали своё предназначение, уже «горели желаньем» поэтическим словом отзываться на «Отчизны призыванье». «Старшие» были взыскательны, требовательны, но благосклонны. Они заметили молодых, они радовались этой юной талантливой поросли, спешили дать им дорогу в жизнь. Через много лет после лицейского экзамена Пушкин благодарно вспоминал: «Старик Державин нас заметил / И, в гроб сходя, благословил...» На самом деле «заметили и благословили» их и другие великие русские литераторы, среди которых Н.М. Карамзин и В.А. Жуковский. Лицеист Пушкин был тепло принят и поддержан в доме Карамзиных; в его журнале «Вестник Европы» печатались стихи начинающего поэта. Благодаря В.А. Жуковскому Александр Пушкин был принят в литературное общество «Арзамас». Жуковский был рядом с Пушкиным на протяжении почти всей его жизни. Он неоднократно заступался за Пушкина перед царём и находился у постели смертельно раненного поэта в его последней квартире в Петербурге, на набережной реки Мойки, в доме 12. Значительную роль в судьбе Ф.И. Тютчева и М.Ю. Лермонтова сыграл поэт, переводчик, издатель, педагог Семён Егорович Раич. В пансионе при Московском университете Раич руководил первыми поэтическими опытами Михаила Лермонтова. Вместе с ним юный Тютчев посещал лекции в Московском университете; под руководством учителя он выполнил свой перевод «Послания Горация к Меценату» и был принят в Общество любителей российской словесности. В своём альманахе «Северная лира» в 1827 году рядом со стихами известных поэтов Раич опубликовал стихи молодого Тютчева. Заслугой литераторов старшего поколения было не только создание выдающихся произведений. Их талант проявился и в том, что они сумели найти, по достоинству оценить и поддержать других — молодых и талантливых. Это был великий дар блистательных «стариков» начинающегося века. 75 Для васу любознательные Декабризм как общественное движение появился задолго до 1825 года. В начале века, ещё до войны 1812 года, стали возникать организации, участники которых обсуждали не только литературные события, но и политические вопросы: Общество любителей российской словесности, «Зелёная лампа», «Арзамас». После «Трутня» и «Живописца» — журналов II.И. Новикова, где издатель позволял себе публично спорить с императрицей Екатериной II, появились журналы и альманахи, в которых со всё нарастающей силой звучали свободолюбивые идеи. Таким был альманах «Полярная звезда», издававшийся А.А. Бестужевым и К.Ф. Рылеевым в 1823—1825 годах — в период наиболее активной подготовки к восстанию. Произведения, прямо призывающие к свержению самодержавия, рассказывающие о бедственном и угнетённом положении людей, распространялись тайно. Эго были агитационные песни Л.А. Бестужева и К.Ф. Рылеева. Сатирическая песня-пародия в это время — явление распространённое. Обложки альманаха «Полярная звезда» 1824 и 1825 гг. 76 Идея свержения крепостничества захватывала умы молодых русских офицеров, становилась основной целью и смыслом жизни многих из них. РОМАНТИЗМ Романтизм (от фр. romantisme - романтическое) -направление в литературе и искусстве конца XVIII - первой половины XIX века, боровшееся с канонами классицизма, утверждавшее национальное и индивидуальное своеобразие, изображавшее идеальные чувства и героев, стремящихся к свободе. Романтизм как литературное направление возник в Западной Европе, был господствующим движением среди молодых авторов, охваченных идеями освобождения, борьбой с европейской реакцией. Новое направление нашло отражение в свободолюбивом творчестве английского поэта Джорджа Гордона Байрона и польского поэта Адама Мицкевича, в художественных полотнах Эжена Делакруа и Карла Брюллова. Жанрами романтизма в литературе стали преимущественно баллада и романтическая поэма, сказка и новелла. Подражание античным и европейским писателям (классицизм) уступило стремлению ориентироваться па лучшие образцы национального творчества, в том числе и народного. Именно романтики открыли художественную ценность фольклора, стали первыми его собирателями. Обращение к прошлому, к отечественной истории стало для многих романтиков одним из способов национального самоопределения и самопознания. В это время формировалось представление о народности как способности автора воссоздать облик и выразить дух нации. Романтический герой, как правило, действовал в необычных обстоятельствах — среди пышной, яркой природы. Необыкновенно сильны, удивительны его чувства и поступки. Герой в литературе романтизма — человек исключительный, противостоящий толпе. Он одинок, отчуждён от людей, которые не понимают его, далеки от него. Романтические чувства в нём сильны и трагичны. Он свободолюбив, но идеал вольности не приводит романтиков к проповеди своеволия и произвола. 77 Любовь в произведениях романтизма не бывает взаимной, дружба — надёжной. Стремление обрести «родственную душу», как правило, обречено на неудачу. Счастье и покой невозможны. Остаются страдания и героическая смерть — но не смирение. Герой не только бунтует против социальных явлений, часто он становится преступником, нарушая Божьи заповеди. Неслучайно традиционным персонажем в произведениях романтизма является демон, дьявольская сила. Появление сверхъестественных действующих лиц свидетельствует о такой особенности романтического сознания, как двоемирие: мир обыденный и мир воображаемый противопоставлены в произведениях эпохи романтизма. Мечта преобладает над действительностью, а художник стремится выйти из непосредственной реальности в реальность желаемого или запредельного. Романтический идеал находится в вечном противоречии с преходящей «вещественной» действительностью. Одно из художественных достижений романтизма — открытие ценности и неисчерпаемой сложности человеческой личности. Человек осознаётся романтиками в трагическом противоречии — как «гордый властелин судьбы» и как безвольная игрушка в руках неведомых ему сил. Для вас, любознательные Г В начале XX века интерес к романтизму проявился с особой силой. О признаках искусства романтизма спорили и писали; традиции романтизма проявлялись в произведениях новейшей литературы. В 1919 году, выступая с речью перед актёрами Большого драматического театра в Петрограде, А.А. Блок говорил о романтизме: «Подлинный романтизм вовсе не есть только литературное течение. Он стремился стать и стал на мгновение новой формой чувствования, новым способом переживания жизни. Литературное новаторство есть лишь следствие глубокого перелома, совершившегося в душе, которая помолодела, взглянула на мир по-новому, потряслась связью с ним, прониклась трепетом, тревогой, тайным жаром, чувством неизведанной дали, захлестнулась восторгом от близости к Душе Мира. 78 <...> Из этого непосредственно следует то, что подлинный романтизм не был совершенно отрешён от жизни; он был, наоборот, преисполнен жадным стремлением к жизни, которая открылась ему в свете нового и глубокого чувства...» «<...> романтизм пока есть жадное стремление жить удесятерённой жизнью; стремление создать такую жизнь. <...> Романтизм и есть культура, которая находится в непрерывной борьбе со стихией; в этой неустанной борьбе он твердит своему врагу: „Я ненавижу тебя, потому что слишком люблю тебя. Я борюсь с тобой, потому что тоскую о тебе, как ты тоскуешь обо мне, и хочу спасти тебя, и ты, возлюбленная, бу- 1. Дайте определение романтизма. 2*. В чём особенность романтизма в сравнении с классицизмом и сентиментализмом? 3. Как вы думаете, почему слова «романтизм», «романический» могут относиться не только к литературным явлениям, но и к нашей повседневной жизни? Кого мы в обиходе называем романтиком и как это значение связано с эстетическим направлением? ? 1 ВАСИЛИЙ АНДРЕЕВИЧ ЖУКОВСКИЙ 1783_1852 Василий Андреевич Жуковский родился 29 января (9 февраля) 1783 года в селе Мишенском Белёвского уезда Тульской губернии в семье богатого помещика Афанасия Ивановича Бунина. Матерью его была пленная турчанка Сальха. В России её нарекли Елизаветой Дементьевной. Незаконный сын А.И. Бунина получил отчество и фамилию от своего крёстного отца, мелкопоместного дворянина Андрея Жуковского. Болезненное одиночество Василий Жуковский испытал уже в самом раннем детстве. В дневнике 1805 года он записал: «Как прошла моя молодость?.. Не имея своего семейства, в котором бы я что-нибудь значил, я видел вокруг себя людей, мне коротко знакомых, потому что я был перед ними выращен, но не вида;! родных, мне принадлежащих по праву; я привыкал отделять себя ото всех, потому что никто не принимал во мне особливого участия и потому что всякое участие казалось мне милостию. Я не был оставлен, брошен, имел угол, но не был любим никем, не чувствовал ничьей любви; следовательно, не мог платить любовью на любовь, не мог быть благодарным но чувству, а был только благодарным по должности...» Эти впечатления и переживания потом отзовутся в его творчестве. Но здесь важно отметить другое: боль и горечь не озлобили его, не сделали чёрствым и бездушным. Не получив в детстве тепла и ласки, он с особой радостью в будущем отдавал другим ласку, заботу и теплоту. Он умел быть настоящим другом, «по чувству», а не «по должности». Учился В. Жуковский в Университетском благородном пансионе, где в основе литературного воспитания лежал классицизм. В пансионе он писал оды в духе классицизма; читал 80 французских и немецких теоретиков этого литературного направления. Оды юного поэта были подражательны — ориентированы на стиль и образы Ломоносова и Державина. Они дышат пафосом патриотизма, воспевают мир, человечность, добро, справедливость. В начале века Жуковский активно занимается переводами произведений французского писателя-классициста Флориана, басен Лафонтена, французских эпиграмм с их лёгким разговорным стилем, яркими образами, юмором. Переводы способствовали выработке чувства родного языка, оттачивали авторскую поэтическую манеру. Поэт Жуковский формировался под влиянием не только классицизма, но и другого, только возникшего в России литературного направления — сентиментализма, представленного произведениями Н.М. Карамзина и И.И. Дмитриева. Их влияние легко угадывается в первом дошедшем до нас стихотворении поэта «Майское утро». Ему присущи все признаки сентиментализма: созерцательность, чуткость в передаче душевного состояния, поэтизация природы, мысли о том, что жизнь есть «бездна слёз и страданий» и что счастье — в смерти. Жуковский переводит одно из ярких произведений английского сентиментализма — элегию Томаса Грея «Сельское кладбище», которую по совету Карамзина затем перерабатывает. Вид сельского кладбища, его простые и безвестные могилы вызывают у лирического персонажа чувство грусти, мысли о равенстве перед лицом смерти всех: богатых и бедных, именитых и безвестных. Этот перевод Жуковский впоследствии считал подлинным началом своей поэтической деятельности. Наряду с этим в элегию входит и другой — социальный — мотив. Он связан с осуждением французской революции, Кромвеля, у которого руки обагрены «кровью граждан». Нс принимая идей революции, поэт вместе с тем осуждает социальное неравенство. С перевода «Сельского кладбища» начинается серьёзная, значительная работа Жуковского-нереводчика, занявшая в его поэтическом наследии огромное место. Среди переведённых им авторов были Шиллер, Гёте, Байрон, Саути, Скотт, древнегреческие, древнеперсидские, древнеиндийские поэты. Жуковский впитывал культурные традиции переводимых авторов, не оставался равнодушным к темам и мотивам, образному строю их произведений. «Мой ум, как огниво, которым надо ударить об кремень, чтобы из него выскочила искра. Это вообще характер 81 моего авторского творчества; у меня почти всё или чужое, или по поводу чужого — и всё, однако, моё», — писал он Н.В. Гоголю. Переводчик — всегда соавтор. Переводы Жуковского никогда не были только «копиями» произведений других авторов. Это скорее вольные пересказы, в которых от переводимых поэтов остаются основные темы и мотивы; это вольные переводы. «Переводчик в прозе есть раб, переводчик в стихах — соперник», — утверждал поэт. В.А. Жуковский был одним из первых русских писателей, принадлежавших к новому направлению — романтизму. В произведениях Жуковского герой и любит, и страдает по-особому — сильно, ярко, необыкновенно. Он одинок, не понят людьми. Необыкновенна и природа вокруг пего — она пышная, почти нереальная, одухотворённая. Сюжет часто фантастичен, даже сказочен. Всё это — яркие проявления романтизма. В его произведениях необычный герой действует в необычных обстоятельствах. Однако в нём нет духа бунтарства — герою Жуковского присущи размышления, мечтательность, созерцательность. В августе 1812 года Жуковский вступил офицером в московское ополчение. С ним он принимал участие в Бородинском сражении, хотя на передовой не был: как и все ополченцы, находился в резерве. Бородино многое значило для поэта. Здесь проявился героический дух армии, патриотизм народа. В октябре 1812 года он создал патриотическое произведение — стихотворение «Певец во стане русских воинов». В.А. Жуковский был человеком необыкновенно добрым и образованным. Эти качества оказались решающими при принятии его в 1817 году на службу в императорскую семью. В 1826 году он стал воспитателем наследника престола — будущего императора Александра И, стремясь утвердить в нём чувства достоинства и сострадания, гуманистические представления о жизни. Императрице Александре Фёдоровне, говоря об особых пристрастиях наследника престола к «воинствующим», он писал: «Должен ли он быть только военным, существовать только в ограниченном кругозоре генерала? Когда же будут у нас законодатели? Когда же мы будем смотреть с уважением на то, что составляет истинные нужды народа, — законы, просвещение, нравы?» В противовес тем, кто призывал «видеть в народе только полк, а в своём отечестве казарму», Жуковский считал долгом государя служение своему Отечеству и своему народу. 82 Раздумья о жизни облекались в его творчестве в строки элегий, баллад, поэм. Литературный критик В.Г Белинский говорил, что Жуковский «первый на Руси выговорил элегическим языком жалобы человека на жизнь». «Жуковский, — отмечал Белинский, — имеет великое историческое значение для русской поэзии вообще: одухотворив русскую поэзию романтическими элементами, он сделал её доступною для общества, дал ей возможность развития, и без Жуковского мы не имели бы Пушкина». Умер В.А. Жуковский 12 (24) апреля 1852 года в Баден-Бадене (Германия). В августе его прах был перевезён в Петербург и предан земле на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры. 1. Какие качества личности В.А. Жуковского кажутся вам наиболее значимыми и привлекательными? 2. Как вы поняли мысль о том, что почти каждый переводчик является соавтором? Чем отличается художественный перевод от дословного? 3. Прочитайте статью о романтизме. Все ли особенности романтизма как литературного направления присущи поэзии В.А. Жуковского? Известный русский революционер, теоретик анархизма, географ, геолог и филолог, автор лекций но истории русской литературы Г1.А. Кропоткин в самом начале XX столетия писал о В.А. Жуковском: «Он был романтическим поэтом в самом истинном значении этого слова; он благоговейно поклонялся поэзии и вполне понимал её облагораживающую силу. Его меру принадлежит немного оригинальных произведений, и он замечателен главным образом как переводчик, воссоздавший чудными стихами поэмы Шиллера, Уланда, Гердера, Байрона, Томаса Мура и др., а равным образом — „Одиссею”, индусскую поэму „Паль и Дамаянти” и песни западных славян. Красота Вопросы и задания Для вас, любознательные 83 У окна в лунную ночь. Художник Ф.П. Толстой. 1822 г. этих переводов такова, что я сомневаюсь, существуют ли в других литературах, включая даже особенно богатую хорошими переводами немецкую, равно прекрасные воспроизведения иностранных поэтов. При этом Жуковский не был переводчиком-рс-месленником: он брал из других поэтов лишь то, что находило отзвук в его собственной природе и что он сам хотел бы воспроизвести в поэтической форме. Печальные размышления о неведомом, порывы вдаль, страдания любви и скорбь разлуки все эти ощущения, пережитые самим поэтом, являются отличительными чертами его поэзии и отражают его собственную душевную жизнь. Нам может теперь не нравиться его ультраромантизм, но не должно забывать, что в то время это литературное направление было, в сущности, призывом к пробуждению широких гуманитарных чувств и с этой точки зрения было явлением прогрессивным. Поэзия Жуковского находила отзыв главным образом в женском чувстве, и, когда нам придётся говорить о той роли, которую русские женщины полувеком позже сыграли в общем развитии страны, мы увидим, что поэтические призывы Жуковского не остались без внимания. Вообще Жуковский стремился пробудить лучшие стороны человеческой натуры». 84 Кто скачет, кто мчится под хладною мглой? Ездок запоздалый, с ним сын молодой. К отцу, весь издрогнув, малютка приник; Обняв его, держит и греет старик. — Дитя, что ко мне ты так робко прильнул? - Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул; Он в тёмной короне, с густой бородой. — О нет, то белеет туман над водой. «Дитя, оглянися; младенец, ко мне; Весёлого много в моей стороне: Цветы бирюзовы, жемчужны струи; Из золота слиты чертоги мои». - Родимый, лесной царь со мной говорит: Он золото, перлы и радость сулит. О нет, мой младенец, ослышался ты: То ветер, проснувшись, колыхнул листы. «Ко мне, мой младенец; в дуброве моей Узнаешь прекрасных моих дочерей: При месяце будут играть и летать, Играя, летая, тебя усыплять». Родимый, лесной царь созвал дочерей: Мне, вижу, кивают из тёмных ветвей. — О нет, всё спокойно в ночной глубине: То вётлы седые стоят в стороне. «Дитя, я пленился твоей красотой: Неволей иль волей, а будешь ты мой». - Родимый, лесной царь нас хочет догнать; Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать. Ездок оробелый не скачет, летит; Младенец тоскует, младенец кричит; Ездок подгоняет, ездок доскакал... В руках его мёртвый младенец лежал. 1818 85 Что наш язык земной пред дивною природой? С какой небрежною и лёгкою свободой Она рассыпала повсюду красоту И разновидное с единством согласила! Но где, какая кисть её изобразила? Едва-едва одну её черту С усилием поймать удастся вдохновенью... Но льзя ли в мёртвое живое передать? Кто мог создание в словах пересоздать? Невыразимое подвластно ль выраженью?.. Святые таинства, лишь сердце знает вас. Не часто ли в величественный час Вечернего земли преображенья Когда душа смятённая полна Пророчеством великого виденья И в беспредельное унесена — Спирается в груди болезненное чувство, Хотим прекрасное в полёте удержать, Ненаречённому хотим названье дать — И обессиленно безмолвствует искусство? Что видимо очам — сей пламень облаков, По небу тихому летящих, Сие дрожанье вод блестящих, Сии картины берегов В пожаре пышного заката — Сии столь яркие черты — Легко их ловит мысль крылата, И есть слова для их блестящей красоты. Но то, что слито с сей блестящей красотою, — Сие столь смутное, волнующее нас, Сей внемлемый одной душою Обворожающего глас, Сие к далёкому стремленье, Сей миновавшего привет (Как прилетевшее внезапно дуновенье 86 В.А. Жуковский. Портрет работы А.П. Елагиной (1841) с оригинала Ф.Т. Гильдебрандта (1840) От луга родины, где был когда-то цвет, Святая молодость, где жило упованье), Сие шепнувшее душе воспоминанье О милом радостном и скорбном старины, Сия сходящая святыня с вышины, Сие присутствие создателя в созданье — Какой для них язык?.. Горе душа летит, Всё необъятное в единый вздох теснится, И лишь молчание понятно говорит. 1819 В МИРЕ ХУДОЖЕСТВЕННОГО СЛОВА В.А. ЖУКОВСКОГО «Лесной царь» Стихотворение является переводом одноимённой баллады И.В. Гёте. 87 Баллада - лиро-эпический жанр; стихотворение, в основе которого, как правило, лежит какой-то необычайный случай, историческое или фантастическое событие. Баллады наиболее значительный и характерный для Жуковского жанр поэтического творчества. Жуковский познакомил читателей с миром народных преданий, поверий, легенд, обрядов европейского фольклора, до него недостаточно известным в России. Его перу принадлежит перевод баллад Шиллера, Гёте, Скотта и других английских и немецких авторов. «Этот род поэзии, — отмечал В.Г. Белинский, — им начат, создан и утверждён на Руси: современники юности Жуковского смотрели на него преимущественно как на автора баллад». Сам поэт отмечал, что он «родитель на Руси немецкого романтизма и поэтический дядька чертей и ведьм немецких и английских». 1. Напряжённость происходящего передаётся в балладе «Лесной царь» благодаря диалогу, как правило не свойственному лирической поэзии. Прочитайте балладу по ролям. Попытайтесь найти нужные оттенки для передачи характера каждого лирического персонажа. 2. Одним из признаков баллады является наличие основных сюжетных элементов: завязки, кульминации, развязки, придающих ей повествовательный характер. Найдите в тексте эти элементы. Что ещё в этой балладе отличает сё от обычного лирического стихотворения? 3. Стихотворный перевод баллады относится к романтической поэзии. В ней необычный герой действует в необычных обстоятельствах. Чем необычны персонажи баллады и обстоятельства, в которых они действуют? 4. Сюжет баллады Гёте взят из народных песен. К какому жанру русского фольклора близок егр стихотворный перевод? «Невыразимое» Это стихотворение было особенно значимо для поэта. Оно носило программный характер: Жуковский высказал в нём свою позицию по поводу взаимоотношений человека и мира, художника и природы. Это своеобразный гимн природе и её Творцу. Лирический герой — сам автор, который восхищён, покорён красотой мира. Он стремится понять и выразить его величие, внутреннюю силу и совершенство, но осознаёт: ещё не найдено таких слов. «Дута смятённая» может лишь в мол- 88 чании наслаждаться; слова бессильны. Стихотворение относится к жанру философской лирики и создано в соответствии с канонами романтизма. 1. С помощью каких языковых средств создаётся особый пафос, стихотворения? 11 ай лиге в тексте слова высокого, торжественного стиля. Пафос - высокая идея художественного произведения, определяющая стиль и эмоциональную окрашенность текста. л> 2. Найдите риторические фигуры, употреблённые в тексте. Какова их роль в произведении? 3. Отдельные слова выделены Жуковским курсивом. На что поэт таким образом обращает внимание читателей? Почему эти явления особенно для него важны? 4. Найдите и прочитайте афористические словосочетания и выражения. 5. В каких строках выражается главная мысль стихотворения? 6*. Обоснуйте вывод о том, что стихотворение «Невыразимое» относится к философской лирике. ТЕМЫ ДЛЯ РЕФЕРАТОВ, СООБЩЕНИЙ, ТВОРЧЕСКИХ РАБОТ 1 1. В.А. Жуковский — один из ярких представителей русского романтизма. 2. Романтические элементы в литературной сказке. 3. Баллада — один из жанров романтической поэзии. 4. Б.А. Жуковский и А.С. Пушкин. 5. «Жадное стремление жить удесятерённой жизнью...» (Романтические традиции в современной литературе. На примере одного из самостоятельно прочитанных произведений.) КОНДРАТИЙ ФЁДОРОВИЧ РЫЛЕЕВ 1795-1826 Кондратий Фёдорович Рылеев прожил короткую жизнь — чуть более тридцати лет, но она вместила в себя необыкновенно много яркого, значимого. Его отец был армейским офицером, мелким землевладельцем. Мальчик, названный Кондратием, родился 18 (29) сентября 1795 года. Уже юношей участвовал в Отечественной войне 1812 года. В 1814 году закончил 1-й кадетский Петербургский корпус и стал артиллерийским прапорщиком. Военная карьера не прельщала его, и в 1818 году Рылеев ушёл в отставку, после чего служил в Петербурге: с 1821 по 1824 год — заседателем уголовной палаты, а в 1824 году поступил в Российско-американскую торговую компанию. Литератор и революционер-романтик, с 1821 года К.Ф. Рылеев — активный участник Вольного общества любителей российской словесности. В 1823 году он вступает в тайное Северное общество и вскоре становится одним из его руководителей. В 1820 году К.Ф. Рылеев пишет сатиру «К временщику», которая сразу обратила на себя внимание, — она была направлена против генерала А.А. Аракчеева. Портрет «временщика» был точен и беспощаден до такой степени, что Аракчеев предпочёл себя не узнать: Надменный временщик, и подлый и коварный, Монарха хитрый льстец и друг неблагодарный, Неистовый тиран родной страны своей, Взнесённый в важный сан пронырствами злодей! 90 Ничто, по мнению поэта, не спасёт его от гнева и справедливого возмездия: Как ни притворствуешь и как ты ни хитришь, Но свойства злобные души не утаишь. Твои дела тебя изобличат народу; Познает он, что ты стеснил его свободу, Налогом тягостным довёл до нищеты, Селения лишил их прежней красоты... Тогда вострепещи, о временщик надменный! Народ тиранствами ужасен разъяренный! Но если злобный рок, злодея полюбя, От справедливой мзды и сохранит тебя, Всё трепещи, тиран! За зло и вероломство Тебе свой приговор произнесёт потомство! Стихотворение было политической угрозой власти, призывом к действию, к уничтожению временщика. Рылеев утверждал, что избавить Россию от жестокосердной власти может только новый Брут или Катон. Поэт смело заявлял, что он будет счастлив «прославить на лире» нового героя-избавителя. I I. Бестужев писая о впечатлении, произведённом «Временщиком» на русскую публику: «Нельзя представить изумления, ужаса даже, можно сказать, оцепенения, каким поражены были жители столицы при сих неслыханных звуках правды и укоризны, при сей борьбе младенца с великаном... С этого стихотворения начатоеь политическое поприще Рылеева». Совершенно оригинальным по жанровым признакам был поэтический рылеевский цикл, им самим названный «Думами». В украинском фольклоре думы — песни исторического содержания. По замыслу Рылеева, их подобием должны были стать его собственные думы. Они создавались поэтом в 1821 —1823 годах и печатались по отдельности в различных изданиях (журналах, альманахах). В 1825 году «Думы» вышли отдельным изданием. Н. Огарёв отмечал, что в «Думах» Рылеева сочетались «исторический патриотизм с гражданскими понятиями своего времени». Это содержательная основа, главный принцип рылеевских дум. Поэт давал современникам поучительные примеры гражданских добродетелей их «предков». Героями дум были древнерусские князья, Дмитрий Донской, Ермак, 91 Степан Разин, Богдан Хмельницкий, Борис Годунов, Пётр I и его сподвижники... С другой стороны, такие персонажи, как властолюбивый князь Святополк, убивший своих братьев Бориса и Глеба, служили суровым предостережением. Образ царя Бориса Годунова, одного из наиболее противоречивых исторических персонажей, был дан во всей многообразной сложности; автор показал переплетение в одном человеке добра и зла. Думы учили читателя делать выбор в пользу добра. Некоторые из них написаны в форме лирического монолога исторического героя, другие — в форме авторского повествования о его славных делах. Одна из них — «Смерть Ермака» — стала известной народной песней «Ревела буря, дождь шумел...». «Думы» имели явно нравоучительный, дидактический характер, и эта заданность вызывала замечания А.С. Пушкина, который был с Рылеевым в дружеских отношениях и внимательно следил за его творчеством. В 1825 году Пушкин писал о «Думах»: «Все они на один покрой. Составлены из общих мест... описание места действия, речь героя — и нравоучение». Пушкин к этому времени в литературе уже ушёл далеко вперёд, он избегал открытой нравоучительности и дидактизма. 14 декабря 1825 года К. Рылеев выступил в числе деятельных участников восстания, как и четверо других руководителей тайных обществ, и после его поражения был приговорён к смертной казни через повешение. А. Герцен и Н. Огарёв, давшие своему лондонскому изданию название журнала К. Рылеева и А. Бестужева — «Полярная звезда», — тем самым подчеркнули: они верны идеям декабризма, продолжают их дело. Герцен и Огарёв стремились сохранить память о Рылееве не только как о революционере, но и как о поэте. В 1860 году в «Посвящении» к «Думам» Рылеева, которые печатались Вольной русской типографией в Лондоне, Н.П. Огарёв писал: Рылеев был мне первым светом... <...> Мы стих твой вырвем из забвенья И в первый русский вольный день, В виду младого поколенья, Восстановим для поклоненья Твою страдальческую тень. 92 В исходе 1612 года юный Михаил Феодорович Романов, последняя отрасль Руриковой династии, скрывался в Костромской области. В то время Москву занимали поляки: сии пришельцы хотели утвердить на российском престоле царевича Владислава, сына короля их Сигизмунда III. Один отряд проникнул в костромские пределы и искал захватить Михаила. Вблизи от его убежища враги схватили Ивана Сусанина, жителя села Домнина, и требовали, чтобы он тайно провёл их к жилищу будущего венценосца России. Как верный сын отечества, Сусанин захотел лучше погибнуть, нежели предательством спасти жизнь. Он повёл поляков в противную сторону и известил Михаила об опасности: бывшие с ним успели увезти его. Раздражённые поляки убили Сусанина. По восшествии на престол Михаила Феодоровича (в 1613) потомству Сусанина дана была жалованная грамота на участок земли при селе Домнине; её подтверждали и последующие государи. «Куда ты ведёшь нас?., не видно ни зги! — Сусанину с сердцем вскричали враги: — Мы вязнем и тонем в сугробинах снега; Нам, знать, не добраться с тобой до ночлега. Ты сбился, брат, верно, нарочно с пути; Но тем Михаила тебе не спасти! Пусть мы заблудились, пусть вьюга бушует, Но смерти от ляхов ваш царь не минует!.. Веди ж нас, гак будет тебе за труды; Иль бойся: не долго у нас до беды! Заставил всю ночь нас пробиться с метелью... Но что там чернеет в долине за елью?» «Деревня! — сарматам в ответ мужичок: — Вот гумна, заборы, а вот и мосток. За мною! в ворота! — избушечка эта Во всякое время для гостя нагрета. Войдите — не бойтесь!» — «Ну, то-то, москаль!.. Какая же, братцы, чертовская даль! 93 Такой я проклятой не видывал ночи, Слепились от снегу соколин очи... Жупан мой — хоть выжми, нет нитки сухой! -Вошед, проворчал так сармат молодой. -Вина нам, хозяин! мы смокли, иззябли! Скорей!., не заставь нас приняться за сабли!» Вот скатерть простая на стол постлана; Поставлено пиво и кружка вина, И русская каша и щи пред гостями, И хлеб перед каждым большими ломтями. В окончины ветер, бушуя, стучит; Уныло и с треском лучина горит. Давно уж за полночь!.. Сном крепким объяты, Лежат беззаботно по лавкам сарматы. Все в дымной избушке вкушают покой; Один, настороже, Сусанин седой Вполголоса молит в углу у иконы Царю молодому святой обороны!.. Вдруг кто-то к воротам подъехал верхом. Сусанин поднялся и в двери тайком... «Ты ль это, родимый?.. А я за тобою! «Куда ты уходишь ненастной порою? За полночь... а ветер ещё не затих; Наводишь тоску лишь на сердце родных!» «Приводит сам Бог тебя к этому дому, Мой сын, поспешай же к царю молодому, Скажи Михаилу, чтоб скрылся скорей, Что гордые ляхи, по злобе своей, Его потаённо убить замышляют И новой бедою Москве угрожают! Скажи, что Сусанин спасает царя, Любовью к отчизне и вере горя. Скажи, что спасенье в одном лишь побеге И что уж убийцы со мной на ночлеге». «Но что ты затеял? подумай, родной! Убьют тебя ляхи... Что будет со мной? 94 И с юной сестрою и с магерыо хилой?» «Творец защитит вас святой своей силой. Не даст он погибнуть, родимые, вам: Покров и помощник он всем сиротам. Прощай же, о сын мой, нам дорого время; И помни: я гибну за русское племя!» Рыдая, на лошадь Сусанин младой Вскочил и помчался свистящей стрелой. Луна между тем совершила полкруга; Свист ветра умолкпул, утихнула выога. На небе восточном зарделась заря, Проснулись сарматы — злодеи царя. «Сусанин!— вскричали, — что молишься Богу? Теперь уж не время — пора нам в дорогу!» Оставив деревню шумящей толпой, В лес тёмный вступают окольной тропой. Сусанин ведёт их... Вот утро настало, И солнце сквозь ветви в лесу засияло: То скроется быстро, то ярко блеснёт, То тускло засветит, то вновь пропадёт. Стоят не шелохнясь и дуб и берёза, Лишь снег под ногами скрипит от мороза, Лишь временно ворон, вспорхнув, прошумит, И дятел дуплистую иву долбит. Друг за другом идут в молчаньи сарматы; Всё дале и дале седой их вожатый. Уж солнце высоко сияет с небес — Всё глуше и диче становится лес! И вдруг пропадает тропинка пред ними: И сосны и ели, ветвями густыми Склонившись угрюмо до самой земли, Дебристую стену из сучьев сплели. Вотще настороже тревожное ухо: Всё в том захолустье и мёртво и глухо... «Куда ты завёл нас?» — лях старый вскричал. «Туда, куда нужно! — Сусанин сказал. — 95 Убейте! замучьте! — моя здесь могила! Но знайте и рвитесь: я спас Михаила! Предателя, мнили, во мне вы нашли: Их пег и не будет на Русской земли! В ней каждый отчизну с младенчества любит И душу изменой свою не погубит». «Злодей! — закричали враги, закипев, -Умрёшь под мечами!» — «Не страшен ваш гнев! Кто русский по сердцу, тот бодро, и смело, И радостно гибнет за правое дело! Ни казни, ни смерти и я не боюсь; Не дрогнув, умру за царя и за Русь!» «Умри же! — сарматы герою вскричали, Н сабли над старцем, свистя, засверкали! -Погибни, предатель! Конец твой настал!» И твёрдый Сусанин весь в язвах упал! Снег чистый чистейшая кровь обагрила: Она для России спасла Михаила! 1822 Для вас, любознательные Г Пушкин упоминает «Ивана Сусанина» в письме Рылееву как «первую думу, по коей начал я подозревать в тебе истинный талант». Произведение дало толчок развитию русской национальной оперы (М.И. Глинка «Жизнь за царя») и было принято всеми слоями русского общества. Учёный-лингвист Ф.И. Буслаев в «Моих воспоминаниях» писал: «...Скажу вам, что в стенах самой гимназии мы читали „Войнаровского” и „Думы” Рылеева и переписывали некоторые из них в тетради для своих рукописных собраний... Читая и переписывая „Думы” Рылеева, мы, гимназисты, вовсе и не воображали, что Рылеев государственный преступник, и знать не знали, что он был казнён. Напротив, он казался нам добрым патриотом, и я до сих пор помню начало его одной думы, которую мы все знали наизусть: «Куда ты ведёшь нас? Не видно ни зги!» — Сусанину с гневом вскричали враги». 9б Святые благоверные князья-страстотерпцы Борис и Глеб. Икона. 1340-е гг. Преподобный Сергий игумен Радонежский, всей России чудотворец. Фрагмент покрова со святых мощей. 1420-е гг. и (ЛНК1Н/Kfftffj564f'ff-. АШШН^ГЧПО т* »/ Г» /Г / /ИОЖГ1ЧП* ПО ГП1ЛЯ/тЛ10Н4*ЛТМД*| йО •7 <>. Г-* нм/ьпрчпть\(егол\гг{(. ht'tybftKiieoCnpt €МЪ£ЛГК(Н1< Т~г >/ ' Whfi(. по НД( (КО Приезд князя Дмитрия Донского в Сергиев монастырь. Миниатюра из Лицевого жития преподобного Сергия Радонежского. Конец XVI в. Н.М. Карамзин. Художник А.Г. Венецианов. 1828 г. А.С. Пушкин. Художник В.А. Тропинин. 1827 г. Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1 581 года. Художник И.Е. Репин. 1885 г. Степан Разин. Художник В.И. Суриков. 1906 г. Видение отроку Варфоломею. Художник М.В. Нестеров. 1889-1890 гг. Памятник Ивану Сусанину в Костроме. Скульптор Н. Лавинский. Открыт в 1967 г. Вопросы и задания 1. Стихотворение К.Ф. Рылеева названо думой. Дайте определение жанра и найдите его признаки в этом произведении. 2*. Дума «Иван Сусанин» вдохновила М.И. Глинку на создание оперы, которая долгие годы шла на сценах советских театров именно под этим названием — «Иван Сусанин». Каково было первоначальное название оперы? Какие строки стихотворения соответствуют её названию? Историко-литературный комментарий Для более глубокого проникновения в содержание н образный мир художественного произведения важно понимать все оттенки смыслов непонятных слов, иметь представление о событиях, о которых идёт речь, о действующих лицах произведения. Знание этих фактов помогает лучше понять авторскую идею текста, полнее и точнее характеризовать его. Для того чтобы познакомиться со структурой историко-литературного комментария, следует взять в библиотеке том сочинений автора, в котором даны примечания и комментарии. Лучше всего обращаться к академическим изданиям — в них эти 97 материалы представлены наиболее полно и точно. Есть необходимые комментарии и в книгах серии «Библиотека поэта». Например: Рылеев К.Ф. Полное собрание стихотворений. Л., 1971. (Библиотека поэта. Большая серия). Историко-литературный комментарий вы можете составить и сами но определённой структурной схеме: 1. Коротко об авторе, дате создания текста. 2. Сведения об исторических персонажах произведения (построчно, начиная от названия). 3. Построчный и по возможности краткий комментарий событий, названных в тексте. Следует помнить, что в историко-литературном комментарии нежелательны личные размышления комментатора, употребление образно-выразительных средств и другие способы «воздействия» на читателя. Комментарий должен быть строгим и предельно информационным. Пример историко-литературного комментария: К.Ф. Рылеев (1795—1826) — русский поэт, декабрист, участник восстания на Сенатской площади в Петербурге в 1825 году. Был повешен в числе других организаторов движения и руководителей восстания. Дума «Иван Сусанин» была написана в 1822 году, в период создания и укрепления деятельности тайных декабристских организаций, когда поэт систематически обращался к истории Отечества, судьбе его героических защитников. Дума Рылеева посвящена событиям, связанным с попытками польского короля Сигизмунда III утвердить на российском престоле своего сына, царевича Владислава. Сусанин Иван (? — 1613) — герой освободительной борьбы русского народа начала XVII века, по некоторым данным, житель села Домнина Костромского уезда. Зимой 1613 года, будучи взятым в проводники отрядом польской шляхты, завёл их в непроходимые лесные дебри, за что был замучен. «Но тем Михаила тебе не спасти!» Поляки искали и хотели захватить в плен будущего российского государя Михаила Романова, скрывавшегося в то время в пределах Костромского уезда. Ляхи — поляки. Москаль — происходит от польского moskal выходец из Москвы (Московии), русский (солдат). В XVIII—XIX веках жители Восточной Белоруссии и Украины так называли солдат армии Российской империи (в том числе и малороссов и бело- 98 русов). Изначально слово имело нейтральное значение и подчёркивало лишь географическую принадлежность. С течением времени слово «москаль» начало приобретать негативный оттенок на территориях 11ольши, Белоруссии, Литвы и Украины. Сарматы — общее название кочевых скотоводческих ираноязычных племён, расселившихся в III веке до н. э. — IV веке н. э. в степях от Тобола па востоке до Дуная на западе (Сарматия). С середины XVI века в Польше начинают высказывать мысль о том, что польская шляхта происходит от сарматов. Сарматы считались прекрасными воинами, они создали тяжёлую конницу, их оружием были мечи и копья. В тексте думы слово сарматы употреблено в значении «воины». Жупан — у украинцев и поляков: старинный полукафтан. Лучина — тонкая длинная щепка для освещения крестьянской избы. «Но знайте и рвитесь: я спас Михаила!» Сусанин сумел известить Михаила об опасности, и свита успела увести его в безопасное место. По восшествии на престол Михаила Феодоровича в 1613 году потомству Сусанина дана была жалованная грамота на участок земли при селе Домнине; её подтверждали и последующие государи. Вопросы и задания 1. Поданному образцу напишите историко-литературный комментарий к думе К.Ф. Рылеева «Смерть Ермака». 2. Какими образно-выразительными средствами пользуется Рылеев, рисуя фигуру Ермака? Что подчёркивается, особо оттеняется в его облике и характере? 3. Как Bill думаете, каким образом думы Рылеева «Иван Сусанин» и «Смерть Ермака» помогали поэту достичь цели: «Возбуждать доблести сограждан подвигами предков»? После уроков • • • Подготовьте материалы для историко-литературного альманаха «Декабристы — поэты, публицисты, революционеры». Составьте альманах. 99 АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ ПУШКИН 1799-1837 Многообразен мир поэзии А.С. Пушкина. Поэт находил темы для своих произведений в устном народном творчестве и отечественной истории, его вдохновляли образы н мотивы поэзии собратьев по перу и сюжеты из мировой литературы. По, конечно же, прежде всего он брал материал из окружающей его жизни. Общение с людьми и миром природы давало Пушкину безграничный простор для полёта фантазии, раздумий, обобщений. Его интересовало всё: «преданья старины глубокой» и события недавней истории. Вдохновенно писал поэт о природе и человеке. Пушкин умел заметить и передать мельчайшие оттенки в явлении, к которому обращался его поэтический взор. Любовь, верность, дружба, доброта, сострадание, свобода — таковы основные темы в творчестве Пушкина. Вспомните многообразие человеческих характеров: от добрых, готовых к самопожертвованию во имя любви и дружбы до жестоких и неправедных в его «Сказке о мёртвой царевне и о семи богатырях»; раздумья о судьбе, жизни и смерти в его балладе «Песнь о вещем Олеге»; глубокий интерес к истории народа, неприятие несправедливости, утверждение любви, искренности, отваги, преданности в романе «Дубровский»; гордость за страну, сумевшую победить врага в жестокой схватке, ярко изображённой в его «Полтаве». Вспомните чарующие образы природы в стихотворениях «Зимняя дорога», «Простите, верные дубравы....... Совершенно особо в лирике поэта раскрывается тема дружбы и нравственного долга. В его стихах удивительным образом соединились общественно-политическое и личное звучание юо этой темы, что убедительно и ярко прозвучало в его послании «К Чаадаеву» («Любви, надежды, тихой славы...») и стихотворении «Во глубине сибирских руд...». Но при огромном разнообразим тем и мотивов творчества есть то, что объединяет все его произведения: в каждом из них он утверждал «чувства добрые». Ещё лицейские педагоги отмечали противоречивость личности А.С. Пушкина. Профессор французской словесности Д.И. де Будри писал в ноябре — декабре 1811 года: «Он проницателен и даже умён. Крайне прилежен, и его приметные успехи столь же плод его рассудка, сколь и его счастливой памяти», а директор Лицея В.Ф. Малиновский отмечал совершенно иное: «Ветрен и легкомыслен, искусен во французском языке п рисовании, в арифметике ленится и отстаёт». Профессор русской словесности II.Ф. Кошанский считал, что «Александр Пушкин больше имеет понятливости, нежели памяти, более имеет вкуса к изящному, нежели прилежности к основательному, почему малое затруднение может остановить его...». Кто из них прав в восприятии характера юного Пушкина? Наверное, каждый по-своему. Но вряд ли кто-нибудь тогда предвидел, что этому мальчику предначертано великое будущее. В 1814 году А.С. Пушкин пишет на французском языке стихотворение «Мон portrait» («Мой портрет»), которое сам же п переводит на русский язык. Вот некоторые строфы из него: Я молодой повеса, Ещё на школьной скамье; Не глуп, говорю без стеснения И без жеманного кривлянья. Я люблю толпу и её шум, Одиночество ненавижу; Мне претят ссоры и споры, А отчасти и учение. <...> Сущий бес в проказах, Сущая обезьяна лицом, Много, слишком много ветрености — Вот каков Пушкин. Как видим, Пушкин был вполне самокритичен, рисуя свой портрет. И вместе с тем чуть позже он писал, заявляя о своём сокровенном: 101 Великим быть желаю, Люблю России честь, Я много обещаю, Исполню ли? Бог весть. В Лицее он приобрёл друзей на всю жизнь, но это не мешало ему подтрунивать над ними. Предметом особых насмешек был Вильгельм Кюхельбекер, Кюхля, который тоже писал стихи, впрочем, как и многие другие лицеисты, и был авторитетом для Пушкина но целому ряду вопросов в области литературы. Однако это не мешало Пушкину гак высказываться о Кюхле в эпиграммах: Завещание Кюхельбекера Друзья, простите! Завещаю Вам всё, чем рад и чем богат; Обиды, песни — всё прощаю, А мне пускай долги простят. 1816 * * * За ужином объелся я, А Яков запер дверь оплошно — Так было мне, мои друзья, И кюхелъбекерно и тошно. 1819 В.К. Кюхельбекер. Рисунок А.С. Пушкина. 1826 г. Эпиграмма - один из видов сатирической поэзии, небольшое стихотворение, осмеивающее какое-либо лицо или общественное явление. Точно подмечая отдельные детали, ни один из современных Пушкину мемуаристов не смог передать его характер в целом. Может быть, именно потому, что уже тогда он был яркой и сложной личностью, которая не отвечает общепризнанным представлениям. Он позволял себе быть непохожим па других, совершал необдуманные, с точки зрения многих, поступки. Но при этом большинство читающей публики позже сошлось в главном — в признании дарования поэта. «Его известность и литературная 102 и личная, — писал его самый близкий лицейский друг Иван Пущим, — с каждым днём возрастала. Молодёжь твердила наизусть его стихи, повторяла остроты его...» Стихи Пушкина будоражили общественное мнение: в них говорилось о тирании, о невыносимом положении русского крестьянина. Царь не мог простить поэту того, что он «наводнил Россию возмутительными стихами» — возмутительными не с точки зрения их поэтических достоинств, а по их влиянию на публику. Над Пушкиным сгустились тучи. Он был обречён на политическое преследование: решено было отправить его в сибирскую ссылку, но по ходатайству друзей, близких к трону, прежде всего В.Л. Жуковского, Сибирь заменили отправкой на юг. Здесь он пробыл до конца лета 1824 года, после чего по предписанию властей был направлен в Псковскую губернию. МИХАЙЛОВСКОЕ. ССЫЛКА. ТЕМА ЛИЦЕЙСКОЙ ДРУЖБЫ 9 августа 1824 года Пушкин прибыл на место новой ссылки — в родовое имение Михайловское Псковской губернии. Пребывание здесь было для Пушкина тяжёлым, кроме прочего, потому, что надзор за поэтом должен был осуществлять родной отец. «Спаси меня хоть крепостию, хоть Соловецким монастырём», — в отчаянии пишет Пушкин В.А. Жуковскому 31 октября 1824 года. Жизненные силы поддерживались только творчеством. Но одиночество давило и угнетало его. Вновь и вновь Пушкин вспоминал беззаботную жизнь Лицея, лицейских товарищей, а они — опального поэта. День Лицея — 19 октября. Пушкин посвятил этому дню много пламенных строк — весёлых и грустных. В кругу друзей и в одиночестве он неизменно поднимал за них заздравный кубок. В Михайловском Пушкин не ждал никого: посещать поэта было запрещено. Однако опального поэта навестил его верный лицейский товарищ Иван Пущин. Это произошло 11 января 1825 года. Собираясь к Пушкину, Иван Пущин на балу у московского генерал-губернатора Голицына встретил А.И. Тургенева и спросил, нет ли у него каких-либо поручений к 11ушкину. «Как! Вы хотите к нему ехать? Разве не знаете, что он под двойным надзором — и полицейским и духовным?» — изумился Тургенев. «Всё 103 И.И. Пущин. Художник Ф. Верне. 1817 г. это я знаю, — ответил Пущин, — но знаю также, что нельзя не навестить друга после пятилетней разлуки в теперешнем его положении, особенно когда буду от него с небольшим в ста верстах. Если не пустят к нему, уеду назад». — «Не советовал бы; впрочем, делайте, как знаете», — прибавил Тургенев». От поездки предостерегал Пущина и дядя поэта Василий Львович, но со слезами на глазах просил расцеловать племянника. И.И. Пущин писал в своих воспоминаниях об этой встрече: «Я оглядываюсь: вижу на крыльце Пушкина, босиком, в одной рубашке, с поднятыми вверх руками. Не нужно говорить, что тогда во мне происходило. Выскакиваю из саней, беру его в охапку и тащу в комнату. На дворе страшный холод, но в иные минуты человек не простужается. Смотрим друг на друга, целуемся, молчим. Он забыл, что надобно прикрыть наготу, я не думал об заиндевевшей шубе и шапке. Было около восьми часов утра. Не знаю, что делалось. Прибежавшая старуха застала нас в объятиях друг друга в том самом виде, как мы попали в дом: один — почти голый, другой — весь забросанный снегом. Наконец пробила слеза (она и теперь, через тридцать три года, мешает писать в очках), мы очнулись. Совестно стало перед этою женщиной, впрочем, она всё поняла. Не знаю, за кого приняла меня, только, ничего не спрашивая, 104 Арина Родионовна Яковлева -няня А.С. Пушкина. Художник Я.П. Серяков. 1840-е гг. бросилась обнимать. Я тотчас догадался, что это добрая его няня, столько раз им воспетая, — чуть не задушил её в объятиях». Пущин говорил Пушкину, что имя его сделалось в России народным, что друзья и близкие помнят и любят его, искренне желая, чтобы скорее кончилось его изгнание. Свои воспоминания об этой встрече в Михайловском И.И. Пущин заканчивал так: «Мы крепко обнялись в надежде, может быть, скоро свидеться в Москве. Шаткая эта надежда облегчила расставанье после так отрадно промелькнувшего дня. Ямщик уже запряг лошадей, колоколец брякал у крыльца, на часах ударило три. Мы ещё чокнулись стаканами, но грустно пилось: как будто чувствовалось, что последний раз вместе пьём, и пьём на вечную разлуку! Молча я набросил на плечи шубу и убежал в сани. Пушкин ещё что-то говорил мне вслед; ничего не слыша, я глядел на него: он остановился на крыльце, со свечой в руке. Кони рванулись под гору». Переживая минуты этой встречи, Пушкин набросал черновик посвящённого Пущину стихотворения. ...Забытый кров, шалаш опальный Ты вдруг отрадой оживил, На стороне глухой и дальной Ты день изгнанья, день печальный 105 С печальным другом разделил. Скажи, куда девались годы, Дни упований и свободы, Скажи, что наши? что друзья? Где ж эти липовые своды? Где ж молодость? Где ты? Где я? Судьба, судьба рукой железной Разбила мирный наш Лицей... И. И. Пущину («Мой первый друг, мой друг бесценный...»), 1826 Годы, проведённые в Михайловском, были чрезвычайно важны для писателя. Именно в это время он заново для себя открыл народную Россию, жизнь и судьбы странников, услышал рассказы монахов, обрёл новых преданных друзей, встретился с А.II. Керн, которой посвятил стихотворение «К***» («Я помню чудное мгновенье...»). В Михайловском Пушкин очень много работал. Атмосфера способствовала сосредоточенности. Одиночество располагало Сельцо Михайловское Опочецкого уезда Псковской губернии. Литография П.А. Александрова по рисунку И.С. Иванова. 1837 г. 106 А.А. Дельвиг. Художник В.П. Лангер. 1830 г. к размышлениям. Здесь окончательно сложился задуманный ранее сборник «Стихотворения Александра Пушкина». В феврале 1825 года была издана первая глава романа «Евгений Онегин», здесь создана трагедия «Борис Годунов». Друзья понимали: Пушкин — первый поэт России. Дельвиг в письме от 28 сентября 1824 года именует его «великий Пушкин» и пишет: «Никто из писателей русских не поворачивал так каменными сердцами нашими, как ты». В.А. Жуковский заявляет: «Ты рождён быть великим поэтом. <...> По данному мне полномочию предлагаю тебе первое место на русском Парнасе». Пушкину особенно хотелось видеть барона А.А. Дельвига, поэта, дарование которого он высоко чтил ещё со времён Лицея. «Дельвига с нетерпением ожидаю», «Дельвига жду», — писал он брату. Дельвиг неожиданно приехал в начале апреля 1825 года. 1 Iотекли воспоминания о былом, о Лицее, о друзьях юношеских лет. Они читали друг другу только что написанные строки. Пушкин познакомил Дельвига с первыми главами «Евгения Онегина», сценами из «Бориса Годунова». Пробыл Дельвиг у Пушкина больше недели. Друзья думали о Пушкине, поддерживали его в письмах, в журнальных статьях. И поэт думал о друзьях постоянно. Лучшее подтверждение этому — новое стихотворение ко дню Лицея: «19 октября». 107 Пушкин в Михайловском. Гравюра В.А. Фаворского. 1956 г. Роняет лес багряный свой убор, Сребрит мороз увянувшее ноле, Проглянет день как будто поневоле И скроется за край окружных гор. Пылай, камин, в моей пустынной келье; А ты, вино, осенней стужи друг, Пролей мне в грудь отрадное похмелье, Минутное забвенье горьких мук. Печален я: со мною друга нет, С кем долгую запил бы я разлуку, Кому бы мог пожать от сердца руку И пожелать весёлых много лет. Я пью одни; вотще воображенье Вокруг меня товарищей зовёт; Знакомое не слышно приближенье, И милого душа моя не ждёт. Я ныо один, н на брегах Невы Меня друзья сегодня именуют... Но многие ль и там из вас пируют? Ещё кого не досчитались вы? Кто изменил пленительной привычке? Кого от вас увлёк холодный свет? Чей глас умолк на братской перекличке? Кто не пришёл? Кого меж вами нет? Он не пришёл, кудрявый наш певец, С огнём в очах, с гитарой сладкогласной: Под миртами Италии прекрасной Он тихо спит, и дружеский резец Не начертал над русскою могилой Слов несколько на языке родном, Чтоб некогда нашёл привет унылый Сын севера, бродя в краю чужом. 109 Сидишь ли ты в кругу своих друзей, Чужих небес любовник беспокойный? Иль снова ты проходишь тропик знойный И вечный лёд полунощных морей? Счастливый путь!.. С лицейского порога Ты на корабль перешагнул шутя, И с той поры в морях твоя дорога, О волн и бурь любимое дитя! Ты сохранил в блуждающей судьбе Прекрасных лет первоначальны нравы: Лицейский шум, лицейские забавы Средь бурных воли мечталися тебе; Ты простирал из-за моря нам руку, Ты нас одних в младой душе носил И повторял: «На долгую разлуку Нас тайный рок, быть может, осудил!» Друзья мои, прекрасен наш союз! Он, как душа, неразделим и вечен — Неколебим, свободен и беспечен, Срастался он под сеныо дружных муз. Куда бы нас ни бросила судьбина И счастие куда б ни повело, Всё те же мы: нам целый мир чужбина; Отечество нам Царское Село. Из края в край преследуем грозой, Запутанный в сетях судьбы суровой, Я с трепетом на лоно дружбы новой, Устав, приник ласкающей главой... С мольбой моей печальной и мятежной, С доверчивой надеждой первых лет, Друзьям иным душой предался нежной; Но горек был небратский их привет. И ныне здесь, в забытой сей глуши, В обители пустынных выог и хлада, Мне сладкая готовилась отрада: Троих из вас, друзей моей души, Здесь обнял я. Поэта дом опальный, О Пущин мой, ты первый посетил; Ты усладил изгнанья день печальный, Ты в день его Лицея превратил. 110 Ты, Горчаков, счастливец с первых дней, Хвала тебе — фортуны блеск холодный Нс изменил души твоей свободной: Всё тог же ты для чести и друзей. Нам разный путь судьбой назначен строгой; Ступая в жизнь, мы быстро разошлись: Но невзначай просёлочной дорогой Мы встретились и братски обнялись. Когда постиг меня судьбины гнев, Для всех чужой, как сирота бездомный, Под бурею главой поник я томной И ждал тебя, вещун нермесских дев, И ты пришёл, сын лени вдохновенный, 0 Дельвиг мой: твой голос пробудил Сердечный жар, так долго усыпленный, И бодро я судьбу благословил. С младенчества дух песен в нас горел, И дивное волненье мы познали; С младенчества две музы к нам летали, И сладок был их лаской наш удел: Но я любил уже рукоплесканья, Ты, гордый, пел для муз и для души; Свой дар, как жизнь, я тратил без вниманья, Ты гений свой воспитывал в тиши. Служенье муз не терпит суеты; Прекрасное должно быть величаво, Но юность нам советует лукаво, И шумные нас радуют мечты... Опомнимся — но поздно! и уныло Глядим назад, следов не видя там. Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было, Мой брат родной по музе, по судьбам? Пора, пора! душевных наших мук Не стоит мир; оставим заблужденья! Сокроем жизнь под сень уединенья! Я жду тебя, мой запоздалый друг — 1 Гриди; огнём волшебного рассказа Сердечные преданья оживи; Поговорим о бурных днях Кавказа, О Шиллере, о славе, о любви. 111 Пора и мне... пируйте, о друзья! Предчувствую отрадное свиданье; Запомните ж поэта предсказанье: Промчится год, и с вами снова я, Исполнится завет моих мечтаний; Промчится год, и я явлюся к вам! О сколько слёз и сколько восклицаний, И сколько чаш, подъятых к небесам! И первую полней, друзья, полней! И всю до дна в честь нашего союза! Благослови, ликующая муза, Благослови: да здравствует Лицей! Наставникам, хранившим юность нашу, Всем честию, и мёртвым и живым, К устам подъяв признательную чашу, Не помня зла, за благо воздадим. Полней, полней! и, сердцем возгоря, Опять до дна, до капли выпивайте! Но за кого? о други, угадайте... Ура, наш царь! так! выпьем за царя. Он человек! им властвует мгновенье. Он раб молвы, сомнений и страстей; Простим ему неправое гоненье: Он взял Париж, он основал Лицей. Пируйте же, пока ещё мы тут! Увы, наш круг час от часу редеет; Кто в гробе спит, кто, дальный, сиротеет; Судьба глядит, мы вянем; дни бегут; Невидимо склоняясь и хладея, Мы близимся к началу своему... Кому ж из нас под старость день Лицея Торжествовать придётся одному? Несчастный друг! средь новых поколений Докучный гость и лишний, и чужой, Он вспомнит нас и дни соединений, Закрыв глаза дрожащею рукой... Пускай же он с отрадой хоть печальной Тогда сей день за чашей проведёт, Как ныне я, затворник ваш опальный, Его провёл без горя и забот. 1825 112 Царское Село. Лицей. Художник А.А. Тон. 1822 г. В МИРЕ ХУДОЖЕСТВЕННОГО СЛОВА А.С. ПУШКИНА Мотивы одиночества и изгнания пронизывают стихотворение «19 октября». Начинается оно великолепной картиной осенней природы, гармонирующей с настроением поэта. Образ осени возникает в зрительном восприятии благодаря введённому Пушкиным очень ёмкому слову — «увянувшее» (поле). Перед взором читателя возникает опустевшее после крестьянских трудов поле, на котором уже видны следы морозного утра: подёрнутая заморозками и пожухшая трава в серебристом инее. Слово это придаёт не только строке, но и всему стихотворению грустный оттенок. И после этой строки идут соответствующим образом окрашенные слова поэта о самом себе. За счёт образов «пустынной кельи», вина, которое «осенней стужи друг», «горьких мук» усиливаются настроения грусти, одиночества. Удивительна композиция стихотворения. Первая строфа — экспозиция, фон, создающий настроение для всего текста. Вторая строфа передаёт состояние самого поэта, и одновременно в ней раскрываются причины тоски и печали. Пушкин говорит об этом так: «со мною друга нет»; «вотще воображенье <...> товарищей зовёт»; «милого душа <...> 113 не ждёт». Основная тональность стихотворения усиливается в третьей строфе, в которую врывается новый мотив — мотив мысленной встречи с друзьями-лицеистами («...на брегах Невы / Меня друзья сегодня именуют»). Но чувство элегической грусти не исчезло. Более того, оно возрастает за счёт приёма градации: введения следующих друг за другом коротких вопросительных предложений, йо сути являющихся риторическими вопросами о грустных событиях: Но многие ль и там из вас пируют? Ещё кого не досчитались вы? Кто изменил пленительной привычке? Кого от вас увлёк холодный свет? Чей глас умолк на братской перекличке? Кто не пришёл? Кого меж вами нет? Ко всем лицеистам первого набора Пушкин обращается с взволнованным приветствием, в котором воспевает братский союз духовных единомышленников: Друзья мои, прекрасен наш союз! Он, как душа, неразделим и вечен — Неколебим, свободен и беспечен, Срастался он иод сенью дружных муз. Куда бы нас ни бросила судьбина И счастие куда б ни повело, Всё те же мы: нам целый мир чужбина; Отечество нам Царское Село. В стихотворении есть строки, посвящённые наиболее близким Пушкину товаршцам-лицеистам. Поэт говорит о рано скончавшемся Н.А. Корсакове («Он не пришёл, кудрявый наш певец»). Но мотив одиночества и смерти сменяется мажорными строками о смелом мореплавателе Ф.Ф. Магюшкине («Сидишь ли ты в кругу своих друзей»), радостными воспоминаниями о встрече в Михайловском с И.И. Пущиным («Ты усладил изгнанья день печальный»), о дружеской встрече на случайной дороге с известным уже дипломатом А.М. Горчаковым («Ты, Горчаков, счастливец с первых дней»), о приезде в Михайловское поэта А.А. Дельвига («Когда постиг меня судьбины гнев»). Заканчиваются воспоминания размышлением 114 о В.К. Кюхельбекере, причём в этой строфе Пушкин не только передаёт отношение к поэзии Кюхельбекера, но и формулирует удивительное поэтическое понимание искусства в целом: Служенье муз не терпит суеты; Прекрасное должно быть величаво. После этого тональность стихотворения стремительно меняется и из минорной переходит в мажорную с употреблением уже не риторических вопросов, а риторических восклицаний. Причина этого заключена в строках: «Предчувствую отрадное свиданье»; «Промчится год, и с вами снова я, / Исполнится завет моих мечтаний; / Промчится год, и я явлюся к вам!» И даже образ гонителя-царя уже передан не в гневном, а в уважительном гоне, ибо «он основал Лицей». В финале стихотворения снова возникает мотив затворничества, но эмоционально он уже не гнетущ. Встреча с друзьями, даже мысленная, скрасила одиночество поэта. Вопросы и задания 1. Внимательно перечитайте стихотворение «19 октября». Обозначьте основные мотивы каждой строфы. 2. Подберите синонимы к следующим словам и словосочетаниям: вотще, докучный, пленительная привычка, затворник опальный. 3. Подумайте, для чего поэту в экспозиции стихотворения понадобилось описание грустного осеннего пейзажа. 4. Назовите строки из стихотворения, которые стали крылатыми выражениями. 5. Какие строки стихотворения выражают его художественную идею? Живое слово ! Представьте себе Пушкина в момент работы над стихотворением. Попытайтесь воссоздать его портрет устно. 115 ПОСЛЕ ДЕКАБРЬСКОГО ВОССТАНИЯ Декабрьское восстание потерпело поражение. Николай 1 приговорил пятерых его руководителей: П.И. Пестеля, К.Ф. Рылеева, М.П. Бестужева-Рюмина, II.Г. Каховского, С.И. Муравьёва-Апостола — к повешению. Более ста декабристов были осуждены, большинство — сосланы в Сибирь на каторжные работы. Многих участников восстания Пушкин знал лично, некоторые из них были его друзьями. К каторге были приговорены два самых близких лицейских друга Пушкина И.И. Путин и В.К. Кюхельбекер. В стихотворении «И.И. Пущину», написанном 13 декабря 1826 года, накануне годовщины восстания па Сенатской площади, Пушкин напомнил Пущину, как тот навестил сто, ссыльного поэта, в Михайловском. Вместе с посланием к декабристам «Во глубине сибирских руд...» Пушкин хотел отправить это стихотворение с М.П. Волконской, следующей на поселение в Сибирь, в ссылку к мужу-декабристу. «В Москве, — вспоминала Мария Николаевна, — я остановилась у Зинаиды Волконской, моей невестки, которая приняла меня с такой нежностью и добротой, которых я никогда не забуду: она окружила меня заботами, вниманием, любовью н состраданием. Зная мою страсть к музыке, она пригласила всех итальянских певцов, которые были тогда в Москве, и несколько талантливых певиц... Я говорила им: «Ещё, ещё! Подумайте только, ведь я никогда больше не услышу музыки!» Пушкин, наш великий поэт, тоже был здесь... Во время добровольного изгнания нас, жён сосланных в Сибирь, он был полон самого искреннего восхищения: он хотел передать мне своё «Послание к узникам» («Во глубине сибирских руд...») для вручения им, но я уехала в ту же ночь, и он передал его Александрине Муравьёвой». В те дни, когда А.Г. Муравьёва прибыла на каторгу, Пущин находился ещё в крепости. Его привезли лишь через год, и 5 января 1828 года она подошла к окружавшему читинскую тюрьму частоколу, подозвала Пущина и через щель передала ему пушкинское послание: «Это вам от Александра Сергеевича!..» Мой первый друг, мой друг бесценный! И я судьбу благословил, https://kurokam.ru *огда мой ДВ0Р Учиненный, Печальным снегом занесенный, Твой колокольчик огласил. 116 Группа декабристов во дворе тюрьмы в Чите лунной ночью. Художник Н.П. Репин. 1828-1830 гг. Портрет А.Г. Муравьёвой. Художник П.Ф. Соколов. 1825-1826 гг. Молю святое провиденье: Да голос мой душе твоей Дарует то же утешенье, Да озарит он заточенье Лучом лицейских ясных дней! В МИРЕ ХУДОЖЕСТВЕННОГО СЛОВА А.С. ПУШКИНА Стихотворение «И.И. Пущину» написано в жанре литературного послания, литературного письма. К этому жанру Пушкин неоднократно обращался и ранее («К Чаадаеву»), Послание - жанр в поэзии и публицистике; произведение, написанное в форме письма или обращения к конкретному адресату. Этот жанр был наиболее распространён в период расцвета романтизма. Характерными для послания были мотивы просьбы, пожелания. 117 Содержание послания объединяется сопоставлением судеб двух ссыльных друзей: А.С. Пушкина и И.И. Пущина. Эта особенность отражена и в композиции. Первая строфа — воспоминание о посещении Пущиным опального поэта в Михайловском. Коротко, ёмко и точно переданы основные детали происходящего: «двор уединенный», «печальным снегом занесенный», огласил радостный перезвон колокольчика, знаменуя приезд друга. Вторая строфа — мысленная встреча с другом. Пушкин выражает надежду, что строки стихотворения «даруют утешенье» и «озарят заточенье» Пущина воспоминаньями о лицейской (и не только лицейской) дружбе. Пушкин дарит Пущину ту же радость, которой когда-то был одарён сам. «Пушкин первым встретил меня в Сибири задушевным словом... Отрадно отозвался во мне голос Пушкина!» — читаем мы в позднейших «Записках» Пущина... 1. Выразительно прочитайте стихотворение «И.И. Пущину». Какое настроение в нём преобладает? С помощью каких выразительных и голосовых средств это можно передать? 2*. Какие ещё стихотворения А.С. Пушкина в жанре литературного послания вы знаете? Сопоставьте одно из них со стихотворением «И.И. Пущину». 3*. Попробуйте в стихотворной или прозаической форме написать небольшой текст в жанре литературного послания. ТЕМЫ ДЛЯ РЕФЕРАТОВ, СООБЩЕНИЙ, ТВОРЧЕСКИХ РАБОТ Найдите и прочитайте «Записки о Пушкине» И.И. Пущина. Каким он рисует лицейского друга? Подготовьте на эту тему небольшое сообщение. Самостоятельная работа Г Прочитайте и самостоятельно проанализируйте цикл А.С. Пушкина «Песни о Стеньке Разине». Сопоставьте это произведение с песней о Разине, приведённой в учебнике в разделе «Устное народное творчество». 118 «КАПИТАНСКАЯ ДОЧКА» Творческая история романа «Чудом совершенства» назвал критик В.Г. Белинский «Капитанскую дочку» — роман о Пугачёвском бунте. Обращаясь к истории, Пушкин не только осмыслял минувшее и день нынешний, но и чувствовал личную сопричастность к воссоздаваемым событиям. Мысли об историческом труде, в центре которого будут Пугачёв и пугачёвщина, вызревали у Пушкина долго. Ещё в 1826 году он говорил М.Н. Волконской перед её отъездом в Сибирь к сосланному на каторгу мужу: «Я хочу написать сочинение о Пугачёве. Я отправлюсь на места, перееду через Урал, проеду дальше и приду просить у вас убежища в Нерчинских рудниках». Замысел «Капитанской дочки», или, точнее, сюжет ещё не до конца сложившейся повести о дворянине-пугачёвце, родился в процессе работы Пушкина над «Дубровским». «Разбойничий» роман не позволял глубоко и точно осмыслить проблему крестьянского бунта и отношение к нему дворянства. Пушкин-историк понимал значение подлинных документов и фактов, много работал в архивах. Помимо этого он хотел побывать на местах событий. В августе 1833 года он подаёт прошение «на увольнение в отпуск на четыре месяца в губернии Казанскую и Оренбургскую». Разрешение получено, и 5 сентября 1833 года Пушкин приезжает в Казань — первый пункт на его пути, где жива была память о Пугачёве. Правда, ещё прежде, в Васильсурске, он записал со слов нищенки местное предание о Пугачёве, которое использовал в VII главе «Истории Пугачёва». Вблизи Чебоксар рассказали ему про двух барышень, спрятавшихся в копне сена, обнаруженных и казнённых пугачёвцами; под Казанью писатель осмотрел Арское поле — лагерь Пугачёва в нескольких верстах от города, потолковал с участниками событий. В бумагах Пушкина сохранился листок, который принято называть «казанские записи». В них, например, имеется свидетельство некого Бабина, мальчиком бывшего под Казанью во времена Пугачёва: «Народ, пригнанный в лагерь Пугачёва, поставлен был на карачки перед пушками, бабы и дети подняли вой. Им объявили прощение государево. Все закричали ура! — и кинулись к его ставке. Потом спрашивали: кто хочет в службу к государю Петру Фёдоровичу? 119 Вид Казани. Неизвестный художник. 1820-е гг. Охотников нашлось множество». Другой казанский старожил, купец Крупеников, которого Пушкин расспрашивал полтора часа, рассказал, как довелось ему быть в плену у Пугачёва. «Народ, — записал Пушкин, — возвратясь из плена, нашёл всё вверх дном. Кто был богат, очутился нищим, кто был скуден, разбогател». Все эти заметки на листках и в дорожной записной книжке, равно как и «зарубки в памяти», пригодились при написании «Капитанской дочки». В мемуарах сохранились некоторые дополнительные сведения об оренбургских днях и посещении Берды. Например, такой рассказ местной жительницы: «В каком году приезжал Пушкин, я не помню, знаю только, что день выдался тёплый и ясный. Двое каких-то господ, одетых в штатское платье, шли по улице... а у дома... сидела наша бердская казачка Бунтова. Я была тут же около старушки Бунтовой, которой было лет за шестьдесят и которая оставалась по дому нянчить детей. Штатские подошли к старушке, и, вероятно, увидав, что она очень древняя, один из них, курчавый, спросил Бунтову, не зна- 120 ет ли она что-нибудь про Пугачёва. Старушка ответила, что всё знает и даже песню, что про него сложена. Господа попросили её спеть. Бунтова спела им одну песню». В старинном казачьем селении Бердская слобода, которую Пушкин назвал «мятежной», он был 19 сентября. Сохранился в записи и рассказ самой Бунтовой об этом событии: «А бабы как было меня напугали. Много их набежало, когда гот барин меня расспрашивал, и песни я ему пела про Пугача. Показал он патрет: красавица такая написана, „вот, — говорит, — она станет твои песни петь”. Только он со двора, бабы все так на меня и накинулись. Кто говорит, что его подослали, что меня в тюрьму засадят за мою болтовню; кто говорит: „Антихриста видела, когти-то у него какие. Да и в Писании сказано, что антихрист будет любить старух, заставлять их песни петь и деньгами станет дарить”. Слегла я со страху, велела телегу заложить, везти меня в Оренбург к начальству. Там и говорю: „Смилуйтесь, защитите, коли я чего наплела на свою голову; захворала я с думы”. Те смеются. „Не бойся, — говорят, — это ему сам государь позволил о Пугачёве везде расспрашивать”». В самом факте, что были «под Пугачёвым», люди ощущали некую вину. Недаром Бунтова, когда спросил её Пушкин: «Знала ли Пугачёва?» — ответила в испуге: «Знала, батюшка, бес попутал!» Боялись даже имя его произнести, а тут рассказывай заезжему барину! В конце IV главы «Истории Пугачёва» автор сам подчеркнул эту ситуацию: «Доныне престарелые свидетели тогдашнего смятения неохотно отвечают на вопросы любопытных». И всё же говорили, не чурались Пушкина. Значит, он умел завоевывать доверие. Из Оренбурга Пушкин съездил ещё за 300 вёрст «большой Уральской дорогой» в Уральск, где продолжал свои расспросы, порой с удивлением убеждаясь, что не только память о Пугачёве сохранилась, но не угасла и любовь к народному вождю. «В Уральске жива ещё старая казачка, носившая черевики его работы», — пишет Пушкин. На вопрос приезжего: «Каков был Пугачёв?» — она ответила: «Грех сказать... на него мы не жалуемся; он нам зла не сделан». Беседы с очевидцами, запись их рассказов помогли сделать Пушкину важнейший вывод: «Весь чёрный народ был за Пугачёва. Духовенство ему доброжелательствовало. <...> Одно дворянство было открытым образом на стороне правительства. Пугачёв и его сообщники хотели сперва и дворян скло- 121 https://kurokam.ru нить на свою сторону, но выгоды их были слишком противоположны...» Труд «История Пугачёва» и художественное произведение — роман «Капитанская дочка» — создавались практически одновременно, и многие материалы, не вошедшие в «Историю...», возникали на страницах романа. В.И. Даль, сопровождавший Пушкина, рассказывал об осмотре «золотого дворца» Пугачёва. В главе XI «Капитанской дочки» читаем: «Нас привели прямо к избе, стоявшей на углу перекрёстка. <...> Я вошёл в избу, или во дворец, как называли её мужики. Она освещена была двумя сальными свечами, а стены оклеены были золотою бумагою; впрочем, лавки, стол, рукомойник на верёвочке, полотенце на гвозде, ухват в углу и широкий шесток, уставленный горшками, — всё было как в обыкновенной избе». Это живое впечатление отразилось в романе, равно как и многое другое, включая название крепости Белогорской, которое придумано не «просто так», а восходит к меловым горам, виденным Пушкиным на берегу Урала. Вводил Пушкин в текст и отдельные эпизоды, сведения, имеющиеся в «Истории Пугачёва». Так, в главе III «Истории Пугачёва» Пушкин сообщал: «Пугачёв не был самовластен. Яицкие казаки, зачинщики бунта, управляли действиями прошлеца, не имевшего другого достоинства, кроме некоторых военных знаний и дерзости необыкновенной. Он ничего не предпринимал без их согласия; они же часто действовали без его ведома, а иногда и вопреки его воле. Они оказывали ему наружное почтение, при народе ходили за ним без шапок и били ему челом; но наедине обходились с ним, как с товарищем, и вместе пьянствовали, сидя при нём в шапках и в одних рубахах и распевая бурлацкие песни. Пугачёв скучал их опекою. Улица моя тесна, говорил он Денису Пьянову, пируя на свадьбе младшего его сына». Этот материал переосмыслен в «Капитанской дочке» и дан в восприятии Гринёва в главе VIII: «За столом <...> Пугачёв и человек десять казацких старшин сидели, в шапках и цветных рубашках, разгорячённые вином, с красными рожами и блистающими глазами... Все обходились между собою как товарищи, не оказывали никакого особенного предпочтения своему предводителю....Ну, братцы, — сказал Пугачёв, - затянем-ка на сон грядущий мою любимую песенку. Чумаков! начинай!” Сосед мой затянул тонким голоском заунывную 122 бурлацкую песню, и все подхватили хором: „Не шуми, мати зелёная дубровушка...”» и ир. Из «Истории Пугачёва» в этой сцене «Капитанской дочки» не использован только заключительный эпизод: слова Пугачёва, сказанные на пиру Денису Пьянову: «Улица моя тесна». Но и они не исчезают в романе и появляются в разговоре Пугачёва с Гринёвым в XI главе: „Аты полагаешь идти на Москву?” Самозванец несколько задумался и сказал вполголоса: „Бог весть. Улица моя тесна; воли мне мало. Ребята мои умничают. Они воры”». Во время путешествия 1833 года была записана Пушкиным замечательная калмыцкая сказка об орле и вороне, замыкающая беседу Пугачёва с Гринёвым о походе на Москву, а по живым рассказам старухи Бунтовой восстановлены были красочные сцены присяги Пугачёву после взятия Белогорской крепости (глава VII), картина раздачи денег народу (глава IX) и другие историко-бытовые сцены романа. Но самым существенным является то, что работа над «Историей Пугачёва» помогла Пушкину окончательно определить художественный замысел «Капитанской дочки». ЖАНР И ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ИДЕЯ РОМАНА Внешне «Капитанская дочка» похожа на «семейственные предания», высоко ценимые Пушкиным. Все события переданы через взгляд Гринёва, ведущего записи, и поучительны для его внука, то есть современника Пушкина, а значит, и для современного ему дворянства. Пушкин и многие исследователи его творчества называли «Капитанскую дочку» романом; сам поэт определял роман как «историческую эпоху, развитую в вымышленном повествовании». Однако существует иная точка зрения, согласно которой «Капитанская дочка» — это лирическая повесть с яркой и сильной исторической основой. 123 Роман - эпический прозаический жанр, в котором воссоздаётся всесторонняя картина целого уклада жизни, развёрнутая в сложное и завершённое в себе действие, стремящееся к драматичности и замкнутости. Повесть - эпический прозаический жанр, по объёму меньший, чем роман, но больший, чем новелла или рассказ. В сюжете повести охватывается определённая цепь эпизо-дов (событий), тяготеющих к хроникальности. Работая над «Историей Пугачёва» и «Капитанской дочкой», Пушкин отчётливо понял: союза дворянского сословия с крестьянством быть не может. Вместе с тем единственную силу, способную к государственному управлению в России, он видел в дворянстве. Это социальное противоречие с огромной художественной силой проявилось в романе. Один из исследователей творчества А.С. Пушкина Ю.М. Лотман от мечал: «Вся художественная ткань „Капитанской дочки” отчётливо распадается на два идейно-стилистических пласта, подчинённых изображению миров — дворянского и крестьянского. Было бы недопустимым упрощением, препятствующим проникновению в подлинный замысел Пушкина, считать, что дворянский мир изображается в повести только сатирически, а крестьянский — только сочувственно, равно как и утверждать, что всё поэтическое в дворянском лагере принадлежит, по мнению Пушкина, не специфически дворянскому, а общенациональному началу». * ОБРАЗНЫЙ МИР «КАПИТАНСКОЙ ДОЧКИ» Художественная идея романа сосредоточена в его эпиграфе, народной пословице «Береги честь смолоду». Она выражается через раскрытие образов практически всех основных персонажей произведения — Гринёва и Швабрииа, Пугачёва и капитана Миронова. «Центральной фигурой произведения является Пугачёв. К нему сходятся все сюжетные линии повести. Любовная интрига „Капитанской дочки”, отношения между Машей Мироновой и Гринёвым имеют существенное значение лишь потому, что сюжетно мотивируют кульминационный момент «странных» отношений 124 Гринёва и 11угачёва: фактически самовольную (под покровом случайности) явку верного своему воинскому долгу дворянина, офицера правительственных войск, в стан Пугачёва за помощью», — пишет исследовательница романа Пушкина Е.Н. Купреянова. Пугачёв Пушкина — талантливый предводитель стихийного движения, первый полнокровный народный характер в творчестве Пушкина и в русской литературе в целом. Не идеализируя своего героя, показывая его жёстким, а в отдельные минуты -страшным, Пушкин одновременно подчёркивает важнейшие его качества: целеустремлённость и силу воли, умение помнить и ценить добро, готовность в трудную минуту прийти на помощь и, что может показаться странным на первый взгляд, — справедливость. Характерны в этом плане его поступки по отношению к Швабрину, Гринёву, Маше Мироновой. Фигур, близко стоящих к этому характеру, в «Капитанской дочке» ни среди ближайших сподвижников Пугачёва, ни среди его противников нет. В какой-то мере Пугачёв в восприятии Пушкина — личность одинокая и трагическая: он осознаёт тщетность своего предприятия, понимает неизбежность своей гибели. Но отказаться от бунта не может. Понять мотивы его поведения, его отношение к происходящему помогает мораль калмыцкой сказки, которую он рассказывает Гринёву: «...чем триста лет питаться падалыо, лучше раз напиться живой кровыо, а там что Бог даст!» Вполне ординарным, по сравнению с Пугачёвым, выглядит Пётр Андреевич Гринёв, но именно это восприятие вполне соответствует пушкинскому замыслу. Пугачёв — историческая личность, значимая и исключительная. Фигура Гринёва — вымышленная и обыкновенная. Имя Гринёва (в черновой редакции он назывался Буланиным) выбрано не случайно. 10 января 1755 года было объявлено об окончании процесса над Пугачёвым и пугачёвцами. Имя подпоручика Гринёва значится в ряду тех, кто «находились под караулом, будучи сначала подозреваемы в сообщении с злодеями, но но следствию оказались невинны». Гринёв представитель обедневшей дворянской знати екатерининских времён, принадлежностью к которой Пушкин гордился и об «уничижении» общественного положения которой сожалел. С первого взгляда некий «маменькин сынок», которого нельзя никуда отпускать без постоянного присмотра дядьки Савель-ича, этакий несмышлёныш и недоросль, Гринёв впоследствии 125 предстаёт перед читателем человеком, способным на неординарные поступки (эпизод с тулупом, подаренным «вожатому»). Именно эта самостоятельность, а не только сам факт дарения заячьего тулупчика, как оказалось, выделяют Гринёва из многих. Он способен не просто искренне любить, но и идти до конца в борьбе за своё чувство, за честь и достоинство и своё, и любимой девушки. В этой борьбе он вновь проявит своё умение, никого не предавая, принимать самостоятельные решения и нести за них ответственность. Его приход к Пугачёву не выглядит предательством в сравнении с поступками Швабрина и но отношению к присяге и долгу перед Отечеством. Есть ещё и скрытая от первого взгляда черта характера Гринёва. Роман написан от его имени, его рукой. Это его записки для внука, и в них Пётр Андреевич Гринёв не выставляет себя лучше, чем он был на самом деле. Он правдив и порой беспощаден к самому себе: в оценках, в передаче поступков, в характеристике мыслей. Волею судеб втянутыми в водоворот событий оказываются милые сердцу Пушкина старички: слуга Савельич, капитан Миронов и бесконечно преданная ему жена. Безусловно, Савельич, к которому Гринёв относится с нежной любовью и теплотой, не мог быть иным. Слишком тёплые воспоминания оставили в сердце Пушкина его «мамки и няньки»: и Арина Родионовна, и дядька Никита Козлов, хранивший ему искреннюю преданность всю жизнь. Дядька умел совершать поступки, которые Пушкин ценил. Когда-то в Петербурге, сразу после Лицея, когда барин настроил против себя государя своими «возмутительными» стихами, Никита Козлов в отсутствие Александра не пустил в квартиру жандармов с обыском: «Барина нет дома, а без него никак нельзя». Обижаясь иногда на строгого Савельича, ворча на его брюзжание, «лишние» хлопоты, Гринёв, однако, платит дядьке своему искренней, почти сыновней любовью. Любовью за любовь. Тепло относится Гринёв и к семье Мироновых. Материалы для сюжета романа, в частности о семействе коменданта крепости, Пушкин мог почерпнуть и из рассказов И.А. Крылова, детство которого прошло в Яицком городке и в Оренбурге. Образ капитана Ивана Кузмича Миронова, скромного и незаметного офицера захолустного гарнизона, но твёрдого и благоразумного начальника, возвышающегося до подлинного героизма в пору осады крепости, подсказан был, вероятно, https://kurokam.ru 126 воспоминаниями баснописца о его отце, капитане Андрее Крылове, офицере осаждённого пугачёвцами Яицкого городка. С величайшим уважением выписан и характер капитанши Василисы Егоровны Мироновой. При первой встрече с Гринёвым она предстаёт старушкой «в телогрейке и с платком на голове. Она разматывает нитки» — этакий классический патриархальный образ. На самом деле Василиса Егоровна Миронова — фактический начальник крепости, ей, по доброте душевной, подчиняется в быту и капитан Миронов, и все служилые в гарнизоне. И в решительную минуту от этого не становится стыдно и горько. Вот героическая и трагическая сцена, в которой раскрывается её настоящий характер: «Несколько разбойников вытащили на крыльцо Василису Егоровну, растрёпанную и раздетую донага. Один из них успел уже нарядиться в её душегрейку. Другие таскали перины, сундуки, чайную посуду, бельё и всю рухлядь. „Батюшки мои! — кричала бедная старушка. — Отпустите душу на покаяние. Отцы родные, отведите меня к Ивану Кузмичу”. Вдруг она взглянула на виселицу и узнала своего мужа. „Злодеи! — закричала она в исступлении. — Что это вы с ним сделали? Свет ты мой, Иван Кузмич, удалая солдатская головушка! Не тронули тебя ни штыки прусские, ни пули турецкие; не в честном бою положил ты свой живот, а сгинул от беглого каторжника!” „Унять старую ведьму!” — сказал Пугачёв. Тут молодой казак ударил её саблею по голове, и она упала мёртвая на ступени крыльца». «Имя девицы Мироновой, — отмечал Пушкин в письме цензору П.А. Корсакову, — вымышленно. Роман мой основан на предании, некогда слышанном мною, будто бы один из офицеров, изменивших своему долгу и перешедших в шайки Пугачёвские, был помилован императрицей по просьбе престарел о го отца, кинувшегося ей в ноги. Роман, как изволите видеть, ушёл далеко от истины». Маша Миронова — скромная, застенчивая, молчаливая девушка. Воспитанная в христианском духе, она уважает мать и отца, без жеманства и кокетства ведёт себя при гостях-офице-рах, с достоинством и смирением переживает все происходящие события. Испытывая сердечную склонность к Гринёву, Маша не даёт своего согласия на брак без благословения его родителей. Чувствительная и кроткая Маша, при звуках выстрелов падающая в обморок, в трудный момент жизни, ради спасения люби- 127 мого человека совершает решительный и смелый поступок. Маша — духовно-нравственная точка отсчёта в романе, названном в её честь. У императрицы она просит милости, а не правосудия. Это очень важная для Пушкина тема. В основе позиции писателя лежит утверждение человечности как высшего нравственного закона. Именно поэтому его главные герои не погибают: Машу спасает Пугачёв, который поступает так, как ему велят не политические соображения, а человеческое чувство. Помилование Гринёва — в руках императрицы, следующей не схематичному закону, а милосердию. Пушкин не был идеологом крестьянской революции; он был далёк от того, чтобы «звать Русь к топору». Своим романом он предупреждает современников и потомков о том кровавом беспределе, который всегда наступает с бунтом, о его деспотичности и ненужности. Пушкин сам выведет эту точную формулу-предупреждение: «Не приведи Бог увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный». Иллюстрации к роману А.С. Пушкина «Капитанская дочка» -гравюры на дереве Н.В. Фаворского КАПИТАНСКАЯ ДОЧКА г БЕРЕГИ ЧЕСТЬ СМОЛОДУ. Пословица ГЛАВА I СЕРЖАНТ ГВАРДИИ — Был бы гвардии он завтра ж капитан. — Того не надобно; пусть в армии послужит. — Изрядно сказано! пускай его потужит... Да кто его отец? Княжнин Отец мой Андрей Петрович Гринёв в молодости своей служил при графе Минихе и вышел в отставку премьер-майором в 17... году. С тех пор жил он в своей Симбирской деревне, где и женился на девице Авдотье Васильевне К)., дочери бедного тамошнего дворянина. Нас было девять человек детей. Все мои братья и сёстры умерли во младенчестве. Матушка была ещё мною брюхата, как уже я был записан в Семёновский полк сержантом, по милости майора гвардии князя В., близкого нашего родственника. Если бы паче всякого чаяния матушка родила дочь, то батюшка объявил бы куда следовало о смерти неявившегося сержанта, и дело тем бы и кончилось. Я считался в отпуску до окончания наук. В то время воспитывались мы не по-нонешнему. С пятилетнего возраста отдан я был на руки стремянному Савельичу, за трезвое поведение пожалованному мне в дядьки. Под его надзором на двенадцатом 129 году выучился я русской грамоте и мог очень здраво судить о свойствах борзого кобеля. В это время батюшка нанял для меня француза, мосье Бопре, которого выписали из Москвы вместе с годовым запасом вина и прованского масла. Приезд его сильно не понравился Савельичу. «Слава Богу, — ворчал он про себя, — кажется, дитя умыт, причёсан, накормлен. Куда как нужно тратить лишние деньги и нанимать мусье, как будто и своих людей не стало!» Бопре в отечестве своём был парикмахером, потом в Пруссии солдатом, потом приехал в Россию pour etre outchitel1, не очень понимая значение этого слова. Он был добрый малый, но ветрен и беспутен до крайности. Главною его слабостию была страсть к прекрасному полу; нередко за свои нежности получал он толчки, от которых охал по целым суткам. К тому же не был он (но его выражению) и врагом бутылки, т. е. (говоря по-русски) любил хлебнуть лишнее. Но как вино подавалось у нас только за обедом, и то по рюмочке, причём учителя обыкновенно и обносили, то мой Бопре очень скоро привык к русской настойке и даже стал предпочитать её винам своего отечества, как не в пример более полезную для желудка. Мы тотчас поладили, и хотя по контракту обязан он был учить меня по-французски, по-немецки и всем наукам, но он предпочёл наскоро выучиться от меня кое-как болтать по-русски,— и потом каждый из нас занимался уже своим делом. Мы жили душа в душу. Другого ментора я и не желал. Но вскоре судьба нас разлучила, и вот по какому случаю. Прачка Палашка, толстая и рябая девка, и кривая коровница Акулька как-то согласились в одно время кинуться матушке в ноги, винясь в преступной слабости и с плачем жалуясь на мусье, обольстившего их неопытность. Матушка шутить этим не любила и пожаловалась батюшке. У него расправа была коротка. Он тотчас потребовал каналью француза. Доложили, что мусье давал мне свой урок. Батюшка пошёл в мою комнату. В это время Бопре спал на кровати сном невинности. Я был занят делом. Надобно знать, что для меня выписана была из Москвы географическая карта. Она висела на стене безо всякого употребления и давно соблазняла меня шириною и добротою бумаги. Я решился сделать из неё змей и, пользуясь сном Бопре, принялся за работу. Батюшка вошёл 1 Чтобы стать учителем (фр.). 130 в то самое время, как я прилаживал мочальный хвост к Мысу Доброй Надежды. Увидя мои упражнения в географии, батюшка дёрнул меня за ухо, потом подбежал к Бопре, разбудил его очень неосторожно и стал осыпать укоризнами. Бопре в смятении хотел было привстать и не мог: несчастный француз был мёртво пьян. Семь бед, один ответ. Батюшка за ворот приподнял его с кровати, вытолкал из дверей и в тот же день прогнал его со двора, к неописанной радости Савельича. Тем и кончилось моё воспитание. Я жил недорослем, гоняя голубей и играя в чехарду с дворовыми мальчишками. Между тем минуло мне шестнадцать лет. Тут судьба моя переменилась. Однажды осенью матушка варила в гостиной медовое варенье, а я, облизываясь, смотрел на кипучие пенки. Батюшка у окна читал Придворный календарь, ежегодно им получаемый. Эта книга имела всегда сильное на него влияние: никогда не перечитывал он её без особенного участия, и чтение это производило в нём всегда удивительное волнение желчи. Матушка, знавшая наизусть все его свычаи и обычаи, всегда старалась засунуть несчастную книгу как можно подалее, и таким образом Придворный календарь не попадался ему на глаза иногда по целым месяцам. Зато, когда он случайно его находил, то, бывало, по целым часам не выпускал уж из своих рук. Итак, батюшка читал Придворный календарь, изредка пожимая плечами и повторяя вполголоса: «Генерал-поручик!.. Он у меня в роте был сержантом!.. Обоих российских орденов кавалер!.. А давно ли мы...» Наконец батюшка швырнул календарь на диван и погрузился в задумчивость, не предвещавшую ничего доброго. Вдруг он обратился к матушке: «Авдотья Васильевна, а сколько лет Петруше?» — Да вот пошёл семнадцатый годок, — отвечала матушка. — Петруша родился в тот самый год, как окривела тётушка Настасья Герасимовна, и когда ещё... «Добро, — прервал батюшка, — пора его в службу. Полно ему бегать по девичьим да лазить на голубятни». Мысль о скорой разлуке со мною так поразила матушку, что она уронила ложку в кастрюльку, и слёзы потекли по её лицу. Напротив того, трудно описать моё восхищение. Мысль о службе сливалась во мне с мыслями о свободе, об удовольствиях петербургской жизни. Я воображал себя офицером гвардии, что, но мнению моему, было верхом благополучия человеческого. 131 Батюшка не любил ни переменять свои намерения, ни откладывать их исполнение. День отъезду моему был назначен. Накануне батюшка объявил, что намерен писать со мною к будущему моему начальнику, и потребовал пера и бумаги. Не забудь, Андрей Петрович, — сказала матушка, — поклониться и от меня князю Б.; я, дескать, надеюсь, что он не оставит Петрушу своими милостями. — Что за вздор! — отвечал батюшка нахмурясь. — К какой стати стану я писать к князю Б.? - Да ведь ты сказал, что изволишь писать к начальнику Петруши. — Ну, а там что? Да ведь начальник Петрушин — князь Б. Ведь Петруша записан в Семёновский полк. Записан! А мне какое дело, что он записан? Петруша в Петербург не поедет. Чему научится он, служа в Петербурге? мотать да повесничать? Нет, пускай послужит он в армии, да потянет лямку, да понюхает пороху, да будет солдат, а не шаматон. Записан в гвардии! Где его пашпорт? подай его сюда. Матушка отыскала мой паспорт, хранившийся в её шкатулке вместе с сорочкою, в которой меня крестили, и вручила его ба- 132 тюшке дрожащею рукою. Батюшка прочёл его со вниманием, положил перед собою на стол и начал своё письмо. Любопытство меня мучило: куда ж отправляют меня, если уж не в Петербург? Я не сводил глаз с пера батюшкина, которое двигалось довольно медленно. Наконец он кончил, запечатал письмо в одном пакете с паспортом, снял очки и, подозвав меня, сказал: «Вот тебе письмо к Андрею Карловичу R, моему старинному товарищу и другу. 'Гы едешь в Оренбург служить под его начальством». Итак, все мои блестящие надежды рушились! Вместо весёлой петербургской жизни ожидала меня скука в стороне глухой и отдалённой. Служба, о которой за минуту думал я с таким восторгом, показалась мне тяжким несчастием. Но спорить было нечего! На другой день поутру подвезена была к крыльцу дорожная кибитка; уложили в неё чемодан, погребец с чайным прибором и узлы с булками и пирогами, последними знаками домашнего баловства. Родители мои благословили меня. Батюшка сказал мне: «Прощай, Пётр. Служи верно, кому присягнёшь; слушайся начальников; за их лаской не гоняйся; на службу не напрашивайся; от службы не отговаривайся н помни пословицу: береги платье снову, а честь смолоду». Матушка в слезах наказывала мне беречь моё здоровье, а Са-вельичу смотреть за дитятей. Надели на меня заячий тулуп, а сверху лисью шубу. Я сел в кибитку с Савельичем и отправился в дорог)', обливаясь слезами. В ту же ночь приехал я в Симбирск, где должен был пробыть сутки для закупки нужных вещей, что и было поручено Савельичу. Я остановился в трактире. Савельич с утра отправился по лавкам. Соскуча глядеть из окна на грязный переулок, я пошёл бродить по всем комнатам. Вошед в биллиардную, увидел я высокого барина, лет тридцати пяти, с длинными чёрными усами, в халате, с кием в руке и с трубкой в зубах. Он играл с маркёром, который при выигрыше выпивал рюмку водки, а при проигрыше должен был лезть под биллиард на четверинках. Я стал смотреть на их игру. Чем долее она продолжалась, тем прогулки на четверинках становились чаще, пока наконец маркёр остался под биллиардом. Барин произнёс над ним несколько сильных выражений в виде надгробного слова и предложил мне сыграть партию. Я отказался по неумению. Это показалось ему, по-видимому, странным. Он поглядел на меня как бы с сожалением; однако мы 133 разговорились. Я узнал, что его зовут Иваном Ивановичем Зуриным, что он ротмистр гусарского полку и находится в Симбирске при приёме рекрут, а стоит в трактире. Зурин пригласил меня отобедать с ним вместе чем Бог послал, по-солдатски. Я с охотою согласился. Мы сели за стол. Зурин пил много и потчевал и меня, говоря, что надобно привыкать ко службе; он рассказывал мне армейские анекдоты, от которых я со смеху чуть не валялся, и мы встали из-за стола совершенными приятелями. Тут вызвался он выучить меня играть на биллиарде. «Это, — говорил он, — необходимо для нашего брата служивого. В походе, например, придёшь в местечко — чем прикажешь заняться? Ведь не всё же бить жидов. Поневоле пойдёшь в трактир и станешь играть на биллиарде; а для того надобно уметь играть!» Я совершенно был убеждён и с большим прилежанием примялся за учение. Зурин громко ободрял меня, дивился моим быстрым успехам и, после нескольких уроков, предложил мне играть в деньги, но одному грошу, не для выигрыша, а так, чтоб только не играть даром, что, по его словам, самая скверная привычка. Я согласился и на то, а Зурин велел подать пуншу и уговорил меня попробовать, повторяя, что к службе надобно мне привыкать; а без пуншу что и служба! Я послушался его. Между тем игра наша продолжалась. Чем чаще прихлёбывал я от моего стакана, гем становился отважнее. Шары поминутно летали у меня через борт; я горячился, бранил маркёра, который считал Бог ведает как, час от часу умножал игру, словом — вёл себя как мальчишка, вырвавшийся на волю. Между тем время прошло незаметно. Зурин взглянул на часы, положил кий и объявил мне, что я проиграл сто рублей. Это меня немножко смутило. Деньги мои были у Савельича. Я стал извиняться. Зурин меня прервал: «Помилуй! Не изволь и беспокоиться. Я могу и подождать, а покамест поедем к Аринушке». Что прикажете? День я кончил так же беспутно, как и начал. Мы отужинали у Аринушки. Зурин поминутно мне подливал, повторяя, что надобно к службе привыкать. Встав из-за стола, я чуть держался на ногах; в полночь Зурин отвёз меня в трактир. Савельич встретил нас на крыльце. Он ахнул, увидя несомненные признаки моего усердия к службе. «Что это, сударь, с тобою сделалось? — сказал он жалким голосом, — где ты это нагрузился? Ахти Господи! отроду такого греха не бывало!» — 134 «Молчи, хрыч! — отвечал я ему, запинаясь, — ты, верно, пьян, пошёл спать... и уложи меня». На другой день я проснулся с головною болыо, смутно припоминая себе вчерашние происшествия. Размышления мои прерваны были Савельичем, вошедшим ко мне с чашкой чая. «Рано, Пётр Андреич, — сказал он мне, качая головою, — рано начинаешь гулять. И в кого ты пошёл? Кажется, ни батюшка, ни дедушка пьяницами не бывали; о матушке и говорить нечего: отроду, кроме квасу, в рот ничего не изволила брать. А кто всему виноват? проклятый мусье. То и дело, бывало, к Аитипь-евне забежит: „Мадам, же ву при, водкю”. Вот тебе и же ву при! Нечего сказать: добру наставил, собачий сын. И нужно было нанимать в дядьки басурмана, как будто у барина не стало и своих людей!» Мне было стыдно. Я отвернулся и сказал ему: «Поди вон, Савельич; я чаю не хочу». Но Савельича мудрено было унять, когда, бывало, примется за проповедь. «Вот видишь ли, Пётр Андреич, каково подгуливать. И головке-то тяжело, и кушать-то не хочется. Человек пьющий ни на что не годен... Выпей-ка огуречного рассолу с мёдом, а всего бы лучше опохмелиться полстаканчиком настойки. Не прикажешь ли?» В это время мальчик вошёл и подал мне записку от И.И. Зу-рина. Я развернул её и прочёл следующие строки: «Любезный Пётр Андреевич, пожалуйста, пришли мне с моим мальчиком сто рублей, которые ты мне вчера проиграл. Мне крайняя нужда в деньгах. Готовый ко услугам Иван Зурин». Делать было нечего. Я взял на себя вид равнодушный и, обратясь к Савельичу, который был и денег, и белья, и дел моих рачитель*, приказал отдать мальчику сто рублей. «Как! зачем?» — спросил изумлённый Савельич. «Я их должен», — отвечал я со всевозможной холодностию. «Должен! — возразил Савельич, час от часу приведённый в большее изумление, — да когда же, сударь, успел ты ему задолжать? Дело что-то не ладно. Воля твоя, сударь, а денег я не выдам». 1 1 Из стихотворения Д.И. Фонвизина «Послание к слугам моим Шумилову, Ваньке и Петрушке». 135 Я подумал, что если в сию решительную минуту не переспорю упрямого старика, то уж в последствии времени трудно мне будет освободиться от его опеки, и, взглянув на него гордо, сказал: «Я твой господин, а ты мой слуга. Деньги мои. Я их проиграл, потому что так мне вздумалось. А тебе советую не умничать и делать то, что тебе приказывают». Савельич так был поражён моими словами, что сплеснул руками и остолбенел. «Что же ты стоишь!» — закричал я сердито. Савельич заплакал. «Батюшка Пётр Апдреич, — произнёс он дрожащим голосом, — не умори меня с печали. Свет ты мой! послушай меня, старика: напиши этому разбойнику, что ты пошутил, что у нас и деиег-то таких не водится. Сто рублей! Боже ты милостивый! Скажи, что тебе родители крепко-накрепко заказали не играть, окроме как в орехи...» — «Полно врать, — прервал я строго, — подавай сюда деньги, или я тебя взашей прогоню». Савельич поглядел на меня с глубокой горестью и пошёл за моим долгом. Мне было жаль бедного старика; но я хотел вырваться на волю и доказать, что уж я не ребёнок. Деньги были доставлены Зурину. Савельич поспешил вывезти меня из проклятого трактира. Он явился с известием, что лошади готовы. С неспокойной совестию и с безмолвным раскаянием выехал я из Симбирска, не простясь с моим учителем и не думая с ним уже когда-нибудь увидеться. ГЛАВА II ВОЖАТЫЙ Сторона ль моя, сторонушка, Сторона незнакомая! Что не сам ли я на тебя зашёл, Что не добрый ли да меня конь завёз: Завезла меня, доброго молодца, Прытость, бодрость молодецкая И хмелинушка кабацкая. Старинная песня Дорожные размышления мои были не очень приятны. Проигрыш мой, по тогдашним ценам, был немаловажен. Я не мог не признаться в душе, что поведение моё в симбирском трактире было глупо, и чувствовал себя виноватым перед Савельичем. Всё это меня мучило. Старик угрюмо сидел на облучке, отворо-тясь от меня, и молчал, изредка только покрякивая. Я непременно хотел с ним помириться и не знал с чего начать. Наконец я сказал ему: «Ну, ну, Савельич! полно, помиримся, виноват; вижу сам, что виноват. Я вчера напроказил, а тебя напрасно обидел. Обещаюсь вперёд вести себя умнее и слушаться тебя. Ну, не сердись; помиримся». Эх, батюшка Пётр Андреич! — отвечал он с глубоким вздохом. — Сержусь-то я на самого себя; сам я кругом виноват. Как мне было оставлять тебя одного в трактире! Что делать? Грех попутал: вздумал забрести к дьячихе, повидаться с кумою. Так-то: зашёл к куме, да засел в тюрьме. Беда, да и только! Как покажусь я на глаза господам? что скажут они, как узнают, что дитя пьёт и играет. Чтоб утешить бедного Савельича, я дал ему слово впредь без его согласия не располагать ни одною копейкою. Он ма- 137 ло-помалу успокоился, хотя всё ещё изредка ворчал про себя, качая головою: «Сто рублей! легко ли дело!» Я приближался к месту моего назначения. Вокруг меня простирались печальные пустыни, пересечённые холмами и оврагами. Всё покрыто было снегом. Солнце садилось. Кибитка ехала по узкой дороге, или, точнее, но следу, проложенному крестьянскими санями. Вдруг ямщик стал посматривать в сторону и наконец, сняв шапку, оборотился ко мне и сказал: «Барин, не прикажешь ли воротиться?» — Это зачем? Время ненадёжно: ветер слегка подымается; — вишь, как он сметает порошу. — Что ж за беда! А видишь там что? (Ямщик указал кнутом на восток.) - Я ничего не вижу, кроме белой степи да ясного неба. — А вон — вон: это облачко. Я увидел в самом деле на краю неба белое облачко, которое принял было сперва за отдалённый холмик. Ямщик изъяснил мне, что облачко предвещало буран. Я слыхал о тамошних метелях и знал, что целые обозы бывали ими занесены. Савельич, согласно со мнением ямщика, советовал воротиться. Но ветер показался мне не силён; я понадеялся добраться заблаговременно до следующей станции и велел ехать скорее. Ямщик поскакал; но всё поглядывал на восток. Лошади бежали дружно. Ветер между тем час от часу становился сильнее. Облачко обратилось в белую тучу, которая тяжело подымалась, росла и постепенно облегала небо. Пошёл мелкий снег — и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение тёмное небо смешалось со снежным морем. Всё исчезло. «Ну, барин, — закричал ямщик, — беда: буран!»... Я выглянул из кибитки: всё было мрак и вихорь. Ветер выл с такой свирепой выразительностию, что казался одушевлённым; снег засыпал меня и Савельича; лошади шли шагом и скоро стали. «Что же ты не едешь?» — спросил я ямщика с нетерпением. «Да что ехать? — отвечал он, слезая с облучка, — невесть и так куда заехали: дороги нет, и мгла кругом». Я стал было его бранить. Савельич за него заступился: «И охота было не слушаться, — говорил он сердито, — воротился бы на постоялый двор, накушался бы чаю, почивал бы себе до утра, 138 буря б утихла, отправились бы далее. И куда спешим? Добро бы на свадьбу!» Савельич был прав. Делать было нечего. Снег гак и валил. Около кибитки подымался сугроб. Лошади стояли, понуря голову и изредка вздрагивая. Ямщик ходил кругом, от нечего делать улаживая упряжь. Савельич ворчал; я глядел во все стороны, надеясь увидеть хоть признак жила или дороги, но ничего не мог различить, кроме мутного кружения метели... Вдруг увидел я что-то чёрное. «Эй, ямщик! — закричал я, — смотри: что там такое чернеется?» Ямщик стал всматриваться. «А Бог знает, барин, — сказал он, садясь на своё место, — воз не воз, дерево не дерево, а кажется, что шевелится. Должно быть, или волк, или человек». Я приказал ехать на незнакомый предмет, который тотчас и стал подвигаться нам навстречу. Через две минуты мы поравнялись с человеком. — Гей, добрый человек! — закричал ему ямщик. — Скажи, не знаешь ли, где дорога? — Дорога-то здесь; я стою на твёрдой полосе, — отвечал дорожный, — да что толку? — Послушай, мужичок, — сказал я ему, — знаешь ли ты эту сторону? Возьмёшься ли ты довести меня до ночлега? — Сторона мне знакомая, — отвечал дорожный, — слава Богу, исхожена и изъезжена вдоль и поперёк. Да вишь какая погода: как раз собьёшься с дороги. Лучше здесь остановиться да переждать, авось буран утихнет да небо прояснится: тогда найдём дорогу но звёздам. Его хладнокровие ободрило меня. Я уж решился, предав себя Божией воле, ночевать посреди степи, как вдруг дорожный сел проворно на облучок и сказал ямщику: «Ну, слава Богу, жило недалеко; сворачивай вправо да поезжай». — А почему ехать мне вправо? — спросил ямщик с неудовольствием. — Где ты видишь дорогу? Небось: лошади чужие, хомут не свой, погоняй не стой. — Ямщик казался мне прав. «В самом деле, — сказал я, — почему думаешь ты, что жило недалече?» — «А потому, что ветер оттоле потянул, — отвечал дорожный, — и я слышу, дымом пахнуло; знать, деревня близко». Сметливость его и тонкость чутья меня изумили. Я велел ямщику ехать. Лошади тяжело ступали по глубокому снегу. Кибитка тихо подвигалась, то въезжая на сугроб, то обрушаясь в овраг и переваливаясь то на одну, то на другую сторону. Это похоже было на плавание судна по бурному морю. Савельич охал, поми- 139 нутно толкаясь о мои бока. Я опустил циновку, закутался в шубу и задремал, убаюканный пением бури и качкою тихой езды. Мне приснился сон, которого никогда не мог я позабыть и в котором до сих пор вижу нечто пророческое, когда соображаю с ним странные обстоятельства моей жизни. Читатель извинит меня: ибо, вероятно, знает по опыту, как сродно человеку предаваться суеверию, несмотря на всевозможное презрение к предрассудкам. Я находился в том состоянии чувств и души, когда существенность, уступая мечтаниям, сливается с ними в неясных видениях первосония. Мне казалось, буран ещё свирепствовал и мы ещё блуждали по снежной пустыне... Вдруг увидел я ворота и въехал на барский двор нашей усадьбы. Первою мыслию моею было опасение, чтоб батюшка не прогневался на меня за невольное возвращение под кровлю родительскую и не почёл бы его умышленным ослушанием. С беспокойством я выпрыгнул из кибитки и вижу: матушка встречает меня на крыльце с видом глубокого огорчения. «Тише, — говорит она мне, — отец болен при смерти и желает с тобою проститься». Поражённый страхом, я иду за нею в спальню. Вижу, комната слабо освещена: у постели стоят люди с печальными лицами. Я тихонько подхожу к ностеле; матушка приподымает полог и говорит: «Андрей Петрович, Петруша приехал; он воротился, узнав о твоей болезни; благослови его». Я стал на колени и устремил глаза мои на больного. Что ж?.. Вместо отца моего вижу в ностеле лежит мужик с чёрной бородою, весело на меня поглядывая. Я в недоумении оборотился к матушке, говоря ей: «Что это значит? Это не батюшка. И к какой мне стати просить благословения у мужика?» — «Все равно, Петруша, — отвечала мне матушка, — это твой посажёный отец; поцелуй у него ручку, пусть он тебя благословит...» Я не соглашался. Тогда мужик вскочил с постели, выхватил топор из-за спины и стал махать во все стороны. Я хотел бежать... и не мог; комната наполнилась мёртвыми телами; я спотыкался о тела и скользил в кровавых лужах... Страшный мужик ласково меня кликал, говоря: «Не бойсь, подойди под моё благословение...» Ужас и недоумение овладели мною... И в эту минуту я проснулся; лошади стояли; Савельич дёргал меня за руку, говоря: «Выходи, сударь: приехали». — Куда приехали? — спросил я, протирая глаза. На постоялый двор. Господь помог, наткнулись на забор. Выходи, сударь, скорее да обогрейся. 140 Я вышел из кибитки. Буран ещё продолжался, хотя с меньшею силою. Было так темно, что хоть глаз выколи. Хозяин встретил нас у ворот, держа фонарь под полою, и ввёл меня в горницу, тесную, но довольно чистую; лучина освещала её. На стене висела винтовка и высокая казацкая шапка. Хозяин, родом яицкий казак, казался мужик лет шестидесяти, ещё свежий и бодрый. Савельич внёс за мною погребец, потребовал огня, чтоб готовить чай, который никогда так не казался мне нужен. Хозяин пошёл хлопотать. — Где же вожатый? — спросил я у Савельича. «Здесь, ваше благородие», — отвечал мне голос сверху. Я взглянул на полати и увидел чёрную бороду и два сверкающие глаза. «Что, брат, прозяб?» — «Как не прозябнуть в одном худеньком армяке! Был тулуп, да что греха таить? Заложил вечор у целовальника: мороз показался fie велик». В эту минуту хозяин вошёл с кипящим самоваром; я предложил вожатому нашему чашку чаю; мужик слез с полатей. Наружность его показалась мне замечательна: он был лет сорока, росту среднего, худощав и широкоплеч. В чёрной бороде его показывалась проседь; живые большие глаза так и бегали. Лицо его имело выражение довольно приятное, но плутовское. Волоса были обстрижены в кружок; на нём был оборванный армяк и татарские шаровары. Я поднёс ему чашку чаю; он отведал и поморщился. «Ваше благородие, сделайте мне такую милость, — прикажите поднести стакан вина; чай не наше казацкое питьё». Я с охотой исполнил его желание. Хозяин вынул из ставца штоф и стакан, подошёл к нему и, взглянув ему в лицо: «Эхе, — сказал он, — опять ты в нашем краю! Отколе Бог принёс?» Вожатый мой мигнул значительно и отвечал поговоркою: «В огород летал, конопли клевал; швырнула бабушка камушком — да мимо. Ну, а что ваши?» — Да что наши! — отвечал хозяин, продолжая иносказательный разговор. — Стали было к вечерне звонить, да попадья не велит: поп в гостях, черти на погосте. «Молчи, дядя, — возразил мой бродяга, — будет дождик, будут и грибки; а будут грибки, будет и кузов. А теперь ( гут он мигнул опять) заткни топор за спину: лесничий ходит. Ваше благородие! за ваше здоровье!» При сих словах он взял стакан, перекрестился и выпил одним духом. Потом поклонился мне и воротился на полати. Я ничего не мог тогда понять из этого воровского разговора; но после уж догадался, что дело шло о делах Яицкого войска, 141 в то время только что усмирённого после бунта 1772 года. Са-вельич слушал с видом большого неудовольствия. Он посматривал с подозрением то на хозяина, то на вожатого. Постоялый двор, или, по-тамошнему, умет, находился в стороне, в степи, далече от всякого селения, и очень походил на разбойническую пристань. Но делать было нечего. Нельзя было и подумать о продолжении пути. Беспокойство Савельича очень меня забавляло. Между тем я расположился ночевать и лёг на лавку. Савельнч решился убраться на печь; хозяин лег на иолу. Скоро вся изба захрапела, и я заснул как убитый. Проснувшись поутру довольно поздно, я увидел, что буря утихла. Солнце сияло. Снег лежал ослепительной пеленою на необозримой степи. Лошади были запряжены. Я расплатился с хозяином, который взял с нас такую умеренную плату, что даже Савельич с ним не заспорил и не стал торговаться по своему обыкновению, и вчерашние подозрения изгладились совершенно из головы его. Я позвал вожатого, благодарил за оказанную помочь и велел Савельнчу дать ему полтину на водку. Савельич нахмурился. «Полтину на водку! — сказал он, — за что это? За то, что ты же изволил подвезти его к постоялому двору? Воля твоя, сударь: нет у нас лишних полтин. Всякому давать на водку, так самому скоро придётся голодать». Я не мог спорить с Савельичем. Деньги, по моему обещанию, находились в полном его распоряжении. Мне было досадно, однако ж, что не мог отблагодарить человека, выручившего меня, если не из беды, то но крайней мере из очень неприятного положения. «Хорошо, — сказал я хладнокровно, — если не хочешь дать полтину, то вынь ему что-нибудь из моего платья. Он одет слишком легко. Дай ему мой заячий тулуп». Помилуй, батюшка Пётр Андреич! — сказал Савельич. — Зачем ему твой заячий тулуп? Он его пропьёт, собака, в первом кабаке. Это, старинушка, уж не твоя печаль, — сказал мой бродяга, — пропью ли я или нет. Его благородие мне жалует шубу со своего плеча: его на то барская воля, а твоё холопье дело не спорить и слушаться. Бога ты не боишься, разбойник! — отвечал ему Савельич сердитым голосом. — Ты видишь, что дитя ещё не смыслит, а ты и рад его обобрать, простоты его ради. Зачем тебе барский тулупчик? Ты и не напялишь его на свои окаянные плечища. 142 Прошу не умничать, — сказал я своему дядьке, — сейчас неси сюда тулуп. Господи Владыко! — простонал мой Савельич. — Заячий тулуп почти новёшенький! и добро бы кому, а то пьянице ого-лелому! Однако заячий тулуп явился. Мужичок тут же стал его примеривать. В самом деле, тулуп, из которого успел и я вырасти, был немножко для него узок. Однако он кое-как умудрился и надел его, распоров по швам. Савельич чуть не завыл, услышав, как нитки затрещали. Бродяга был чрезвычайно доволен моим подарком. Он проводил меня до кибитки и сказал с низким поклоном: «Спасибо, ваше благородие! Награди вас Господь за вашу добродетель. Век не забуду ваших милостей». Он пошёл в свою сторону, а я отправился далее, нс обращая внимания на досаду Савельича, и скоро позабыл о вчерашней выоге, о своём вожатом и о заячьем тулупе. Приехав в Оренбург, я прямо явился к генералу. Я увидел мужчину росту высокого, но уже сгорбленного старостию. Длинные волосы его были совсем белы. Старый полинялый мундир напоминал воина времён Анны Иоанновны, а в его речи сильно отзывался немецкий выговор. Я подал ему письмо от батюшки. При имени его он взглянул на меня быстро: «По-же мой! — сказал он. — Тавно ли, кажется, Андрей Петрович был еще твоих лет, а теперь вот уш какой у него молотец! Ах, фремя, фремя!» Он распечатал письмо и стал читать его вполголоса, делая свои замечания. «„Милостивый государь Андрей Карлович, надеюсь, что ваше превосходительство”... Это что за серемонии? Фуй, как ему не софестно! Конечно: дисциплина перво дело, но так ли пишут к старому камрад?.. „ваше превосходительство не забыло”... гм... „и... когда... покойным фельдмаршалом Мин... походе... также и... Каролин-ку”... Эхе, брудер! так он ещё помнит стары наши проказ? „Теперь о деле... К вам моего повесу”... гм... „держать в ежовых рукавицах”... Что такое ешовы рукавиц? Это, должно быть, русски поговорк... Что такое „дершать в ешовых рукавицах”?» — повторил он, обращаясь ко мне. — Это значит, — отвечал я ему с видом как можно более невинным, — обходиться ласково, не слишком строго, давать побольше воли, держать в ежовых рукавицах. — Гм, понимаю... «и не давать ему воли»... нет, видно, ешовы рукавицы значит не то... «При сём... его паспорт»... Где ж он? 143 А, вот... «отписать в Семёновский»... Хорошо, хорошо: всё будет сделано... «Позволишь без чинов обнять себя и... старым товарищем и другом» — а! наконец догадался... и прочая и прочая... Ну, батюшка, сказал он, прочитав письмо и отложив в сторону мой паспорт, — всё будет сделано: ты будешь офицером переведён в *** полк, и чтоб тебе времени не терять, то завтра же поезжай в Белогорскую крепость, где ты будешь в команде капитана Миронова, доброго и честного человека. Там ты будешь на службе настоящей, научишься дисциплине. В Оренбурге делать тебе нечего; рассеяние вредно молодому человеку. А сегодня милости просим: отобедать у меня. «Час от часу не легче! — подумал я про себя, — к чему послужило мне то, что ещё в утробе матери я был уже гвардии сержантом! Куда это меня завело? В *** полк и в глухую крепость на границу киргиз-кайсацких степей!..» Я отобедал у Андрея Карловича, втроём с его старым адъютантом. Строгая немецкая экономия царствовала за его столом, и я думаю, что страх видеть иногда лишнего гостя за своею холостою трапезою был отчасти причиною поспешного удаления моего в гарнизон. На другой день я простился с генералом и отправился к месту моего назначения. ГЛАВА III КРЕПОСТЬ Мы в фортеции живём, Хлеб едим и воду пьём; А как лютые враги Придут к нам на пироги, Зададим гостям пирушку: Зарядим картечью пушку. Солдатская песня Старинные люди, мой батюшка. Недоросль Белогорская крепость находилась в сорока верстах от Оренбурга. Дорога шла по крутому берегу Яика1. Река ещё не замерзала, и её свинцовые волны грустно чернели в однообразных берегах, покрытых белым снегом. За ними простирались киргизские степи. Я погрузился в размышления, большею частик» печальные. Гарнизонная жизнь мало имела для меня привлекательности. Я старался вообразить себе капитана Миронова, моего будущего начальника, и представлял его строгим, сердитым стариком, не знающим ничего, кроме своей службы, и готовым за всякую безделицу сажать меня под арест на хлеб и на воду. Между тем начало смеркаться. Мы ехали довольно скоро. «Далече ли до крепости?» — спросил я у своего ямщика. «Недалече, — отвечал он. — Вон уж видна». Я глядел во все стороны, ожидая увидеть грозные бастионы, башни и вал; но ничего не видал, кроме деревушки, окружённой бревенчатым забором. С одной стороны стояли три или четыре скирда сена, полузанесён-ные снегом; с другой — скривившаяся мельница, с лубочными крыльями, лениво опущенными. «Где же крепость?» — спросил я с удивлением. «Да вот она», — отвечал ямщик, указывая на деревушку, и с этим словом мы в неё въехал и. У ворот увидел я старую чугунную пушку; улицы были тесны и кривы; избы низки 1 Старинное название реки Урал, изменённое после Пугачёвского восстания. 145 и большею частию покрыты соломою. Я велел ехать к коменданту, и через минуту кибитка остановилась перед деревянным домиком, выстроенным на высоком месте, близ деревянной же церкви. Никто не встретил меня. Я пошёл в семи и отворил дверь в переднюю. Старый инвалид, сидя на столе, нашивал синюю заплату на локоть зелёного мундира. Я велел ему доложить обо мне. «Войди, батюшка, — отвечал инвалид, — наши дома». Я вошёл в чистенькую комнатку, убранную по-старинному. В углу стоял шкаф с посудой; на стене висел диплом офицерский за стеклом и в рамке; около него красовались лубочные картинки, представляющие взятие Кистрина и Очакова, также выбор невесты и погребение кота. У окна сидела старушка в телогрейке и с платком на голове. Она разматывала нитки, которые держал, распялив на руках, кривой старичок в офицерском мундире. «Что вам угодно, батюшка?» — спросила она, продолжая своё занятие. Я отвечал, что приехал на службу и явился по долгу своему к господину капитану, и с этим словом обратился было к кривому старичку, принимая егоза коменданта; но хозяйка перебила затверженную мною речь. «Ивана Кузмича дома нет, — сказала она, — он пошёл в гости к отцу Герасиму; да всё равно, батюшка, я его хозяйка. Прошу любить и жаловать. Садись, батюшка». Она кликнула девку и велела ей позвать урядника. Старичок своим одиноким глазом поглядывал на меня с любопытством. «Смею спросить, — сказал он, — вы в каком полку изволили служить?» Я удовлетворил его любопытству. «А смею спросить, — продолжал он, — зачем изволили вы перейти из гвардии в гарнизон?» Я отвечал, что такова была воля начальства. «Чаятелыю, за неприличные гвардии офицеру поступки», — продолжал неутомимый вопрошатель. «Полно врать пустяки, — сказала ему капитанша, — ты видишь, молодой человек с дороги устал; ему не до тебя... (держи-ка руки прямее...). А ты, мой батюшка, — продолжала она, обращаясь ко мне, — не печалься, что тебя упекли в наше захолустье. Не ты первый, не ты последний. Стерпится, слюбится. Швабрин Алексей Иваныч вот уж пятый год как к нам переведён за смертоубийство. Бог знает, какой грех его попутал; он, изволишь видеть, поехал за город с одним поручиком, да взяли с собою шпаги, да и ну друг в друга пырять; а Алексей Иваныч и заколол поручика, да ещё при двух свидетелях! Что прикажешь делать? На грех мастера нет». В эту минуту вошёл урядник, молодой и статный казак. «Максимыч! — сказала ему капитанша. Отведи господину офи- 146 церу квартиру, да почище». — «Слушаю, Василиса Егоровна, — отвечал урядник. — Не поместить ли его благородие к Ивану Полежаеву?» — «Врёшь, Макеимыч, — сказала капитанша, — у Полежаева и так тесно; он же мне кум и помнит, что мы его начальники. Отведи господина офицера... как ваше имя и отчество, мой батюшка? Пётр Андреич?.. Отведи Петра Андреича к Семёну Кузову. Он, мошенник, лошадь свою пустил ко мне в огород. Ну, что, Макеимыч, всё ли благополучно?» — Всё, слава Богу, тихо, — отвечал казак, — только капрал Прохоров подрался в бане с Устиньей Негулиной за шайку горячей воды. Иван Игнатьич! сказала капитанша кривому старичку. — Разбери Прохорова с Устиньей, кто прав, кто виноват. Да обоих и накажи. Ну, Макеимыч, ступай себе с Богом. Пётр Андреич, Макеимыч отведёт вас на вашу квартиру. Я откланялся. Урядник привёл меня в избу, стоявшую на высоком берегу реки, на самом краю крепости. Половина избы занята была семьёю Семёна Кузова, другую отвели мне. Она состояла из одной горницы, довольно опрятной, разделённой надвое перегородкой. Савельич стал в ней распоряжаться; я стал глядеть в узенькое окошко. 11ередо мною простиралась печальная степь. Наискось стояло несколько избушек; по улице бродило несколько куриц. Старуха, стоя на крыльце с корытом, кликала свиней, которые отвечали ей дружелюбным хрюканьем. И вот в какой стороне осуждён я был проводить мою молодость! Тоска взяла меня; я отошёл от окошка и лёг спать без ужина, несмотря на увещания Савельича, который повторял с сокрушением: «Господи Владыко! ничего кушать не изволит! Ч то скажет барыня, коли дитя занеможет?» На другой день поутру я только что стал одеваться, как дверь отворилась, и ко мне вошёл молодой офицер невысокого роста, с лицом смуглым и отменно некрасивым, но чрезвычайно живым. «Извините меня, — сказал он мне по-французски, — что я без церемонии прихожу с вами познакомиться. Вчера узнал я о вашем приезде; желание увидеть наконец человеческое лицо так овладело мною, что я не вытерпел. Вы это поймёте, когда проживёте здесь ещё несколько времени». Я догадался, что это был офицер, выписанный из гвардии за поединок. Мы тотчас познакомились. Швабрин был очень не глуп. Разговор его был остёр и занимателен. Он с большой весёлосгию описал мне семейство коменданта, его общество и край, куда завела меня судьба. Я смеялся от чистого сердца, как вошёл ко мне тот са- 147 мый инвалид, который чинил мундир в передней коменданта, и от имени Василисы Егоровны позвал меня к ним обедать. Швабрим вызвался идти со мною вместе. Подходя к комендантскому дому, мы увидели на площадке человек двадцать стареньких инвалидов с длинными косами и в треугольных шляпах. Они выстроены были вофрунт. Впереди стоял комендант, старик бодрый и высокого росту, в колпаке и в китайчатом халате. Увидя нас, он к нам подошёл, сказал мне несколько ласковых слов и стал опять командовать. Мы остановились было смотреть на учение; но он просил нас идти к Василисе Егоровне, обещаясь быть вслед за нами. «А здесь, — прибавил он, — нечего вам смотреть». Василиса Егоровна приняла нас запросто и радушно и обошлась со мною как бы век была знакома. Инвалид и Палашка накрывали стол. «Что это мой Иван Кузмич сегодня так заучился! — сказала комендантша. — Палашка, позови барина обедать. Да где же Маша?» Тут вошла девушка лет осьмнадцати, круглолицая, румяная, с светло-русыми волосами, гладко зачёсанными за уши, которые у ней так и горели. С первого взгляда она не очень мне понравилась. Я смотрел на неё с предубеждением: Швабрин описал мне Машу, капитанскую дочь, совершенною дурочкою. Марья Ивановна села в угол и стала шить. Между тем подали щи. Василиса Егоровна, не видя мужа, вторично послала за ним Палашку. «Скажи барину: гости-де ждут, щи простынут; слава Богу, ученье не уйдёт; успеет накричаться». Капитан вскоре явился, сопровождаемый кривым старичком. «Что это, мой батюшка? — сказала ему жена. — Кушанье давным-давно подано, а тебя не дозовёшься». — «А слышь ты, Василиса Егоровна, — отвечал Иван Кузмич, — я был занят службой: солдатушек учил». — «И, полно! — возразила капитанша. — Только слава, что солдат учишь: ни им служба не даётся, ни ты в ней толку не ведаешь. Сидел бы дома да Богу молился; так было бы лучше. Дорогие гости, милости просим за стол». Мы сели обедать. Василиса Егоровна не умолкала ни на минуту и осыпала меня вопросами: кто мои родители, живы ли они, где живут и каково их состояние? Услыша, что у батюшки триста душ крестьян, «легко ли! — сказала она, — ведь есть же на свете богатые люди! А у нас, мой батюшка, всего-то душ одна девка Палашка, да слава Богу, живём помаленьку. Одна беда: Маша; девка на выданье, а какое у ней приданое? частый гребень, да веник, да алтын денег (прости Бог!), с чем в баню сходить. Хорошо, 148 коли найдётся добрый человек; а то сиди себе в девках вековечной невестою». Я взглянул на Марью Ивановну; она вся покраснела, и даже слеёзы капнули па её тарелку. Мне стало жаль её, и я спешил переменить разговор. «Я слышал, — сказал я довольно некстати, — что на вашу крепость собираются напасть башкирцы». — «От кого, батюшка, ты изволил это слышать?» — спросил Иван Кузмич. «Мне так сказывали в Оренбурге», — отвечал я. «Пустяки! — сказал комендант. — У нас давно ничего не слыхать. Башкирцы — народ напуганный, да и киргизцы проучены. Небось на нас не сунутся; а насунутся, так я такую задам острастку, что лет па десять угомоню». — «И вам нестрашно,— продолжал я, обращаясь к капитанше, — оставаться в крепости, подверженной таким опасностям?» — «Привычка, мой батюшка, — отвечала она. — Тому лет двадцать как нас из полка перевели сюда, и не приведи Господи, как я боялась проклятых этих нехристей! Как завижу, бывало, рысьи шапки, да как заслышу их визг, веришь ли, отец мой, сердце так и замрёт! А теперь так привыкла, что и с места не тронусь, как придут нам сказать, что злодеи около крепости рыщут». — Василиса Егоровна прехрабрая дама, — заметил важно Швабрин. — Иван Кузмич может это засвидетельствовать. — Да, слышь ты, — сказал Иван Кузмич, — баба-то не робкого десятка. — А Марья Ивановна? — спросил я, — так же ли смела, как и вы? — Смела ли Маша? — отвечала её мать. — Нет, Маша трусиха. До сих пор не может слышать выстрела из ружья: так и затрепещется. А как тому два года Иван Кузмич выдумал в мои именины палить из нашей пушки, так она, моя голубушка, чуть со страха на тот свет не отправилась. С тех пор уж и не палим из проклятой пушки. Мы встали из-за стола. Капитан с капитаншею отправились спать; а я пошёл к Швабрину, с которым и провёл целый вечер. ГЛАВА IV ПОЕДИНОК - Ин изволь, и стань же в позитуру. Посмотришь, проколю как я твою фигуру! Княжнин Прошло несколько недель, и жизнь моя в Белогорской крепости сделалась для меня не только сносною, но даже и приятною. В доме коменданта был я принят как родной. Муж и жена были люди самые почтенные. Иван Кузмич, вышедший в офицеры из солдатских детей, был человек необразованный и простой, но самый честный и добрый. Жена его им управляла, что согласовалось с его беспечностию. Василиса Егоровна и на дела службы смотрела, как на свои хозяйские, и управляла крегхостию так точно, как и своим домком. Марья Ивановна скоро перестала со мною дичиться. Мы познакомились. Я в ней нашёл благоразумную и чувствительную девушку. Незаметным образом я привязался к доброму семейству, даже к Ивану Игнатьичу, кривому гарнизонному поручику, о котором Швабрин выдумал, будто бы он был в непозволительной связи с Василисой Егоровной, что не имело и тени правдоподобия; но Швабрин о том не беспокоился. Я был произведён в офицеры. Служба меня не отягощала. В богоспасаемой крепости не было ни смотров, ни учений, ни караулов. Комендант по собственной охоте учил иногда своих солдат; но ещё не мог добиться, чтобы все они знали, которая сторона правая, которая левая, хотя многие из них, дабы в том не ошибиться, перед каждым оборотом клали на себя знамение креста. У Швабрина было несколько французских книг. Я стал читать, и во мне пробудилась охота к литературе. По утрам я читал, упражнялся в переводах, а иногда и в сочи- 150 нении стихов. Обедал почти всегда у коменданта, где обыкновенно проводил остаток дня и куда вечерком иногда являлся отец Герасим с женою Акулиной Памфиловной, первою вестовщицею во всём околодке. С А. И. Швабриным, разумеется, виделся я каждый день: но час от часу беседа его становилась для меня менее приятною. Всегдашние шутки его насчёт семьи коменданта мне очень не нравились, особенно колкие замечания о Марье Ивановне. Другого общества в крепости не было, но я другого и не желал. Несмотря на предсказания, башкирцы не возмущались. Спокойствие царствовало вокруг нашей крепости. Но мир был прерван внезапным междуусобием. Я уже сказывал, что я занимался литературою. Опыты мои, для тогдашнего времени, были изрядны, и Александр Петрович Сумароков, несколько лет после, очень их похвалял. Однажды удалось мне написать песенку, которой был я доволен. Известно, что сочинители иногда, под видом требования советов, ищут благосклонного слушателя. Итак, переписав мою песенку, я понёс её к Швабрину, который один во всей крепости мог оценить произведения стихотворца. После маленького предисловия вынул я из кармана свою тетрадку и прочёл ему следующие стишки: Мысль любовну истребляя, Тщусь прекрасную забыть, И ах, Машу избегая, Мышлю вольность получить! Но глаза, что мя пленили, Всеминутно предо мной; Они дух во мне смутили, Сокрушили мой покой. Ты, узнав мои напасти, Сжалься, Маша, надо мной, Зря меня в сей лютой части, И что я пленён тобой. Как ты это находишь? — спросил я Швабрина, ожидая похвалы, как дани, мне непременно следуемой. Но к великой 151 моей досаде, Швабрин, обыкновенно снисходительный, решительно объявил, что песня моя нехороша. Почему так? — спросил я его, скрывая свою досаду. Потому, — отвечал он, — что такие стихи достойны учителя моего, Басилья Кирилыча Тредьяковского, и очень напоминают мне его любовные куплетцы. Тут он взял от меня тетрадку и начал немилосердно разбирать каждый стих и каждое слово, издеваясь надо мной самым колким образом. Я не вытерпел, вырвал из рук его мою тетрадку и сказал, что уж отроду не покажу ему своих сочинений. Швабрин посмеялся и над этой угрозою. «Посмотрим, — сказал он, — сдержишь ли ты своё слово: стихотворцам нужен слушатель, как Ивану Кузмичу графинчик водки перед обедом. А кто эта Маша, перед которой изъясняешься в нежной страсти и в любовной напасти? Уж не Марья ль Ивановна?» — Не твоё дело, отвечал я нахмурясь, — кто бы ни была эта Маша. Не требую ни твоего мнения, ни твоих догадок. — Ого! Самолюбивый стихотворец и скромный любовник! — продолжал Швабрин, час от часу более раздражая меня, — но послушай дружеского совета: коли ты хочешь успеть, то советую действовать не песенками. — Что это, сударь, значит? Изволь объясниться. С охотою. Это значит, что ежели хочешь, чтоб Маша Миронова ходила к тебе в сумерки, то вместо нежных стишков подари ей пару серёг. Кровь моя закипела. — А почему ты об ней такого мнения? — спросил я, с трудом удерживая своё негодование. — А потому, — отвечал он с адской усмешкою, — что знаю по опыту её нрав и обычай. — Ты лжёшь, мерзавец! — вскричал я в бешенстве, — ты лжёшь самым бесстыдным образом. Швабрин переменился в лице. — Это тебе так не пройдёт, — сказал он, стиснув мне руку. — Вы мне дадите сатисфакцию. — Изволь; когда хочешь! — отвечал я, обрадовавшись. В эту минуту я готов был растерзать его. Я тотчас отправился к Ивану Игнатьичу и застал его с иголкою в руках: по препоручению комендантши он нанизывал грибы для сушенья на зиму. «А, Пётр Андреич! — сказал он, увидя меня, — добро пожаловать! Как это вас Бог принёс? 152 по какому делу, смею спросить?» Я в коротких словах объяснил ему, что я поссорился с Алексеем Иванычем, а его, Ивана Игнатьича, прошу быть моим секундантом. Иван Игнатьич выслушал меня со вниманием, вытараща на меня свой единственный глаз. «Вы изволите говорить, — сказал он мне, — что хотите Алексея Иваныча заколоть, и желаете, чтоб я при том был свидетелем? Так ли? смею спросить». — Точно так. Помилуйте, Пётр Андреич! Что это вы затеяли! Вы с Алексеем Иванычем побранились? Велика беда! Брань на вороту не виснет. Он вас побранил, а вы его выругайте; он вас в рыло, а вы его в ухо, в другое, в третье — и разойдитесь; а мы вас уж помирим. А то: доброе ли дело заколоть своего ближнего, смею спросить? И добро б уж закололи вы его: Бог с ним, с Алексеем Иванычем; я и сам до него не охотник. Ну, а если он вас просверлит? На что это будет похоже? Кто будет в дураках, смею спросить? Рассуждения благоразумного поручика не поколебали меня. Я остался при своём намерении. «Как вам угодно, — сказал Иван Игнатьич, — делайте, как разумеете. Да зачем же мне тут быть свидетелем? К какой стати? Люди дерутся, что за невидальщина, смею спросить? Слава Богу, ходил я под шведа и под турку: всего насмотрелся». Я кое-как стал изъяснять ему должность секунданта, но Иван Игнатьич никак не мог меня понять. «Воля ваша, — сказал он. — Коли уж мне и вмешаться в это дело, так разве пойти к Ивану Кузмичу да донести ему по долгу службы, что в фортеции умышляется злодействие, противное казённому интересу: не благоугодно ли будет господину коменданту принять надлежащие меры...» Я испугался и стал просить Ивана Игнатьича ничего не сказывать коменданту; насилу его уговорил; он дал мне слово, и я решился от него отступиться. Вечер провёл я, по обыкновению своему, у коменданта. Я старался казаться весёлым и равнодушным, дабы не подать никакого подозрения и избегнуть докучных вопросов, но признаюсь, я не имел того хладнокровия, которым хвалятся почти всегда те, которые находились в моём положении. В этот вечер я расположен был к нежности и к умиранию. Марья Ивановна нравилась мне более обыкновенного. Мысль, что, может быть, вижу её в последний раз, придавала ей в моих глазах что-то 153 трогательное. Швабрин явился тут же. Я отвёл его в сторону и уведомил его о своём разговоре с Иваном Игнатьичем. «Зачем нам секунданты, — сказал он мне сухо, — без них обойдёмся». Мы условились драться за скирдами, что находились подле крепости, и явиться туда на другой день в седьмом часу утра. Мы разговаривали, по-видимому, гак дружелюбно, что Иван Игнатьич от радости проболтался. «Давно бы так, — сказал он мне с довольным видом, — худой мир лучше доброй ссоры, а и нечестен, так здоров». — Что, что, Иван Игнатьич? — сказала комендантша, которая в углу гадала в карты, — я не вслушалась. Иван Игнатьич, заметив во мне знаки неудовольствия и вспомня своё обещание, смутился и не знал, что отвечать. Швабрин подоспел к нему на помощь. — Иван Игнатьич, — сказал он, — одобряет нашу мировую. — А с кем это, мой батюшка, ты ссорился? — Мы было поспорили довольно крупно с Петром Андреичем. — За что так? — За сущую безделицу: за песенку, Василиса Егоровна. — Нашли за что ссориться! за песенку!., да как же это случилось? — Да вот как: Пётр Андреич сочинил недавно песню и сегодня запел её при мне, а я затянул мою любимую: Капитанская дочь, Не ходи гулять в полночь. Вышла разладица. Пётр Андреич было и рассердился; но потом рассудил, что всяк волен петь, что кому угодно. Тем и дело кончилось. Бесстыдство Швабрина чуть меня не взбесило; но никто, кроме меня, не понял грубых его обиняков; по крайней мере, никто не обратил на них внимания. От песенок разговор обратился к стихотворцам, и комендант заметил, что все они люди беспутные и горькие пьяницы, и дружески советовал мне оставить стихотворство, как дело службе противное и ни к чему доброму не доводящее. Присутствие Швабрина было мне несносно. Я скоро простился с комендантом и с его семейством; пришед домой, осмотрел свою шпагу, попробовал её конец и лёг спать, приказав Са-вельичу разбудить меня в седьмом часу. 154 На другой день в назначенное время я стоял уже за скирдами, ожидая моего противника. Вскоре и он явился. «Нас могут застать, — сказал он мне, — надобно поспешить». Мы сняли мундиры, остались в одних камзолах и обнажили шпаги. В эту минуту из-за скирда вдруг появился Иван Игнатьич и человек пять инвалидов. Он потребовал нас к коменданту. Мы повиновались с досадою; солдаты нас окружили, и мы отправились в крепость вслед за Иваном Игнатьичем, который вёл нас в торжестве, шагая с удивительной важностию. Мы вошли в комендантский дом. Иван Игнатьич отворил двери, провозгласив торжественно: «привёл!» Нас встретила Василиса Егоровна. «Ах, мои батюшки! На что это похоже? как? что? в нашей крепости заводить смертоубийство! Иван Кузмич, сейчас их под арест! Пётр Андреич! Алексей Иваныч! подавайте сюда ваши шпаги, подавайте, подавайте. Палашка, отнеси эти шпаги в чулан. Пётр Андреич! Этого я от тебя не ожидала. Как тебе не совестно? Добро Алексей Иваныч: он за душегубство и из гвардии выписан, он и в Господа Бога не верует; а ты-то что? туда же лезешь?» Иван Кузмич вполне соглашался с своею супругою и приговаривал: «А слышь ты, Василиса Егоровна правду говорит. Поединки формально запрещены в воинском артикуле». Между тем Палашка взяла у нас наши шпаги и отнесла в чулан. Я не мог не засмеяться. Швабрин сохранил свою важность. «При всём моём уважении к вам, — сказал он ей хладнокровно, — не могу не заметить, что напрасно вы изволите беспокоиться, подвергая нас вашему суду. Предоставьте это Ивану Куз-мичу: это его дело». — «Ах! мой батюшка! — возразила комендантша, — да разве муж и жена не един дух и едина плоть? Иван Кузмич! Что ты зеваешь? Сейчас рассади их по разным углам на хлеб да на воду, чтоб у них дурь-то прошла; да пусть отец Герасим наложит на них эпитимию, чтоб молили у Бога прощения да каялись перед людьми». Иван Кузмич не знал, на что решиться. Марья Ивановна была чрезвычайно бледна. Мало-помалу буря утихла; комендантша успокоилась и заставила нас друг друга поцеловать. Палашка принесла нам наши шпаги. Мы вышли от коменданта по-видимому примирённые. Иван Игнатьич нас сопровождал. «Как вам не стыдно было, — сказал я ему сердито, — доносить на нас коменданту после того, как дали слово того не делать?» — «Как Бог свят, я Ивану Кузмичу того не говорил, - 155 отвечал он, — Василиса Егоровна выведала всё от меня. Она всем и распорядилась без ведома коменданта. Впрочем, слава Богу, что всё так кончилось». С этим словом он повернул домой, а Швабрин и я остались наедине. «Наше дело этим кончиться не может», — сказал я ему. «Конечно, — отвечал Швабрин, — вы своею кровью будете отвечать мне за вашу дерзость; но за нами, вероятно, станут присматривать. Несколько дней нам должно будет притворяться. До свидания!» И мы расстались как ни в чём не бывало. Возвратясь к коменданту, я, по обыкновению своему, подсел к Марье Ивановне. Ивана Кузмича не было дома; Василиса Егоровна занята была хозяйством. Мы разговаривали вполголоса. Марья Ивановна с нежностию выговаривала мне за беспокойство, причинённое всем моею ссорою с Швабриным. «Я так и обмерла, — сказала она, — когда сказали нам, что вы намерены биться на шпагах. Как мужчины странны! За одно слово, о котором через неделю верно б они позабыли, они готовы резаться и жертвовать не только жизнию, но и совестию, и благополучием тех, которые... Но я уверена, что не вы зачинщик ссоры. Верно, виноват Алексей Иваныч». — А почему же вы так думаете, Марья Ивановна? — Да так... он такой насмешник! Я не люблю Алексея Иваныча. Он очень мне противен; а странно: ни за что б я не хотела, чтоб и я ему так же не нравилась. Это меня беспокоило бы страх. — А как вы думаете, Марья Ивановна? Нравитесь ли вы ему или нет? Марья Ивановна заикнулась и покраснела. — Мне кажется, — сказала она, — я думаю, что правлюсь. — Почему же вам так кажется? — Потому что он за меня сватался. — Сватался! Он за вас сватался? Когда же? — В прошлом году. Месяца два до вашего приезда. — И вы не пошли? Как изволите видеть. Алексей Иваныч, конечно, человек умный, и хорошей фамилии, и имеет состояние; но как подумаю, что надобно будет под венцом при всех с ним поцеловаться... Ни за что! ни за какие благополучия! Слова Марьи Ивановны открыли мне глаза и объяснили мне многое. Я понял упорное злоречие, которым Швабрин её преследовал. Вероятно, замечал он нашу взаимную склонность 156 и старался отвлечь нас друг от друга. Слова, подавшие повод к пашей ссоре, показались мне ещё более гнусными, когда, вместо грубой и непристойной насмешки, увидел я в них обдуманную клевету. Желание наказать дерзкого злоязычника сделалось во мне ещё сильнее, и я с нетерпением стал ожидать удобного случая. Я дожидался недолго. На другой день, когда сидел я за элегией и грыз перо в ожидании рифмы, Швабрин постучался под моим окошком. Я оставил перо, взял шпагу и к нему вышел. «Зачем откладывать? — сказал мне Швабрин, — за нами не смотрят. Сойдём к реке. Там никто нам не помешает». Мы отправились молча. Спустись по крутой тропинке, мы остановились у самой реки и обнажили шпаги. Швабрин был искуснее меня, но я сильнее и смелее, и monsieur Бопре, бывший некогда солдатом, дал мне несколько уроков в фехтовании, которыми я и воспользовался. Швабрин не ожидал найти во мне столь опасного противника. Долго мы не могли сделать друг другу никакого вреда; наконец, приметя, что Швабрин ослабевает, я стал с живостию на него наступать и загнал его почти в самую реку. Вдруг услышал я своё имя, громко произнесённое. Я оглянулся и увидел Савельича, сбегающего ко мне по нагорной тропинке... В это самое время меня сильно кольнуло в грудь пониже правого плеча; я упал и лишился чувств. ГЛАВА V ЛЮБОВЬ Ах ты, девка, девка красная! Не ходи, девка, молода замуж; Ты спроси, девка, отца, матери, Отца, матери, роду-племени; Накопи, девка, ума-разума, Ума-разума, приданова. Песня народная Буде лучше меня найдёшь, позабудешь, Если хуже меня найдёшь, воспомянешь. То же Очнувшись, я несколько времени не мог опомниться и не понимал, что со мною сделалось. Я лежал на кровати, в незнакомой горнице, и чувствовал большую слабость. Передо мною стоял Савельич со свечкою в руках. Кто-то развивал перевязи, которыми грудь и плечо были стянуты. Мало-помалу мысли мои прояснились. Я вспомнил свой поединок и догадался, что был ранен. В эту минуту скрипнула дверь. «Что? Каков?» — произнёс пошепту голос, от которого я затрепетал. «Всё в одном положении, — отвечал Савельич со вздохом, — всё без памяти, вот уже пятые сутки». Я хотел оборотиться, но не мог. «Где я? кто здесь?» — сказал я с усилием. Марья Ивановна подошла к моей кровати и наклонилась ко мне. «Что? как вы себя чувствуете?» — сказала она. «Слава Богу, — отвечал я слабым голосом. — Это вы, Марья Ивановна? скажите мне...» Я не в силах был продолжать и замолчал. Са-вельич ахнул. Радость изобразилась на его лице. «Опомнился! опомнился, — повторял он. — Слава тебе, Владыко! Ну, батюшка Пётр Андреич! напугал ты меня! легко ли? пятые сутки!..» Марья Ивановна перервала его речь. «Не говори 158 с ним много, Савельич, — сказала она. — Он ещё слаб». Она вышла и тихонько притворила дверь. Мысли мои волновались. Итак, я был в доме коменданта, Марья Ивановна входила ко мне, я хотел сделать Савельичу некоторые вопросы, но старик замотал головою и заткнул себе уши. Я с досадою закрыл глаза и вскоре забылся сном. Проснувшись, подозвал я Савельича и вместо его увидел перед собою Марью Ивановну; ангельский голос её меня приветствовал. Не могу выразить сладостного чувства, овладевшего мною в эту минуту. Я схватил её руку и прильнул к ней, обливая слезами умиления. Маша не отрывала её... и вдруг её губки коснулись моей щеки, и я почувствовал их жаркий и свежий поцелуй. Огонь пробежал по мне. «Милая, добрая Марья Ивановна, — сказал я ей, — будь моею женою, согласись на моё счастие». Она опомнилась. «Ради Бога, успокойтесь, — сказала она, отняв у меня свою руку. — Вы ещё в опасности: рана может открыться. Поберегите себя хоть для меня». С этим словом она ушла, оставя меня в упоении восторга. Счастие воскресило меня. Она будет моя! она меня любит! Эта мысль наполняла всё моё существование. С той поры мне час от часу становилось лучше. Меня лечил полковой цирюльник, ибо в крепости другого лекаря не было, и, слава Богу, не умничал. Молодость и природа ускорили моё выздоровление. Всё семейство коменданта за мною ухаживало. Марья Ивановна от меня не отходила. Разумеется, при первом удобном случае я принялся за прерванное объяснение, и Марья Ивановна выслушала меня терпеливее. Она безо всякого жеманства призналась мне в сердечной склонности и сказала, что её родители, конечно, рады будут её счастию. «Но подумай хорошенько, — прибавила она, — со стороны твоих родных не будет ли препятствия?» Я задумался. В нежности матушкиной я не сомневался; но, зная нрав и образ мыслей отца, я чувствовал, что любовь моя не слишком его тронет и что он будет на неё смотреть как на блажь молодого человека. Я чистосердечно признался в том Марье Ивановне и решился, однако, писать к батюшке как можно красноречивее, прося родительского благословения. Я показал письмо Марье Ивановне, которая нашла его столь убедительным и трогательным, что не сомневалась в успехе его и предалась чувствам нежного своего сердца со всею доверчивостью молодости и любви. 159 Со Швабриным я помирился в первые дни моего выздоровления. Иван Кузмич, выговаривая мне за поединок, сказал мне: «Эх, Пётр Андреич! надлежало бы мне посадить тебя под арест, да ты уж и без того наказан. А Алексей Иваныч у меня таки сидит в хлебном магазине под караулом, и шпага его иод замком у Василисы Егоровны. Пускай он себе надумается да раскается». Я слишком был счастлив, чтоб хранить в сердце чувство неприязненное. Я стал просить за Швабрина, и добрый комендант, с согласия своей супруги, решился его освободить. Шваб-рин пришёл ко мне; он изъявил глубокое сожаление о том, что случилось между нами; признался, что был кругом виноват, и просил меня забыть о прошедшем. Будучи от природы не злопамятен, я искренно простил ему и нашу ссору и рану, мною от него полученную. В клевете его видел я досаду оскорблённого самолюбия и отвергнутой любви и великодушно извинял своего несчастного соперника. Вскоре я выздоровел и мог перебраться на мою квартиру. С нетерпением ожидал я ответа на посланное письмо, не смея надеяться и стараясь заглушить печальные предчувствия. С Василисой Егоровной и с её мужем я ещё не объяснялся; но предложение моё не должно было их удивить. Ни я, ни Марья Ивановна не старались скрывать от них свои чувства, и мы заранее были уж уверены в их согласии. 160 Наконец однажды утром Савельич вошёл ко мне, держа в руках письмо. Я схватил его с трепетом. Адрес был написан рукою батюшки. Это приуготовило меня к чему-то важному, ибо обыкновенно письма писала ко мне матушка, а он в конце приписывал несколько строк. Долго не распечатывал я пакета и перечитывал торжественную надпись: «Сыну моему Петру Андреевичу Гринёву, в Оренбургскую губернию, в Белогорскую крепость». Я старался по почерку угадать расположение духа, в котором писано было письмо; наконец решился его распечатать и с первых строк увидел, что всё дело пошло к чёрту. Содержание письма было следующее: «Сын мой Пётр! Письмо твоё, в котором просишь ты нас о родительском нашем благословении и согласии на брак с Марьей Ивановной дочерью Мироновой, мы получили 15-го сего месяца, и не только ни моего благословения, ни моего согласия дать я тебе не намерен, но ещё и собираюсь до тебя добраться да за проказы твои проучить тебя путём, как мальчишку, несмотря на твой офицерский чин: ибо ты доказал, что шпагу носить ещё недостоин, которая пожалована тебе на защиту отечества, а не для дуелей с такими же сорванцами, каков ты сам. Немедленно буду писать к Андрею Карловичу, прося его перевести тебя из Белогорской крепости куда-нибудь подальше, где бы дурь у тебя прошла. Матушка твоя, узнав о твоём поединке и о том, что ты ранен, с горести занемогла и теперь лежит. Что из тебя будет? Молю Бога, чтоб ты исправился, хоть и не смею надеяться на его великую милость. Отец твой А. Г.» Чтение сего письма возбудило во мне разные чувствования. Жестокие выражения, на которые батюшка не поскупился, глубоко оскорбили меня. Пренебрежение, с каким он упоминал о Марье Ивановне, казалось мне столь же непристойным, как и несправедливым. Мысль о переведении моём из Белогорской крепости меня ужасала, но всего более огорчило меня известие о болезни матери. Я негодовал на Савельича, не сомневаясь, что поединок мой стал известен родителям через него. Шагая взад и вперёд по тесной моей комнате, я остановился перед ним и сказал, взглянув на него грозно: «Видно, тебе недовольно, что я, благодаря тебя, ранен и целый месяц был на краю гроба: ты и мать мою хочешь уморить». Савельич был поражён как гро- 161 мом. «Помилуй, сударь, — сказал он, чуть не зарыдав, — что это изволишь говорить? Я причина, что ты был ранен! Бог видит, бежал я заслонить тебя своею грудыо от шпаги Алексея Иваныча! Старость проклятая помешала. Да что ж я сделал матушке-то твоей?» — «Что ты сделал? — отвечал я. — Кто просил тебя писать на меня доносы? разве ты приставлен ко мне в шпионы?» -«Я? писал на тебя доносы? — отвечал Савельич со слезами. -Господи Царю Небесный! Так изволь-ка прочитать, что пишет ко мне барин: увидишь, как я доносил на тебя». Тут он вынул из кармана письмо, и я прочёл следующее: «Стыдно тебе, старый пёс, что ты, невзирая на мои строгие приказания, мне не донёс о сыне моём Петре Андреевиче и что посторонние принуждены уведомлять меня о его проказах. Так ли исполняешь ты свою должность и господскую волю?Я тебя, старого пса, пошлю свиней пасти за утайку правды и потворство к молодому человеку. С получением сего приказываю тебе немедленно отписать ко мне, каково теперь его здоровье, о котором пишут мне, что поправилось; да в какое именно место он ранен и хорошо ли его залечили ». Очевидно было, что Савельич передо мною был прав и что я напрасно оскорбил его упрёком и подозрением. Я просил у него прошения; но старик был неутешен. «Вот до чего я дожил, — повторял он, — вот каких милостей дослужился от своих господ! Я и старый пёс, и свинопас, да я ж и причина твоей раны? Нет, батюшка Пётр Андреич! Не я, проклятый мусье всему виноват: он научил тебя тыкаться железными вертелами да притопывать, как будто тыканием да топанием убережёшься от злого человека! Нужно было нанимать мусье да тратить лишние деньги!» Но кто же брал на себя труд уведомить отца моего о моём поведении? Генерал? Но он, казалось, обо мне не слишком заботился; а Иван Кузмич не почёл за нужное рапортовать о моём поединке. Я терялся в догадках. Подозрения мои остановились на Швабрине. Он один имел выгоду в доносе, коего следствием могло быть удаление моё из крепости и разрыв с комендантским семейством. Я пошёл объявить обо всём Марье Ивановне. Она встретила меня на крыльце. «Что это с вами сделалось? — сказала она, увидев меня. — Как вы бледны!» — «Всё кончено!» — отвечал я и отдал ей батюшкино письмо. Она по- 162 бледнела в свою очередь. Прочитав, она возвратила мне письмо дрожащею рукою и сказала дрожащим голосом: «Видно, мне не судьба... Родные ваши не хотят меня в свою семью. Буди во всём воля Господня! Бог лучше нашего знает, что нам надобно. Делать нечего, Пётр Андреич; будьте хоть вы счастливы...» — «Этому не бывать! — вскричал я, схватив её за руку, — ты меня любишь; и я готов на всё. Пойдём, кинемся в ноги к твоим родителям; они люди простые, не жестокосердые гордецы... Они нас благословят; мы обвенчаемся... а там, со временем, я уверен, мы умолим отца моего; матушка будет за нас; он меня простит...» — «Нет, Пётр Андреич, — отвечала Маша, — я не выйду за тебя без благословения твоих родителей. Без их благословения не будет тебе счастия. Покоримся воле Божией. Коли найдёшь себе суженую, коли полюбишь другую — Бог с тобою, Пётр Андреич; а я за вас обоих...» Тут она заплакала и ушла от меня; я хотел было войти за нею в комнату, но чувствовал, что был не в состоянии владеть самим собою, и воротился домой. Я сидел погружённый в глубокую задумчивость, как вдруг Савельич прервал мои размышления. «Вот, сударь, — сказал он, подавая мне исписанный лист бумаги, — посмотри, доносчик ли я на своего барина и стараюсь ли я помутить сына с отцом». Я взял из рук его бумагу; это ответ Савельича на полученное им письмо. Вот он от слова до слова: «Государь Андрей Петрович, отец наш милостивый! Милостивое писание ваше я получил, в котором изволишь гневаться на меня, раба вашего, что-де стыдно мне не исполнять господских приказаний; а я не старый пес, а верный ваш слуга, господских приказаний слушаюсь и усердно вам всегда служил и дожил до седых волос. Я ж про рану Петра Андреича ничего к вам не писал, чтоб не испужать понапрасну, и, слышно, барыня, мать наша Авдотья Васильевна, и так с испугу слегла, и за её здоровье Бога буду молить. А Пётр Андреич ранен был под правое плечо, в грудь под самую косточку, в глубину на полтора вершка, и лежал он в доме у коменданта, куда принесли мы его с берега, и лечил его здешний цирюльник Степан Парамонов; и теперь Пётр Андреич, слава Богу, здоров, и про него, кроме хорошего, нечего и писать. Командиры, слышно, им довольны; а у Василисы Егоровны он как родной сын. А что с ним случилась такая оказия, то быль молодцу не укора: конь и о четырёх но- 163 гах, да спотыкается. А изволите вы писать, что сошлёте меня свиней пасти, и на то ваша боярская воля. За сим кланяюсь рабски. Верный холоп ваш Архип Савельев». Я не мог несколько раз не улыбнуться, читая грамоту доброго старика. Отвечать батюшке я был не в состоянии; а чтоб успокоить матушку, письмо Савельича мне показалось достаточным. С той поры положение моё переменилось. Марья Ивановна почти со мною не говорила и всячески старалась избегать меня. Дом коменданта стал для меня постыл. Мало-помалу приучился я сидеть один у себя дома. Василиса Егоровна сначала за то мне пеняла; но, видя моё упрямство, оставила меня в покое. С Иваном Кузмичом виделся я только, когда того требовала служба. Со Швабриным встречался редко и неохотно, тем более что замечал в нём скрытую к себе неприязнь, что и утверждало меня в моих подозрениях. Жизнь моя сделалась мне несносна. Я впал в мрачную задумчивость, которую питали одиночество и бездействие. Любовь моя разгоралась в уединении и час от часу становилась мне тягостнее. Я потерял охоту к чтению и словесности. Дух мой упал. Я боялся или сойти с ума, или удариться в распутство. Неожиданные происшествия, имевшие важное влияние на всю мою жизнь, дали вдруг моей душе сильное и благое потрясение. ГЛАВА VI ПУГАЧЁВЩИНА Вы, молодые ребята, послушайте, Что мы, старые старики, будем сказывати. Песня Прежде нежели приступлю к описанию странных происшествий, коим я был свидетель, я должен сказать несколько слов о положении, в котором находилась Оренбургская губерния в конце 1773 года. Сия обширная и богатая губерния обитаема была множеством полудиких народов, признавших ещё недавно владычество российских государей. Их поминутные возмущения, непривычка к законам и гражданской жизни, легкомыслие и жестокость требовали со стороны правительства непрестанного надзора для удержания их в повиновении. Крепости выстроены были в местах, признанных удобными, и заселены по большей части казаками, давнишними обладателями яицких берегов. Но яицкие казаки, долженствовавшие охранять спокойствие и безопасность сего края, с некоторого времени были сами для правительства неспокойными и опасными подданными. В 1772 году произошло возмущение в их главном городке. Причиною тому были строгие меры, предпринятые генерал-майором Траубенбергом, дабы привести войско к должному повиновению. Следствием было варварское убиение Траубенберга, своевольная перемена в управлении и наконец усмирение бунта картечью и жестокими наказаниями. Это случилось несколько времени перед прибытием моим в Белогорскую крепость. Всё было уже тихо или казалось таковым; начальство слишком легко поверило мнимому раскаянию лукавых мятежников, которые злобствовали втайне и выжидали удобного случая для возобновления беспорядков. Обращаюсь к своему рассказу. Однажды вечером (эго было в начале октября 1773 года) сидел я дома один, слушая вой осеннего ветра и смотря в окно на тучи, бегущие мимо луны. Пришли меня звать от имени коменданта. Я тотчас отправился. У коменданта нашёл я Швабрина, Ивана Игнатьича и казацкого урядника. В комнате не было ни Василисы Егоровны, ни Марьи Ивановны. Комендант со мною поздоровался с видом озабоченным. Он запер двери, всех усадил, 165 кроме урядника, который стоял у дверей, вынул из кармана бумагу и сказал нам: «Господа офицеры, важная новость! Слушайте, что пишет генерал». Тут он надел очки и прочёл следующее: «Господину коменданту Белогорской крепости капитану Миронову. По секрету. Сим извещаю вас, что убежавший из-под караула донской казак и раскольник Емельян Пугачёв, учиня непростительную дерзость принятием на себя имени покойного императора Петра III, собрал злодейскую шайку, произвёл возмущение в яицких селениях и уже взял и разорил несколько крепостей, производя везде грабежи и смертные убийства. Того ради, с получением сего, имеете вы, господин капитан, немедленно принять надлежащие меры к отражению помянутого злодея и самозванца, а буде можно и к совершенному уничтожению оного, если он обратится на крепость, вверенную вашему попечению». — Принять надлежащие меры! — сказал комендант, снимая очки и складывая бумагу. — Слышь ты, легко сказать. Злодей-то, видно, силён; а у нас всего сто тридцать человек, не считая казаков, на которых плоха надежда, не в укор буди тебе сказано, Мак-симыч. (Урядник усмехнулся.) Однако делать нечего, господа офицеры! Будьте исправны, учредите караулы да ночные дозоры; в случае нападения запирайте ворота да выводите солдат. Ты, Максимыч, смотри крепко за своими казаками. Пушку осмотреть да хорошенько вычистить. А пуще всего содержите всё эго в тайне, чтоб в крепости никто не мог о том узнать преждевременно. Раздав сии повеления, Иван Кузмич нас распустил. Я вышел вместе со Швабриным, рассуждая о том, что мы слышали. «Как ты думаешь, чем эго кончится?» — спросил я его. «Бог знает, — отвечал он, — посмотрим. Важного покамест ещё ничего не вижу. Если же...» Тут он задумался и в рассеянии стал насвистывать французскую арию. Несмотря на все наши предосторожности, весть о появлении Пугачёва разнеслась по крепости. Иван Кузмич, хоть и очень уважал свою супругу, но ни за что на свете не открыл бы ей тайны, вверенной ему по службе. Получив письмо от генерала, он довольно искусным образом выпроводил Василису Егоровну, сказав ей, будто бы отец Герасим получил из Оренбурга какие-то чудные известия, которые содержит в великой тайне. Василиса Егоровна 1бб тотчас захотела отправиться в гости к попадье и, по совету Ивана Кузмича, взяла с собой и Машу, чтоб ей не было скучно одной. Иван Кузмич, оставшись полным хозяином, тотчас послал за нами, а Палашку запер в чулан, чтоб она не могла нас подслушать. Василиса Егоровна возвратилась домой, не успев ничего выведать от попадьи, и узнала, что во время её отсутствия было у Ивана Кузмича совещание и что Палашка была под замком. Она догадалась, что была обманута мужем, и приступила к нему с допросом. Но Иван Кузмич приготовился к нападению. Ом нимало не смутился и бодро отвечал своей любопытной сожительнице: «А слышь ты, матушка, бабы наши вздумали печи топить соломою; а как от того может произойти несчастие, то я и отдал строгий приказ впредь соломою бабам печей не топить, а топить хворостом и валежником». — «А для чего ж было тебе запирать Палашку? — спросила комендантша. — За что бедная девка просидела в чулане, пока мы не воротились?» Иван Кузмич не был приготовлен к такому вопросу; он запутался и пробормотал что-то очень нескладное. Василиса Егоровна увидела коварство своего мужа; но, зная, что ничего от него не добьётся, прекратила свои вопросы и завела речь о солёных огурцах, которые Акулина Памфиловна приготовляла совершенно особенным образом. Во всю ночь Василиса Егоровна не могла заснуть и никак не могла догадаться, что бы такое было в голове её мужа, о чём бы ей нельзя было знать. На другой день, возвращаясь от обедни, она увидела Ивана Игнатьича, который вытаскивал из пушки тряпички, камушки, щенки, бабки и сор всякого рода, запиханный в неё ребятишками. «Что бы значили эти военные приготовления? — думала комендантша, — уж не ждут ли нападения от киргизцев? Но неужто Иван Кузмич стал бы от меня таить такие пустяки?» Она кликнула Ивана Игнатьича, с твёрдым намерением выведать от него тайну, которая мучила её дамское любопытство. Василиса Егоровна сделала ему несколько замечаний касательно хозяйства, как судия, начинающий следствие вопросами посторонними, дабы сперва усыпить осторожность ответчика. Потом, помолчав несколько минут, она глубоко вздохнула и сказала, качая головою: «Господи Боже мой! Вишь, какие новости! Что из этого будет?» — И, матушка! — отвечал Иван Игнатьич. — Бог милостив: солдат у нас довольно, пороху много, пушку я вычистил. Авось дадим отпор Пугачёву. Господь не выдаст, свинья не съест! А что за человек этот Пугачёв? — спросила комендантша. 167 Тут Иван Игнатьич заметил, что проговорился, и закусил язык. 11о уже было поздно. Василиса Егоровна принудила его во всём признаться, дав ему слово не рассказывать о том никому. Василиса Егоровна сдержала своё обещание и никому не сказала ни одного слова, кроме как попадье, и то потому только, что корова её ходила ещё в степи и могла быть захвачена злодеями. Вскоре все заговорили о Пугачёве. Толки были различны. Комендант послал урядника с поручением разведать хорошенько обо всём по соседним селениям и крепостям. Урядник возвратился через два дня и объявил, что в степи вёрст за шестьдесят от крепости видел он множество огней и слышал от башкирцев, что идёт неведомая сила. Впрочем, не мог он сказать ничего положительного, потому что ехать далее побоялся. В крепости между казаками заметно стало необыкновенное волнение; во всех улицах они толпились в кучки, тихо разговаривали между собою и расходились, увидя драгуна или гарнизонного солдата. Посланы были к ним лазутчики. Юлай, крещёный калмык, сделал коменданту важное донесение. Показания урядника, по словам Юлая, были ложны: по возвращении своём лукавый казак объявил своим товарищам, что он был у бунтовщиков, представлялся самому их предводителю, который допустил его к своей руке и долго с ним разговаривал. Комендант немедленно посадил урядника иод караул, а Юлая назначил на его место. Эта новость принята была казаками с явным неудовольствием. Они громко роптали, и Иван Игнатьич, исполнитель комендантского распоряжения, слышал своими ушами, как они говорили: «Вот ужо тебе будет, гарнизонная крыса!» Комендант думал в тот же день допросить своего арестанта; но урядник бежал из-под караула, вероятно, при помощи своих единомышленников. Новое обстоятельство усилило беспокойство коменданта. Схвачен был башкирец с возмутительными листами. По сему случаю комендант думал опять собрать своих офицеров и для того хотел опять удалить Василису Егоровну под благовидным предлогом. Но как Иван Кузмич был человек самый прямодушный и правдивый, то и не нашёл другого способа, кроме как единожды уже им употреблённого. «Слышь ты, Василиса Егоровна, — сказал он ей покашливая. — Отец Герасим получил, говорят, из города...» — «Полно врать, Иван Кузмич, — перервала комендантша, — ты, знать, хочешь собрать совещание да без меня толковать об Емельяне Пугачёве; да лих не проведёшь!» Иван Кузмич вытаращил глаза. 168 «Ну, матушка, — сказал он, — коли ты уже всё знаешь, так, пожалуй, оставайся; мы дотолкуем и при тебе». — «То-то, батька мой, — отвечала она, — не тебе бы хитрить; посылай-ка за офицерами». Мы собрались опять. Иван Кузмич в присутствии жены прочёл нам воззвание Пугачёва, писанное каким-нибудь полуграмотным казаком. Разбойник объявлял о своём намерении немедленно идти на нашу крепость; приглашал казаков и солдат в свою шайку, а командиров увещевал не супротивляться, угрожая казнию в противном случае. Воззвание написано было в грубых, но сильных выражениях и должно было произвести опасное впечатление на умы простых людей. — Каков мошенник! — воскликнула комендантша. Что смеет ещё нам предлагать! Выйти к нему навстречу и положить к ногам его знамёна! Ах он собачий сын! Да разве не знает он, что мы уже сорок лет в службе и всего, слава Богу, насмотрелись? Неужто нашлись такие командиры, которые послушались разбойника? — Кажется, не должно бы, — отвечал Иван Кузмич. А слышно, злодей завладел уж многими крепостями. Видно, он в самом деле силён, — заметил Швабрин. — А вот сейчас узнаем настоящую его силу, — сказал комендант. — Василиса Егоровна, дай мне ключ от амбара. Иван Игнать-ич, приведи-ка башкирца да прикажи Юлаю принести сюда плетей. — Постой, Иван Кузмич, — сказала комендантша, вставая с места. — Дай уведу Машу куда-нибудь из дому; а то услышит крик, перепугается. Да и я, правду сказать, не охотница до розыска. Счастливо оставаться. Пытка в старину так была укоренена в обычаях судопроизводства, что благодетельный указ, уничтоживший оную, долго оставайся безо всякого действия. Думали, что собственное признание преступника необходимо было для его полного обличения, — мысль не только неосновательная, но даже и совершенно противная здравому юридическому смыслу: ибо, если отрицание подсудимого не приемлется в доказательство его невинности, то признание его и того менее должно быть доказательством его виновности. Даже и ныне случается мне слышать старых судей, жалеющих об уиичтожении варварского обычая. В наше же время никто не сомневайся в необходимости пытки, ни судьи, ни подсудимые. Итак, приказание коменданта никого из нас не удивило и не встревожило. Иван Игнатьич отправился за башкирцем, который сидел в ан-баре под ключом у комендантши, и через несколько минут невольника привели в переднюю. Комендант велел его к себе представить. 169 Башкирец с трудом шагнул через порог (он был в колодке) и, сняв высокую свою шапку, остановился у дверей. Я взглянул на него и содрогнулся. Никогда не забуду этого человека. Ему казалось лет за семьдесят. У него не было ни носа, ни ушей. Голова его была выбрита; вместо бороды торчало несколько седых волос; он был малого росту, тощ и сгорблен; но узенькие глаза его сверкали ещё огнём. «Эхе! — сказал комендант, узнав, по страшным его приметам, одного из бунтовщиков, наказанных в 1741 году. — Да ты, видно, старый волк, побывал в наших капканах. Ты, знать, не впервой уже бунтуешь, коли у тебя так гладко выстрогана башка. Подойди-ка поближе; говори, кто тебя подослал?» Старый башкирец молчал и глядел на коменданта с видом совершенного бессмыслия. «Что же ты молчишь? — продолжал Иван Кузмич, — али бельмес по-русски не разумеешь? Юлай, спроси-ка у него по-вашему, кто его подослал в нашу крепость?» Юлай повторил на татарском языке вопрос Ивана Кузмича. Но башкирец глядел на него с тем же выражением и не отвечал ни слова. — Якши1, — сказал комендант, — ты у меня заговоришь. Ребята! сымите-ка с него дурацкий полосатый халат да выстрочите ему спину. Смотри ж, Юлай: хорошенько его! Два инвалида стали башкирца раздевать. Лицо несчастного изобразило беспокойство. Он оглядывался на все стороны, как зверок, пойманный детьми. Когда ж один из инвалидов взял его руки и, положив их себе около шеи, поднял старика на свои плечи, а Юлай взял плеть и замахнулся, — тогда башкирец застонал слабым, умоляющим голосом и, кивая головою, открыл рот, в котором вместо языка шевелился короткий обрубок. Когда вспомню, что это случилось на моём веку и что ныне дожил я до кроткого царствования императора Александра, не могу не дивиться быстрым успехам просвещения и распространению правил человеколюбия. Молодой человек, если записки мои попадутся в твои руки, вспомни, что лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений. Все были поражены. «Ну, — сказал комендант, — видно, нам от него толку не добиться. Юлай, отведи башкирца в анбар. А мы, господа, кой о чём ещё потолкуем». 1 Хорошо (тат.). 170 Мы стали рассуждать о нашем положении, как вдруг Василиса Егоровна вошла в комнату, задыхаясь и с видом чрезвычайно встревоженным. Что это с тобою сделалось? — спросил изумлённый комендант. Батюшки, беда! — отвечала Василиса Егоровна. — Нижнеозёрная взята сегодня утром. Работник отца Герасима сейчас оттуда воротился. Он видел, как её брали. Комендант и все офицеры перевешаны. Все солдаты взяты в полон. Того и гляди, злодеи будут сюда. Неожиданная весть сильно меня поразила. Комендант Нижнеозёрной крепости, тихий и скромный молодой человек, был мне знаком: месяца за два перед тем проезжал он из Оренбурга с молодой своей женою и останавливался у Ивана Кузмича. Нижнеозёрная находилась от нашей крепости верстах в двадцати пяти. С часу на час должно было и нам ожидать нападения Пугачёва. Участь Марьи Ивановны живо представилась мне, и сердце у меня так и замерло. — Послушайте, Иван Кузмич! — сказал я коменданту. — Долг наш защищать крепость до последнего нашего издыхания; об этом и говорить нечего. Но надобно подумать о безопасности женщин. Отправьте их в Оренбург, если дорога ещё свободна, или в отдалённую, более надёжную крепость, куда злодеи не успели бы достигнуть. Иван Кузмич оборотился к жене и сказал ей: — А слышь ты, матушка, и в самом деле, не отправить ли вас подале, пока не управимся мы с бунтовщиками? — И, пустое! — сказала комендантша. — Где такая крепость, куда бы пули не залетали? Чем Белогорская ненадёжна? Слава Богу, двадцать второй год в ней проживаем. Видали и башкирцев и киргизцев: авось и от Пугачёва отсидимся! — Ну, матушка, — возразил Иван Кузмич, — оставайся, пожалуй, коли ты на крепость нашу надеешься. Да с Машей-то что нам делать? Хорошо, коли отсидимся или дождёмся сикурса1; ну, а коли злодеи возьмут крепость? — Ну, тогда... — Тут Василиса Егоровна заикнулась и замолчала с видом чрезвычайного волнения. Нет, Василиса Егоровна, — продолжал комендант, замечая, что слова его подействовали, может быть, в первый раз в его 1 Помощи (от фр. secours). 171 жизни. — Маше здесь оставаться негоже. Отправим её в Оренбург к её крёстной матери: там и войска и пушек довольно, и стена каменная. Да и тебе советовал бы с нею туда же отправиться; даром что ты старуха, а посмотри, что с тобою будет, коли возьмут фортецию приступом. - Добро, — сказала комендантша, — так и быть, отправим Машу. А меня и во сне не проси: не поеду. Нечего мне иод старость лет расставаться с тобою да искать одинокой могилы на чужой сторонке. Вместе жить, вместе и умирать. — И то дело, — сказал комендант. — Ну, медлить нечего. Ступай готовить Машу в дорогу. Зав тра чем свет её и отправим, да дадим ей и конвой, хоть людей лишних у нас и нет. Да где же Маша? — У Акулины Памфиловны, — отвечала комендантша. — Ей сделалось дурно, как услышала о взятии Нижнеозёрной; боюсь, чтобы не занемогла. Господи Владыко, до чего мы дожили! Василиса Егоровна ушла хлопотать об отъезде дочери. Разговор у коменданта продолжался; но я уже в него не мешался и ничего не слушал. Марья Ивановна явилась к ужину бледная и заплаканная. Мы отужинали молча и встали из-за стола скорее обыкновенного; простясь со всем семейством, мы отправились по домам. Но я нарочно забыл свою шпагу и воротился за нею: я предчувствовал, что застану Марью Ивановну одну. В самом деле, она встретила меня в дверях и вручила мне шпагу. «Прощайте, Пётр Андреич! — сказала она мне со слезами. — Меня посылают в Оренбург. Будьте живы и счастливы; может быть, Господь приведёт нас друг с другом увидеться; если же нет...» Тут она зарыдала. Я обнял её. «Прощай, ангел мой, — сказал я, — прощай, моя милая, моя желанная! Что бы со мною ни было, верь, что последняя моя мысль и последняя молитва будет о тебе!» Маша рыдала, прильнув к моей груди. Я с жаром её поцеловал и поспешно вышел из комнаты. ГЛАВА VII ПРИСТУП Голова моя, головушка, Голова послуживая! Послужила моя головушка Как ни слова себе доброго И ни рангу себе высокого; Ровно тридцать лет и три года. Ах, не выслужила головушка Ни корысти себе, ни радости, Только выслужила головушка Два высокие столбика, Перекладинку кленовую, Ещё петельку шелковую. Народная песня В эту ночь я не спал и не раздевался. Я намерен был отправиться на заре к крепостным воротам, откуда Марья Ивановна должна была выехать, и там проститься с нею в последний раз. Я чувствовал в себе великую перемену: волнение души моей было мне гораздо менее тягостно, нежели то уныние, в котором ещё недавно был я погружён. С грустию разлуки сливались во мне и неясные, но сладостные надежды, и нетерпеливое ожидание опасностей, и чувства благородного честолюбия. Ночь прошла незаметно. Я хотел уже выйти из дому, как дверь моя отворилась и ко мне явился капрал с донесением, что наши казаки ночью выступили из крепости, взяв насильно с собою Юлая, и что около крепости разъезжают неведомые люди. Мысль, что Марья Ивановна не успеет выехать, ужаснула меня; я поспешно дал капралу несколько наставлений и тотчас бросился к коменданту. Уж рассветало. Я летел по улице, как услышал, что зовут меня. Я остановился. «Куда вы? — сказал Иван Игнатьич, догоняя меня. — Иван Кузмич на валу и послал меня за вами. Пугач пришёл». — «Уехала ли Марья Ивановна?» - спросил я с сердечным трепетом. «Не успела, — отвечал Иван Игнатьич, — дорога в Оренбург отрезана; крепость окружена. Плохо, Пётр Андреич!» Мы пошли на вал, возвышение, образованное природой и укреплённое частоколом. Там уже толпились все жители крепости. Гарнизон стоял в ружьё. Пушку туда перетащили накануне. Комендант расхаживал перед своим малочисленным строем. 173 Близость опасности одушевляла старого воина бодростию необыкновенной. По степи, не в дальнем расстоянии от крепости, разъезжали человек двадцать верхами. Они, казалося, казаки, но между ими находились и башкирцы, которых легко можно было распознать по их рысьим шапкам и по колчанам. Комендант обошёл своё войско, говоря солдатам: «Ну, детушки, постоим сегодня за матушку государыню и докажем всему свету, что мы люди бравые и присяжные!» Солдаты громко изъявили усердие. Швабрин стоял подле меня и пристально глядел на неприятеля. Люди, разъезжающие в степи, заметя движение в крепости, съехались в кучку и стали между собою толковать. Комендант велел Ивану Игнатьичу навести пушку на их толпу и сам приставил фитиль. Ядро зажужжало и пролетело над ними, не сделав никакого вреда. Наездники, рассеясь, тотчас ускакали из виду, и степь опустела. Тут явилась на валу Василиса Егоровна и с нею Маша, не хотевшая отстать от неё. «Ну, что? — сказала комендантша. — Каково идёт баталья? Где же неприятель?» — «Неприятель недалече, — отвечал Иван Кузмич. — Бог даст, всё будет ладно. Что, Маша, страшно тебе?» — «Нет, папенька, — отвечала Марья Ивановна, — дома одной страшнее». Тут она взглянула на меня и с усилием улыбнулась. Я невольно стиснул рукоять моей шпаги, вспомня, что накануне получил её из её рук, как бы на защиту моей любезной. Сердце моё горело. Я воображал себя её рыцарем. Я жаждал доказать, что был достоин её доверенности, и с нетерпением стал ожидать решительной минуты. В это время из-за высоты, находившейся в иолверсте от крепости, показались новые конные толпы, и вскоре степь усеялась множеством людей, вооружённых копьями и сайдаками. Между ими на белом коне ехал человек в красном кафтане с обнажённой саблею в руке: это был сам Пугачёв. Он остановился; его окружили, и, как видно, по его повелению, четыре человека отделились и во весь опор подскакали под самую крепость. Мы в них узнали своих изменников. Один из них держал под шапкою лист бумаги; у другого на копьё воткнута была голова Юлая, которую, стряхнув, перекинул он к нам чрез частокол. Голова бедного калмыка упала к ногам коменданта. Изменники кричали: «Не стреляйте; выходите вон к государю. Государь здесь!» «Вот я вас! — закричал Иван Кузмич. — Ребята! стреляй!» Солдаты наши дали залп. Казак, державший письмо, зашатался и свалился с лошади; другие поскакали назад. Я взглянул на 174 Марью Ивановну. Поражённая видом окровавленной головы Юлая, оглушённая залпом, она казалась без памяти. Комендант подозвал капрала и велел ему взять лист из рук убитого казака. Капрал вышел в поле и возвратился, ведя под уздцы лошадь убитого. Он вручил коменданту письмо. Иван Кузмич прочёл сто про себя и разорвал йотом в клочки. Между тем мятежники, видимо, подготовлялись к действию. Вскоре пули начали свистать около наших ушей, и несколько стрел воткнулись около нас в землю и в частокол. «Василиса Егоровна! — сказал комендант. — Здесь не бабье дело; уведи Машу; видишь: девка ни жива ни мертва». Василиса Егоровна, присмиревшая под пулями, взглянула на степь, на которой заметно было большое движение; потом оборотилась к мужу и сказала ему: «Иван Кузмич, в животе и смерти Бог волен: благослови Машу. Маша, подойди к отцу». Маша, бледная и трепещущая, подошла к Ивану Кузмичу, стала на колени и поклонилась ему в землю. Старый комендант перекрестил её трижды; потом поднял и, поцеловав, сказал ей изменившимся голосом: «Ну, Маша, будь счастлива. Молись Богу: он тебя не оставит. Коли найдётся добрый человек, дай Бог вам любовь да совет. Живите, как жили мы с Василисой Егоровной. Ну, прощай, Маша. Василиса Егоровна, уведи же её поскорее». (Маша кинулась ему на шею и зарыд&та.) «Поцелуемся ж и мы, — сказала, заплакав, комендантша. — Прощай, мой Иван Кузмич. Отпусти мне, коли в чём я тебе досадила!» — «Прощай, прощай, матушка! — сказан комендант, обняв свою старуху. — Ну, довольно! Ступайте, ступайте домой; да если успеешь, надень на Машу сарафан». Комендантша с дочерью удалились. Я глядел вослед Марьи Ивановны; она оглянулась и кивнула мне головой. Тут Иван Кузмич оборотился к нам, и всё внимание его устремилось на неприятеля. Мятежники съезжались около своего предводителя и вдруг начали слезать с лошадей. «Теперь стойте крепко, — сказал комендант, — будет приступ...» В эту минуту раздался страшный визг и крики; мятежники бегом бежали к крепости. Пушка наша заряжена была картечью. Комендант подпустил их на самое близкое расстояние и вдруг выпалил опять. Картечь хватила в самую середину толпы. Мятежники отхлынули в обе стороны и попятились. Предводитель их остался один впереди... Он махал саблею и, казалось, с жаром их уговаривал... Крик и визг, умолкнувшие на минуту, тотчас снова возобновились. «Ну, ребята, — сказал комендант, — теперь отворяй ворота, бей в барабан. Ребята! вперёд, на вылазку, за мною!» 175 Комендант, Иван Игнатьич и я мигом очутились за крепостным валом; но обробелый гарнизон не тронулся. «Что ж вы, детушки, стоите? — закричал Иван Кузмич. — Умирать так умирать: дело служивое!» В эту минуту мятежники набежали на нас и ворвались в крепость. Барабан умолк; гарнизон бросил ружья; меня сшибли было с ног, но я встал и вместе с мятежниками вошёл в крепость. Комендант, раненный в голову, стоял в кучке злодеев, которые требовали от него ключей. Я бросился было к нему на помощь: несколько дюжих казаков схватили меня и связали кушака- 176 ми, приговаривая: «Вот ужо вам будет, государевым ослушникам!» Нас потащили по улицам; жители выходили из домов с хлебом и солью. Раздавался колокольный звон. Вдруг закричали в толпе, что государь на площади ожидает пленных и принимает присягу. Народ повалил па площадь; нас погнали туда же. Пугачёв сидел в креслах на крыльце комендантского дома. На нём был красный казацкий кафтан, обшитый галунами. Высокая соболья шапка с золотыми кистями была надвинута на его сверкающие глаза. Лицо его показалось мне знакомо. Казацкие 177 старшины окружали его. Отец Герасим, бледный и дрожащий, стоял у крыльца, с крестом в руках, и, казалось, молча умолял его за предстоящие жертвы. На площади ставили наскоро виселицу. Когда мы приближились, башкирцы разогнали народ и нас представили Пугачёву. Колокольный звон утих; настала глубокая тишина. «Который комендант?» — спросил самозванец. Наш урядник выступил из толпы и указал на Ивана Куз-мича. Пугачёв грозно взглянул на старика и сказал ему: «Как ты смел противиться мне, своему государю?» Комендант, изнемогая от раны, собрал последние силы и отвечал твёрдым голосом: «Ты мне не государь, ты вор и самозванец, слышь ты!» Пугачёв мрачно нахмурился и махнул белым платком. Несколько казаков подхватили старого капитана и потащили к виселице. На её перекладине очутился верхом изувеченный башкирец, которого допрашивали мы накануне. Он держал в руке верёвку, и через минуту увидел я бедного Ивана Кузмича, вздёрнутого на воздух. Тогда привели к Пугачёву Ивана Игнатьича. «Присягай, — сказал ему Пугачёв, — государю Петру Феодоро-вичу!» — «Ты нам не государь, — отвечал Иван Игнатьич, повторяя слова своего капитана. — Ты, дядюшка, вор и самозванец!» Пугачёв махнул опять платком, и добрый поручик повис подле своего старого начальника. Очередь была за мною. Я глядел смело на Пугачёва, готовясь повторить ответ великодушных моих товарищей. Тогда, к неописанному моему изумлению, увидел я среди мятежных старшин Швабрина, обстриженного в кружок и в казацком кафтане. Он подошёл к Пугачёву и сказал ему на ухо несколько слов. «Вешать его!» — сказал Пугачёв, не взглянув уже на меня. Мне накинули на шею петлю. Я стал читать про себя молитву, принося Богу искреннее раскаяние во всех моих прегрешениях и моля его о спасении всех близких моему сердцу. Меня притащили иод виселицу. «Не бось, не бось», — повторяли мне губители, может быть и вправду желая меня ободрить. Вдруг услышал я крик: «Постойте, окаянные! погодите!..» Палачи остановились. Гляжу: Савельич лежит в ногах у Пугачёва. «Отец родной! — говорил бедный дядька. — Что тебе в смерти барского дитяти? Отпусти его; за него тебе выкуп дадут; а для примера и страха ради вели повесить хоть меня, старика!» Пугачёв дал знак, и меня тотчас развязали и оставили. «Батюшка наш тебя милует», — говорили мне. В эту минуту не могу сказать, чтоб я обрадовался своему избавлению, не скажу, однако ж, чтоб я о нём и сожалел. 178 Чувствования мои были слишком смутны. Меня снова привели к самозванцу и поставили перед ним на колени. Пугачёв протянул мне жилистую свою руку. «Целуй руку, целуй руку!» — говорили около меня. Но я предпочёл бы самую лютую казнь такому подлому унижению. «Батюшка Пётр Андреич! — шептал Савельич, стоя за мною и толкая меня. — Не упрямься! что тебе стоит? плюнь да поцелуй у злод... (тьфу!) поцелуй у него ручку». Я не шевелился. Пугачёв опустил руку, сказав с усмешкою: «Его благородие, знать, одурел от радости. Подымите его!» Меня подняли и оставили на свободе. Я стал смотреть на продолжение ужасной комедии. Жители начали присягать. Они подходили один за другим, целуя распятие и потом кланяясь самозванцу. Гарнизонные солдаты стояли тут же. Ротный портной, вооружённый тупыми своими ножницами, резал у них косы. Они, отряхиваясь, подходили к руке Пугачёва, который объявлял им прощение и принимал в свою шайку. Всё это продолжалось около трёх часов. Наконец Пугачёв встал с кресел и сошёл с крыльца в сопровождении своих старшин. Ему подвели белого коня, украшенного богатой сбруей. Два казака взяли его под руки и посадили на седло. Он объявил отцу Герасиму, что будет обедать у него. В эту минуту раздался женский крик. Несколько разбойников вытащили на крыльцо Василису Егоровну, растрёпанную и раздетую донага. Один из них успел уже нарядиться в её душегрейку. Другие таскали перины, сундуки, чайную посуду, бельё и всю рухлядь. «Батюшки мои! — кричала бедная старушка. — Отпустите душу на покаяние. Отцы родные, отведите меня к Ивану Кузмичу». Вдруг она взглянула на виселицу и узнала своего мужа. «Злодеи! — закричала она в исступлении. — Что это вы с ним сделали? Свет ты мой, Иван Кузмич, удалая солдатская головушка! не тронули тебя ни штыки прусские, ни пули турецкие; не в честном бою положил ты свой живот, а сгинул от беглого каторжника!» — «Унять старую ведьму!» — сказал Пугачёв. Тут молодой казак ударил её саблею по голове, и она упала мёртвая на ступени крыльца. Пугачёв уехал; народ бросился за ним. ГЛАВА VIII НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ Незваный гость хуже татарина. Пословица Площадь опустела. Я всё стоял на одном месте и не мог привести в порядок мысли, смущённые столь ужасными впечатлениями. Неизвестность о судьбе Марьи Ивановны пуще всего меня мучила. Где она? что с нею? успела ли спрятаться? надёжно ли её убежище?.. Полный тревожными мыслями, я вошёл в комендантский дом... Всё было пусто; стулья, столы, сундуки были переломаны; посуда перебита; всё растаскано. Я взбежал по маленькой лестнице, которая вела в светлицу, и в первый раз отроду вошёл в комнату Марьи Ивановны. Я увидел её постелю, перерытую разбойниками, шкап был разломан и ограблен; лампадка теплилась ещё перед опустелым кивотом. Уцелело и зеркальце, висевшее в простенке... Где ж была хозяйка этой смиренной, девической кельи? Страшная мысль мелькнула в уме моём: я вообразил её в руках у разбойников... Сердце моё сжалось... Я горько, горько заплакал и громко произнёс имя моей любезной... В эту минуту послышался лёгкий шум, и из-за шкапа явилась Палаша, бледная и трепещущая. — Ах, Пётр Андреич! — сказала она, сплеснув руками,— Какой денёк! какие страсти!.. А Марья Ивановна? — спросил я нетерпеливо, — что Марья Ивановна? Барышня жива, — отвечала Палаша. — Она спрятана у Акулины Памфиловны. У попадьи! — вскричал я с ужасом. — Боже мой! да там Пугачёв!.. Я бросился вон из комнаты, мигом очутился на улице и опрометью побежал в дом священника, ничего не видя и не чувствуя. Там раздавались крики, хохот и песни... Пугачёв пиро- 180 нал с своими товарищами. Палаша прибежала туда же за мною. Я подослал её вызвать тихонько Акулину Памфиловну. Через минуту попадья вышла ко мне в сени с пустым штофом в руках. Ради Бога! где Марья Ивановна? — спросил я с неизъяснимым волнением. Лежит, моя голубушка, у меня па кровати, там за перегородкою, — отвечала попадья. — Ну, Пётр Андреям, чуть было не стряслась беда, да, слава Богу, всё иронию благополучно: злодей только что уселся обедать, как она, моя бедняжка, очнётся да застонет!.. Я так и обмерла. Он услышал: «А кто это у тебя охает, старуха?» Я вору в пояс: «Племянница моя, государь; захворала, лежит, вот уж другая неделя». — «А молода твоя племянница?» — «Молода, государь». — «А покажи-ка мне, старуха, свою племянницу». — У меня сердце так и ёкнуло, да нечего было делать. — «Изволь, государь; только девка-то не сможет встать и прийти к твоей милости». — «Ничего, старуха, я и сам пойду погляжу». И ведь пошёл окаянный за перегородку; как ты думаешь! ведь отдёрнул занавес, взглянул ястребиными своими глазами! — и ничего... Бог вынес! А веришь ли, я и батька мой так уж и приготовились к мученической смерти. К счастию, она, моя голубушка, не узнала его. Господи Владыко, дождались мы праздника! Нечего сказать! бедный Иван Кузмич! кто бы подумал!.. А Василиса-то Егоровна? А Иван-то Игнатьич? Его-то за что?.. Как это вас пощадили? А каков Швабрин, Алексей Иваныч? Ведь остригся в кружок и теперь у нас тут же с ними пирует! Проворен, нечего сказать! А как сказала я про больную племянницу, так он, веришь ли, так взглянул на меня, как бы ножом насквозь; однако не выдан, спасибо ему и за то. — В эту минуту раздались пьяные крики гостей и голос отца Герасима. Гости требовали вина, хозяин кликал сожительницу. Попадья расхлопоталась. — Ступайте себе домой, Пётр Андреич, — сказала она, — теперь не до вас; у злодеев попойка идёт. Беда, попадётесь под пьяную руку. Прощайте, Пётр Андреич! Что будет, то будет; авось Бог не оставит! Попадья ушла. Несколько успокоенный, я отправился к себе на квартиру. Проходя мимо площади, я увидел несколько башкирцев, которые теснились около виселицы и стаскивали сапоги с повешенных; с трудом удержал я порыв негодования, чувствуя бесполезность заступления. По крепости бегали разбойники, грабя офицерские дома. Везде раздавались крики пьянствующих мятежников. Я пришёл домой. Савельич встретил меня у порога. «Слава 6017! — вскричал он, увидя меня. — Я бы- 181 ло думал, что злодеи опять тебя подхватили. Ну, батюшка Пётр Андреич! веришь ли? всё у нас разграбили, мошенники: платье, бельё, вещи, посуду — ничего не оставили. Да что уж! Слава Богу, что тебя живого отпустили! А узнал ли ты, сударь, атамана?» — Нет, не узнал; а кто ж он такой? Как, батюшка? Ты и позабыл того пьяницу, который выманил у тебя тулуп на постоялом дворе? Заячий тулупчик совсем новёшенький; а он, бестия, его так и распорол, напяливая на себя! Я изумился. £3 самом деле сходство Пугачёва с моим вожатым было разительно. Я удостоверился, что Пугачёв и он были одно п то же лицо, и понял тогда причину пощады, мне оказанной. Я не мог не подивиться странному сцеплению обстоятельств: детский тулуп, подаренный бродяге, избавлял меня от петли, и пьяница, шатавшийся по постоялым дворам, осаждал крепости и потрясал государством! Не изволишь ли покушать? — спросил Савельич, неизменный в своих привычках. — Дома ничего нет; пойду пошарю да что-нибудь тебе изготовлю. Оставшись один, я погрузился в размышления. Что мне было делать? Оставаться в крепости, подвластной злодею, или следовать за его шайкою было неприлично офицеру. Долг требовал, чтобы я явился туда, где служба моя могла ещё быть полезна отечеству в настоящих затруднительных обстоятельствах... Но любовь сильно советовала мне оставаться при Марье Ивановне и быть ей защитником и покровителем. Хотя я и предвидел скорую и несомненную перемену в обстоятельствах, но всё же не мог не трепетать, воображая опасность её положения. Размышления мои были прерваны приходом одного из казаков, который прибежал с объявлением, чго-де «великий государь требует тебя к себе». — «Где же он?» — спросил я, готовясь повиноваться. В комендантском, — отвечал казак. — После обеда батюшка наш отправился в баню, а теперь отдыхает. Ну, ваше благородие, по всему видно, что персона знатная: за обедом скушать изволил двух жареных поросят, а парится так жарко, что и Тарас Курочкин не вытерпел, отдал веник Фомке Бикбаеву да насилу холодной водой откачался. Нечего сказать: все приёмы такие важные... А в бане, слышно, показывал царские свои знаки на грудях: на одной двуглавый орёл, величиною с пятак, а на другой персона его. Я не почёл нужным оспоривать мнения казака и с ним вместе отправился в комендантский дом, заранее воображая себе 182 свидание с Пугачёвым и стараясь предугадать, чем оно кончится. Читатель легко может себе представить, что я не был совершенно хладнокровен. Начинало смеркаться, когда пришёл я к комендантскому дому. Виселица с своими жертвами страшно чернела. Тело бедной комендантши всё ещё валялось под крыльцом, у которого два казака стояли на карауле. Казак, приведший меня, отправился про меня доложить и, тотчас же воротившись, ввёл меня в ту комнату, где накануне так нежно прощался я с Марьей Ивановною. Необыкновенная картина мне представилась: за столом, накрытым скатертью и установленным штофами и стаканами, Пугачёв и человек десять казацких старшин сидели, в шапках и цветных рубашках, разгорячённые вином, с красными рожами и блистающими глазами. Между ими не было ни Швабрина, ни нашего урядника, новобраных изменников. «А, ваше благородие! — сказал Пугачёв, увидя меня. — Добро пожаловать; честь и место, милости просим». Собеседники потеснились. Я молча сел на краю стола. Сосед мой, молодой казак, стройный и красивый, налил мне стакан простого вина, до которого я не коснулся. С любопытством стал я рассматривать сборище. Пугачёв на первом месте сидел, облокотись на стол и подпирая чёрную бороду своим широким кулаком. Черты лица его, правильные и довольно приятные, не изъявляли ничего свире-I юго. Oi I часто обращался к человеку лет i гятидесяти, iшывая его то графом, то Тимофеичем, а иногда величая его дядюшкою. Все обходились между собою как товарищи и не оказывали никакого особенного предпочтения своему предводителю. Разговор шёл об утреннем приступе, об успехе возмущения и о будущих действиях. Каждый хвастал, предлагал свои мнения и свободно оспоривал Пугачёва. И на сём-то странном военном совете решено было идти к Оренбургу: движение дерзкое, и которое чуть было не увенчалось бедственным успехом! Поход был объявлен к завтрашнему дню. «Ну, братцы, — сказал Пугачёв, — затянем-ка на сон грядущий мою любимую песенку. Чумаков! начинай!» Сосед мой затянул тонким голоском заунывную бурлацкую песню, и все подхватили хором: Не шуми, маги зелёная дубровушка, Не мешай мне, доброму молодцу, думу думати. Что заутра мне, доброму молодцу, в допрос идти Перед грозного судыо, самого царя. Ещё станет государь-царь меня спрашивать: Ты скажи, скажи, детинушка крестьянский сын, Уж как с кем ты воровал, с кем разбой держал, 183 Ещё много ли с тобой было товарищей? Я скажу тебе, надёжа православный царь, Всеё правду скажу тебе, всю истину, Что товарищей у меня было четверо: Ещё первый мой товарищ тёмная ночь, А второй мой товарищ булатный нож, А как третий-то товарищ, то мой добрый конь, А четвёртый мой товарищ, то тугой лук, Что рассылыцики мои, то калёны стрелы. Что возговорит надёжа православный царь: Исполать тебе, детинушка крестьянский сын, Что умел ты воровать, умел ответ держать! Я за то тебя, детинушка, пожалую Середи поля хоромами высокими, Что двумя ли столбами с перекладиной. Невозможно рассказать, какое действие произвела на меня эта простонародная песня про виселицу, распеваемая людьми, обречёнными виселице. Их грозные лица, стройные голоса, унылое выражение, которое придавали они словам и без того выразительным, — всё потрясало меня каким-то пиитическим ужасом. Гости выпили ещё по стакану, встали из-за стола и простились с Пугачёвым. Я хотел за ними последовать, но Пугачёв сказал мне: «Сиди; я хочу с тобою переговорить». Мы остались глаз на глаз. 184 Несколько минут продолжалось обоюдное наше молчание. Пугачёв смотрел на меня пристально, изредка прищуривая левый глаз с удивительным выражением плутовства и насмешливости. Наконец он засмеялся, и с такою непритворной весёлости ю, что и я, глядя на него, стал смеяться, сам не зная чему. - Что, ваше благородие? — сказал он мне. — Струсил ты, признайся, когда молодцы мои накинули тебе верёвку на шею? Я чаю, небо с овчинку показалось... А покачался бы на перекладине, если б нс твой слуга. Я тотчас узнал старого хрыча. Ну, думал ли ты, ваше благородие, что человек, который вывел тебя к умёту, был сам великий государь? (Тут он взял на себя вид важный и таинственный.) Ты крепко передо мною виноват, — продолжал он, — но я помиловал тебя за твою добродетель, за то, что ты оказал мне услугу, когда принуждён я был скрываться от своих недругов. То ли ещё увидишь! Так ли ещё тебя пожалую, когда получу своё государство! Обещаешься ли служить мне с усердием? Вопрос мошенника и его дерзость показались мне так забавны, что я не мог не усмехнуться. — Чему ты усмехаешься? — спросил он меня нахмурясь. -Или ты не веришь, что я великий государь? Отвечай прямо. Я смутился: признать бродягу государем был я не в состоянии: это казалось мне малодушием непростительным. Назвать его в глаза обманщиком — было подвергнуть себя погибели; и то, на что был я готов иод виселицею в глазах всего парода и в первом пылу негодования, теперь казалось мне бесполезной хвастливостию. Я колебался. Пугачёв мрачно ждал моего ответа. Наконец (и ещё ныне с самодовольствием поминаю эту минуту) чувство долга восторжествовало во мне над слабостию человеческою. Я отвечал Пугачёву: «Слушай; скажу тебе всю правду. Рассуди, могу ли я признать в тебе государя? Ты человек смышлёный: ты сам увидел бы, что я лукавствую». — Кто же я таков, но твоему разумению? Бог тебя знает; но кто бы ты ни был, ты шутишь опасную шутку. Пугачёв взглянул на меня быстро. «Так ты не веришь, сказал он, — чтоб я был государь Пётр Фёдорович? Ну, добро. А разве мет удачи удалому? Разве в старину Гришка Отрепьев не царствовал? Думай про меня что хочешь, а от меня не отставай. Какое тебе дело до иного-мрочего? Кто ни поп, тот батька. Послужи мне верой и правдою, и я тебя пожалую и в фельдмаршалы и в князья. Как ты думаешь?» 185 — Нет, — отвечал я с твёрдостию. — Я природный дворянин; я присягал государыне императрице: тебе служить не могу. Коли ты в самом деле желаешь мне добра, так отпусти меня в Оренбург. Пугачёв задумался. «А коли отпущу, — сказал он, — так обещаешься ли по крайней мере против меня не служить?» — Как могу тебе в этом обещаться? — отвечал я. — Сам знаешь, не моя воля: велят идти против тебя — пойду, делать нечего. Ты теперь сам начальник; сам требуешь повиновения от своих. На что это будет похоже, если я от службы откажусь, когда служба моя понадобится? Голова моя в твоей власти: отпустишь меня — спасибо; казнишь — Бог тебе судья; а я сказал тебе правду. Моя искренность поразила Пугачёва. «Так и быть, — сказал он, ударя меня по плечу. — Казнить так казнить, миловать так миловать. Ступай себе на все четыре стороны и делай что хочешь. Завтра приходи со мною проститься, а теперь ступай себе спать, и меня уж дрёма клонит». Я оставил Пугачёва и вышел на улицу. Ночь была тихая и морозная. Месяц и звёзды ярко сияли, освещая площадь и виселицу. В крепости всё было спокойно и темно. Только в кабаке светился огонь и раздавались крики запоздалых гуляк. Я взглянул на дом священника. Ставни и ворота были заперты. Казалось, всё в нём было тихо. Я пришёл к себе в квартиру и нашёл Савельича, горюющего по моём отсутствии. Весть о свободе моей обрадовала его несказанно. «Слава тебе, Владыко! — сказал он перекрестившись. — Чем свет оставим крепость и пойдём куда глаза глядят. Я тебе кое-что заготовил; нокушай-ка, батюшка, да и почивай себе до утра, как у Христа за пазушкой». Я последовал его совету и, поужинав с большим аппетитом, заснул на голом полу, утомлённый душевно и физически. ГЛАВА IX РАЗЛУКА Сладко было спознаваться Мне, прекрасная, с тобой; Грустно, грустно расставаться, Грустно, будто бы с душой. Херасков Рано утром разбудил меня барабан. Я пошёл на сборное место. Там строились уже толпы пугачёвские около виселицы, где всё ещё висели вчерашние жертвы. Казаки стояли верхами, солдаты иод ружьём. Знамёна развевались. Несколько пушек, между коих узнал я и нашу, поставлены были на походные лафеты. Все жители находились тут же, ожидая самозванца. У крыльца комендантского дома казак держал под уздцы прекрасную белую лошадь киргизской породы. Я искал глазами тела комендантши. Оно было отнесено немного в сторону и прикрыто рогожею. Наконец Пугачёв вышел из сеней. Народ снял шапки. Пугачёв остановился на крыльце и со всеми поздоровался. Один из старшин подал ему мешок с медными деньгами, и он стал их метать пригоршнями. Народ с криком бросился их подбирать, и дело не обошлось без увечья. Пугачёва окружили главные из его сообщников. Между ими стоял и Швабрин. Взоры наши встретились; в моём он мог прочесть презрение, и он отворотился с выражением искренней злобы и притворной насмешливости. Пугачёв, увидев меня в толпе, кивнул мне головою и подозвал к себе. «Слушай, — сказал он мне. — Ступай сей же час в Оренбург и объяви от меня губернатору и всем генералам, ч тоб ожидали меня к себе через неделю. Присоветуй им встретить меня с детской любовию и послушанием; не то не избежать им лютой казни. Счастливый путь, ваше благородие!» Потом обратился он к народу и сказал, указывая на Швабрина: «Вот вам, детушки, новый командир: слушайтесь его во всём, а он отвечает мне за вас и за крепость». С ужасом услышал я сии слова: Швабрин делался начальником крепости; Марья Ивановна оставалась в его власти! Боже, что с нею будет! Пугачёв сошёл с крыльца. Ему подвели лошадь. Он проворно вскочил в седло, не дождавшись казаков, которые хотели было подсадить его. 187 В это время из толпы парода, вижу, выступил мой Савельич, подходит к Пугачёву и подаёт ему лист бумаги. Я не мог придумать, что из того выйдет. «Это что?» — спросил важно Пугачёв. «Прочитай, так изволишь увидеть», — отвечал Савельич. Пугачёв принял бумагу и долго рассматривал с видом значительным. «Что ты так мудрёно пишешь? — сказал он наконец. — Наши светлые очи не могут тут ничего разобрать. Где мой обер-секретарь?» Молодой малый в капральском мундире проворно подбежал к Пугачёву. «Читай вслух», — сказал самозванец, отдавая ему бумагу. Я чрезвычайно любопытствовал узнать, о чём дядька мой вздумал писать Пугачёву. Обер-секретарь громогласно стал по складам читать следующее: «Два халата, миткалевый и шёлковый полосатый, па шесть рублей». — Это что значит? — сказал, нахмурясь, Пугачёв. Прикажи читать далее, — отвечал спокойно Савельич. Обер-секретарь продолжал: — «Мундир из тонкого зелёного сукна на семь рублей. Штаны белые суконные на пять рублей. Двенадцать рубах полотняных голландских с манжетами на десять рублей. Погребец с чайною посудою на два рубля с полтиною...» — Что за враньё? — прервал Пугачёв. — Какое мне дело до погребцов и до штанов с манжетами? Савельич крякнул и стал объясняться. — Это, батюшка, изволишь видеть, реестр барскому добру, раскраденному злодеями... — Какими злодеями? — спросил грозно Пугачёв. — Виноват: обмолвился, — отвечал Савельич. — Злодеи не злодеи, а твои ребята таки пошарили да порастаскали. Не гневись: конь и о четырёх ногах да спотыкается. Прикажи уж дочитать. — Дочитывай, — сказал Пугачёв. Секретарь продолжал: — «Одеяло ситцевое, другое тафтяное на хлопчатой бумаге — четыре рубля. Шуба лисья, крытая алым ратином, 40 рублей. Еще заячий тулупчик, пожалованный твоей милости на постоялом дворе, 15 рублей». Это что ещё! — вскричал Пугачёв, сверкнув огненными глазами. Признаюсь, я перепугался за бедного моего дядьку. Он хотел было пуститься опять в объяснения, но Пугачёв его прервал: 188 «Как ты смел лезть ко мне с такими пустяками? — вскричал он, выхвати бумагу из рук секретаря и бросив её в лицо Савель-ичу. — Глупый старик! Их обобрали: экая беда? Да ты должен, старый хрыч, вечно Бога молить за меня да за моих ребят за то, что ты и с барином-то своим не висите здесь вместе с моими ослушниками... Заячий тулуп! Я тедам заячий тулуп! Да знаешь ли ты, что я с тебя живого кожу велю содрать на тулупы?» Как изволишь, — отвечал Савельич, — а я человек подневольный и за барское добро должен отвечать. Пугачёв был, видно, в припадке великодушия. Он отворотился и отъехал, не сказав более ни слова. IIIваб-рин и старшины последовали за ним. Шайка выступила из крепости в порядке. Народ пошёл провожать Пугачёва. Я остался па площади один с Савельичем. Дядька мой держал в руках свой реестр и рассматривал его с видом глубокого сожаления. Видя моё доброе согласие с Пугачёвым, он думал употребить оное в пользу; но мудрое намерение ему не удалось. Я стал было его бранить за неуместное усердие и не мог удержаться от смеха. «Смейся, сударь, — отвечал Савельич, — смейся; а как придётся нам сызнова заводиться всем хозяйством, так посмотрим, смешно ли будет». Я спешил в дом священника увидеться с Марьей Ивановной. Попадья встретила меня с печальным известием. Ночыо у Марьи Ивановны открылась сильная горячка. Она лежала без памяти и в бреду. Попадья ввела меня в её комнату. Я тихо подошёл к её кровати. Перемена в её лице поразила меня. Больная меня не узнала. Долго стоял я перед нею, не слушая ни отца Герасима, пи доброй жены его, которые, кажется, меня утешали. Мрачные мысли волновали меня. Состояние бедной, беззащитной сироты, оставленной посреди злобных мятежников, собственное моё бессилие устрашали меня. Швабрин, Швабрин пуще всего терзал моё воображение. Облечённый властию от самозванца, предводительствуя в крепости, где оставалась несчастная девушка — невинный предмет его ненависти, он мог решиться на всё. Что мне было делать? Как подать ей помощь? Как освободить из рук злодея? Оставалось одно средство: я решился тот же час отправиться в Оренбург, дабы торопить освобождение Белогорской крепости и по возможности тому содействовать. Я простился с священником и с Акулиной Памфиловной, с жаром поручая ей ту, которую почитал уже своею женою. Я взял руку бедной и поцеловал её, орошая слезами. «Прощайте, — говорила мне попадья, провожая 189 меня, — прощайте, Пётр Андреич. Авось увидимся в лучшее время. Не забывайте и пишите к нам почаще. Бедная Марья Ивановна, кроме вас, не имеет теперь ни утешения, ни покровителя». Вышел на площадь, я остановился на минуту, взглянул на виселицу, поклонился ей, вышел из крепости и пошёл по Оренбургской дороге, сопровождаемый Савельичем, который от меня не отставал. Я шёл, занятый своими размышлениями, как вдруг услышал за собою конский топот. Оглянулся; вижу: из крепости скачет казак, держа башкирскую лошадь в поводья и делая издали мне знаки. Я остановился и вскоре узнал нашего урядника. Он, подскакав, слез с своей лошади и сказал, отдавая мне поводья другой: «Ваше благородие! Отец наш вам жалует лошадь и шубу с своего плеча (к седлу привязан был овчинный тулуп). Да ещё, — примолвил, запинаясь, урядник, — жалует он вам... полтину денег... да я растерял её дорогою; простите великодушно». Савельич посмотрел на него косо и проворчал: «Растерял дорогою! А что же у тебя побрякивает за пазухой? Бессовестный!» — «Что у меня за пазухой-то побрякивает? — возразил урядник, нимало не смутясь. — Бог с тобою, старинушка! Это бренчит уздечка, а не полтина». — «Добро, — сказал я, прерывая спор. — Благодари от меня того, кто тебя прислал; а растерянную полтину постарайся подобрать на возвратном пути и возьми себе на водку». — «Очень благодарен, ваше благородие, — отвечал он. поворачивая свою лошадь, — вечно за вас буду Бога молить». При сих словах он поскакал назад, держась одной рукою за пазуху, и через минуту скрылся из виду. Я надел тулуп и сел верхом, посадив за собою Савельича. «Вот видишь ли, сударь, — сказан старик, — что я недаром подал мошеннику челобитье: вору-то стало совестно, хоть башкирская долговязая кляча да овчинный тулуп не стоят и половины того, что они, мошенники, у нас украли, и того, что ты ему сам изволил пожаловать; да всё же пригодится, а с лихой собаки хоть шерсти клок». ГЛАВАХ ОСАДА ГОРОДА С вершины, как орёл, бросал на град он взоры. За станом повелел соорудить раскат И, в нём перуны скрыв, в нощи привесть под град. Заняв луга и горы, Херасков Приближаясь к Оренбургу, увидели мы толпу колодников с обритыми головами, с лицами, обезображенными щипцами палача. Они работали около укреплений, под надзором гарнизонных инвалидов. Иные вывозили в тележках сор, наполнявший ров; другие лопатками копали землю; на валу каменщики таскали кирпич и чинили городскую стену. У ворот часовые остановили нас и потребовали наших паспортов. Как скоро сержант услышал, что я еду из Белогорской крепости, то н повёл меня прямо в дом генерала. Я застал его в саду. Он осматривал яблони, обнажённые дыханием осени, и с помощию старого садовника бережно их укутывал тёплой соломой. Лицо его изображало спокойствие, здоровье и добродушие. Он мне обрадовался и стал расспрашивать об ужасных происшествиях, коим я был свидетель. Я рассказал ему всё. Старик слушал меня со вниманием и между тем отрезывал сухие ветви. «Бедный Миронов! -сказал он, когда кончил я свою печальную повесть. — Жаль его: хороший был офицер. И мадам Миронов добрая была дама и какая мастерица грибы солить! А что Маша, капитанская дочка?» Я отвечал, что она осталась в крепости на руках у попадьи. «Ай, ай, ай! — заметил генерал. — Это плохо, очень плохо. На дисциплину разбойников никак нельзя положиться. Что будет с бедной девушкою?» Я отвечал, что до Белогорской крепости недалеко и что, вероятно, его превосходительство не замедлит выслать войско для освобождения бедных её жителей. Генерал покачал головою с видом недоверчивости. «Посмотрим, посмотрим, — сказал он. — Об этом мы ещё успеем потолковать. Прошу ко мне пожаловать иа чашку чаю: сегодня у меня будет военный совет. Ты можешь нам дать 191 верные сведения о бездельнике Пугачёве и об его войске. Теперь покамест поди отдохни». Я пошёл на квартиру, мне отведённую, где Савельич уже хозяйничал, и с нетерпением стал ожидать назначенного времени. Читатель легко себе представит, что я не преминул явиться на совет, долженствовавший иметь такое влияние на судьбу мою. В назначенный час я уже был у генерала. Я застал у него одного из городских чиновников, помнится, директора таможни, толстого и румяного старичка в глазетовом кафтане. Он стал расспрашивать меня о судьбе Ивана Кузмича, которого называл кумом, и часто перерывал мою речь дополнительными вопросами и нравоучительными замечаниями, которые если и нс обличали is нём человека сведущего в военном искусстве, то по крайней мере обнаруживали сметливость и природный ум. Между тем собрались и прочие приглашённые. Между ими, кроме самого генерала, не было ни одного военного человека. Когда все уселись и всем разнесли по чашке чаю, генерал изложил весьма ясно и пространно, в чём состояло дело: «Теперь, господа, — продолжал он, — надлежит решить, как нам действовать противу мятежников: наступательно или оборонительно? Каждый из оных способов имеет свою выгоду и невыгоду. Действие наступательное представляет более надежды на скорейшее истребление неприятеля; действие оборонительное более верно и безопасно... Итак, начнём собирать голоса по законному порядку, то есть начиная с младших по чину. Господин прапорщик! — продолжал он, обращаясь ко мне. — Извольте объяснить нам ваше мнение». Я встал и, в коротких словах описав сперва Пугачёва и шайку его, сказал утвердительно, что самозванцу способа не было устоять противу правильного оружия. Мнение моё было принято чиновниками с явною неблаго-склонностию. Они видели в нём опрометчивость и дерзость молодого человека. Поднялся ропот, и я услышал явственно слово «молокосос», произнесённое кем-то вполголоса. Генерал обратился ко мне и сказал с улыбкою: «Господин прапорщик! Первые голоса на военных советах подаются обыкновенно в пользу движений наступательных; это законный порядок. Теперь станем продолжать собирание голосов. Господин коллежский советник! скажите нам ваше мнение!» Старичок в глазетовом кафтане поспешно допил третью свою чашку, значительно разбавленную ромом, и отвечал генералу: 192 «Я думаю, ваше превосходительство, что не должно действовать ни наступательно, ни оборонительно». Как же так, господин коллежский советник? — возразил изумлённый генерал. — Других способов тактика не представляет: движение оборонительное или наступательное... Ваше превосходительство, двигайтесь подкупательно. Э-хе-хс! мнение ваше весьма благоразумно. Движения подкупательные тактикою допускаются, и мы воспользуемся вашим советом. Можно будет обещать за голову бездельника... рублей семьдесят или даже сто... из секретной суммы... И тогда, — прервал таможенный директор, — будь я киргизский баран, а не коллежский советник, если эти воры не выдадут нам своего атамана, скованного по рукам и ногам. Мы ещё об этом подумаем и потолкуем, — отвечал генерал. — Однако надлежит во всяком случае предпринять и военные меры. Господа, подайте голоса ваши по законному порядку. Все мнения оказались противными моему. Все чиновники говорили о ненадёжности войск, о неверности удачи, об осторожности и тому подобном. Все полагали, что благоразумнее оставаться под прикрытием пушек, за крепкой каменной стеною, нежели на открытом поле испытывать счастие оружия. Наконец генерал, выслушав все мнения, вытряхнул пепел из трубки и произнёс следующую речь: — Государи мои! должен я вам объявить, что с моей стороны я совершенно с мнением господина прапорщика согласен: ибо мнение сие основано на всех правилах здравой тактики, которая всегда почти наступательные движения оборонительным предпочитает. Тут он остановился и стал набивать свою трубку. Самолюбие моё торжествовало. Я гордо посмотрел на чиновников, которые между собою перешёптывались с видом неудовольствия и беспокойства. — По, государи мои, — продолжал он, выпустив, вместе с глубоким вздохом, густую струю табачного дыму, — я не смею взять на себя столь великую ответственность, когда дело идёт о безопасности вверенных мне провинций её императорским величеством, всемилостивейшей моею государыней. Итак, я соглашаюсь с большинством голосов, которое решило, что всего благоразумнее и безопаснее внутри города ожидать осады, а нападения неприятеля силой артиллерии и (буде окажется возможным) вылазками — отражать. 193 Чиновники, в свою очередь, насмешливо поглядели на меня. Совет разошёлся. Я не мог не сожалеть о слабости почтенного воина, который, наперекор собственному убеждению, решался следовать мнениям людей несведущих и неопытных. Спустя несколько дней после сего знаменитого совета узнали мы, что Пугачёв, верный своему обещанию, приближился к Оренбургу. Я увидел войско мятежников с высоты городской стены. Мне показалось, что число их вдесятеро увеличилось со времени последнего приступа, коему был я свидетель. При них была и артиллерия, взятая Пугачёвым в малых крепостях, им уже покорённых. Вспомия решение совета, я предвидел долговременное заключение в стенах оренбургских и чуть не плакал от досады. Не стану описывать оренбургскую осаду, которая принадлежит истории, а не семейственным запискам. Скажу вкратце, что сия осада по неосторожности местного начальства была гибельна для жителей, которые претерпели голод и всевозможные бедствия. Легко можно себе вообразить, что жизнь в Оренбурге была самая несносная. Все с унынием ожидали решения своей участи; все охали от дороговизны, которая в самом деле была ужасна. Жители привыкли к ядрам, залетавшим на их дворы; даже приступы Пугачёва уж не привлекали общего любопытства. Я умирал со скуки. Время шло. Писем из Белогорской крепости я не получал. Все дороги были отрезаны. Разлука с Марьей 194 Ивановной становилась мне нестерпима. Неизвестность о её судьбе меня мучила. Единственное развлечение моё состояло в наездничестве. По милости Пугачёва, я имел добрую лошадь, с которой делился скудной пищею и на которой ежедневно выезжая я за город перестреливаться с пугачёвскими наездниками. В этих перестрелках перевес был обыкновенно на стороне злодеев, сытых, пьяных и доброконных. Тощая городовая конница не могла их одолеть. Иногда выходила в поле и наша голодная пехота; но глубина снега мешата ей действовать удачно противу рассеянных наездников. Артиллерия тщетно гремела с высоты вала, а в поле вязла и не двигалась но причине изнурения лошадей. Таков был образ наших военных действий! И вот что оренбургские чиновники называли осторожностию и благоразумием! Однажды, когда удалось нам как-то рассеять и прогнать довольно густую толпу, наехал я на казака, отставшего от своих товарищей; я готов был уже ударить его своею турецкою саблею, как вдруг он снял шапку и закричал; «Здравствуйте, Пётр Анд-реич! Как вас Бог милует?» Я взглянул и узнал нашего урядника. Я несказанно ему обрадовался. «Здравствуй, Максимыч, — сказал я ему. — Давно ли из Белогорской?» — Недавно, батюшка Пётр Андреич; только вчера воротился. У меня есть к вам письмецо. Где ж оно? — вскричал я, весь так и вспыхнув. — Со мною, — отвечал Максимыч, положив руку за пазуху. — Я обещался Палаше уж как-нибудь да вам доставить. — Тут он подал мне сложенную бумажку и тотчас ускакал. Я развернул её и с трепетом прочёл следующие строки: «Богу угодно было лишить мет вдруг отца и матери: не имею на земле ни родни, ни покровителей. Прибегаю к вам, зная, что вы всегда желали мне добра и что вы всякому человеку готовы помочь. Молю Бога, чтоб это письмо как-нибудь до вас дошло! Максимыч обещал вам его доставить. Палаша слышала также от Максимыча, что вас он часто издали видит на вылазках и что вы совсем себя не бережёте и не думаете о тех, которые за вас со слезами Бога молят. Я долго была больна; а когда выздоровела, Алексей Иванович, который командует у нас на месте покойного батюшки, принудил отца Герасима выдать меня ему, застращав Пугачёвым. Я живу в нашем доме под караулом. Алексей Иванович принуждает меня выйти за него замуж. Он говорит. 195 что спас мне жизнь, потому что прикрыл обман Акулины Памфи-ловны, которая сказала злодеям, будто бы я её племянница. А мне легче было бы умереть, нежели сделаться женою такого человека, каков Алексей Иванович. Он обходится со мною очень жестоко и грозится, коли не одумаюсь и не соглашусь, то привезёт меня в лагерь к злодею, и с вами-де то же будет, что с Лизаветой Харловой. Я просила Алексея Ивановича дать мне подумать. Он согласился ждать ещё три дня; а коли через три дня за него не виду, так уж никакой пощады не будет. Батюшка Пётр Андреич! вы один у меня покровитель; заступитесь за меня, бедную. Упросите генерала и всех командиров прислать к нам поскорее сикурсу да приезжайте сами, если можете. Остаюсь вам покорная бедная сирота Марья Миронова». Прочитав это письмо, я чуть с ума не сошёл. Я пустился в город, без милосердия пришпоривая бедного моего коня. Дорогою придумывал я и то и другое для избавления бедной девушки и ничего не мог выдумать. Прискакав в город, я отправился прямо к генералу и опрометью к нему вбежал. Генерал ходил взад и вперёд по комнате, куря свою пенковую трубку. Увидя меня, он остановился. Вероятно, вид мой поразил его; он заботливо осведомился о причине моего поспешного прихода. — Ваше превосходительство, — сказал я ему, — прибегаю к вам, как к отцу родному; ради Бога, не откажите мне в моей просьбе: дело идёт о счастии всей моей жизни. — Что такое, батюшка? — спросил изумлённый старик. — Что я могу для тебя сделать? Говори. — Ваше превосходительство, прикажите взять мне роту солдат и полсотни казаков и пустите меня очистить Белогорскую крепость. Генерал глядел на меня пристально, полагая, вероятно, что я с ума сошёл (в чём почти и не ошибался). — Как это? Очистить Белогорскую крепость? — сказал он наконец. — Ручаюсь вам за успех, — отвечал я с жаром. — Только отпустите меня. — Нет, молодой человек, — сказал он, качая головою. — На гаком великом расстоянии неприятелю легко будет отрезать вас от коммуникации с главным стратегическим пунктом и получить над вами совершенную победу. Пресечённая коммуникация... 196 Я испугался, увидя его завлечённого в военные рассуждения, и спешил его прервать. — Дочь капитана Миронова, — сказал я ему, — пишет ко мне письмо: она просит помощи; Швабрин принуждает её выйти за него замуж. — Неужто? О, этот Швабрин превеликий Schelm1, и если попадётся ко мне в руки, то я велю его судить в 24 часа, и мы расстреляем его на парапете крепости! Но покамест надобно взять терпение... — Взять терпение! — вскричал я вне себя. — А он между тем женится на Марье Ивановне!.. — О! — возразил генерал. — Эго ещё не беда: лучше ей быть покамест женою Швабрина: он теперь может оказать ей протекцию: а когда его расстреляем, тогда, Бог даст, сыщутся ей и женишки. Миленькие вдовушки в девках не сидят; то есть, хотел я сказать, что вдовушка скорее найдёт себе мужа, нежели девица. — Скорее соглашусь умереть, — сказал я в бешенстве, — нежели уступить её Швабрину! — Ба, ба, ба, ба! — сказал старик. — Теперь понимаю: ты, видно, в Марью Ивановну влюблён. О, дело другое! Бедный малый! Но всё же я никак не могу дать тебе роту солдат и полсотни казаков. Эта экспедиция была бы неблагоразумна; я не могу взять её на свою ответственность. Я потупил голову; отчаяние мною овладело. Вдруг мысль мелькнула в голове моей: в чём оная состояла, читатель увидит из следующей главы, как говорят старинные романисты. 1 Плут (нем.). ГЛАВА XI МЯТЕЖНАЯ СЛОБОДА В ту пору лев был сыт, хоть с роду он свиреп. «За чем пожаловать изволил в мой вертеп?» -Спросил он ласково. А. Сумароков Я оставил генерала и поспешил на свою квартиру. Савельич встретил меня с обыкновенным своим увещанием. «Охота тебе, сударь, переведываться с пьяными разбойниками! Боярское ли это дело? Не ровен час: ни за что пропадёшь. И добро бы уж ходил ты на турку или на шведа, а то грех и сказать на кого». Я прервал его речь вопросом: сколько у меня всего-навсе денег? «Будет с тебя, — отвечал он с довольным видом. — Мошенники как там ни шарили, а я всё-таки успел утаить». И с этим словом он вынул из кармана длинный вязаный кошелёк, полный серебра. «Ну, Савельич, — сказал я ему, — отдай же мне теперь половину; а остальное возьми себе. Я еду в Белогорскую крепость». — Батюшка Пётр Андреич! — сказал добрый дядька дрожащим голосом. — Побойся Бога; как тебе пускаться в дорогу в нынешнее время, когда никуда проезду нет от разбойников! Пожалей ты хоть своих родителей, коли сам себя не жалеешь. Куда тебе ехать? Зачем? Погоди маленько: войска придут, переловят мошенников; тогда поезжай себе хоть на все четыре стороны. Но намерение моё было твёрдо принято. — Поздно рассуждать, — отвечал я старику, — я должен ехать, я не могу не ехать. Не тужи, Савельич: Бог милостив; авось увидимся! Смотри же, не совестись и не скупись. Покупай, что тебе будет нужно, хоть втридорога. Деньги эти я тебе дарю. Если через три дня я не ворочусь... 198 Что ты это, сударь? — прервал меня Савельич. — Чтоб я тебя пустил одного! Да этого и во сне не проси. Коли ты уж решился ехать, то я хоть пешком да пойду за тобой, а тебя не покину. Чтоб я стал без тебя сидеть за каменной стеною! Да разве я с ума сошёл? Воля твоя, сударь, а я от тебя не отстану. Я знал, что с Савельичем спорить было нечего, и позволил ему приготовляться в дорогу. Через полчаса я сел на своего доброго коня, а Савельич на тощую и хромую клячу, которую даром отдал ему один из городских жителей, не имея более средств кормить её. Мы приехали к городским воротам; караульные нас пропустили; мы выехали из Оренбурга. Начинало смеркаться. Путь мой шёл мимо Бердской слободы, пристанища пугачёвского. Прямая дорога занесена была снегом; но по всей степи видны были конские следы, ежедневно обновляемые. Я ехал крупной рысыо. Савельич едва мог следовать за мною издали и кричал мне поминутно: «Потише, сударь, ради Бога потише. Проклятая клячонка моя не успевает за твоим долгоногим бесом. Куда спешишь? Добро бы на пир, а то под обух, того и гляди... Пётр Андреич... батюшка Пётр Андреич!.. Не погуби!.. Господи Владыко, пропадёт барское дитя!» Вскоре засверкали бердские огни. Мы подъехали к оврагам, естественным укреплениям слободы. Савельич от меня не отставал, не прерывая жалобных своих молений. Я надеялся объехать слободу благополучно, как вдруг увидел в сумраке прямо перед собой человек пять мужиков, вооружённых дубинами: это был передовой караул пугачёвского пристанища. Нас окликали. Не зная пароля, я хотел молча проехать мимо их, но они меня тотчас окружили, и один из них схватил лошадь мою за узду. Я выхватил саблю и ударил мужика по голове; шапка спасла его, однако он зашатался и выпустил из рук узду. Прочие смутились и отбежали; я воспользовался этой минутою, пришпорил лошадь и поскакал. Темнота приближающейся ночи могла избавить меня от всякой опасности, как вдруг, оглянувшись, увидел я, что Савельича со мною не было. Бедный старик на своей хромой лошади не мог ускакать от разбойников. Что было делать? Подождав его несколько минут и удостоверясь в том, что он задержан, я поворотил лошадь и стравился его выручать. Подъезжая к оврагу, услышал я издали шум, крики и голос моего Савельича. Я поехал скорее и вскоре очутился снова между караульными мужиками, остановившими ме- 199 ия несколько минут тому назад. Савельич находился между ими. Они стащили старика с его клячи и готовились вязать. Прибытие моё их обрадовало. Они с криком бросились на меня и мигом стащили с лошади. Один из них, по-видимому главный, объявил нам, что он сейчас поведёт нас к государю. «А наш батюшка, — прибавил он, — волен приказать: сейчас ли вас повесить али дождаться свету Божия». Я не противился; Савельич последовал моему примеру, и караульные повели нас с торжеством. Мы перебрались через овраг и вступили в слободу. Во всех избах горели огни. Шум и крики раздавались везде. На улице я встретил множество народу; но никто в темноте нас не заметил и не узнал во мне оренбургского офицера. Нас привели прямо к избе, стоявшей на углу перекрёстка. У ворот стояло несколько винных бочек и две пушки. «Вот и дворец, — сказал один из мужиков, — сейчас об вас доложим». Он вошёл в избу. Я взглянул на Савельича; старик крестился, читая про себя молитву. Я дожидался долго: наконец мужик воротился и сказал мне: «Ступай: наш батюшка велел впустить офицера». Я вошёл в избу, или во дворец, как называли её мужики. Она освещена была двумя сальными свечами, а стены оклеены были золотою бумагою; впрочем, лавки, стол, рукомойник на верёвочке, полотенце на гвозде, ухват в углу и широкий шесток, уставленный горшками, — всё было как в обыкновенной избе. Пугачёв сидел под образами, в красном кафтане, в высокой шапке и важно подбочась. Около него стояло несколько из главных его товарищей, с видом притворного подобострастия. Видно было, что весть о прибытии офицера из Оренбурга пробудила в бунтовщиках сильное любопытство и что они приготовились встретить меня с торжеством. Пугачёв узнал меня с первого взгляду. Поддельная важность его вдруг исчезла. «А, ваше благородие, — сказал он мне с живостию. — Как поживаешь? Зачем тебя Бог принёс?» Я отвечал, что ехал по своему делу и что люди его меня остановили. «А по какому делу?» — спросил он меня. Я не знал, что отвечать. Пугачёв, полагая, что я не хочу объясняться при свидетелях, обратился к своим товарищам и велел им выйти. Все послушались, кроме двух, которые не тронулись с места. «Говори смело при них, — сказал мне Пугачёв, — от них я ничего не таю». Я взглянул наискось на наперсников самозванца. Один из них, тщедушный и сгорбленный старичок с седою бородкою, не имел в себе ничего замечательного, кроме го- 200 лубой ленты, надетой через плечо по серому армяку. Но ввек не забуду его товарища. Он был высокого росту, дороден и широкоплеч, и показался мне лет сорока пяти. Густая рыжая борода, серые сверкающие глаза, нос без ноздрей и красноватые пятна на лбу и на щеках придавали его рябому широкому лицу выражение неизъяснимое. Он был в красной рубахе, в киргизском халате и в казацких шароварах. Первый (как узнал я после) был беглый капрал Белобородов; второй — Афанасий Соколов (прозванный Хлопушей), ссыльный преступник, три раза бежавший из сибирских рудников. Несмотря на чувства, исключительно меня волновавшие, общество, в котором я так нечаянно очутился, сильно развлекало моё воображение. Но Пугачёв привёл меня в себя своим вопросом: «Говори: по какому же делу выехал ты из Оренбурга?» Странная мысль пришла мне в голову: мне показалось, что провидение, вторично приведшее меня к Пугачёву, подавало мне случай привести в действо моё намерение. Я решился им воспользоваться и, не успев обдумать то, на что решался, отвечал на вопрос Пугачёва: — Я ехал в Белогорскую крепость избавить сироту, которую там обижают. Глаза у Пугачёва засверкали. «Кто из моих людей смеет обижать сироту? — закричал он. — Будь он семи пядень во лбу, а от суда моего не уйдёт. Говори: кто виноватый?» — Швабрнн виноватый, — отвечал я. — Он держит в неволе ту девушку, которую ты видел, больную, у попадьи, и насильно хочет на ней жениться. — Я проучу Швабрина, — сказал грозно Пугачёв. — Он узнает, каково у меня своевольничать и обижать народ. Я его повешу. — Прикажи слово молвить, — сказал Хлопуша хриплым голосом. — Ты поторопился назначить Швабрина в коменданты крепости, а теперь торопишься его вешать. Ты уж оскорбил казаков, посадив дворянина им в начальники; не пугай же дворян, казня их по первому наговору. — Нечего их ни жалеть, ни жаловать! — сказал старичок в голубой ленте. — Швабрина сказнить не беда; а не худо и господина офицера допросить порядком: зачем изволил пожаловать. Если он тебя государем не признаёт, так нечего у тебя и управы искать, а коли признаёт, что же он до сегодняшнего дня сидел в Оренбурге с твоими супостатами? Не прикажешь ли свести 201 его в приказную да запалить там огоньку: мне сдаётся, что его милость подослан к нам от оренбургских командиров. Логика старого злодея показалась мне довольно убедительною. Мороз пробежал по всему моему телу при мысли, в чьих руках я находился. Пугачёв заметил моё смущение. «Ась, ваше благородие? — сказал он мне, подмигивая. — Фельдмаршал мой, кажется, говорит дело. Как ты думаешь?» Насмешка Пугачёва возвратила мне бодрость. Я спокойно отвечал, что я нахожусь в его власти и что он волей поступать со мною, как ему будет угодно. — Добро, — сказал Пугачёв. — Теперь скажи, в каком состоянии ваш город. — Слава Богу, — отвечал я, — все благополучно. — Благополучно? — повторил Пугачёв. А народ мрёт с голоду! Самозванец говорил правду; ноя подолгу присяги стал уверять, что всё это пустые слухи и что в Оренбурге довольно всяких запасов. — Ты видишь, — подхватил старичок, — что он тебя в глаза обманывает. Все беглецы согласно показывают, что в Оренбурге голод и мор, что там едят мертвечину, и то за честь; а его милость уверяет, что всего вдоволь. Коли ты Швабрина хочешь повесить, то уж на той же виселице повесь и этого молодца, чтоб никому не было завидно. Слова проклятого старика, казалось, поколебали Пугачёва. К счастию, Хлоиуша стал противоречить своему товарищу. — Полно, Наумыч, — сказал он ему. — Тебе бы всё душить да резать. Что ты за богатырь? Поглядеть, так в чём душа держится. Сам в могилу смотришь, а других губишь. Разве мало крови на твоей совести? — Да ты что за угодник? — возразил Белобородов. — У тебя-то откуда жалость взялась? — Конечно, — отвечал Хлоиуша, — и я грешен, и эта рука (тут он сжал свой костлявый кулак и, засуча рукава, открыл косматую руку), и эта рука повинна в пролитой христианской крови. Но я губил супротивника, а не гостя; на вольном перепутье да в тёмном лесу, не дома, сидя за печью; кистенём и обухом, а не бабьим наговором. Старик отворотился и проворчал слова: «Рваные ноздри!»... Что ты там шепчешь, старый хрыч? — закричал Хлопу-ша. — Я тебе дам рваные ноздри; погоди, придёт и твоё время; 202 Бог даст, и ты щипцов понюхаешь... А покамест смотри, чтоб я тебе бородишки не вырвал! — Господа енаралы! — провозгласил важно Пугачёв. — Полно вам ссориться. Не беда, если б и все оренбургские собаки дрыгали ногами иод одной перекладиной; беда, если наши кобели меж собою перегрызутся. Ну, помиритесь. Хлопуша и Белобородов не сказали ни слова и мрачно смотрели друг на друга. Я увидел необходимость переменить разговор, который мог кончиться для меня очень невыгодным образом, и, обратясь к Пугачёву, сказал ему с весёлым видом: «Ах! я было и забыл благодарить тебя за лошадь и за тулуп. Без тебя я не добрался бы до города и замёрз бы на дороге». Уловка моя удалась. Пугачёв развеселился. «Долг платежом красен, — сказал он, мигая и прищуриваясь. — Расскажи-ка мне теперь, какое тебе дело до той девушки, которую Швабрин обижает? Уж не зазноба ли сердцу молодецкому? а?» — Она невеста моя, — отвечал я Пугачёву, видя благоприятную перемену погоды и не находя нужды скрывать истину. Твоя невеста! — закричал Пугачёв. — Что ж ты прежде не сказал? Да мы тебя женим и на свадьбе твоей попируем! — Потом, обращаясь к Белобородову: — Слушай, фельдмаршал! Мы с его благородием старые приятели; сядем-ка да поужинаем; утро вечера мудренее. Завтра посмотрим, что с ним сделаем. Я рад был отказаться от предлагаемой чести, но делать было нечего. Две молодые казачки, дочери хозяина избы, накрыли стол белой скатертью, принесли хлеба, ухи и несколько штофов с вином и пивом, и я вторично очутился за одною трапезою с Пугачёвым и с его страшными товарищами. Оргия, коей я был невольным свидетелем, продолжалась до глубокой ночи. Наконец хмель начал одолевать собеседников. Пугачёв задремал, сидя на своём месте: товарищи его встали и дали мне знак оставить его. Я вышел вместе с ними. По распоряжению Хлопуши, караульный отвёл меня в приказную избу, где я нашёл и Савельича и где меня оставили с ним взаперти. Дядька был в таком изумлении при виде всего, что происходило, что не сделал мне никакого вопроса. Он улёгся в темноте и долго вздыхал и охал; наконец захрапел, а я предался размышлениям, которые во всю ночь ни на одну минуту не дали мне задремать. Поутру пришли меня звать от имени Пугачёва. Я пошёл к нему. У ворот его стояла кибитка, запряжённая тройкою татар- 203 ских лошадей. Народ толпился на улице. В сенях встретил я Пугачёва: он был одет по-дорожному, в шубе и в киргизской шапке. Вчерашние собеседники окружали его, приняв на себя вид подобострастия, который сильно противуречил всему, чему я был свидетелем накануне. Пугачёв весело со мною поздоровался и велел мне садиться с ним в кибитку. Мы уселись. «В Белогорскую крепость!» — сказал Пугачёв широкоплечему татарину, стоя правящему тройкою. Сердце моё сильно забилось. Лошади тронулись, колокольчик загремел, кибитка полетела... «Стой! стой!» — раздался голос, слишком мне знакомый, — и я увидел Савельича, бежавшего нам навстречу. Пугачёв велел остановиться. «Батюшка, Пётр Андреич! — кричал дядька. — Не покинь меня на старости лет посреди этих мошен...» — «А, старый хрыч! — сказал ему Пугачёв. — Опять Бог дал свидеться. Ну, садись на облучок». — Спасибо, государь, спасибо, отец родной! — говорил Са-вельич, усаживаясь. — Дай Бог тебе сто лет здравствовать за то, что меня, старика, призрил и успокоил. Век за тебя буду Бога молить, а о заячьем тулупе и упоминать уж не стану. Этот заячий тулуп мог наконец не на шутку рассердить Пугачёва. К счастию, самозванец или не расслыхал или пренебрёг неуместным намёком. Лошади поскакали; народ на улице останавливался и кланялся в пояс. Пугачёв кивал головою на обе стороны. Через минуту мы выехали из слободы и помчались по гладкой дороге. Легко можно себе представить, что чувствовал я в эту мину- ту. Через несколько часов должен я был увидеться с той, которую почитал уже для меня потерянною. Я воображал себе минуту нашего соединения... Я думал также о том человеке, в чьих руках находилась моя судьба и который по странному стечению обстоятельств таинственно был со мною связан. Я вспоминал об опрометчивой жестокости, о кровожадных привычках того, кто вызывался быть избавителем моей любезной! Пугачёв не знал, что она была дочь капитана Миронова; озлобленный Швабрин мог открыть ему всё; Пугачёв мог проведать истину и другим образом... Тогда что станется с Марьей Ивановной? Холод пробегал по моему телу, и волоса становились дыбом... Вдруг Пугачёв прервал мои размышления, обратясь ко мне с вопросом: - О чём, ваше благородие, изволил задуматься? 204 — Как не задуматься, — отвечал я ему. — Я офицер и дворянин; вчера ещё дрался противу тебя, а сегодня еду с тобой в одной кибитке, и счастие всей моей жизни зависит от тебя. — Что ж? — спросил Пугачёв. — Страшно тебе? Я отвечал, что, быв однажды уже им помилован, я надеялся не только на его пощаду, но даже и на помощь. — И ты прав, ей-богу прав! — сказал самозванец. — Ты видел, что мои ребята смотрели на тебя косо; а старик и сегодня настаивал па том, что ты шпион и что надобно тебя пытать и повесить; но я не согласился, — прибавил он, понизив голос, чтоб Савельич и татарин не могли его услышать, — помня твой стакан вина и заячий тулуп. Ты видишь, что я не такой ещё кровопийца, как говорит обо мне ваша братья. Я вспомнил взятие Белогорской крепости; но не почёл нужным его оспоривать и не отвечал ни слова. — Что говорят обо мне в Оренбурге? — спросил Пугачёв, помолчав немного. Да говорят, что с тобою сладить трудновато; нечего сказать: дал ты себя знать. Лицо самозванца изобразило довольное самолюбие. «Да, — сказал он с весёлым видом. — Я воюю хоть куда. Знают ли у вас в Оренбурге о сражении под Юзеевой? Сорок енаралов убито, четыре армии взято в полон. Как ты думаешь: прусский король могли бы со мною потягаться?» Хвастливость разбойника показалась мне забавна. — Сам как ты думаешь? — сказал я ему, — управился ли бы ты с Фридериком? — С Фёдор Фёдоровичем? А как же нет? С вашими енарала-ми ведь я же управляюсь; а они его бивали. Доселе оружие моё было счастливо. Дай срок, то ли ещё будет, как пойду на Москву. — А ты полагаешь идти на Москву? Самозванец несколько задумался и сказал вполголоса: «Бог весть. Улица моя тесна; воли мне мало. Ребята мои умничают. Они воры. Мне должно держать ухо востро; при первой неудаче они свою шею выкупят моею головою». — То-то! — сказал я Пугачёву. — Не лучше ли тебе отстать от них самому, заблаговременно, да прибегнуть к милосердию государыни? Пугачёв горько усмехнулся. — Нет, — отвечал он, — поздно мне каяться. Для меня не будет помилования. Буду продолжать как начал. Как знать? 205 Авось и удастся! Гришка Отрепьев ведь поцарствовал же над Москвою. - А знаешь ты, чем он кончил? Его выбросили из окна, зарезали, сожгли, зарядили его пеплом пушку и выпалили! — Слушай, — сказал Пугачёв с каким-то диким вдохновением. — Расскажу тебе сказку, которую в ребячестве мне рассказывала старая калмычка. Однажды орёл спрашивал у ворона: скажи, ворон-птица, отчего живёшь ты на белом свете триста лет, а я всего-навсе только тридцать три года? — Оттого, батюшка, отвечал ему ворон, что ты пьёшь живую кровь, а я питаюсь мертвечиной. Орёл подумал: давай попробуем и мы питаться тем же. Хорошо. Полетели орёл да ворон. Вот завидели палую лошадь; спустились и сели. Ворон стал клевать да похваливать. Орёл клюнул раз, клюнул другой, махнул крылом и сказал ворону: нет, брат ворон, чем триста лет питаться падалыо, лучше раз напиться живой кровью, а там что Бог даст! — Какова калмыцкая сказка? — Затейлива, — отвечал я ему. — Но жить убийством и разбоем значит, по мне, клевать мертвечину. Пугачёв посмотрел на меня с удивлением и ничего не отвечал. Оба мы замолчали, погрузись каждый в свои размышления. Татарин затянул унылую песню; Савельич, дремля, качался на облучке. Кибитка летела по гладкому зимнему нуги... Вдруг увидел я деревушку на крутом берегу Яика, с частоколом и с колокольней — и через четверть часа въехали мы в Белогорскую крепость. ГЛАВАХ!! СИРОТА Как у нашей у яблоньки Ни верхушки нет, ни отросточек; Как у нашей у княгинюшки Ни отца нету, ни матери. Снарядить-то её некому, Благословить-то её некому. Свадебная песня Кибитка подъехала к крыльцу комендантского дома. Народ узнал колокольчик Пугачёва и толпою бежал за нами. Швабрин встретил самозванца на крыльце. Он был одет казаком и отрастил себе бороду. Изменник помог Пугачёву вылезть из кибитки, в подлых выражениях изъявляя свою радость и усердие. Увидя меня, он смутился; но вскоре оправился, протянул мне руку, говоря; «И ты наш? Давно бы так!» Я отворотился от него и ничего не отвечал. Сердце моё заныло, когда очутились мы в давно знакомой комнате, где на стене висел ещё диплом покойного коменданта, как печальная эпитафия прошедшему времени. Пугачёв сел на том диване, на котором, бывало, дремал Иван Кузмич, усыплённый ворчанием своей супруги. Швабрин сам поднёс ему водки. Пугачёв выпил рюмку и сказал ему, указав на меня: «Попотчуй и его благородие». Швабрин подошёл ко мне с своим подносом; но я вторично от него отворотился. Он казался сам не свой. При обыкновенной своей сметливости он, конечно, догадался, что Пугачёв был им недоволен. Он трусил перед ним, а на меня поглядывал с недоверчивостью. Пугачёв осведомился о состоянии крепости, о слухах про неприятельские войска и тому подобном, и вдруг спросил его неожиданно: «Скажи, братец, какую девушку держишь ты у себя иод караулом? Покажи-ка мне её». 207 Швабрин побледнел как мёртвый. Государь, — сказал он дрожащим голосом... — Государь, она не под караулом... она больна... она в светлице лежит. — Веди ж меня к ней, — сказал самозванец, вставая с места. Отговориться было невозможно. Швабрин повёл Пугачёва в светлицу Марьи Ивановны. Я за ними последовал. Швабрин остановился на лестнице. Государь! — сказал он. — Вы властны требовать от меня, что вам угодно; но не прикажите постороннему входить в спальню к жене моей. Я затрепетал. Так ты женат! — сказал я Швабрину, готовяся его растерзать. Тише! — прервал меня Пугачёв. — Это моё дело. А ты, — продолжал он, обращаясь к Швабрину, — не умничай и не ломайся: жена ли она тебе или не жена, а я веду к ней кого хочу. Ваше благородие, ступай за мною. У дверей светлицы Швабрин опять остановился и сказал прерывающимся голосом: «Государь, предупреждаю вас, что она в белой горячке и третий день как бредит без умолку». — Отворяй! — сказал Пугачёв. Швабрин стал искать у себя в карманах и сказал, что не взял с собою ключа. Пугачёв толкнул дверь ногою; замок отскочил; дверь отворилась, и мы вошли. Я взглянул и обмер. На полу, в крестьянском оборванном платье сидела Марья Ивановна, бледная, худая, с растрёпанными волосами. Перед нею стоял кувшин воды, накрытый ломтём хлеба. Увидя меня, она вздрогнула и закричала. Что тогда со мною стало — не помню. Пугачёв посмотрел на Швабрина и сказал с горькой усмешкою: — Хорош у тебя лазарет! Потом, подошед к Марье Ивановне: — Скажи мне, голубушка, за что твой муж тебя наказывает? в чём ты перед ним провинилась? Мой муж! — повторила она. — Он мне не муж. Я никогда не буду его женою! Я лучше решилась умереть, и умру, если меня не избавят. Пугачёв взглянул грозно на Швабрина: И ты смел меня обманывать! сказал он ему. — Знаешь ли, бездельник, чего ты достоин? Швабрин упал на колени... В эту минуту презрение заглушило во мне все чувства ненависти и гнева. С омерзением гля- 208 дел я на дворянина, валяющегося в ногах беглого казака. Пугачёв смягчился. Милую тебя на сей раз, — сказал он Швабрину, — но знай, что при первой вине тебе припомнится и эта. Потом обратился он к Марье Ивановне и сказал ей ласково: - Выходи, красная девица; дарую тебе волю. Я государь. Марья Ивановна быстро взглянула на него и догадалась, что перед нею убийца её родителей. Она закрыла лицо обеими руками и упала без чувств. Я кинулся к ней; но в эту минуту очень смело в комнату втёрлась моя старинная знакомая Палаша и стала ухаживать за своею барышнею. Пугачёв вышел из светлицы, и мы трое сошли в гостиную. Что, ваше благородие? — сказал, смеясь, Пугачёв. — Выручили красную девицу! Как думаешь, не послать ли за попом да не заставить ли его обвенчать племянницу? Пожалуй, я буду посажёным отцом, Швабрин дружкою; закутим, запьём — и ворота запрём! Чего я опасался, то и случилось. Швабрин, услыша предложение Пугачёва, вышел из себя. — Государь! — закричал он в исступлении. — Я виноват, я вам солгал; но и Гринёв вас обманывает. Эта девушка не племянница здешнего попа: она дочь Ивана Миронова, который казнён при взятии здешней крепости. Пугачёв устремил на меня огненные свои глаза. — Это что ещё? — спросил он меня с недоумением. Швабрин сказал тебе правду, — отвечал я с твёрдостию. — Ты мне этого не сказал, — заметил Пугачёв, у коего лицо омрачилось. — Сам ты рассуди, — отвечал я ему, — можно ли было при твоих людях объявить, что дочь Миронова жива. Да они бы её загрызли. Ничто её бы не спасло! И то правда, — сказал, смеясь, Пугачёв. — Мои пьяницы не пощадили бы бедную девушку. Хорошо сделала кумушка-попадья, что обманула их. Слушай, — продолжал я, видя его доброе расположение. — Как тебя назвать, не знаю, да и знать не хочу... Но Бог видит, что жизнию моей рад бы я заплатить тебе за то, что ты для меня сделал. Только не требуй того, что противно чести моей и христианской совести. Ты мой благодетель. Доверши как начал: отпусти меня с бедною сиротою, куда нам Бог путь укажет. А мы, где бы ты ни был и что бы с тобою ни случи- 209 лось, каждый день будем Бога молить о спасении грешной твоей души... Казалось, суровая душа Пугачёва была тронута. «Ин быть по-твоему! — сказал он. — Казнить так казнить, жаловать гак жаловать: таков мой обычай. Возьми себе свою красавицу; вези её куда хочешь, и дай вам Бог любовь да совет!» Тут он оборотился к Швабрину и велел выдать мне пропуск во все заставы и крепости, подвластные ему. Швабрин, совсем уничтоженный, стоял как остолбенелый. Пугачёв отправился осматривать крепость. Швабрин его сопровождал; а я остался под предлогом приготовлений к отъезду. Я побежал в светлицу. Двери были заперты. Я постучался. «Кто там?» — спросила Палаша. Я назвался. Милый голосок Марьи Ивановны раздался из-за дверей. «Погодите, Пётр Амд-реич. Я переодеваюсь. Ступайте к Акулине Памфиловне: я сейчас туда же буду». Я повиновался и пошёл в дом отца Герасима. И он и попадья выбежали ко мне навстречу. Савельич их уже предупредил. «Здравствуйте, Пётр Андреич, — говорила попадья. — Привёл Бог опять увидеться. Как поживаете? А мы-то про вас каждый день поминали. А Марья-то Ивановна всего натерпелась без вас, моя голубушка!.. Да скажите, мой отец, как эго вы с Пугачё-вым-то поладили? Как он это вас не укокошил? Добро, спасибо злодею и за то». — «Полно, старуха, — прервал отец Герасим. — Не всё то ври, что знаешь. Несть спасения во многом глагола-нии. Батюшка Пётр Андреич! войдите, милости просим. Давно, давно не видались». Попадья стала угощать меня чем Бог послал. А между тем говорила без умолку. Она рассказала мне, каким образом Швабрин принудил их выдать ему Марью Ивановну; как Марья Ивановна плакала и не хотела с ними расстаться; как Марья Ивановна имела с нею всегдашние сношения через Палашку (девку бойкую, которая и урядника заставляет плясать по своей дудке); как она присоветовала Марье Ивановне написать ко мне письмо и прочее. Я, в свою очередь, рассказал ей вкратце свою историю. Поп и попадья крестились, услыша, что Пугачёву известен их обман. «С нами сила крестная! — говорила Акулина Памфиловна. — Промчи Бог тучу мимо. Ай да Алексей Иваныч; нечего сказать: хорош гусь!» — В самую эту минуту дверь отворилась, и Марья Ивановна вошла с улыбкою на бледном лице. Она оставила своё крестьянское платье и одета была по-прежнему просто и мило. 210 Я схватил её руку и долго не мог вымолвить ни одного слова. Мы оба молчали от полноты сердца. Хозяева наши почувствовали, что нам было не до них, и оставили нас. Мы остались одни. Всё было забыто. Мы говорили и не могли наговориться. Марья Ивановна рассказала мне всё, что с нею ни случилось с самого взятия крепости; описала мне весь ужас её положения, все испытания, которым подвергал её гнусный Швабрин. Мы вспомнили и прежнее счастливое время... Оба мы плакали... Наконец я стал объяснять ей мои предположения. Оставаться ей в крепости, подвластной Пугачёву и управляемой Швабриным, было невозможно. Нельзя было думать и об Оренбурге, претерпевающем все бедствия осады. У ней не было на свете ни одного родного человека. Я предложил ей ехать в деревню к моим родителям. Она сначала колебалась: известное ей неблагорасположен не отца моего её пугало. Я её успокоил. Я знал, что отец почтёт за счастие и вменит себе в обязанность принять дочь заслуженного воина, погибшего за отечество. «Милая Марья Ивановна! — сказал я наконец. — Я почитаю тебя своею женою. Чудные обстоятельства соединили нас неразрывно: ничто на свете не может нас разлучить». Марья Ивановна выслушала меня просто, без притворной застенчивости, без затейливых отговорок. Она чувствовала, что судьба её соединена была с моею. Но она повторила, что не иначе будет моею женою, как с согласия моих родителей. Я ей и не противуречил. Мы поцеловались горячо, искренно — и таким образом всё было между нами решено. Через час урядник принёс мне пропуск, подписанный кара-кульками Пугачёва, и позвал меня к нему от его имени. Я нашёл его готового пуститься в дорогу. Не могу изъяснить то, что я чувствовал, расставаясь с этим ужасным человеком, извергом, злодеем для всех, кроме одного меня. Зачем не сказать истины? В эту минуту сильное сочувствие влекло меня к нему. Я пламенно желал вырвать его из среды злодеев, которыми он предводительствовал, и спасти его голову, пока ещё было время. Швабрин и народ, толпящийся около нас, помешали мне высказать всё, чем исполнено было моё сердце. Мы расстались дружески. Пугачёв, увидя в толпе Акулину Памфиловну, погрозил пальцем и мигнул значительно; потом сел в кибитку, велел ехать в Берду, и когда лошади тронулись, то он ещё раз высунулся из кибитки и закричал мне: «Прощай, ваше благородие! Авось увидимся когда-нибудь». Мы точно с ним увиделись, но в каких обстоятельствах!.. 211 Пугачёв уехал. Я долго смотрел на белую степь, по которой неслась его тройка. Народ разошёлся. Швабрин скрылся. Я воротился в дом священника. Все было готово к нашему отъезду; я не хотел более медлить. Добро наше всё было уложено в старую комендантскую повозку. Ямщики мигом заложили лошадей. Марья Ивановна пошла проститься с могилами своих родителей, похороненных за церковью. Я хотел её проводить, но она просила меня оставить её одну. Через несколько минут она воротилась, обливаясь молча тихими слезами. Повозка была подана. Отец Герасим и жена его вышли на крыльцо. Мы сели в кибитку втроём: Марья Ивановна с Палашей и я. Савельич забрался на облучок. «Прощай, „ Марья Ивановна, моя голубушка! прощайте, Пётр Андреич, сокол наш ясный! — говорила добрая попадья. — Счастливый путь, и дай Бог вам обоим счастия!» Мы поехали. У окошка комендантского дома я увидел стоящего Швабрина. Лицо его изображало мрачную злобу. Я не хотел торжествовать над уничтоженным врагом и обратил глаза в другую сторону. Наконец мы выехали из крепостных ворог и навек оставили Белогорскую крепость. ГЛАВА XIII АРЕСТ V Я должен сей же час отправить вас в тюрьму. — Извольте, я готов; но я в такой надежде, Что дело объяснить дозволите мне прежде. Не гневайтесь, сударь: по долгу моему Княжнин Соединённый так нечаянно с милой девушкою, о которой ещё утром я так мучительно беспокоился, я не верил самому себе и воображал, что всё со мною случившееся было пустое сновидение. Марья Ивановна глядела с задумчивостию то на меня, то на дорогу и, казалось, не успела ещё опомниться и прийти в себя. Мы молчали. Сердца наши слишком были утомлены. Неприметным образом часа через два очутились мы в ближней крепости, также подвластной Пугачёву. Здесь мы переменили лошадей. По скорости, с каковой их запрягали, по торопливой услужливости брадатого казака, поставленного Пугачёвым в коменданты, я увидел, что, благодаря болтливости ямщика, нас привёзшего, меня принимали как придворного временщика. Мы отправились далее. Стало смеркаться. Мы приближи-лись к городку, где, по словам бородатого коменданта, находился сильный отряд, идущий на соединение к самозванцу. Мы были остановлены караульными. На вопрос: кто едет? — ямщик отвечал громогласно: «Государев кум со своею хозяюшкою». Вдруг толпа гусаров окружила нас с ужасною браныо. «Выходи, бесов кум! — сказал мне усатый вахмистр. — Вот ужо тебе будет баня, и с твоею хозяюшкою!» Я вышел из кибитки и требовал, чтоб отвели меня к их начальнику. Увидя офицера, солдаты прекратили брань. Вахмистр повёл меня к майору. Савельич от меня не отставал, по- 213 говаривая про себя: «Вот тебе и государев кум! Из огня да в полымя... Господи Владыко! чем это всё кончится?» Кибитка шагом поехала за нами. Через пять минут мы пришли к домику, ярко освещённому. Вахмистр оставил меня при карауле и пошёл обо мне доложить. Он тотчас же воротился, объявив мне, что его высокоблагородию некогда меня принять, а что он велел отвести меня в острог, а хозяюшку к себе привести. Что это значит? — закричал я в бешенстве. — Да разве он с ума сошёл? Не могу знать, ваше благородие, — отвечал вахмистр. — » Только его высокоблагородие приказал ваше благородие отвести в острог, а её благородие приказано привести к его высокоблагородию, ваше благородие! Я бросился на крыльцо. Караульные не думали меня удерживать, и я прямо вбежал в комнату, где человек шесть гусарских офицеров играли в банк. Майор метал. Каково было моё изумление, когда, взглянув на него, узнал я Ивана Ивановича Зурина, некогда обыгравшего меня в Симбирском трактире! — Возможно ли? — вскричал я. — Иван Иваныч! ты ли? Ба, ба, ба, Пётр Андреич! Какими судьбами? Откуда ты? Здоров, брат. Не хочешь ли поставить карточку? Благодарен. Прикажи-ка лучше отвести мне квартиру. — Какую тебе квартиру? Оставайся у меня. — Не могу: я не один. — Ну, подавай сюда и товарища. — Я не с товарищем; я... с дамою. С дамою! Где же ты её подцепил? Эге, брат! (При сих словах Зурин засвистел так выразительно, что все захохотали, а я совершенно смутился.) Ну, — продолжал Зурин, — так и быть. Будет тебе квартира. А жаль... Мы бы попировали по-старинному... Гей! малый! Да что ж сюда не ведут кумушку-то Пугачёва? или она упрямится? Сказать ей, чтоб она не боялась: барин-де прекрасный; ничем не обидит, да хорошенько её в шею. Что это ты? — сказал я Зурину. — Какая кумушка Пугачёва? Это дочь покойного капитана Миронова. Я вывез её из плена и теперь провожаю до деревни батюшкиной, где и оставлю её. Как! Так это о тебе мне сейчас докладывали? Помилуй! что ж это значит? 214 После всё расскажу. А теперь, ради Бога, успокой бедную девушку, которую гусары твои перепугали. Зурин тотчас распорядился. Он сам вышел на улицу извиняться перед Марьей Ивановной в невольном недоразумении м приказал вахмистру отвести ей лучшую квартиру в городе. Я остался ночевать у него. Мы отужинали, и, когда остались вдвоём, я рассказал ему свои похождения. Зурин слушал меня с большим вниманием. Когда я кончил, он покачал головою и сказал: «Всё это, браг, хорошо; одно нехорошо: зачем тебя чёрт несёт жениться? Я, честный офицер, не захочу тебя обманывать: поверь же ты мне, что женитьба блажь. Ну, куда тебе возиться с женою да нянчиться с ребятишками? Эй, плюнь. Послушайся меня: развяжись ты с капитанскою дочкой. Дорога в Симбирск мною очищена и безопасна. Отправь её завтра ж одну к родителям твоим; а сам оставайся у меня в отряде. В Оренбург возвращаться тебе незачем. Попадёшься опять в руки бунтовщикам, так вряд ли от них ещё раз отделаешься. Таким образом любовная дурь пройдёт сама собою, и всё будет ладно». Хотя я не совсем был с ним согласен, однако ж чувствовал, что долг чести требовал моего присутствия в войске императрицы. Я решился последовать совету Зурина: отправить Марью Ивановну в деревню и остаться в его отряде. Савельич явился меня раздевать; я объявил ему, чтоб на другой же день готов он был ехать в дорогу с Марьей Ивановной. Он было заупрямился. «Что ты, сударь? Как же я тебя-то покину? Кто за тобою будет ходить? Что скажут родители твои?» Зная упрямство дядьки моего, я вознамерился убедить его лаской и искренностию. «Друг ты мой, Архип Савельич! — сказал я ему. — Не откажи, будь мне благодетелем; в прислуге здесь я нуждаться не стану, а не буду спокоен, если Марья Ивановна поедет в дорогу без тебя. Служа ей, служишь ты и мне, потому что я твёрдо решился, как скоро обстоятельства дозволят, жениться на ней». Тут Савельич сплеснул руками с видом изумления неописанного. — Жениться! — повторил он. — Дитя хочет жениться! А что скажет батюшка, а матушка-то что подумает? Согласятся, верно согласятся, — отвечал я, — когда узнают Марью Ивановну. Я надеюсь и на тебя. Батюшка и матушка тебе верят: ты будешь за нас ходатаем, не так ли? 215 Старик был тронут. «Ох, батюшка ты мой Пётр Андреич, -отвечал он. — Хоть раненько задумал ты жениться, да зато Марья Ивановна такая добрая барышня, что грех и пропустить оказию. Ип быть по-твоему! Провожу её, ангела Божия, и рабски буду доносить твоим родителям, что такой невесте не надобно и приданого». Я благодарил Савельича и лёг спать в одной комнате с Зури-ным. Разгорячённый и взволнованный, я разболтался. Зурин сначала со мною разговаривал охотно; но мало-помалу слова его стали реже и бессвязнее; наконец, вместо ответа на какой-то запрос, он захрапел и присвистнул. Я замолчал и вскоре последовал его примеру. На другой день утром пришёл я к Марье Ивановне. Я сообщил ей свои предположения. Она признала их благоразумие и тотчас со мною согласилась. Отряд Зурина должен был выступить из города в тот же день. Нечего было медлить. Я гут же расстался с Марьей Ивановной, поручив её Савельичу и дав ей письмо к моим родителям. Марья Ивановна заплакала. «Прощайте, Пётр Андреич! — сказала она тихим голосом. — Придётся ли нам увидаться или нет, Бог один это знает; но век не забуду вас; до могилы ты один останешься в моём сердце». Я ничего нс мог отвечать. Люди нас окружали. Я не хотел при них предаваться чувствам, которые меня волновали. Наконец она уехала. Я возвратился к Зурину грустен и молчалив. Он хотел меня развеселить; я думал себя рассеять: мы провели день шумно и буйно и вечером выступили в поход. Это было в конце февраля. Зима, затруднявшая военные распоряжения, проходила, и наши генералы готовились к дружному содействию. Пугачёв всё ещё стоял под Оренбургом. Между тем около его отряды соединялись и со всех сторон приближались к злодейскому гнезду. Бунтующие деревни, при виде наших войск, приходили в повиновение; шайки разбойников везде бежали от нас, и всё предвещало скорое и благополучное окончание. Вскоре князь Голицын, под крепостию Татищевой, разбил Пугачёва, рассеял его толпы, освободил Оренбург и, казалось, нанёс бунту последний и решительный удар. Зурин был в то время отряжен противу шайки мятежных башкирцев, которые рассеялись прежде, нежели мы их увидали. Весна осадила нас в татарской деревушке. Речки разлились, и дороги стали непроходимы. Мы утешались в нашем бездействии мыслию 216 о скором прекращении скучной и мелочной войны с разбойниками и дикарями. Но Пугачёв не был пойман. Он явился на сибирских заводах, собрал там новые шайки и опять начал злодействовать. Слух о его успехах снова распространился. Мы узнали о разорении сибирских крепостей. Вскоре весть о взятии Казани и о походе самозванца на Москву встревожила начальников войск, беспечно дремавших в надежде на бессилие презренного бунтовщика. Зурин получил повеление переправиться через Волгу. Не стану описывать нашего похода и окончания войны. Скажу коротко, что бедствие доходило до крайности. Мы проходили через селения, разорённые бунтовщиками, и поневоле отбирали у бедных жителей то, что успели они спасти. Правление было повсюду прекращено: помещики укрывались по лесам. Шайки разбойников злодействовали повсюду; начальники отдельных отрядов самовластно наказывали и миловали; состояние всего обширного края, где свирепствовал пожар, было ужасно... Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный! Пугачёв бежал, преследуемый Иваном Ивановичем Михельсоном. Вскоре узнали мы о совершенном его разбитии. Наконец Зурин получил известие о поимке самозванца, а вместе с тем и повеление остановиться. Война была кончена. Наконец мне можно было ехать к моим родителям! Мысль их обнять, увидеть Марью Ивановну, от которой не имел я никакого известия, одушевляла меня восторгом. Я прыгал как ребёнок. Зурин смеялся и говорил, пожимая плечами: «Нет, тебе несдобровать! Женишься ни за что пропадёшь!» Но между тем странное чувство отравляло мою радость: мысль о злодее, обрызганном кровию стольких невинных жертв, и о казни, его ожидающей, тревожила меня поневоле: «Емеля, Емеля! — думал я с досадою, — зачем не наткнулся ты на штык или не подвернулся под картечь? Лучше ничего не мог бы ты придумать». Что прикажете делать? Мысль о нём неразлучна была во мне с мыслию о пощаде, данной мне им в одну из ужасных минут его жизни, и об избавлении моей невесты из рук гнусного Швабрина. Зурин дал мне отпуск. Через несколько дней должен я был опять очутиться посреди моего семейства, увидеть опять мою Марыо Ивановну... Вдруг неожиданная гроза меня поразила. 217 В день, назначенный для выезда, в самую ту минуту, когда готовился я пуститься в дорогу, Зурин вошёл ко мне в избу, держа в руках бумагу, с видом чрезвычайно озабоченным. Что-то кольнуло меня в сердце. Я испугался, сам не зная чего. Он выслал моего денщика и объявил, что имеет до меня дело. «Что такое?» — спросил я с беспокойством. «Маленькая неприятность, — отвечал он, подавая мне бумагу. — Прочитай, что сейчас я получил». Я стал её читать: это был секретный приказ ко всем отдельным начальникам арестовать меня, где бы ни попался, и немедленно отправить под караулом в Казань в Следственную комиссию, учреждённую по делу Пугачёва. Бумага чуть не выпала из моих рук. «Делать нечего! — сказал Зурин. — Долг мой повиноваться приказу. Вероятно, слух о твоих дружеских путешествиях с Пугачёвым как-нибудь да дошёл до правительства. Надеюсь, что дело не будет иметь никаких последствий и что ты оправдаешься перед комиссией. Не унывай и отправляйся». Совесть моя была чиста; я суда не боялся; но мысль отсрочить минуту сладкого свидания, может быть на несколько ещё месяцев, устрашала меня. Тележка была готова. Зурин дружески со мною простился. Меня посадили в тележку. Со мною сели два гусара с саблями наголо, и я поехал по большой дороге. ГЛАВА XIV СУД Мирская молва — Морская волна. Пословица Я был уверен, что виною всему было самовольное моё отсутствие из Оренбурга. Я легко мог оправдаться: наездничество не только никогда не было запрещено, но ещё всеми силами было ободряемо. Я мог быть обвинён в излишней запальчивости, а не в ослушании. Но приятельские сношения мои с Пугачёвым могли быть доказаны множеством свидетелей и должны были казаться но крайней мере весьма подозрительными. Во всю дорогу размышлял я о допросах, меня ожидающих, обдумывал свои ответы и решился перед судом объявить сущую правду, полагая сей способ оправдания самым простым, а вместе и самым надёжным. Я приехал в Казань, опустошённую и погорелую. Поулинам, наместо домов, лежали груды углей и торчали закоптелые стены без крыш и окон. Таков был след, оставленный Пугачёвым! Меня привезли в крепость, уцелевшую посереди сгоревшего города. Гусары сдали меня караульному офицеру. Он велел кликнуть кузнеца. Надели мне на ноги цепь и заковали её наглухо. Потом отвели меня в тюрьму и оставили одного в тесной и тёмной конурке, с одними голыми стенами и с окошечком, загороженным железною решёткою. Таковое начало не предвещало мне ничего доброго. Однако ж я не терял ни бодрости, ни надежды. Я прибегнул к утешению всех скорбящих и, впервые вкусив сладость молитвы, излиян-ной из чистого, но растерзанного сердца, спокойно заснул, не заботясь о том, что со мною будет. 219 На другой день тюремный сторож меня разбудил, с объявлением, что меня требуют в комиссию. Два солдата повели меня через двор в комендантский дом, остановились в передней и впустили одного во внутренние комнаты. Я вошёл в залу довольно обширную. За столом, покрытым бумагами, сидели два человека: пожилой генерал, виду строгого и холодного, и молодой гвардейский капитан, лет двадцати осьми, очень приятной наружности, ловкий и свободный в обращении. У окошка за особым столом сидел секретарь с пером за ухом, наклонясь над бумагою, готовый записывать мои показания. Начался допрос. Меня спросили о моём имени и звании. Генерал осведомился, не сын ли я Андрея Петровича Гринёва? И на ответ мой возразил сурово: «Жаль, что такой почтенный человек имеет такого недостойного сына!» Я спокойно отвечал, что каковы бы ни были обвинения, тяготеющие на мне, я надеюсь их рассеять чистосердечным объяснением истины. Уверенность моя ему не понравилась. «Ты, браг, востёр, — сказал он мне нахмурясь, — но видали мы и не таких!» Тогда молодой человек спросил меня: по какому случаю и в какое время вошёл я в службу к Пугачёву и по каким поручениям был я им употреблён? Я отвечал с негодованием, что я, как офицер и дворянин, ни в какую службу к Пугачёву вступать и никаких поручений от него принять не мог. — Каким же образом, — возразил мой допросчик, — дворянин и офицер один пощажён самозванцем, между тем как все его товарищи злодейски умерщвлены? Каким образом этот самый офицер и дворянин дружески пирует с бунтовщиками, принимает от главного злодея подарки, шубу, лошадь и полтину денег? Отчего произошла такая странная дружба и на чём она основана, если не на измене или но крайней мере на гнусном и преступном малодушии? Я был глубоко оскорблён словами гвардейского офицера и с жаром начал своё оправдание. Я рассказал, как началось моё знакомство с Пугачёвым в степи, во время бурана; как при взятии Белогорской крепости он меня узнал и пощадил. Я сказал, что тулуп и лошадь, правда, не посовестился я принять от самозванца; но что Белогорскую крепость защищал я противу злодея до последней крайности. Наконец я сослался и на моего генерала, который мог засвидетельствовать моё усердие во время бедственной оренбургской осады. 220 Строгий старик взял со стола открытое письмо и стал читать сто вслух: — «На запрос вашего превосходительства касательно прапорщика Гринёва, якобы замешанного в нынешнем смятении и вошедшего в сношения с злодеем, службою недозволенные и долгу присяги противные, объяснить имею честь: оный прапорщик Гринёв находился на службе в Оренбурге от начала октября прошлого 1773 года до 24 февраля нынешнего года, в которое число он из города отлучился и с той поры уже в команду мою не являлся. А слышно от перебежчиков, что он был у Пугачёва в слободе и с ним вместе ездил в Белогорскую крепость, в коей прежде находился он на службе; что касается до его поведения, то я могу...» Тут он прервал своё чтение и сказал мне сурово: «Что ты теперь скажешь себе в оправдание?» Я хотел было продолжать, как начал, и объяснить мою связь с Марьей Ивановной так же искренно, как и всё прочее. Но вдруг почувствовал непреодолимое отвращение. Мне пришло в голову, что если назову её, то комиссия потребует её к ответу; и мысль впутать имя её между гнусными изветами злодеев и её самую привести на очную с ними ставку — эта ужасная мысль так меня поразила, что я замялся и спутался. Судьи мои, начинавшие, казалось, выслушивать ответы мои с некоторою благосклонностию, были снова предубеждены противу меня при виде моего смущения. Гвардейский офицер потребовал, чтоб меня поставили на очную ставку с главным доносителем. Генерал велел кликнуть вчерашнего злодея. Я с живостью обратился к дверям, ожидая появления своего обвинителя. Через несколько минут загремели цепи, двери отворились, и вошёл — Швабрин. Я изумился его перемене. Он был ужасно худ и бледен. Волоса его, недавно чёрные как смоль, совершенно поседели; длинная борода была всклокочена. Он повторил обвинения свои слабым, но смелым голосом. По его словам, я отряжён был от Пугачёва в Оренбург шпионом: ежедневно выезжал на перестрелки, дабы передавать письменные известия о всём, что делалось в городе; что наконец явно передался самозванцу, разъезжал с ним из крепости в крепость, стараясь всячески губить своих товари-щей-изменииков, дабы занимать их места и пользоваться наградами, раздаваемыми от самозванца. Я выслушал его молча и был доволен одним: имя Марьи Ивановны не было произ- 221 несено гнусным злодеем, оттого ли, что самолюбие его страдало при мысли о той, которая отвергла его с презрением; оттого ли, что в сердце его таилась искра того же чувства, которое и меня заставляло молчать, — как бы то ни было, имя дочери белогорского коменданта не было произнесено в присутствии комиссии. Я утвердился ещё более в моём намерении, и когда судьи спросили: чем могу опровергнуть показания Швабрина, я отвечал, что держусь первого своего объяснения и ничего другого в оправдание себе сказать не могу. Генерал велел нас вывести. Мы вышли вместе. Я спокойно взглянул на Швабрина, но не сказал ему ни слова. Он усмехнулся злобной усмешкою и, приподняв свои цепи, опередил меня и ускорил свои шаги. Меня опять отвели в тюрьму и с тех пор уже к допросу не требовали. Я не был свидетелем всему, о чём остаётся мне уведомить читателя; но я так часто слыхал о том рассказы, что малейшие подробности врезались в мою память и что мне кажется, будто бы я тут же невидимо присутствовал. Марья Ивановна принята была моими родителями с тем искренним радушием, которое отличало людей старого века. Они видели благодать Божию в том, что имели случай приютить и обласкать бедную сироту. Вскоре они к ней искренно привязались, потому что нельзя было её узнать и не полюбить. Моя любовь не казалась батюшке пустою блажью; а матушка только того и желала, чтоб её Петруша женился на милой капитанской дочке. Слух о моём аресте поразил всё моё семейство. Марья Ивановна так просто рассказала моим родителям о странном знакомстве моём с Пугачёвым, что оно не только не беспокоило их, но ещё заставляло часто смеяться от чистого сердца. Батюшка не хотел верить, чтобы я мог быть замешан в гнусном бунте, коего цель была ниспровержение престола и истребление дворянского рода. Он строго допросил Савельича. Дядька не утаил, что барин бывал в гостях у Емельки Пугачёва и что-де злодей его таки жаловал; по клялся, что ни о какой измене он и не слыхивал. Старики успокоились и с нетерпением стали ждать благоприятных вестей. Марья Ивановна сильно была встревожена, но молчала, ибо в высшей степени была одарена скромностию и осторожностию. Прошло несколько недель... Вдруг батюшка получает из Петербурга письмо от нашего родственника князя Б **. Князь пи- 222 сал ему обо мне. После обыкновенного приступа, он объявлял ему, что подозрения насчёт участия моего в замыслах бунтовщиков, к несчастию, оказались слишком основательными, что примерная казнь должна была бы меня постигнуть, но что государыня, из уважения к заслугам и преклонным летам отца, решилась помиловать преступного сына и, избавляя его от позорной казни, повелела только сослать в отдалённый край Сибири на вечное поселение. Сей неожиданный удар едва не убил отца моего. Он лишился обыкновенной своей твёрдости, и горесть его (обыкновенно немая) изливалась в горьких жалобах. «Как! — повторял он, выходя из себя. — Сын мой участвовал в замыслах Пугачёва! Боже праведный, до чего я дожил! Государыня избавляет его от казни! От этого разве мне легче? Не казнь страшна; пращур мой умер на лобном месте, отстаивая то, что почитал святынею своей совести; отец мой пострадал вместе с Волынским и Хрущёвым1. Но дворянину изменить своей присяге, соединиться с разбойниками, с убийцами, с беглыми холопьями!.. Стыд и срам нашему роду!..» Испуганная его отчаянием матушка не смела при нём плакать и старалась возвратить ему бодрость, говоря о неверности молвы, о шаткости людского мнения. Отец мой был неутешен. Марья Ивановна мучилась более всех. Будучи уверена, что я мог оправдаться, когда бы только захотел, она догадывалась об истине и почитала себя виновницею моего несчастия. Она скрывала от всех свои слёзы и страдания и между гем непрестанно думала о средствах, как бы меня спасти. Однажды вечером батюшка сидел на диване, перевёртывая листы Придворного календаря; но мысли его были далеко, и чтение не производило над ним обыкновенного своего действия. Он насвистывал старинный марш. Матушка молча вязала шерстяную фуфайку, и слёзы изредка капали на её работу. Вдруг Марья Ивановна, тут же сидевшая за работой, объявила, что необходимость её заставляет ехать в Петербург и что она просит дать ей способ отправиться. Матушка очень огорчилась. «Зачем тебе в Петербург? — сказала она. — Неужто, Марья Ивановна, хочешь и ты нас покинуть?» Марья Ивановна отвечала, что вся будущая судьба её зависит от этого путешествия, что она 1 A.I I. Волынский и А.В. Хрущёв были казнены по обвинению в подготовке государственного переворота в 1740 г. 223 едет искать покровительства и помощи у сильных людей, как дочь человека, пострадавшего за свою верность. Отец мой потупил голову: всякое слово, напоминающее мнимое преступление сына, было ему тягостно и казалось колким упрёком. «Поезжай, матушка! — сказал он ей со вздохом. — Мы твоему счастию помехи сделать не хотим. Дай Бог тебе в женихи доброго человека, не ошельмованного изменника». Он встал и вышел из комнаты. Марья Ивановна, оставшись наедине с матушкою, отчасти объяснила ей свои предположения. Матушка со слезами обняла её и молила Бога о благополучном конце замышленного дела. Марыо Ивановну снарядили, и через несколько дней она отправилась в дорогу с верной Палашей и с верным Са-вельичем, который, насильственно разлучённый со мною, утешался но крайней мере мыслию, что служит наречённой моей невесте. Марья Ивановна благополучно прибыла в Софию1 и, узнав на почтовом дворе, что Двор находился в то время в Царском Селе, решилась гут остановиться. Ей отвели уголок за перегородкой. Жена смотрителя тотчас с нею договорилась, объявила, что она племянница придворного истопника, и посвятила её во все таинства придворной жизни. Она рассказала, в котором часу государыня обыкновенно просыпалась, кушала кофей, прогуливалась; какие вельможи находились в то время при ней; что изволила она вчерашний день говорить у себя за столом, кого принимала вечером, — словом, разговор Анны Власьевны стоил нескольких страниц исторических записок и был бы драгоценен для потомства. Марья Ивановна слушала её со вниманием. Они пошли в сад. Анна Власьевна рассказала историю каждой аллеи и каждого мостика, и, нагулявшись, они возвратились на станцию очень довольные друг другом. На другой день рано утром Марья Ивановна проснулась, оделась и тихонько пошла в сад. Утро было прекрасное, солнце освещало вершины лип, пожелтевших уже под свежим дыханием осени. Широкое озеро сияло неподвижно. Проснувшиеся лебеди важно выплывали из-под кустов, осеняющих берег. Марья Ивановна пошла около прекрасного луга, где только что поставлен был памятник недавних 1 Почтовая станция близ Царского Села. 224 побед графа Петра Александровича Румянцева. Вдруг белая собачка английской породы залаяла и побежала ей навстречу. Марья Ивановна испугалась и остановилась. В эту самую минуту раздался приятный женский голос: «Не бойтесь, она не укусит». И Марья Ивановна увидела даму, сидевшую на скамейке противу памятника. Марья Ивановна села на другом конце скамейки. Дама пристально на неё смотрела; а Марья Ивановна, с своей стороны бросив несколько косвенных взглядов, успела рассмотреть её с ног до головы. Она была в белом утреннем платье, в ночном чепце и в душегрейке. Ей казалось лет сорок. Лицо её, полное и румяное, выражало важность и спокойствие, а голубые глаза и лёгкая улыбка имели прелесть неизъяснимую. Дама первая перервала молчание. — Вы, верно, не здешние? — сказала она. — Точно так-с: я вчера только приехала из провинции. — Вы приехали с вашими родными? — Никак нет-с. Я приехала одна. — Одна! Но вы так ещё молоды. — У меня нет ни отца, ни матери. — Вы здесь, конечно, по каким-нибудь делам? Точно так-с. Я приехала подать просьбу государыне. 225 — Вы сирота: вероятно, вы жалуетесь па несправедливость и обиду? Никак нет-с. Я приехала просить милости, а не правосудия. — Позвольте спросить, кто вы таковы? — Я дочь капитана Миронова. Капитана Миронова! того самого, что был комендантом в одной из оренбургских крепостей? — Точно так-с. Дама, казалось, была тронута. «Извините меня, — сказала она голосом ещё более ласковым, — если я вмешиваюсь в ваши дела; но я бываю при дворе; изъясните мне, в чём состоит ваша просьба, и, может быть, мне удастся вам помочь». Марья Ивановна встала и почтительно её поблагодарила. Всё в неизвестной даме невольно привлекало сердце и внушало доверенность. Марья Ивановна вынула из кармана сложенную бумагу и подала ее незнакомой своей покровительнице, которая стала читать её про себя. Сначала она читала с видом внимательным и благосклонным; но вдруг лицо её переменилось, — и Марья Ивановна, следовавшая глазами за всеми её движениями, испугалась строгому выражению этого лица, за минуту столь приятному и спокойному. — Вы просите за Гринёва? — сказала дама с холодным видом. — Императрица не может его простить. Он пристал к самозванцу не из невежества и легковерия, но как безнравственный и вредный негодяй. — Ах, неправда! — вскрикнула Марья Ивановна. — Как неправда! — возразила дама, вся вспыхнув. — Неправда, ей-богу, неправда! Я знаю всё, я всё вам расскажу. Он для одной меня подвергался всему, что постигло его. И если он не оправдался перед судом, то разве потому только, что не хотел запутать меня. — Тут она с жаром рассказала всё, что уже известно моему читателю. Дама выслушала её со вниманием. «Где вы остановились?» — спросила она потом; и, услыша, что у Анны Власьевны, примолвила с улыбкою: «А! знаю. Прощайте, не говорите никому о нашей встрече. Я надеюсь, что вы недолго будете ждать ответа на ваше письмо». С этим словом она встала и вошла в крытую аллею, а Марья Ивановна возвратилась к Анне Власьевне, исполненная радостной надежды. 226 Хозяйка побранила её за раннюю осеннюю прогулку, вредную, но её словам, для здоровья молодой девушки. Она принесла самовар и за чашкою чая только было принялась за бесконечные рассказы о дворе, как вдруг придворная карета остановилась у крыльца, и камер-лакей вошёл с объявлением, что государыня изволит к себе приглашать девицу Миронову. Анна Власьевна изумилась и расхлопоталась. «Ахти, Господи! — закричала она. — Государыня требует вас ко двору. Как же это она про вас узнала? Да как же вы, матушка, представитесь к императрице? Вы, я чай, и ступить по-придворному не умеете... Не проводить ли мне вас? Всё-таки я вас хоть в чём-нибудь да могу предостеречь. И как же вам ехать в дорожном платье? Не послать ли к повивальной бабушке за её жёлтым роброном?» Камер-лакей объявил, что государыне угодно было, чтоб Марья Ивановна ехала одна и в том, в чём её застанут. Делать было нечего: Марья Ивановна села в карету и поехала во дворец, сопровождаемая советами и благословениями Анны Власьевны. Марья Ивановна предчувствовала решение нашей судьбы; сердце её сильно билось и замирало. Чрез несколько минут карета остановилась у дворца. Марья Ивановна с трепетом пошла по лестнице. Двери перед нею отворились настежь. Она прошла длинный ряд пустых, великолепных комнат; камер-лакей указывал дорогу. Наконец, подошед к запертым дверям, он объявил, что сейчас об ней доложит, и оставил её одну. Мысль увидеть императрицу лицом к лицу так устрашала её, что она с трудом могла держаться на ногах. Через минуту двери отворились, и она вошла в уборную государыни. Императрица сидела за своим туалетом. Несколько придворных окружали её и почтительно пропустили Марью Ивановну. Государыня ласково к ней обратилась, и Марья Ивановна узнала в ней ту даму, с которой гак откровенно изъяснялась она несколько минут тому назад. Государыня подозвала её и сказала с улыбкою: «Я рада, что могла сдержать вам своё слово и исполнить вашу просьбу. Дело ваше кончено. Я убеждена в невинности вашего жениха. Вот письмо, которое сами потрудитесь отвезти к будущему свёкру». Марья Ивановна приняла письмо дрожащею рукою и, заплакав, упала к ногам императрицы, которая подняла её и поцеловала. Государыня разговорилась с нею. «Знаю, что вы не богаты, — сказала она, — но я в долгу перед дочерью капитана Миронова. Не беспокойтесь о будущем. Я беру на себя устроить ваше состояние». 227 Обласкав бедную сироту, государыня её отпустила. Марья Ивановна уехала в той же придворной карете. Анна Власьевна, нетерпеливо ожидавшая её возвращения, осыпала её вопросами, на которые Марья Ивановна отвечала кое-как. Апиа Власьевна хотя и была недовольна её беспамятством, но приписала оное провинциальной застенчивости и извинила великодушно. В тот же день Марья Ивановна, не полюбопытствовав взглянуть на Петербург, обратно поехала в деревню... Здесь прекращаются записки Петра Андреевича Гринёва. Из семейственных преданий известно, что он был освобождён от заключения в конце 1774 года, по именному повелению; что он присутствовал при казни Пугачёва, который узнал его в толпе и кивнул ему головою, которая через минуту, мёртвая и окровавленная, показана была народу. Вскоре потом Пётр Андреевич женился на Марье Ивановне. Потомство их благоденствует в Симбирской губернии. В тридцати верстах от *** находится село, принадлежащее десятерым помещикам. В одном из барских флигелей показывают собственноручное письмо Екатерины II за стеклом и в рамке.. Оно писано к отцу Петра Андреевича и содержит оправдание его сына и похвалы уму и сердцу дочери капитана Миронова. Рукопись Петра Андреевича Гринёва дос тавлена была нам от одного из его внуков, который узнал, что мы заняты были трудом, относящимся ко временам, описанным его дедом. Мы решились, с разрешения родственников, издать её особо, приискав к каждой главе приличный эпиграф и дозволив себе переменить некоторые собственные имена. Издатель. 19 окт. 1836 Вопросы и задания ? К главе I 1. Подберите необходимые ключевые слова для характеристики Андрея Петровича Гринёва, Авдотьи Васильевны, Савельича, Бои-ре, Палашки. 2. Какие черты, свойственные дворянскому быту XVIII века, воссозданы в I главе романа? Каким образом можно сопоставить характер воспитания Петруши Гринёва и Митрофанушки из комедии Д.И. Фонвизина «Недоросль»? 3. Каков, по вашему мнению, центральный эпизод I главы? В чём его основной смысл? К главе II 1*. Гринёв мог встретиться с Пугачёвым при различных обстоятельствах. На страницах романа встреча происходит вследствие разразившегося бурана. В чём его символический смысл? 2. Зачитайте строчки, в которых даётся портрет «вожатого». Есть ли в пушкинском тексте выразительные средства, способствующие наибольшей яркости портрета? Какие это средства? Обратите на них внимание. Воссоздайте портрет устно. 3. Как характеризует Петра Гринёва решение подарить «вожатому» свой заячий тулуп? Почему Гринёв не послушал Савельича и настоял на своём решении? 4. Какое слово в репликах Савельича наиболее точно передаёт его отношение к происходящему? 5. Генерал-немец не понимает смысла слов из записки Андрея Петровича Гринева «держать в ежовых рукавицах». Каково значение этого крылатого выражения? К главе III 1. Каково первое впечатление Гринёва от Белогорской крепости? Что удивило и поразило юношу? 2. Каким предстаёт характер коменданта крепости из деталей его разговора с подчинёнными, женой, вновь прибывшим офицером? 3. Назовите художественные средства, с помощью которых воссозданы характеры капитана Миронова и его жены. 4. Назовите наиболее типичные слова п сочетания слов, характерные для речи капитана Миронова. 5. Каковы обычаи в доме Мироновых? Справедлива ли их характеристика, данная Швабриным? К главе IV 1. «...Жизнь моя в Белогорской крепости сделалась для меня не только сносною, но даже и приятною», — пишет в начале главы Пётр Гринёв. Почему изменилось настроение героя? 2. Расскажите о занятиях Гринёва в крепости. 3. Каков кульминационный эпизод главы? Составьте цитатный план для ответа на вопрос. 4. В чём причина поединка и кто его инициатор? 5. Какие человеческие качества Швабрина раскрываются в этой главе? К главе V 1. Определите значение слова «цирюльник». 2. Назовите эпитеты, характеризующие чувство Маши Мироновой и Петра Гринёва. Какие ещё средства выразительности применяет Пушкин, рассказывая о любви персонажей? 3. Кто и из каких побуждений рассказал родителям Гринёва о его дуэли? 4. Как вы думаете, почему родители Гринёва отказали Петру Андреевичу в родительском благословении? 5. Как характеризует Машу её реакция на письмо родителей Петра Гринёва? 230 6. Какие качества характера Савельича проявились в его отношении к происходящим событиям? К главе VI 1. Названия глав очень точно отражает их содержание. Какой основной смысл и какие оттенки заключены в названии главы VI — «Пугачёвщина»? 2. Насколько точна характеристика I Пугачёва, данная в секретном пред 11 исан и и начал ьства? 3. Охарактеризуйте реакцию на надвигающиеся события со стороны различных персонажей, находящихся в Белогорской крепости. Составьте тезисный илам ответа. 4. Какой эпизод главы произвёл на вас наибольшее впечатление? Почему? К главе VII 1. Составьте сложный план главы «Приступ». 2. Как ведут себя капитан Гринёв, Миронов, Василиса Егоровна, Маша, отец Герасим, Швабрин накануне решающего события и в момент штурма крепости? 3. Подберите эпитеты, характеризующие поведение защитников крепости и пугачёвцев после взятия крепости. 4. На первый взгляд Пушкин никак не комментирует переход Швабрииа на сторону Пугачёва. Как вы думаете, в какой части романа заключена позиция писателя, какими словами она выражена? Размышляя но этому поводу, задумайтесь над ролью эпиграфа к роману. 5. Основными элементами фабулы в эпическом произведении являются завязка, кульминация, развязка. Чем является глава «Приступ»? Обоснуйте свой ответ. К главе VIII 1. Прочитайте фрагмент: «Оставшись один, я погрузился в размышления. Что мне было делать? Оставаться в крепости, подвластной злодею, или следовать за его шайкою было неприлично офицеру. Долг требовал, чтоб я явился туда, где служба моя могла быть полезна отечеству в настоящих, затруднительных обстоятельствах... По любовь сильно советовала мне оставаться при Марье Ивановне и быть ей защитником и покровителем. Хотя я и предвидел скорую и несомненную перемену в обстоятельствах, но всё же не мог не трепетать, воображая опасность её положения». Как вы оцениваете решение героя и его анализ ситуации? 231 2. Каково ваше отношение к поведению Гринёва после захвата крепости? 3. Подробно перескажите эпизод «Гринёв у Пугачёва и пугачёвцев». Что произвело наиболее сильное впечатление на Гринёва? К главе IX 1. Чем могло грозить Гринёву поручение Пугачёва? 2. Почему Гринёва испугало решение сделать Швабрииа комендантом крепости? 3. Охарактеризуйте эпизод «Прошение Савельича». Какие чувства вызвал у вас его поступок? Запишите ключевые слова для ответа на вопрос. К главе X 1. Готова ли крепость Оренбург к встрече с силами Пугачёва? 2. Какими представил Пушкин членов совета: генерала, чиновников? 3. «Все чиновники говорили о ненадёжности войск, о неверности удачи, об осторожности и тому подобном. Все полагали, что благоразумнее оставаться под прикрытием пушек за крепкой каменной стеною, нежели на открытом поле испытывать счастие оружия». Эти высказывания предваряет суждение Гринёва: «Все мнения оказались противными моему». Каково было мнение Гринёва? Почему? 4. На основании письма Маши Мироновой к Гринёву охарактеризуйте внутреннее состояние девушки. В текст своего рассказа вводите слова и обороты, передающие её чувства, надежду. К главе XI 1. Как вы оцениваете решение Гринёва ехать в крепость ради спасения любимой девушки? 2. Гринёв вспоминает: «...общество, в котором я так нечаянно очутился, сильно развлекало моё воображение». Как вы думаете, почему? Зачитайте фрагменты из главы, в которой даны портреты сподвижников Пугачёва. 3. Как характеризует Пугачёва его отношение к известию о поступке Швабрина? 4. Перечитайте диалог Пугачёва и Гринёва, состоявшийся по дороге в Белогорскую крепость. Какие детали наиболее важны для понимания характера и поступков Пугачёва? 5. В чём смысл калмыцкой сказки? Какова её роль в романе? 232 К главе XII 1. Охарактеризуйте состояние и поведение Пугачёва, Швабрииа и Гринёва в начале главы. 2. Какие качества личности Пугачёва проявляются в его решениях по отношению к Маше Мироновой, Швабрину и Гринёву? 3. Желая спасти Машу, Гринёв обратился за помощью к своему начальнику по службе, но получил отказ. В роли спасителя Маши (как и Гринёва) выступает «мужицкий царь» Пугачёв. Как вы думаете, почему так происходит и что этим хотел сказать Пушкин? К главе XIII 1. Можно ли считать решение Гринёва отправить в деревню Машу в сопровождении Савсльича единственно верным? Обоснуйте своё мнение. 2. Отношение к событиям передано Пушкиным через восприятие Савельича. Почему это особенно важно для данной ситуации? 3. С каким чувством думает Гринёв о Пугачёве после поражения бунтовщика? В свой ответ вводите слова из текста главы. 4. Закономерен ли арест Гринёва? Вы ожидали такое развитие сюжета? Обоснуйте свой взгляд на события. К главе XIV 1. Гринёв «решился перед судом объявить сущую правду, полагая сей способ оправдания самым простым, а вместе и самым надёжным». Как вы относитесь к его решению? 2. Подробно передайте содержание сцены суда по заранее намеченному плану. 3. Кто явился причиной новой неприятности Гринёва? Можно ли назвать такой поворот событий неожиданным? 4. Дайте оценку показаниям Швабрииа на суде. В чём вы видите причину такого его поведения? 5. Решение Маши Мироновой ехать в Петербург спасать любимого — это жест отчаяния, последняя надежда или что-то ещё? Дайте развёрнутый ответ. 6. Во время встречи с «дамой» Маша Миронова, рассказывая свою историю, отвечает на вопрос о цели своего предприятия: «Я приехала просить милости, а не правосудия». Как вы думаете, почему она так формулирует свою цель? 7. Почему «дама» так резко реагирует па упоминание имени Гринёва? 8. Как вы думаете, почему императрица помиловала Гринёва? 233 ТЕМЫ ДЛЯ РЕФЕРАТОВ, СООБЩЕНИЙ, ТВОРЧЕСКИХ РАБОТ 1. Пугачёвщина и Пугачёв на страницах «Капитанской дочки»: восстание или бунт? 2. Нравы и быт дворян XVIII века в изображении А.С. Пушкина. 3. Произведения устного народного творчества п их художественная роль в романе. 4. Савельич и Пётр Гринёв. 5. Для чего нужна в романе линия Гринёв — Швабрин? 6. Проблема чести, долга и нравственного выбора в романе «Капитанская дочка». 7. Пётр Гринёв и Емельян Пугачёв в романе «Капитанская дочка». 8. Любовь на страницах романа Пушкина. 9. Смысл названия романа. 10. Отношение Пушкина к изображаемым событиям и героям. 11. Образы-символы в романе А.С. Пушкина. 12. Роль эпиграфов в романе «Капитанская дочка». 13. Тема милости и справедливости в романе. 14. «Случай — мощное, мгновенное орудие провидения». (А.С. 11уш-кин.) 15. Крылатые выражения и афоризмы на страницах «Капитанской дочки». 16. Образно-выразительные средства в романе (на примере отдельного фрагмента или главы). 17. Дорогами Гринёва и Пугачёва (путешествие по страницам пушкинского романа и географическому атласу). Для вас, любознательные ! «Капитанской дочке» была суждена долгая жизнь в искусстве: — В 1899 году к столетию со дня рождения А.С. Пушкина вышло трёхтомное собрание сочинений поэта. Среди иллюстраций наиболее интересным оказался цикл работ Сергея Васильевича Иванова к «Капитанской дочке». В 1904 году «Капитанскую дочку» иллюстрировал Александр Николаевич Бенуа. 234 — В 1938 году над иллюстрациями к роману А.С. Пушкина работал Никита Владимирович Фаворский. Никита родился в 1915 году в семье художников Владимира Андреевича Фаворского и Марии Владимировны Дервиз, двоюродной племянницы выдающегося русского графика Валентина Александровича Серова. Владимир Андреевич сам много работал над оформлением произведений А.С. Пушкина, таких, как «Борис Годунов», «Маленькие трагедии». (Его гравюру «Пушкин в Михайловском» вы найдёте на с. 108.) Никита учился рисовать у отца, потом поступил в Московский художественно-полиграфический институт, где его учителями были П.Я. Павлинов, М.С. Родионов, К.Н. Истомин. Оформление «Капитанской дочки» — его дипломная работа1. Никита Фаворский успел оформить ещё две книги (армянский народный эпос «Давид Сасунский», «Сказки» Б. Шергина), которые вместе с «Капитанской дочкой» признаны выдающимися произведениями русской книжной иллюстрации. В 1941 году Никита добровольцем пошёл в Московское ополчение и погиб, защищая Москву. — В 1951 году «Капитанскую дочку» иллюстрировал Сергей Васильевич Герасимов. — В 1974 году рисунки к повести Пушкина выполнил художник Дементий Алексеевич Шмаринов. — Авторами опер «Капитанская дочка» являются композиторы Цезарь Антонович Кюи и Владимир Иванович Реби-ков. В 1925 году композитор Николай Николаевич Черепнин написал музыку к балету «Капитанская дочка», а в 1957 году композитор Тихон Николаевич Хренников написал музыку к кинофильму «Капитанская дочка». — В 1928 году режиссёром Ю.В. Таричем по сценарию В.Б. Шкловского был поставлен кинофильм «Капитанская дочка», в котором художественная идея Пушкина была извращена. Швабрин и Савельич показаны руководителями народного восстания, а Гринёв изображён карьерисгом-крепостником. 1 В нашем учебнике впервые публикуются эти замечательные гравюры полностью вместе с русским текстом. Иллюстрация на с. 225 — встреча Маши Мироновой с императрицей — не была окончена: здесь воспроизведена фотография гравюрной доски. 235 После уроков Проведите литературный вечер на тему «Адресаты лирики А.С. Пушкина». Советуем прочитать Г Гессен А. Жизнь поэта. М.: Детская литература, 1972. Жизнь Пушкина, рассказанная им самим и его современниками: в 2 т. М„ 1987. Т. 1. Коровин В.И. А.С. Пушкин в жизни и творчестве. М., 2009. Лотман ЮМ. А.С. Пушкин. Биография писателя: пособие для учащихся. Л., 1982. Непомнящий В. Пушкин. Русская картина мира. М., 1999. Последний год жизни Пушкина. М., 1988. А.С. Пушкин: школьный энциклопедический словарь. М., 1999. Тынянов Ю.Н. Пушкин. Любое издание. МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ ЛЕРМОНТОВ 1814-1841 М.Ю. ЛЕРМОНТОВ И КАВКАЗ В жизни, творчестве и судьбе М.Ю. Лермонтова Кавказ занимает совершенно особое место. «Юный поэт заплатил полную дань волшебной стране, поразившей лучшими, благодатнейшими впечатлениями его поэтическую душу. Кавказ был колыбелью его поэзии, так же как он был колыбелью поэзии Пушкина, и после Пушкина никто так поэтически не отблагодарил Кавказ за дивные впечатления его девственно величавой природы, как Лермонтов...» — отмечал В.Г. Белинский. Многие русские писатели до Лермонтова обращались к изображению Кавказа. Образы Кавказа нередки в поэзии Г. Р. Державина. А.С. Пушкин впервые в русской поэзии раскрыл тему Кавказа не по чужим рассказам, как его предшественники, а по собственным впечатлениям. Пушкинский «Кавказский пленник» служил юному Лермонтову известным образцом. В своих ранних поэмах «Черкесы» и «Кавказский пленник» он сознательно подражает Пушкину. Лермонтов хорошо знал произведения о Кавказе А.А. Бестужева (Марлинского), А.И. Полежаева. Образ Кавказа сложился у него под влиянием вольнолюбивых мотивов русской поэзии 20-х годов XIX века. Судьба связала Лермонтова с Кавказом с самого раннего его детства. Первая влюблённость связана у него с пребыванием на Кавказе в 1825 году. Поэтическое восприятие дивной кавказской природы сливается с пробуждением первой любовной мечты: «О! Сия минута первого беспокойства страстей до могилы будет терзать мой ум». 237 «Природой дикой красоты» восхищался Лермонтов, любовался «цепью синих гор», узнавал характер народов Кавказа, которые в мирной жизни отличались «нравами тихой простоты». Синий цвет цвет чистого неба, на фоне которого ещё более величественными кажутся горы Кавказа, — один из наиболее распространённых в лермонтовском описании кавказской природы. В 1832 году поэт создаёт пронзительное по искренности стихотворение в прозе, в котором сильны автобиографические мотивы. * * * Синие горы Кавказа, приветствую вас! вы взлелеяли детство моё; вы носили меня на своих одичалых хребтах, облаками меня одевали, вы к небу меня приучили, и я с той поры всё мечтаю об вас да о небе. Престолы природы, с которых как дым улетают громовые тучи, кто раз лишь на ваших вершинах Творцу помолился, тот жизнь презирает, хотя в то мгновенье гордился он ею!.. * * * Часто во время зари я глядел на снега и далёкие льдины утёсов; они так сияли в лучах восходящего солнца, и, в розовый блеск одеваясь, они, между тем как внизу всё темно, возвещали прохожему утро. И розовый цвет их подобился цвету стыда: как будто девицы, когда вдруг увидят мужчину, купаясь, в таком уж смущенье, что белой одежды накинуть на грудь не успеют. Как я любил твои бури, Кавказ! те пустынные громкие бури, которым пещеры как стражи ночей отвечают!.. На гладком холме одинокое дерево, ветром, дождями нагнутое, иль виноградник, шумящий в ущелье, и путь неизвестный над пропастью, где, покрываясь пеной, бежит безыменная речка, и выстрел нежданный, и страх после выстрела: враг ли коварный, иль просто охотник... всё, всё в этом крае прекрасно. <...> Лермонтов признавался в стихотворении «Кавказ» (1830): «Как сладкую песню отчизны моей, / Люблю я Кавказ». Кавказ напоминает поэту о рано умершей матери: 238 В младенческих летах я мать потерял. Но мнилось, что в розовый вечера час Та степь повторяла мне памятный глас За эго люблю я вершины тех скал, Люблю я Кавказ. Была ещё одна причина особого отношения поэта к Кавказу — он был для Лермонтова символом вольности: «Кавказ! Далёкая страна! / Жилище вольности простой!» Горы Кавказа — не только олицетворение красоты и величия. Это ещё и символ воина-защитника. «Стражем востока» называет Лермонтов Казбек. В 1837 году Лермонтов был сослан на Кавказ за стихи на смерть Пушкина. Заболев по дороге, он из Ставрополя поехал в Пятигорск и до осени лечился на водах. Затем, командированный в отряд генерала А.А. Вельяминова, проехал всю Кавказскую линию, был в Тамани и в октябре отправился по Военно-Грузинской дороге в Грузию, где в Караагаче стоял его полк. Возможно, ещё прежде, прямо из Тифлиса Лермонтов поехал в Азербайджан, а в декабре, переведённый в лейб-гвардии Гродненский гусарский полк, покинул Грузию. Во время второй ссылки в 1840 году Лермонтов принял участие в военных действиях в Чечне, снова побывал на Кавказских Минеральных Водах, на Тереке. Пребывание на Кавказе помогло поэту ближе познакомиться с жизнью его народов, полюбить природу этого края, узнать и оценить его фольклор. Тема Кавказа заняла значительное место в творчестве Лермонтова. Помимо лирических стихотворений она отразилась в его поэмах «Измаил-Бей», «Мцыри», «Демон», романе «Герой нашего времени» и др. Кавказские впечатления и пейзажи воплотились в живописном и графическом наследии Лермонтова, например в полотнах «Кавказский вид с Эльбруса» (1837—1838), «Воспоминание о Кавказе» (1838), литографии 1837 года «Вид Крестовой горы из ущелья близ Коби» и др. ВОЕННАЯ СЛУЖБА ЛЕРМОНТОВА С Кавказом связана и военная служба Лермонтова. Она началась с того дня, когда он был зачислен в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров унтер-офицером 239 лейб-гвардии гусарского полка, — 14 ноября 1832 года. Он знал, что здесь его ожидали «маршировки, парадировки», всевозможные ограничения свободы, связанные с военной дисциплиной, но, приняв решение, он руководствовался долгом защитника Родины. Лермонтову было трудно расстаться с его «неблагодарным кумиром» — литературной карьерой, но путь был выбран. В октябре 1832 года он писал М.А. Лопухиной: «<...> если будет война, клянусь вам Богом, буду всегда впереди». В 1840 году поэт доказал, что это не пустые слова. Было бы ошибочным считать, что Школа юнкеров ничего не дала Лермонтову: он стал образованным офицером, обладающим широким кругозором, знанием военной истории и основ военного искусства. Однако муштра и запрет на чтение художественной литературы сильно ему досаждали, и он мечтал о скорейшем выпуске в корнеты лейб-гвардии гусарского полка. Произошло это 22 ноября 1834 года. Служба в полку состояла не только в обычных военных занятиях, учениях, парадах, но и в обязательном посещении придворных балов. Относительная свобода жизненного уклада гусар способствовала развитию у Лермонтова привязанности к полку. В «Тамбовской казначейше» поэт писал: «...и скоро ль ментиков червонных / Приветный блеск увижу я...» (лейб-гусары носили алые доломаны1 и ментики1 2). Службу он нёс исправно, но не терпел педантизма в мелочах службы и быта. Период первой ссылки был важен для становления личности поэта-воина. На Кавказе он встретился с новыми людьми: это были скромные труженики войны и сосланные декабристы. Здесь Лермонтов ощутил сочувствие к себе со стороны начальства и отсутствие постоянной слежки III Отделения. В 1837 году поэт являлся наблюдателем, а в 1840 году прямым участником боевых действий против горцев. Отношение его к военным действиям противоречиво. С одной стороны, Лермонтов всей душой был на стороне свободолюбивых народов Кавказа, однако, как Пушкин и декабристы, понимал, что у горцев нет надежды на завоевание полной независимости и единственный выход состоит в присоединении к России. Месяцы, проведённые на Кавказе, сыграли большую роль в формировании мировоззрения поэта, его творческой само- 1 Доломан — короткий гусарский мундир. 2 Ментик — короткая куртка с мехом, надевается на доломан. 240 М.Ю. Лермонтов в сюртуке лейб-гвардии гусарского полка. Художник А.И. Клюндер. 1839-1840 гг. стоятельности. В эго время усилилась его неудовлетворённость военной службой, созрело решение выйти в отставку и посвятить себя исключительно литературной деятельности. Благодаря хлопотам бабушки Е.А. Арсеньевой по представлению А.Х. Бенкендорфа 11 октября 1837 года Лермонтов был переведён в лейб-гвардии Гродненский гусарский полк. Командир полка Д.Г. Багратион-Имеретинский стремился сделать полк лучшим в России. Видимо, Лермонтов исправно нёс службу. Только этим можно объяснить то, что ему дважды давали 8-дневный отпуск для поездки в Петербург. В конце апреля 1838 года Лермонтов возвратился в столицу, а 14 мая при- 241 был в лейб-гвардии гусарский полк, квартировавший в Царском Селе. Ом не терял надежды на отставку, нёс опостылевшую после Кавказа плац-парадную службу, регулярно бывал на балах, но чаще — среди литераторов. Столкновение и дуэль с сыном французского посла Э. Ба-рантом привели к унизительной процедуре допросов и суда, суровому приговору: переводу в Тенгинский пехотный полк, который действовал на наиболее опасных участках противостояния с горцами. Лермонтов выехал из Петербурга 5-го или 6 мая, 10 июня был в Ставрополе и добился назначения в Чеченский отряд Га-лафеева на левый фланг Кавказской линии. Стеснительные условия службы в качестве командира взвода 12-й мушкетёрской роты Тенгинского пехотного полка, по-видимому, Лермонтова тяготили. Он предпочёл более свободную от повседневной опеки должность адъютанта в отряде Галафеева. Офицеры штаба — адъютанты, как их тогда называли, — иногда прикреплялись заранее к какой-либо части боевого порядка, вели наблюдение за её действиями, доносили об этом, а порой и сами организовывали действия этих частей. Так было, в частности, с Лермонтовым в бою на реке Валерик. Он был назначен для наблюдения за штурмовой колонной и должен был действовать в её составе. Для выполнения такого поручения надо было обладать мужеством, хорошим кругозором, пониманием обстановки п решительностью. Служба таких адъютантов была сопряжена даже с большей опасностью, чем в строю. Лермонтов участвовал в боевых операциях, проявив себя инициативным офицером. Он выполнял свой долг «<...> с отличным мужеством и хладнокровием и с первыми рядами храбрейших ворвался в неприятельские завалы», — писал очевидец событий. За этот бой поэт был представлен к ордену Владимира 4-й степени с бантом, но командир корпуса снизил представление до ордена Станислава 3-й степени, который Лермонтов также не получил. В Чечне в бою 10 октября был ранен Р.И. Дорохов, командовавший сотней отборных конных бойцов. Лермонтов, приняв от него командование, проявил не только незаурядное дарование кавалерийского офицера, но и повседневную заботу о подчинённых, с которыми делил опасности боя и тяготы походной жизни. Командующий конницей В.С. Голицын писал, что трудно было бы подобрать для этой сотни более подходя- 242 щего командира. Лермонтов «...был всегда первый на коне и последний на отдыхе...». Голицын представил его к золотой сабле «За храбрость», что предполагало возвращение в гвардию. В боях на территории Чечни с 27 октября но 6 ноября Лермонтов отличился вновь и был представлен к двум наградам с переводом в гвардию. В конце 1840-го Лермонтов прибыл в Тенгинский пехотный полк, а 14 января 1841 года отправился в отпуск в Петербург с надеждой на отставку. В столице он узнал, что его вычеркнули из Валерикского представления к наградам. После смерти поэта стало известно, что это сделал сам Николай I. Возвращаясь на Кавказ в 1841 году, поэт всё ещё собирался «...заслуживать себе на Кавказе отставку...». В последних письмах бабушке от 9—10 мая и 28 июня 1841 года опять задаётся вопрос: «выпустят ли» в отставку? Не выпустили. По пути к месту назначения поэт остановился в Пятигорске и получил там разрешение задержаться для лечения. Результатом нелепой ссоры с Н. Мартыновым стала дуэль, и 15 июля 1841 года Лермонтов был убит. 1. В каких жизненных ситуациях Лермонтов посещал Кавказ? 2. Что значил Кавказ для Лермонтова-офицера, Лермоптова-че-ловека, Лермонтова-поэта? 3. Какие факты из военной службы Лермонтова на Кавказе показались вам наиболее важными для понимания его личности? 4. Почему царь не допустил награждения Лермонтова за его безупречную и героическую службу? ТВОРЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ ПОЭМЫ «МЦЫРИ» К 1831 году относится намерение Лермонтова писать «записки молодого монаха 17 лет. С детства он в монастыре; кроме священных, книг не читал. Страстная душа томится. Идеалы...». По С.Н. Малкову Вопросы и задания 243 Возвратившись из кавказской ссылки, Лермонтов обратился к прежнему замыслу. Ыо, в отличие от первых опытов, новый материал — кавказский — стал неотъемлемым, органическим элементом создаваемой поэмы. Действие её развивается в Грузии. Герой — молодой горец, взятый в шестилетием возрасте в плен русским генералом (по свидетельству родственников поэта, он подразумевал при этом генерала А.II. Ермолова). На обложке чернового автографа рукою Лермонтова написано: «1839 года Августа 5». В следующем году поэма была напечатана в книге «Стихотворения М. Лермонтова». В черновом автографе поэма носила название «Бэри». К этому названию Лермонтов сделал сноску: «Бэри, по-грузински: монах». Но герой поэмы не монах — его только готовят в монахи. Слову «послушник» в грузинском языке соответствует слово «мцыри». Под этим заглавием произведение и было напечатано в сборнике 1840 года. В окончательной редакции поэма заключает в себе двадцать шесть глав. Кроме двух вступительных, они представляют собою исповедь главного героя. В качестве эпиграфа Лермонтов выбрал библейское изречение, которое означает: «Вкушая, я вкусил мало мёду, и вот я умираю». Этот эпиграф подчёркивает вольнолюбие Мцыри. В первой строфе Лермонтов описал древний мцхетский собор Светицховели, где находятся могилы последних грузинских царей — Ираклия II и Георгия XII, при котором состоялось присоединение Грузии к Русскому царству. Сцена битвы с барсом подсказана Лермонтову распространённой в Грузии старинной народной песней о тигре и юноше. В главе 10-й имеется отголосок грузинской легенды о богатыре Амирани, поверженном с небес и провалившемся в подземную бездну. В мае 1840 года Лермонтов читал отрывок из «Мцыри» бой с барсом — на именинах у Гоголя в Москве. «И читал, говорят, прекрасно», — передавал С.Т. Аксаков со слов гостей, присутствовавших в то г день на именинном обеде. По И.Л. Андроникову 244 МЦЫРИ; Обложка поэмы М.Ю. Лермонтова «Мцыри». Иллюстрации к поэме - художник Ф.Д. Константинов. 1956-1957 гг. Немного лет тому назад, 'Гам, где, сливался, шумят, Обнявшись, будто две сестры, Струи Арагвы и Куры, Был монастырь. Из-за горы И нынче видит пешеход Столбы обрушенных ворот, 245 И башни, и церковный свод; Но не курится уж под ним Кадильниц благовонный дым, Не слышно пенье в поздний час Молящих иноков за нас. Теперь один старик седой. Развалин страж полуживой, Людьми и смертию забыт, Сметает пыль с могильных плит, Которых надпись говорит О славе прошлой — и о том, Как, удручён своим венцом, Такой-то царь, в такой-то год, Вручал России свой народ. И Божья благодать сошла На Грузию! Она цвела С тех пор в тени своих садов, Не опасался врагов, За гранью дружеских штыков. 2 Однажды русский генерал Из гор к Тифлису проезжал; Ребёнка пленного он вёз. Тот занемог, не перенёс Трудов далёкого пути; Он был, казалось, лет шести, Как серна гор, пуглив и дик И слаб и гибок, как тростник. Но в нём мучительный недуг Развил тогда могучий дух Его отцов. Без жалоб он Томился, даже слабый стон Из детских губ не вылетал, Он знаком пищу отвергал И тихо, гордо умирал. Из жалости один монах Больного призрел, и в стенах Хранительных остался он, Искусством дружеским спасён. 246 Но, чужд ребяческих утех, Сначала бегал он от всех, Бродил безмолвен, одинок, Смотрел, вздыхая, на восток, Томим неясною тоской По стороне своей родной. Но после к плену он привык, Стал понимать чужой язык, Был окрещён святым отцом И, с шумным светом незнаком. Уже хотел во цвете лет Изречь монашеский обет, Как вдруг однажды он исчез Осенней ночью. Тёмный лес Тянулся по горам кругом. Три дня все поиски по нём Напрасны были, но потом Его в степи без чувств нашли И вновь в обитель принесли. Он страшно бледен был и худ И слаб, как будто долгий труд, Болезнь иль голод испытал. Он на допрос не отвечал И с каждым днём приметно вял. И близок стал его конец; Тогда пришёл к нему чернец С увещеваньем и мольбой; И, гордо выслушав, больной Привстал, собрав остаток сил, И долго так он говорил: 3 «Ты слушать исповедь мою Сюда пришёл, благодарю. Всё лучше перед кем-нибудь Словами облегчить мне грудь; Но людям я не делал зла, И потому мои дела Немного пользы вам узнать, -А душу можно ль рассказать? Я мало жил, и жил в плену. 247 Таких две жизни за одну, Но только полную тревог, Я променял бы, если б мог. Я знал одной лишь думы власть, Одну — но пламенную страсть: Она, как червь, во мне жила, Изгрызла душу и сожгла. Она мечты мои звала От келий душных и молитв В тот чудный мир тревог и битв, Где в тучах прячутся скалы, Где люди вольны, как орлы. Я эту страсть во тьме ночной Вскормил слезами и тоской; Её пред небом и землёй Я ныне громко признаю И о нрощеньи не молю. 4 Старик! я слышал много раз, Что ты меня от смерти спас — Зачем?.. Угрюм и одинок, Грозой оторванный листок, Я вырос в сумрачных стенах Душой дитя, судьбой монах. Я никому не мог сказать Священных слов «отец» и «мать». Конечно, ты хотел, старик, Чтоб я в обители отвык От этих сладостных имён, — Напрасно: звук их был рождён Со мной. Я видел у других Отчизну, дом, друзей, родных, А у себя не находил Не только милых душ — могил! Тогда, пустых не тратя слёз, В душе я клятву произнёс: Хотя на миг когда-нибудь Мою пылающую грудь Прижать с тоской к груди другой, Хоть незнакомой, но родной. Увы! теперь мечтанья те 248 Погибли в полной красоте, И я, как жил, в земле чужой Умру рабом и сиротой. 5 Меня могила не страшит: Там, говорят, страданье спит В холодной вечной тишине; Но с жизнью жаль расстаться мне. Я молод, молод... Знал ли ты Разгульной юности мечты? Или не знал, или забыл, Как ненавидел и любил; Как сердце билося живей При виде солнца и полей С высокой башни угловой, Где воздух свеж и где порой В глубокой скважине стены, Дитя неведомой страны, Прижавшись, голубь молодой Сидит, испуганный грозой? Пускай теперь прекрасный свет Тебе постыл: ты слаб, ты сед, И от желаний ты отвык. Что за нужда? Ты жил, старик! Тебе есть в мире что забыть, Ты жил, — я также мог бы жить! 6 6 Ты хочешь знать, что видел я На воле? — Пышные ноля, Холмы, покрытые венном Дерев, разросшихся кругом, Шумящих свежею толпой, Как братья в пляске круговой. Я видел груды тёмных скал, Когда поток их разделял, И думы их я угадал: Мне было свыше то дано! Простёрты в воздухе давно Объятья каменные их, 249 И жаждут встречи каждый миг; Но дни бегут, бегут года -Им не сойтися никогда! Я видел горные хребты, Причудливые, как мечты, Когда в час утренней зари Курилися, как алтари, Их выси в небе голубом, И облачко за облачком, Покинув тайный свой ночлег, К востоку направляло бег — Как будто белый караван Залётных птиц из дальних стран В дали я видел сквозь туман, В снегах, горящих, как алмаз, Седой незыблемый Кавказ; И было сердцу моему Легко, не знаю почему. Мне тайный голос говорил, Что некогда и я там жил, И стало в памяти моей Прошедшее ясней, ясней... 7 И вспомнил я отцовский дом, Ущелье наше и кругом В тени рассыпанный аул; Мне слышался вечерний гул Домой бегущих табунов И дальний лай знакомых псов. Я помнил смуглых стариков, При свете лунных вечеров Против отцовского крыльца Сидевших с важностью лица; И блеск оправленных пожои Кинжалов длинных... и как сон Всё э го смутной чередой Вдруг пробегало предо мной. А мой отец? он как живой В своей одежде боевой Являлся мне, и помнил я Кольчуги звон, и блеск ружья, И гордый непреклонный взор, И молодых моих сестёр... Лучи их сладостных очей И звук их песен и речей Над колыбелию моей... В ущелье там бежал поток. Он шумен был, но неглубок; К нему, на золотой песок, Играть я в полдень уходил И взором ласточек следил, Когда они перед дождём Волны касалися крылом. И вспомнил я наш мирный дом И пред вечерним очагом Рассказы долгие о том, Как жили люди прежних дней, Когда был мир ещё пышней. 8 Ты хочешь знать, что делал я На воле? Жил — и жизнь моя Без этих трёх блаженных дней Была б печальней и мрачней Бессильной старости твоей. Давным-давно задумал я Взглянуть на дальние поля, Узнать, прекрасна ли земля, Узнать, для воли иль тюрьмы На этот свет родимся мы. И в час ночной, ужасный час, Когда гроза пугала вас, Когда, столпясь при алтаре, Вы ниц лежали на земле, Я убежал. О, я как брат Обняться с бурей был бы рад! Глазами тучи я следил, Рукою молнию ловил... Скажи мне, что средь этих стен Могли бы дать вы мне взамен Той дружбы краткой, но живой, Меж бурным сердцем и грозой?.. 251 9 Бежал я долго — где, куда? Не знаю! ни одна звезда Не озаряла трудный путь. Мне было весело вдохнуть В мою измученную грудь Ночную свежесть тех лесов, И только! Много я часов Бежал и, наконец, устав, 252 Прилёг между высоких трав; Прислушался: погони нет. Гроза утихла. Бледный свет Тянулся длинной полосой Меж тёмным небом и землёй, И различал я, как узор, На ней зубцы далёких гор; Недвижим, молча я лежал, Порой в ущелии шакал Кричал и плакал, как дитя, И, гладкой чешуёй блестя, Змея скользила меж камней; Но страх не сжал души моей: Я сам, как зверь, был чужд людей И полз и прятался, как змей. 10 Внизу глубоко подо мной Поток, усиленный грозой, Шумел, и шум его глухой Сердитых сотне голосов Подобйлся. Хотя без слов Мне внятен был тог разговор, Немолчный ропот, вечный спор С упрямой грудою камней. То вдруг стихал он, то сильней Он раздавался в тишине; И вот, в туманной вышине Запели птички, и восток Озолотился; ветерок Сырые шевельнул листы; Дохнули сонные цветы, И, как они, навстречу дню Я поднял голову мою... Я осмотрелся; не таю: Мне стало страшно; на краю Грозящей бездны я лежал, Где выл, крутясь, сердитый вал; Туда вели ступени скал; Но лишь злой дух по ним шагал, Когда, низверженный с небес, В подземной пропасти исчез. 253 11 Кругом меня цвёл Божий сад; Растений радужный наряд Хранил следы небесных слёз, И кудри виноградных лоз Вились, красуясь меж дерев Прозрачной зеленью листов; И грозды полные на них, Серёг подобье дорогих, 254 Висели пышно, и порой К ним птиц летал пугливый рой. И снова я к земле припал И снова вслушиваться стал К волшебным, странным голосам; Они шептались по кустам, Как будто речь свою вели О тайнах неба и земли; И все природы голоса Сливались тут; не раздался В торжественный хваленья час Лишь человека гордый глас. Всё, что я чувствовал тогда, Те думы — им уж нет следа; По я б желал их рассказать, Чтоб жить, хоть мысленно, опять. В то утро был небесный свод Так чист, что ангела полёт Прилежный взор следить бы мог; Он так прозрачно был глубок, Так полон ровной синевой! Я в нём глазами и душой Тонул, пока полдневный зной Мои мечты не разогнал, И жаждой я томиться стал. 12 Тогда к потоку с высоты, Держась за гибкие кусты, С плиты на плиту я, как мог, Спускаться начал. Из-под ног Сорвавшись, камень иногда Катился вниз — за ним бразда Дымилась, прах вился столбом; Гудя и прыгая, потом Он поглощаем был волной; И я висел над глубиной, Но юность вольная сильна, И смерть казалась не страшна! Лишь только я с крутых высот Спустился, свежесть горных вод Повеяла навстречу мне, 255 И жадно я припал к волне. Вдруг — голос — легкий шум шагов. Мгновенно скрывшись меж кустов, Невольным трепетом объят, Я поднял боязливый взгляд И жадно вслушиваться стал: И ближе, ближе всё звучал Грузинки голос молодой, Так безыскусственно живой, Так сладко вольный, будто он Лишь звуки дружеских имён Произносить был приучён. Простая песня то была, Но в мысль она мне залегла, И мне, лишь сумрак настаёт, Незримый дух её поёт. 13 Держа кувшин над головой, Грузинка узкою тропой Сходила к берегу. Порой Она скользила меж камней, Смеясь неловкости своей. И беден был её наряд; И шла она легко, назад Изгибы длинные чадры Откинув. Летние жары Покрыли тенью золотой Лицо и грудь её; и зной Дышал от уст её и щёк. И мрак очей был так глубок, Так полон тайнами любви, Что думы пылкие мои Смутились. Помню только я Кувшина звон, — когда струя Вливалась медленно в него, И шорох... больше ничего. Когда же я очнулся вновь И отлила от сердца кровь, Она была уж далеко; И шла, хоть тише, — но легко, Стройна под ношею своей, 256 Как тополь, царь её полей! Недалеко, в прохладной мгле, Казалось, приросли к скале Две сакли дружною четой; Над плоской кровлею одной Дымок струился голубой. Я вижу будто бы теперь, Как отперлась тихонько дверь... И затворилася опять!.. Тебе, я знаю, не понять Мою тоску, мою печаль; И если б мог, — мне было б жаль: Воспоминанья тех минут Во мне, со мной пускай умрут. 14 Трудами ночи изнурён, Я лёг в тени. Отрадный сон Сомкнул глаза невольно мне... И снова видел я во сне Грузинки образ молодой. И странной, сладкою тоской Опять моя заныла грудь. Я долго силился вздохнуть — И пробудился. Уж луна Вверху сияла, и одна Лишь тучка кралася за ней, Как за добычею своей, Объятья жадные раскрыв. Мир тёмен был и молчалив; Лишь серебристой бахромой Вершины цепи снеговой Вдали сверкали предо мной Да в берега плескал поток. В знакомой сакле огонёк То трепетал, то снова гас: На небесах в полночный час Так гаснет яркая звезда! Хотелось мне... но я туда Взойти не смел. Я цель одну -Пройти в родимую страну — Имел в душе и превозмог 257 Страданье голода, как мог. И вот дорогою прямой Пустился, робкий и немой. Но скоро в глубине лесной Из виду горы потерял И тут с пути сбиваться стал. 15 Напрасно в бешенстве порой Я рвал отчаянной рукой Терновник, спутанный плющом: Всё лес был, вечный лес кругом, Страшней и гуще каждый час; И миллионом чёрных глаз Смотрела ночи темнота Сквозь ветви каждого куста... Моя кружилась голова; Я стал влезать на дерева; Но даже на краю небес Всё тот же был зубчатый лес. Тогда на землю я упал; И в исступлении рыдал, И грыз сырую грудь земли, И слёзы, слёзы потекли В неё горючею росой... Но, верь мне, помощи людской Я не желал... Я был чужой Для них навек, как зверь степной; И если б хоть минутный крик Мне изменил — клянусь, старик, Я б вырвал слабый мой язык. 16 16 Ты помнишь детские года: Слезы не знал я никогда; Но тут я плакал без стыда. Кто видеть мог? Лишь тёмный лес Да месяц, плывший средь небес! Озарена его лучом, Покрыта мохом и песком, Непроницаемой стеной 258 Окружена, передо мной Была поляна. Вдруг по ней Мелькнула тень, и двух огней Промчались искры... и потом Какой-то зверь одним прыжком Из чащи выскочил и лёг, Играя, навзничь на песок. То был пустыни вечный гость — Могучий барс. Сырую кость Он грыз и весело визжал; То взор кровавый устремлял, Мотая ласково хвостом, На полный месяц, — и на нём Шерсть отливалась серебром. Я ждал, схватив рогатый сук, Минуту битвы; сердце вдруг Зажглося жаждою борьбы И крови... да, рука судьбы Меня вела иным путём... Но нынче я уверен в том, Что быть бы мог в краю отцов Не из последних удальцов. 17 * 17 Я ждал. И вот в тени ночной Врага почуял он, и вой Протяжный, жалобный как стон, Раздался вдруг... и начал он Сердито лапой рыть песок, Встал на дыбы, потом прилёг, И первый бешеный скачок Мне страшной смертию грозил... Но я его предупредил. Удар мой верен был и скор. Надёжный сук мой, как топор, Широкий лоб его рассек... Он застонал, как человек, И опрокинулся. Но вновь, Хотя лила из раны кровь Густой, широкою волной, Бой закипел, смертельный бой! 259 18 Ко мне он кинулся на грудь; Но в горло я успел воткнуть И там два раза повернуть Моё оружье... Он завыл, Рванулся из последних сил, И мы, сплетясь, как пара змей, Обнявшись крепче двух друзей, Упали разом, и во мгле Бой продолжался на земле. И я был страшен в этот миг; Как барс пустынный, зол и дик, Я пламенел, визжал, как он; Как будто сам я был рождён В семействе барсов и волков Под свежим пологом лесов. Казалось, что слова людей Забыл я — и в груди моей Родился тот ужасный крик, Как будто с детства мой язык К иному звуку не привык... По враг мой стал изнемогать, Метаться, медленней дышать, Сдавил меня в последний раз... Зрачки его недвижных глаз Блеснули грозно — и потом Закрылись тихо вечным сном; 11о с торжествующим врагом Он встретил смерть лицом клипу, Как в битве следует бойцу!.. 19 19 Ты видишь на груди моей Следы глубокие когтей; Ещё они не заросли И не закрылись; но земли Сырой покров их освежит И смерть навеки заживит. 260 О них тогда я позабыл, И, вновь собрав остаток сил, Побрёл я в глубине лесной... По тщетно спорил я с судьбой: Она смеялась надо мной! 20 Я вышел из лесу. И вот Проснулся день, и хоровод Светил напутственных исчез В его лучах. Туманный лес Заговорил. Вдали аул Куриться начал. Смутный гул В долине с ветром пробежал... Я сел и вслушиваться стал; Но смолк он вместе с ветерком. И кинул взоры я кругом: Тот край, казалось, мне знаком. И страшно было мне, понять Не мог я долго, что опять Вернулся я к тюрьме моей; Что бесполезно столько дней Я тайный замысел ласкал, Терпел, томился и страдал, И всё зачем?.. Чтоб в цвете лет, Едва взглянув на Божий свет, При звучном ропоте дубрав Блаженство вольности познав, Упесть в могилу за собой Тоску по родине святой, Надежд обманутых укор И вашей жалости позор!.. Ещё в сомненье погружён, Я думал — это страшный сон... Вдруг дальний колокола звон Раздался снова в тишине -И тут всё ясно стало мне... О! я узнал его тотчас! Он с детских глаз уже не раз Сгонял виденья снов живых Про милых ближних и родных, Про волю дикую степей, 261 Про лёгких, бешеных коней, Про битвы чудные меж скал, Где всех один я побеждал!.. И слушал я без слёз, без сил. Казалось, звон тот выходил Из сердца — будто кто-нибудь Железом ударял мне в грудь. И смутно понял я тогда, Что мне на родину следа Не проложить уж никогда. 21 Да, заслужил я жребий мой! Могучий конь, в степи чужой, Плохого сбросив седока, На родину издалека Найдёт прямой и краткий путь... Что я пред ним? Напрасно грудь Полна желаньем и тоской: То жар бессильный и пустой, Игра мечты, болезнь ума. На мне печать свою тюрьма Оставила... Таков цветок Темничный: вырос одинок И бледен он меж плит сырых, И долго листьев молодых Не распускал, всё ждал лучей Живительных. И много дней Прошло, и добрая рука Печально тронулась цветка, И был он в сад перенесён, В соседство роз. Со всех сторон Дышала сладость бытия... Но что ж? Едва взошла заря, Палящий луч её обжёг В тюрьме воспитанный цветок... 22 И как его, палил меня Огонь безжалостного дня. Напрасно прятал я в траву Мою усталую главу: Иссохший лист её венцом Терновым над моим челом Свивался, и в лицо огнём Сама земля дышала мне. Сверкая быстро в вышине, Кружились искры; с белых скал Струился пар. Мир Божий спал В оцепенении глухом Отчаянья тяжёлым сном. Хотя бы крикнул коростель, Иль стрекозы живая трель Послышалась, или ручья Ребячий лепет... Лишь змея, Сухим бурьяном шелестя, Сверкая жёлтою спиной, Как будто надписью златой Покрытый донизу клинок, Браздя рассыпчатый песок, Скользила бережно; потом, Играя, нежася на нём, Тройным свивалася кольцом; То, будто вдруг обожжена, Металась, прыгала она И в дальних пряталась кустах. 23 И было всё на небесах Светло и тихо. Сквозь пары Вдали чернели две горы. Наш монастырь из-за одной Сверкал зубчатою стеной. Внизу Арагва и Кура, Обвив каймой из серебра Подошвы свежих островов, По корням шепчущих кустов Бежали дружно и легко... До них мне было далеко! Хотел я встать — передо мной Всё закружилось с быстротой; Хотел кричать — язык сухой Беззвучен и недвижим был... Я умирал. Меня томил Предсмертный бред. 263 Казалось мне, Что я лежу на влажном дне Глубокой речки — и была Кругом таинственная мгла. И, жажду вечную поя, Как лёд холодная струя, Журча, вливалася мне в грудь... И я боялся лишь заснуть, — Так было сладко, любо мне... Л надо мною в вышине Волна теснилася к волне И солнце сквозь хрусталь волны Сияло сладостней луны... И рыбок пёстрые стада В лучах играли иногда. И помню я одну из них: Она приветливей других Ко мне ласкалась. Чешуёй Была покрыта золотой Её спина. Она вилась Над головой моей не раз, И взор её зелёных глаз Был грустно нежен и глубок... И надивиться я не мог: Её сребристый голосок Мне речи странные шептал, И пел, и снова замолкал. Он говорил: «Дитя моё, Останься здесь со мной: В воде привольное житьё И холод и покой. * Я созову моих сестёр: Мы пляской круговой Развеселим туманный взор И дух усталый твой. * Усни, постель твоя мягка, Прозрачен твой покров. Пройдут года, пройдут века Под говор чудных снов. 264 О милый мой! не утаю, Что я тебя люблю, Люблю как вольную струю, Люблю как жизнь мою...» И долго, долго слушал я; И мнилось, звучная струя Сливала тихий ропот свой С словами рыбки золотой. Тут я забылся. Божий свет В глазах угас. Безумный бред Бессилью тела уступил... 24 Так я найдён и поднят был... Ты остальное знаешь сам. Я кончил. Верь моим словам Или не верь, мне всё равно. Меня печалит лишь одно: Мой труп холодный и немой Не будет тлеть в земле родной, И повесть горьких мук моих Нс призовёт меж стен глухих Вниманье скорбное ничьё На имя тёмное моё. 25 Прощай, отец... дай руку мне: Ты чувствуешь, моя в огне... Знай, этот пламень с юных дней, Таяся, жил в груди моей; Но ныне пищи нет ему, И он прожёг свою тюрьму И возвратится вновь к тому, Кто всем законной чередой Даёт страданье и покой... Но что мне в том? — пускай в раю, В святом, заоблачном краю Мой дух найдёт себе приют... Увы! — за несколько минут Между крутых и тёмных скал. Где я в ребячестве играл, Я б рай и вечность променял... 26 Когда я стану умирать, И, верь, тебе не долго ждать, Ты перенесть меня вели В наш сад, в то место, где цвели Акаций белых два куста... Трава меж ними гак густа, И свежий воздух так душист, И так прозрачно-золотист Играющий на солнце лист! Там положить вели меня. Сияньем голубого дня Упыося я в последний раз. Оттуда виден и Кавказ! Быть может, он с своих высот Привет прощальный мне пришлёт, Пришлёте прохладным ветерком... И близ меня перед концом Родной опять раздастся звук! И стану думать я, что друг Иль брат, склонившись надо мной, Отёр внимательной рукой С лица кончины хладный пот И что вполголоса поёт Он мне про милую страну... И с этой мыслью я засну, И никого не прокляну!..» 1840 ПОГОВОРИМ О ПРОЧИТАННОМ «Мцыри» — поэма с одним героем, большая часть её предста-иляет собой его страстную исповедь. Особенность характера Мцыри — органическое соединение строгой целеустремлённости, могучей силы, твёрдой воли с исключительной мягкостью, задушевностью, лиризмом, проявляющимся в его отношении к родимой стороне. Глубокая человечность — основа многостороннего характера Мцыри. Сюжет и образы «Мцыри» конкретны, насколько это может быть в романтическом произведении, и символичны. Образ томящегося в неволе Мцыри реален и вместе с тем воплощает черты современного Лермонтову человека. Монастырь, ставший для Мцыри «тюрьмой» и «пленом», начинает осмысляться как символ всякого человеческого общества, в котором отсутствует свобода. В образе «родной стороны», неотступно преследовавшем Мцыри, воплощено символическое представление об идеале — о прекрасной, гармонической и пока ещё недоступной людям жизни. В основе образа Мцыри — очень живое и убедительное сочетание силы и слабости. Это юноша гордый, дикий, с «могучим духом его отцов», бесстрашный и в то же время пугливый, хрупкий, болезненный, как «в тюрьме воспитанный цветок». Мцыри чужды эгоизм, любование собственным «я», жажда мести. Одиночество Мцыри вынужденное; мстить ему некому, так как он понимает, что никто в отдельности в его трагедии не виноват. Мцыри доступны поэзия жизни и природы. Он полон непреклонной воли и стремления найти свою потерянную родину. Эта близость Мцыри к патриархальному духу своих отцов, его «детскость» ставят его в один ряд с популярными в романтической литературе образами «естественного человека», явившегося предшественником и отчасти прообразом человека из народа. Трагически бесплодные результаты борьбы, которую ведёт Мцыри, и ожидающая его гибель не лишают поэму жизнеутверждающего героического смысла. Мцыри пи на минуту не отступает от своей путеводной идеи, борется, пока может бороться, и перед смертью продолжает думать о своей вольной родине. Пафос бытия и свободы пронизывает художественную ткань произведения и просветляет его трагический лиризм. Образы природы введены в сюжет поэмы как действующие лица. Они наделены огромной силой внутренней жизни, 267 М.Ю. Лермонтов. Гравюра В.А. Фаворского. Первый вариант портрета. 1931 г. празднично приподняты, углублены и расширены авторской мыслью. Такое смысловое значение имеет и стиховая система «Мцыри». Смежные мужские рифмы, в которых ещё М.В. Ломоносов находил «бодрость и силу», укрепляют энергичную и мужественную тональность произведения. Художественная идея поэмы — в утверждении активного, деятельного отношения к жизни, полноты её, достигаемой в борьбе за свободу, в верности идеалу свободы даже в трагических условиях поражения. 1. Расскажите о творческой истории поэмы «Мцыри». 2. Какой предстаёт в воображении Мцыри его родина и какие чувства она в нём пробуждает? 3*. Какова композиционная роль образа чернеца? 4. На что обращает внимание Мцыри в окружающей его природе? 5. Какие грани личности Мцыри раскрываются в сто встрече с молодой грузинкой и бое с барсом? Чтобы более наглядно представить ситуацию и прийти к обоснованным выводам, в две колонки запишите ключевые слова (по каждому эпизоду отдельно). 6. Какими средствами художественной выразительности передано напряжение боя? Выпишите наиболее экспрессивно окрашенные слова и предложения. Экспрессия - выразительность; сила выражения, проявления каких-либо чувств, переживаний и т.п. 7. Найдите и приведите примеры других форм выразительности поэтической речи: интонации в конце предложения, сравнений, эпитетов и прочих тронов, поэтического синтаксиса. 8. Важнейшим средством, с помощью которого раскрывается характер героя поэмы, является монолог. Определите значение этого термина. 9. Найдите и прочитайте строки поэмы, которые особенно ярко свидетельствуют о страстном, мятежном характере юного героя. По Д.Е. Максимову Вопросы и задания 269 10*. Какое место в структуре произведения занимает «песня рыбки»? Охарактеризуйте её звукопись (в понятие «звукопись» входят ассонанс, аллитерация, звукоподражание). 11. Попробуйте обозначить связь поэмы «Мцыри» с лирическими стихотворениями М.Ю. Лермонтова (например, такими, как «Парус», «Узник», «Пленный рыцарь» и др.). 12. Вы провели сопоставление «Мцыри» с лирикой поэта. Какие факты биографии поэта нашли отражение в изученных вами ранее стихотворениях и поэме «Мцыри»? 13. Какие стороны жизни человека характеризуются М.Ю. Лермонтовым в его высказываниях: — «Радости забываются, а печали никогда». — «Грусть — жестокий властелин». — «Совесть вернее памяти. Уважение имеет границы, а любовь — никаких». — «Любовь, как огонь, — без пищи гаснет». — «Всё ясно ревности — а доказательств нет!» — «Многие спокойные реки начинаются шумными водопадами, а ни одна не скачет и не пенится до самого моря. Но это спокойствие часто признак великой, хотя скрытой силы: полнота и глубина чувств и мыслей не допускает бешеных порывов». — «Порой обманчива бывает седина: гак мхом покрытая бутылка вековая хранит струю кипучую вина». — «Жизнь — вечность, смерть — лишь миг». — «Боюсь не смерти я. О, нет! Боюсь исчезнуть совершенно». 14. Прочитайте определения понятий «тема» и «идея», данные в разное время различными авторами. Тема - предложенье, положенье, задача, о коей рассужда-ется или которую разъясняют. В. И. Даль Тема - предмет повествования, изображения, исследования. А.П. Евгеньева Тема - то, что положено в основу, главная мысль литературного произведения, основная проблема, поставленная в нём писателем. 270 Г.Л. Абрамович Тема - круг событий, образующих жизненную основу эпического или драматургического произведения и одновременно служащих для постановки философских, социальных и других <...> проблем. В. И. Масловский Идея - понятие о вещи; умопонятие, представленье, воображенье о предмете; умственное воображенье. В. И. Даль Идея - основная, главная мысль чего-либо. А.П. Евгеньева Идея художественная - обобщающая, эмоциональная, образная мысль, лежащая в основе содержания произведения искусства. Г.Н. Поспелов Сопоставьте эти определения темы и идеи художественного произведения. На основании этого попытайтесь дать оптимальную, на ваш взгляд, формулировку. 15. Определите художественную идею поэмы М.Ю. Лермонтова «Мцыри». Найдите в поэме строки, в которых с наибольшей полнотой раскрывается её художественная идея. 16*. Какие произведения других видов искусств можно сопоставить с поэмой «Мцыри»? 17. Известны ли вам иллюстрации к поэме? Кто их автор? ТЕМЫ ДЛЯ РЕФЕРАТОВ, СООБЩЕНИЙ, ТВОРЧЕСКИХ РАБОТ 1. Лермонтов на Кавказе. 2. Роль вступления и эпиграфа в поэме «Мцыри». 3. «Мцыри» — поэма русского романтизма. 4. Чем близок мне герой поэмы М.Ю. Лермонтова? 5. Тема свободы в поэме «Мцыри». 271 После уроков • • • 1. Выучите наизусть одну из глав поэмы. Подготовьтесь к выступлению на конкурсе чтецов. 2. Подготовьте и проведите час эстетического воспитания на тему «М.Ю. Лермонтов-художник». Для вас, любознательные Г Предлагаем вам один из сюжетов для дискуссии на тему «Искусство и действительность». Он касается картины М.Ю. Лермонтова «Эльбрус на восходе солнца». ОТ НАТУРЫ К ОБРАЗЦУ Да, строить полотно но эскизам — приём довольно обычный. Нас же интересует, как Лермонтов их использовал. Взяв за основу реальность, он не только сконцентрировал её черты. Он отбросил всё, что не соответствовало образу. Степь — вот что такое вершина Большого Бермамыта. «Дорога в степь» — названы на военных картах 30-х годов XIX века пути, ведущие на плоскогорье. И, право, если бы не глубокие балки и не жуткие обрывы, которые завершают плато Скалистого хребта к югу, оно ничем бы не отличалось от равнин Пятигорья. Но разве романтический Кавказ — это степь? И Лермонтов попросту «отрезает» её, показав самый край плато, его страшные утёсы. Одновременно художник добавляет желательное. При этом мы не можем упрекнуть его: такого не бывает! Он резонно возразит: бывает! — указав на реальную деталь пейзажа в окрестностях. Но, пожалуй, особенно показательна метаморфоза Эльбруса. Поскольку основные элементы взяты с Бермамыта, мы вынуждены согласиться, что заснеженный гигант на полотне — действительно Эльбрус. Но подчеркнём — особый, лермонтовский, как и всё остальное. 272 Эльбрус на восходе солнца. Картина М.Ю. Лермонтова. 1837-1838 гг. Эльбрус — естественный ориентир в любой точке плоскогорья — меняет своё положение относительно ближних гор в зависимости от перемещения наблюдателя. Лихой наездник, который проносится из края в край многокилометрового плато, то спускаясь в котловины, то взбираясь на вершины, обнаруживает эту изменчивость в первую очередь. Такова объективная предпосылка. Ну а цель художника?.. Чтобы изобразить реальный вид с Большого Бермамыта, требовался сильно вытянутый по горизонтали холст. Ровная линия плато; параллельно ей — столообразная вершина ближней горы и длинная цепь истовых пиков; над степью — пологие склоны далёкого Эльбруса, который отсюда кажется сравнительно невысоким. (Так впоследствии и построил своё полотно известный художник Н.А. Ярошенко, сохранив пропорции натуры.) Не ставя перед собой задачу сравнивать эти две работы, отметим лишь основное: Лермонтова-художника явно не удовлетворяли реальные пропорции пейзажа. Легендарная Шат-гора должна быть гораздо выше всего остального в картине! Она должна быть гораздо круче! Она должна производить впечатление величия и оправдывать своим видом всеобщее по клонен ие... 273 И Лермонтов решительно перемещает гору, разворачивает и увеличивает её, уравновешивает свет и тень на склонах. При этом становятся проще контуры, отбрасываются ненужные детали. Происходит преобразование мира объективного в субъективный, реального прототипа в художественный тип. Остаётся ли неизменным творческий метод Лермонто-ва-пейзажиста при переходе в иную сферу художественного творчества — в сферу слова? Я.Л. Махлевич Советуем прочитать ! Вышеприведённый фрагмент взят из книги: Махлевич Я.Л. «И Эльборус на юге». М., 1991. В ней есть ещё много интереснейших материалов о Лермонто-ве-художммке и о лермонтовских местах на Кавказе. Найдите эту книгу в библиотеке и ознакомьтесь с ней. Не потеряла своего значения и знаменитая «Лермонтовская энциклопедия» (иодред. В.А. Мануйлова, М., 1981, переиздана в 1999), где в алфавитном порядке расположены статьи о произведениях поэта, его биографии и современниках, об истории изучения его творчества. НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ ГОГОЛЬ Интерес к театру у Николая Васильевича Гоголя не был случайным. Его отец, Василий Афанасьевич, был страстным театралом, сам писал комедии на украинском языке, ставил их на домашней сцене и сам же исполнял в них главные роли. Приехав в Петербург, Гоголь в письмах просил мать присылать ему комедии отца: «Здесь так занимает всё малороссийское, что я постараюсь попробовать, нельзя ли одну из них поставить на здешний театр». Близко знаком был Гоголь и с украинским народным театром, гак называемым «вертепом». Актёрское дарование рано проявилось у будущего писателя. Ещё в ученические годы он участвовал в спектаклях, которые игрались в Нежинской гимназии; по рассказам, у него особенно хорошо получилась роль Простаковой из фонвизинского «Недоросля». Гоголь на всю жизнь сохранил почти физическое осязание особого запаха кулис и намять о нервической суете перед первым выходом на сцену; он прочувствовал и оценил значение партнёрства на сцене, вкусил радость от общения со зрителями и испытал сладостно-томящее состояние от их аплодисментов, равно как глухую боль и разочарование, когда публика что-то не принимала. Ещё не берясь за перо, он знал цену краткой и точной реплике и характерному монологу, где каждое слово сочно и выверенно — тогда в нём можно всякий раз находить всё новые и новые сценические оттенки и решения. Он оценил язык сцены — прямой, безо всяких посредников разговор с публикой. И понял: здесь ничего не объяснишь, если не донесёшь до зрителя себя, свою любовь к роли, своё понимание характера. Более чем через полвека после Гоголя гениальный режиссёр К.С. С таниславский скажет замечательную фразу, ставшую афоризмом: «Театр начинается с вешалки». Гоголь знал: театр начинается 275 с афиши, с театральной тумбы, зовущей зрителя в театральную кассу, в зрительный зал. Театр продолжается, хотя он ещё не начался, удобным расположением в кресле, чтением программки, трепетным ожиданием, когда вот-вот распахнётся занавес, пьеса и актёры захватят тебя полностью, и ты уже не будешь принадлежать себе. Ты окажешься весь там — на сцене, в другом мире, с другими, ещё несколько минут назад совсем незнакомыми тебе людьми. Но это только тогда, когда автор пьесы, её актёры, режиссёр, оркестр, костюмеры и декораторы работают слаженно, создавая гармоничное целое. Гоголь рано понял: в театре нет мелочей. Всякое пренебрежение мелочью, деталью способно привести к провалу. Может быть, именно это знание театра, законов драматургии привело многие его произведения («Вечера на хуторе близ Ди-каныси», повести «Нос», «Коляска», «Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», «Вий», «Тарас Бульба», «Женитьба» , «Ревизор», «Мёртвые души») не только к читателю, по и к зрителю — сначала в театр, на сцену, а с появлением кинематографа — на экран. В.А. Гоголь-Яновский, отец писателя. Неизвестный художник Н.В. Гоголь - гимназист. Неизвестный художник. 1820-е гг. 276 Вопросы и задания ? 1. Расскажите о детстве Н.В. Гоголя. Используйте знания, полученные в 5—7 классах. 2. Охарактеризуйте тематику произведений Н.В. Гоголя на основании прочитанных вами повестей. 3. Какие события и факты из биографии Гоголя оказались впоследствии важными для его драматургической деятельности? ДРАМА Драма - столь же древний, как лирика и эпос, литературный род, пришедший к нам из античности, из древнегреческого и древнеримского театра. В переводе с греческого «драма» означает «действие». Вы берёте в руки томик стихов или прозаическую книгу и напрямую, без посредников, общаетесь с автором, его героями. Пьеса, как правило, не создаётся для прочтения. Её прочтение для нас осуществляется на сцене, где посредники между автором и зрителем (читателем) — актёры, режиссёр. Неслучайно пьеса помимо творческой имеет ещё и сценическую историю. В лирике всегда есть лирический сюжет, но часто нет основных элементов фабулы: завязки, кульминации, развязки. В драме фабульные элементы обязательны. Однако есть существенная особенность, касающаяся многоактных пьес. Представьте себе: началось, завязалось действие. Пьеса захватила вас, вы переживаете происходящее вместе с актёрами, иногда весь зрительский зал — как один человек. И вдруг зажигаются люстры, медленно смыкается занавес. Вы встаёте, «встряхиваетесь», отходите от впечатлений, идёте в фойе... Вы уже снова принадлежите сами себе. Но вот прозвучал третий звонок, и актёрам снова нужно «брать вас в плен». Поэтому, в отличие от эпического произведения, в драме помимо основных завязки, кульминации и развязки все эти фабульные элементы присутствуют в каждом акте. В эпосе кроме событий, диалогов и монологов героев часто есть авторская речь, лирические отступления, характеристики. 15 них выражено авторское отношение к событиям, авторская по- 277 зиция. В драме такой возможности у писателя нет. Единственное, что он может себе позволить, это в скобках дать ремарку — пояснение автора к тексту пьесы, касающееся обстановки, поведения актёров и т.д. Одним из элементов фабулы является экспозиция. Иногда с неё начинается эпическое произведение. Возможна экспозиция и в лирическом произведении. Драматургический текст начинается со списка действующих лиц (афиши); прежде он именовался «действующие». Этот перечень не случаен, он — часть пьесы. Из него ещё до начала представления публика узнаёт о героях. Помочь в этом могут «говорящие» фамилии, пришедшие в театр благодаря классицизму (помните: Вральман, Цыфиркин, Кутей-кин, Правдин, Скотинин в «Недоросле» Д.И. Фонвизина). Зритель уже может поразмышлять над значением имени или фамилии персонажей; иногда в списке указывается род занятий, возраст. Эпическое произведение часто состоит из глав. В драме их заменяют отдельные сцены. Они называются явлениями внутри действия (акта). Драма — это общее название литературного рода. Жанрами драмы являются трагедия, комедия и собственно драма. Вспомните определение понятий, необходимых при изучении любого драматургического текста, в том числе и комедии. Комедия - один из основных видов драмы, в котором коллизия, действия и характеры трактованы в формах смешного или проникнуты комическим. Коллизия - изображение жизненных конфликтов и борьбы в художественном произведении. Конфликт - противоборство характеров, идей, настроений в художественном произведении. Сюжет — ход событий, развитие действия в эпических и драматических произведениях. Экспозиция - исходная часть сюжета литературного произведения, ситуация, логически и хронологически непосредственно предшествующая завязке, началу основного действия, конфликта. Завязка - событие, определяющее начало действия, «завязывание» конфликта в литературном произведении. 278 Кульминация - высшая точка напряжения в развитии действия художественного произведения. Развязка - исход событий, разрешение противоречий (конфликта) сюжета. 1. Объясните значение слов, связанных с театральным представлением: акт, декорации, костюмер, мизансцена, монолог, режиссёр, ремарка, реплика, явление. 2. В чём своеобразие конфликта в драматургическом тексте? 3. Назовите жанры драмы. Приведите примеры произведений, относящихся к каждому из драматургических жанров. Чтобы понять замысел Гоголя, прежде всего следует обратиться к важнейшей мысли, сформулированной им в статье 1847 года «Авторская исповедь»: «Я увидел, что в сочинениях моих смеюсь даром, напрасно, сам не зная зачем. Если смеяться, так уж лучше смеяться сильно и над тем, что действительно достойно осмеяния всеобщего. В „Ревизоре” я решился собрать в одну кучу всё дурное в России, какое я тогда знал, все несправедливости, какие делаются в тех местах и в тех случаях, где больше всего требуется от человека справедливости, и за одним разом посмеяться над всем. Но это, как известно, произвело потрясающее действие. Сквозь смех, который никогда ещё во мне не появлялся в такой силе, читатель услышал грусть. Я сам почувствовал, что смех мой не тот, какой был прежде». Для Гоголя, высоко почитавшего гений Пушкина, всегда были важны пушкинские оценки и советы. И дело не в том, что тогда, когда Гоголь делал первые робкие шаги в литературе, Пушкин был в расцвете творческих сил и прижизненной славы. Дело в том, что Гоголь осознавал «простоту, величие и силу» творчества Пушкина, видел в нём не просто литератора, а самобытного и неповторимого национального русского писателя. Об этом Гоголь сказал в замечательной статье «Несколько слов о Пушкине». Начатая в 1832 году, она была напечатана в 1835 году. Смерть Пушкина Гоголь воспринял как свою личную трагедию. Вопросы и задания ТВОРЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ ПЬЕСЫ «РЕВИЗОР» 279 РЕВИЗОРЪ КОМЕД1Я, въ пяти дъйстшяхъ СЛНКТПЕТЕРБУРГЪ, ЛМ««М IV ТЛИ!'! ,.+!.! Л. ЧТК!!!! 1Т1 ins». «Ревизор». Титульный лист первого издания комедии. 1836 г. Н.В. Гоголь. Художник Горюнов. 1835 г. С этого времени чувство творческого одиночества не покидало писателя, усиливаясь с годами. Гоголь утверждал, что сюжет «Ревизора» был подсказан ему Пушкиным. В письме от 7 октября 1835 года он обращался к Пушкину: «Сделайте милость, дайте какой-нибудь сюжет, хоть какой-нибудь смешной или не смешной, но русский чисто анекдот. Рука дрожит написать тем временем комедию». В «Авторской исповеди» Гоголь указывал: «Мысль „Ревизора” принадлежит... Пушкину». Комедия была начата в октябре, а закончена 4 декабря 1835 года, меньше чем в два месяца. Весной 1836 года было опубликовано отдельное издание «Ревизора». Гоголь неоднократно перерабатывал текст. В 1841 году комедия вышла вторым изданием с некоторыми изменениями. И только в 1842 году «Ревизор» появился в окончательном виде. В этой редакции текст был значительно переработан (враныо Хлестакова придан вдохновенный гиперболический характер, переделана финальная сцена, вставлено обращение городничего к публике: «Чему смеётесь? — Над собою смеётесь!..» и т. д.). Текст последней редакции, печатавшийся во всех изданиях Гоголя, зазвучал со сцены только в 1870 году. 280 Для вас, любознательные ! Не все исследователи «Ревизора» безоговорочно признают роль Пушкина в создании этой комедии. Вот как излагает эту проблему в книге «Гоголь» И.II. Золотусский: «Конечно, Пушкин мог вспомнить анекдот, записанный у него в дневнике, где речь идёт о некоем Криспине, который приезжает в губернию на ярмарку и которого принимают за важное лицо. Такой случай был со Свипьиным, и тот сам рассказал о нём Пушкину. Да и сам Пушкин попал однажды в подобную историю, когда во время путешествия в Нижний Новгород и Оренбург его приняли за человека, присланного ревизовать губернию. Но к тому времени, когда Пушкин мог предложить этот сюжет Гоголю, существовала уже и комедия Квитки „Приезжий из столицы, или Суматоха в уездном городе”, где была обыграна точно такая же история. А в 1835 году в „Библиотеке для чтения”, которую усердно читал Гоголь, появилась повесть А. Вельтмана „Провинциальные актёры”, где опять-таки все напоминало тот же сюжет. Актёр Зарецкий, не успевши переодеться в обычное платье, прибывает в уездный город в костюме маркиза Лафаста. Будучи сильно пьян, он вываливается из брички на окраине города, и подобравшие его люди принимают его за настоящего генерала. К тому времени в городе ждут генерал-губернатора. Решив, что это он и есть, чиновники и обыватели приходят в ужас. Прибытию Зарецкого предшествует описание именин в доме городничего. Песельники пожарной команды поют отцу города многие лета, а купцы преподносят его жене кулёчки для пополнения домашней экономии. В разгар торжества в комнаты врывается уездный казначей, который первым обнаружил Зарецкого, и объявляет, что генерал-губернатор уже в городе. Разражается паника. „В одно мгновение непроспавшаяся полицейская команда поставлена на ноги; письмоводитель с синим носом сел составлять рапорт о благосостоянии города и список колодников, содержащихся в остроге, другие побежали ловить на рынке подводы и рабочих людей для очищения улиц”. Городской лекарь при мундире и шпаге является к всё ещё пьяному Зарецкому. Городничий, сопровождавший его, почтительно остаётся у двери. Не понимая, что вокруг происходит, Зарецкий сыплет монологами из пьесы „Добродетельная преступница, 281 или Преступник от любви”. Поскольку имена действующих лиц пьесы и имена присутствующих совпадают, это производит ошеломляющий эффект. Все поражены, что „генерал-губернатор” знает каждого в лицо. Возвышенный тон его речей, их обличительные и неистовые интонации приводят всех в трепет. И лишь разоблачение мнимого генерал-губернатора, связанное с приездом в город остальных актёров, спасает положение. Зарецкого в его костюме с фольговыми звёздами везут в сумасшедший дом. Он сидит там па кровати и декламирует, то „воображая себя честолюбцем Фиеско”, то „маркизом Лафастом”. Несчастный пьяница, принятый за значительное лицо, а затем за бунтовщика, и вправду сходит с ума. Отныне его сцена — камера в жёлтом доме, а зрители — сумасшедшие. Они „забывают свою манию... и... внимательно, безмолвно, разинув рот, дивятся исступлённому искусству Зарецкого”. Пусть почтенная публика, что называется, судит, где и у кого Гоголь почерпнул сюжет для комедии. Была ли это мысль Пушкина, так счастливо обыгранная им, переделка и преображение уже прочитанного и услышанного, или сама действительность подбросила Гоголю этот „русский анекдот”. Ситуация, описанная Квиткой и Вельтманом, содержащаяся в сюжете Пушкина, повторялась ежечасно на русских дорогах, в уездных и губернских городах, а также в самой столице, где перед появлением ревизора из ревизоров — императора — всё приходило в блеск и трепет». СЦЕНИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ ПЬЕСЫ «Ревизор» был отправлен в III Отделение 27 февраля 1836 года для разрешения к представлению. Второго марта получена резолюция: «Одобряется к представлению». Цензор Ольдекоп как будто не читал комедии. Он написал спешно: «Пьеса не заключает в себе ничего предосудительного». «Ревизор» был разрешён к печати 13 марта, а 19 апреля 1836 года его смотрели в Петербурге в Александрийском театре, 23 мая 1836 года — в Москве в Малом театре. Городничего играл в Петербурге И.И. Сосницкий, в Москве — М.С. Щепкин. Петербургской постановкой Гоголь остался недоволен. В статье «Предуведомление для тех, которые пожелали бы сыграть как следует „Ревизора”» автор давал следующие настав- 282 ИА АЛЕКСАНДРЫНСКОМЪ ТГЛТРЬ Сею лил »» 19 Апрми. Ро«И(»мии Прих*о> м*1мп А»т*рдпи npw<"*»wM булуть О Ъ ПЕРВЫЙ РАЗ! РЕВИЗОРЪ, Op«f«»MAbMAA ЯГ-PA.А п пяти л»»гтияа», г«ч И Гои. а* Д1ЙСТВУЮЩ1Я .1 Н Ц А. Аи«0“> Дягрпио|«ч» С»«01иихг-Дяуа| »0»<«>А . ГорОАЯИч.й г Л* 1 оешмча.» Айна Амдрти», «гид ГГО Г-МО СлгттЦГОМ. Чаряя ДятсиояхА. ДОЧЬ гго Г-мл Мtt-.0*0 м Ау «А .отстм- Федср» Амдрггяяч» .1*o.«*>*o»v /н».р чп-Ли» ГерШНКЛП (» Iиоаиияи, Надия .1»мрг»яч» Р«гт»яо»с»1Й'почет- Г*» Brurf * Q * (torn J Степан» Ндлиояич» Коробки»» ^ц*»* го-Ля» Валлолл Р«лК Ж ей* Нсробяиид Л-ига fltftxvpoeo ymimiS Имич» УлоАгрто»., , Четный Пристав» Саистуяов» \ Пугоаиции» > Подицрйс»1В Дср« нчорд» ) Обдудияя. купеия Февроияя Петре»* ПашдепкииА, еарш» Миш«А. «дуг» ГородииЧАГО . СдуГА »\ трактир» Жандармя Гости И ГО<РП»И, ЯупЦМ , *«1ЦДИГ Л-ац Гр<*эрк4л м. Ли» /Мроелмх Г-и» Чой г* ай Г-мл А.ХПЛМНХ (аос л ) Ли» Сосиоасд'и. д«- Л-же Гучла Л** Л/»/>АО»РЦаг.й [aocn j Л-и* Кра*Ошкит. Л-И» Л/.»Д|Ч|/А04Г просители.__________________ «Ревизор». Афиша первого представления пьесы в Петербурге. 1836 г. Портрет Н.В. Гоголя на репетиции пьесы «Ревизор» в Александрийском театре. Рисунок П.А. Каратыгина. 1836 г. ления актёрам: «Больше всего надобно опасаться, чтобы не впасть в карикатуру. Ничего не должно быть преувеличенного или тривиального даже в последних ролях. Напротив, нужно особенно стараться актёру быть скромней, проще и как бы благородней, чем как в самом деле есть то лицо, которое представляется. Чем меньше будет думать актёр о том, чтобы смешить и быть смешным, тем более обнаружится смешное взятой им роли. Смешное обнаружится само собою именно в той сурьёзности, с какою занято своим делом каждое из лиц, выводимых в комедии. Все они заняты хлопотливо, суетливо, даже жарко своим делом, как бы важнейшею задачею своей жизни. Зрителю только со стороны виден пустяк их заботы. Но сами они совсем не шутят и уж никак не думают о том, что над ними кто-нибудь смеётся. Умный актёр, прежде чем схватить мелкие причуды и мелкие особенности внешние доставшегося ему лица, должен стараться пой- 283 мать общечеловеческое выражение роли. Должен рассмотреть, зачем призвана эта роль; должен рассмотреть главную и преимущественную заботу каждого лица, па которую издерживается жизнь его, которая составляет постоянный предмет мыслей, вечный гвоздь, сидящий в голове. Поймавши эту главную заботу выведенного лица, актёр должен в такой силе исполниться ею сам, чтобы мысли и стремления взятого им лица и как бы усвоились ему самому и пребывали бы в голове его неотлучно во всё время представления пьесы. О частных сценах и мелочах он не должен много заботиться. Они выйдут сами собою удачно и ловко, если только он не выбросит ни на минуту из головы этого гвоздя, который засел в голову его героя. Все эти частности и разные мелкие принадлежности, которыми гак счастливо умеет пользоваться даже и такой актёр, который умеет дразнить и схватывать походку и движенье, но не создавать целиком роли, — суть не более как краски, которые нужно класть уже тогда, когда рисунок сочинён и сделан верно. Они — платье и тело роли, а не душа её. Итак, прежде следует схватить именно эту душу роли, а не платье её». Комедия Гоголя вызвала в обществе самые противоречивые оценки. Многие смеялись, видя в «Ревизоре» не более как забавный фарс. В числе смеявшихся был и император Николай I, воскликнувший: «Ну, пьеска! Всем досталось, а мне больше всех». Большинство чиновников, присутствовавших на представлениях, угадывало серьёзный разоблачительный смысл комедии. «Комедия была признана многими либеральным заявлением, — писал князь П.А. Вяземский, — вроде, например, комедии Бомарше „Севильский цирюльник”, признана за какой-то политический брандскугель, брошенный в общество под видом комедии... Одни приветствовали её, радовались ей как смелому, хотя и прикрытому, нападению на предержащие власти. По их мнению, Гоголь, выбрав полем битвы свой уездный городок, метил выше... С этой точки зрения другие, разумеется, смотрели на комедию как на государственное покушение: были им взволнованы, напуганы и в несчастном или счастливом комике видели едва ли не опасного бунтовщика». Гоголь писал М.С. Щепкину 29 апреля 1836 года: «Действие, произведённое ею [комедией], было большое и шумное. Чиновники пожилые и почтенные кричат, что для меня нет ничего святого, когда я дерзнул так говорить о служащих людях. Полицейские против меня, купцы против меня, литераторы против меня. Бранят и ходят на пьесу; на четвёртое представление нельзя достать билетов. <...> Если 284 бы не высокое заступничество Государя, пьеса моя не была бы ни за что на сцене, и уже находились люди, хлопотавшие о запрещении её. Теперь я вижу, что значит быть комическим писателем». Правда, сказанная Гоголем, поднялась до высокого обобщения. Этого Гоголю чиновничье племя простить не могло. Его начали обвинять в сокрушении устоев общества — ведь именно основателями устоев считали себя персонажи комедии и тысячи их прототипов. «Сказать о плуте, что он плут, считается у нас подрывом государственной машины; сказать какую-нибудь только живую и верпую черту — значит, в переводе, опозорить всё сословие и вооружить против него других или его подчинённых», — с болыо отмечал Гоголь. Он очень точно сформулировал мысль о положении писате-ля-сатирика в России: «Грустно, когда видишь, в каком ещё жалком состоянии находится у нас писатель. Всё против пего, и нет никакой сколько-нибудь равносильной стороны за него. „Он зажигатель! Он бунтовщик!” И кто же говорит? Это говорят люди государственные, люди, выслужившиеся, опытные люди, которые должны бы иметь сколько-нибудь ума, чтоб понять дело в настоящем виде, люди, которые считаются образованными и которых свет, но крайней мере русский свет, называет образованными. Выведены на сцену плуты, и все в ожесточении, зачем выводить на сцену плутов». 1. Прочитайте статьи учебника и другие доступные вам материалы о комедии «Ревизор». Подготовьте сообщение о творческой и сценической истории комедии. 2. Почему комедия Гоголя была воспринята чиновничьим миром и всеми ревнителями сословных порядков резко отрицательно? Какое обоснование для этого даёт сам писатель? Посмотрите одну из современных театральных постановок пьесы и напишите на неё рецензию. Вопросы и задания Живое слово 285 •___ гь ^=гг^-Л1 РЕВИЗОР (Комедия в пяти действиях) На зеркало неча пенять, коли рожа крива. Народная пословица действующие лица городские помещики. Антон Антонович Сквозник-Дмухановский, городничий. Анна А н д реев н а, жена его. М а р ь я Антонов и а, дочь его. Лука Лукич X л о п о в, смотритель училищ. Жена его. Аммос Фёдорович Лянкин-Тяпкин, судья. А р т е м и й Ф и л и п п о в и ч 3 е м л я н и к а, попечитель богоугодных заведений. Иван Кузьм и ч Шпек и н, почтмейстер. Пётр Иванович Бобчинский Пётр Иванович Добчинский Иван Александрович Хлестаков, чиновник из Петербурга. Оси п, слуга его. Христиан Иванович Ги б н ер, уездный лекарь. Фёдор Андреевич Л юлю ко в отставные Иван Лазаревич Растаковский Степан Иванович Короб кин Степан Ильич Ух о вё ртов, частный пристав. Свистунов п полицейские. Пуговицын Держиморда чиновники, почтенные лица в городе. 286 Абдулин, купец. Февронья Петровна Пошлёпкина, слесарша. Жена унтер-офицера. М и ш к а, слуга городничего. Слуга трактирный. Гости и гостьи, купцы, мещане, просители. ХАРАКТЕРЫ И КОСТЮМЫ Замечания для господ актёров. Го род н и ч и й, уже постаревший па службе и очень неглупый по-своему человек. Хотя и взяточник, но ведёт себя очень солидно; довольно серьёзен, несколько даже резонёр; говорит ни громко, ни тихо, ни много, ни мало. Его каждое слово значительно. Черты лица его грубы и жёстки, как у всякого начавшего тяжёлую службу с низших чинов. Переход от страха к радости, от низости к высокомерию довольно быстр, как у человека с грубо развитыми склонностями души. Он одет, по обыкновению, в своём мундире с петлицами и в ботфортах со шпорами. Волоса на нём стриженые, с проседью. Анна Андреевна, жена его, провинциальная кокетка, ещё не совсем пожилых лег, воспитанная вполовину на романах и альбомах, вполовину на хлопотах в своей кладовой и девичьей. Очень любопытна и при случае выказывает тщеславие. Берёт иногда власть над мужем потому только, что он не находится, что отвечать ей; но власть эта распространяется только на мелочи и состоит в выговорах и насмешках. Она четыре раза переодевается в разные платья в продолжение пьесы. Хлестаков, молодой человек лет двадцати трёх, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без царя в голове, — один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль покажет 287 чистосердечия и простоты, тем более он выиграет. Одет по моде. Осип, слуга, таков, как обыкновенно бывают слуги несколько пожилых лет. Говорит серьёзно, смотрит несколько вниз, резонёр и любит себе самому читать нравоучения для своего барина. Голос его всегда почти ровен, в разговоре с барином принимает суровое, отрывистое и несколько даже грубое выражение. Он умнее своего барина и потому скорее догадывается, но не любит много говорить и молча плут. Костюм его — серый или синий поношенный сюртук. Б о б ч и н с к и й и Д о б ч и н с к и й, оба низенькие, коротенькие, очень любопытные; чрезвычайно похожи друг на друга; оба с небольшими брюшками, оба говорят скороговоркою и чрезвычайно много помогают жестами и руками. Добчинский немножко выше и серьёзнее Бобчинского, но Бобчинский развязнее и живее Добчинского. Л я п к и н - Тя п к и н, судья, человек, прочитавший пять или шесть книг, и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки, и потому каждому слову своему даёт вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице своём значительную мину. Говорит басом, с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом, как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют. Землян и к а, попечитель богоугодных заведений, очень толстый, неповоротливый и неуклюжий человек, но при всём том проныра и плут. Очень услужлив и суетлив. Почтмейстер, простодушный до наивности человек. Прочие роли не требуют особых изъяснений. Оригиналы их всегда почти находятся перед глазами. Господа актёры особенно должны обратить внимание на последнюю сцену. Последнее произнесённое слово должно произвесть электрическое потрясение на всех разом, вдруг. Вся группа должна переменить положение в один миг. Звук изумления должен вырваться у всех женщин разом, как будто из одной груди. От несоблюдения этих замечаний может исчезнуть весь эффект. 288 ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ Комната в доме городничего. ЯВЛЕНИЕ 1 Городничий, попечитель богоугодных заведений, смотритель училищ, судья, частный пристав, лекарь, два квартальных. Городничий. Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие. К нам едет ревизор. А м м о с Ф ё д о р о в и ч. Как ревизор? Артем и й Ф и л и ппови ч. Как ревизор? Городничий. Ревизор из Петербурга, инкогнито. И ещё с секретным предписаньем. Аммос Фёдорович. Вот те на! А р т е м и й Филип п о в и ч. Вот не было заботы, так подай! Лука Лукич. Господи Боже! ещё и с секретным предписаньем! Городничий. Я как будто предчувствовал: сегодня мне всю ночь снились какие-то две необыкновенные крысы. Право, этаких я никогда не видывал: чёрные, неестественной величины! пришли, понюхали — и пошли прочь. Вот я вам прочту письмо, которое получил я от Андрея Ивановича Чмыхова, которого вы, Артемий Филиппович, знаете. Вот что он пишет: «Любезный друг, кум и благодетель» (бормочет вполголоса, пробегая скоро глазами)... «и уведомить тебя». А! вот! «Спешу, между прочим, уведомить тебя, что приехал чиновник с предписанием осмотреть всю губернию и особенно наш уезд (значительно поднимает палец вверх). Я узнал это от самых достоверных людей, хотя он представляет себя частным лицом. Так как я знаю, что за тобою, как за всяким, водятся грешки, потому что ты человек умный и не любишь пропускать того, что плывёт в руки...» (остановись), ну, здесь свои... «то советую тебе взять предосторожность, ибо он может приехать во всякий час, если только уже не приехал и не живёт где-нибудь инкогнито... Вчерашнего дня я...» Ну, туг уж пошли дела семейные: «...сестра Анна Кирилловна приехала к нам с своим мужем, Иван Кириллович очень потолстел и всё играет на скрыпке...» — и прочее, и прочее. Так вот какое обстоятельство. 289 Аммос Фёдорович. Да, обстоятельство такое необыкновенно, просто необыкновенно. Что-нибудь недаром. Лука Лукич. Зачем же, Антон Антонович, отчего это? Зачем к нам ревизор? Го р од н и ч и й. Зачем! Так уж, видно, судьба! {Вздохнув.) До сих пор, благодарение Богу, подбирались к другим городам; теперь пришла очередь к нашему. Аммос Фёдорович. Я думаю, Антон Антонович, что здесь тонкая и больше политическая причина. Эго значит вот что: Россия... да... хочет вести войну, и министерия-то, вот видите, и подослала чиновника, чтобы узнать, нет ли где измены. Городничий. Эк куда хватили! Ещё и умный человек! В уездном городе измена! Что он, пограничный, что ли? Да отсюда, хоть три года скачи, ни до какого государства не доедешь. А м м о с Фёдоров и ч. Нет, я вам скажу, вы не того... вы не... Начальство имеет тонкие виды: даром, что далеко, а оно себе мотает на ус. Го род н ичий. Мотает или не мотает, а я вас, господа, предуведомил. Смотрите, по своей части я кое-какие распоряжения сделал, советую и вам. Особенно вам, Артемий Филиппович! Без сомнения, проезжающий чиновник захочет прежде всего осмотреть подведомственные вам богоугодные заведения — и потому вы сделайте так, чтобы всё было прилично: колпаки были бы чистые, и больные не походили бы на кузнецов, как обыкновенно они ходят по-домашнему. Артемий Филиппович. Ну, это ещё ничего. Колпаки, пожалуй, можно надеть и чистые. Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или на другом каком языке... это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь, когда кто заболел, которого дня и числа... Нехорошо, что у вас больные такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдёшь. Да и лучше, если б их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача. Артемий Филиппович. О! Насчёт врачеванья мы с Христианом Ивановичем взяли свои меры: чем ближе к натуре, тем лучше; лекарств дорогих мы не употребляем. Человек простой: если умрёт, он и так умрёт; если выздоровеет, то и так выздоровеет. Да и Христиану Ивановичу затруднительно было б с ними изъясняться: он по-русски ни слова не знает. 290 Христиан Иванович издаёт звук, отчасти похожий на букву и и несколько на е. Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Фёдорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусёнками, которые так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и не завесть его? только, знаете, в таком месте неприлично... Я и прежде хотел вам это заметить, но всё как-то позабывал. Аммос Ф ё д о р о в и ч. А я вот их сегодня же велю всех забрать на кухню. Хотите, приходите обедать. Городничий. Кроме того, дурно, что у вас высушивается в самом присутствии всякая дрянь, и над самым шкапом с бумагами охотничий арапник. Я знаю, вы любите охоту, но всё на время лучше его принять, а там, как проедет ревизор, пожалуй, опять его можете повесить. Также заседатель ваш... он, конечно, человек сведущий, но от него такой запах, как будто бы он сейчас вышел из винокуренного завода, — это тоже нехорошо. Я хотел давно об этом сказать вам, но был, не помню, чем-то развлечён. Есть против этого средства, если уже эго действительно, как он говорит, у него природный запах. Можно ему посоветовать есть лук, или чеснок, или что-нибудь другое. В этом случае может помочь разными медикаментами Христиан Иванович. Христиан Иванович издаёт тот же звук. А м м о с Ф ё д о р о в и ч. Нет, этого уже невозможно выгнать: он говорит, что в детстве мамка его ушибла, и с тех пор от него отдаёт немного водкою. Го род и и ч и й. Да я так только заметил вам. Насчёт же внутреннего распоряжения и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего не могу сказать. Да и странно говорить. Нет человека, который бы за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим Богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят. А м м о с Ф ё д о р о в и ч. Что ж вы полагаете, Антон Антонович, грешками? Грешки грешкам рознь. Я говорю всем открыто, что беру взятки, но чем взятки? Борзыми щенками. Это совсем иное дело. Городничий. Ну, щенками или чем другим — всё взятки. 291 Аммос Фёдорович. Ну, нет, Антон Антонович. А вот, например, если у кого-нибудь шуба стоит пятьсот рублей, да супруге шаль... Го род н и ч и й. Ну, а что из того, что вы берёте взятки борзыми щенками? Зато вы в Бога не веруете; вы в церковь никогда не ходите; а я по крайней мере в вере твёрд и каждое воскресенье бываю в церкви. А вы... О, я знаю вас: вы если начнёте говорить о сотворении мира, просто волосы дыбом поднимаются. А м м ос Ф ёд о ро в и ч. Да ведь сам собою дошёл, собственным умом. Городничий. Ну, в ином случае много ума хуже, чем бы его совсем не было. Впрочем, я так только упомянул об уездном суде; а по правде сказать, вряд ли кто когда-нибудь заглянет туда: это уж такое завидное место, сам Бог ему покровительствует. Л вот вам, Лука Лукич, так, как смотрителю учебных заведений, нужно позаботиться особенно насчёт учителей. Они люди, конечно, учёные и воспитывались в разных коллегиях, но имеют очень странные поступки, натурально неразлучные с учёным званием. Один из них, например вот этот, что имеет толстое лицо... не вспомню его фамилии, никак не может обойтись без того, чтобы, взошедши на кафедру, не сделать гримасу, вот этак (делает гримасу), и потом начнёт рукою из-под галстука утюжить свою бороду. Конечно, если он ученику сделает такую рожу, то оно ещё ничего: может быть, оно там и нужно так, об этом я не могу судить, но вы посудите сами, если он сделает это посетителю — это может быть очень худо: господин ревизор или другой кто может принять это на свой счёт. Из этого чёрт знает что может произойти. Лука Лукич. Что ж мне, право, с ним делать? Я уж несколько раз ему говорил. Вот ещё на днях, когда зашёл было в класс наш предводитель, он скроил такую рожу, какой я никогда ещё не видывал. Он-то её сделал от доброго сердца, а мне выговор: зачем вольнодумные мысли внушаются юношеству. Городничий. То же я должен вам заметить и об учителе по исторической части. Он учёная голова — эго видно, и сведений нахватал тьму, но только объясняет с таким жаром, что не помнит себя. Я раз слушал его: ну, покамест говорил об ассириянах и вавилонянах — ещё ничего, а как добрался до Александра Македонского, то я не могу вам сказать, что с ним сделалось. Я думал, что пожар, ей-богу! Сбежал с кафедры и, что силы есть, хвать стулом об пол. Оно, конечно, Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать? от этого убыток казне. 292 Л у к а Л у к и ч. Да, он горяч! Я ему это несколько раз уже замечал... Говорит: «Как хотите, для пауки я жизни не пощажу». Городничий. Да, таков уже неизъяснимый закон судеб: умный человек — или пьяница, или рожу такую состроит, что хоть святых выноси. Лука Лукич. Не приведи Бог служить по учёной части, всего боишься. Всякий мешается, всякому хочется показать, что он тоже умный человек. Городничий. Это бы ещё ничего. Инкогнито проклятое! Вдруг заглянет: «А, вы здесь, голубчики! А кто, скажет, здесь судья?» — «Ляикии-Тяпкин». — «А подать сюда Ляпкина-Тяп-кина! А кто попечитель богоугодных заведений?» — «Земляника». — «А подать сюда Землянику!» Вот что худо! ЯВЛЕНИЕ II Те же и почтмейстер. Почтмейстер. Объясните, господа, какой чиновник едет. Го р о д н и ч и й. А вы разве не слышали? Почтмейстер. Слышал от Петра Ивановича Бобчинско-го. Он только что был у меня в почтовой конторе. Го р о д н и ч и й. Ну что? Как вы думаете об этом? Почтмейстер. А что думаю? война с турками будет. А м м о с Ф ё д о р о в и ч. В одно слово! я сам то же думал. Город и и ч и й. Да, оба пальцем в небо попали! Почтмейстер. Право, война с турками. Это всё француз гадит. Городничий. Какая война с турками! Просто нам плохо будет, а не туркам. Это уже известно: у меня письмо. IIочтмейстер. А если так, то не будет войны с турками. Городи ичий. Ну что же, как вы, Иван Кузьмич? Почтмейстер. Да что я? Как вы, Антон Антонович? Городн и ч и й. Да что я? Страху-то нет, а так, немножко... Купечество да гражданство меня смущает. Говорят, что я им солоно пришёлся, а я, вот ей-богу, если и взял с иного, то, право, без всякой ненависти. Я даже думаю (берёт его под руку и отводит в сторону), я даже думаю, не было ли на меня какого-нибудь доноса. Зачем же, в самом деле, к нам ревизор? Послушайте, Иван Кузьмич, нельзя ли вам, для общей нашей пользы, всякое письмо, которое прибывает к вам в почтовую контору, 293 входящее и исходящее, знаете, этак не-множко распечатать и прочитать: не содержится ли в нём какого-нибудь донесения или просто переписки. Если же нет, можно опять запечатать; впрочем, можно даже и так отдать письмо, распечатанное. Почтмейстер. Знаю, знаю... Этому не учите, это я делаю не то чтоб из предосторожности, а больше из любопытства: смерть люблю узнать, что есть нового на свете. Я вам скажу, что это преинтересное чтение: иное письмо с наслажденьем прочтёшь: так описываются разные пассажи... а назидательность какая... Лучше, чем в «Московских ведомостях»1! Городничий. Ну что ж, скажите: ничего не начитывали о каком-нибудь чиновнике из Петербурга? Почтмейсте р. Нет, о петербургском ничего нет, а о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете писем. Есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю, и описал бал в самом игривом... очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течёт, говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет...» С большим, с большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите прочту? Городничий. 11у, теперь не до того. Так сделайте милость, Иван Кузьмич: если на случай попадётся жалоба или донесение, то без всяких рассуждений задерживайте. Почтмейстер. С большим удовольствием. А м м о с Фёдорович. Смотрите, достанется вам когда-нибудь за это. Почт м е й с те р. Ах, батюшки! Го р о д н и ч и й. Ничего, ничего. Другое дело, если б вы из этого публичное что-нибудь сделали, но ведь это дело семейственное. Аммос Фёдорович. Да, нехорошее дело заварилось! А я, признаюсь, шёл было к вам, Антон Антонович, с тем, чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Вархо-винским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях и у того и у другого. Городничий. Батюшки, не милы мне теперь ваши зайцы: у меня инкогнито проклятое сидит в голове. Так и ждёшь, что вот отворится дверь и — шасть... ' «Московские ведомости» — газета, издававшаяся Московским университетом. 294 ЯВЛЕНИЕ III Те же, Добчинский и Б обнинский, оба входят запыхавшись. Б о б ч и н с к и й. Чрезвычайное происшествие! Добчинский. Неожиданное известие! Все. Что? что такое? Добчински й. Непредвиденное дело: приходим в гостиницу... Бобчинский (перебивая). Приходим с Петром Ивановичем в гостиницу... Добчинский (перебивая). Э, позвольте же, Пётр Иванович, я расскажу. Б о б ч и иск и й. Э, нет, позвольте уж я... позвольте, позвольте... вы уж и слога такого не имеете... Добчинский. А вы собьётесь и не припомните всего. Бобчинский. Припомню, ей-богу, припомню. Уж не мешайте, пусть я расскажу, не мешайте! Скажите, господа, сделайте милость, чтоб Пётр Иванович не мешал. Городничий. Да говорите, ради Бога, что такое? У меня сердце не на месте. Садитесь, господа! Возьмите стулья! Пётр Иванович, вот вам стул! Все усаживаются вокруг обоих Петров Ивановичей. Ну, что, что такое? Бобчинский. Позвольте, позвольте; я всё по порядку. Как только имел я удовольствие выйти от вас после того, как вы изволили смутиться полученным письмом, да-с, — так я тогда же забежал... уж, пожалуйста, не перебивайте, Пётр Иванович! Я уж всё, всё, всё знаю-с. Так я, вот изволите видеть, забежал к Ко-робкину. А не заставши Коробкина-то дома, заворотил к Раста-ковскому, а не заставши Растаковского, зашёл вот к Ивану Кузьмичу, чтобы сообщить ему полученную вами новость, да, идучи оттуда, встретился с Петром Ивановичем... Добчинский (перебивая). Возле будки, где продаются пироги. Бобчинский. Возле будки, где продаются пироги. Да, встретившись с Петром Ивановичем, и говорю ему: «Слышали ли вы о новости-та, которую получил Антон Антонович из достоверного письма?» А Пётр Иванович уже услыхали об этом от ключницы вашей Авдотьи, которая не знаю за чем-то была послана к Филиппу Антоновичу Почечуеву... 295 Д о б ч и н с к и й (перебивая). За бочонком для французской водки. Б о б ч и н с к и й (отводя его руки). За бочонком для французской водки. Вот мы пошли с Петром-то Ивановичем к Почечу-еву... Уж вы, Пётр Иванович... энтого... не перебивайте, пожалуйста, не перебивайте!.. Пошли к Почечуеву, да на дороге Пётр Иванович говорит: «Зайдём, говорит, в трактир. В желудке-то у меня... с утра я ничего не ел, так желудочное трясение...» — да-с, в желудке-то у Петра Ивановича. «А в трактир, говорит, привезли теперь свежей сёмги, так мы закусим». Только что мы в гостиницу, как вдруг молодой человек... Добчинский (перебивая). Недурной наружности, в партикулярном платье... Бобчинский. Недурной наружности, в партикулярном платье, ходит эдак по комнате, и в лице эдакое рассуждение... физиономия... поступки, и здесь (вертит рукою около лба) много, много всего. Я будто предчувствовал и говорю Петру Ивановичу: «Здесь что-нибудь неспроста-с». Да. А Пётр-то Иванович уж мигнули пальцем и подозвали трактирщика-с, трактирщика Власа; у него жена три недели назад тому родила, и такой пребойкий мальчик, будет гак же, как и отец, содержать трактир. Подозвавши Власа, Пётр Иванович и спроси его потихоньку: «Кто, говорит, этот молодой человек?» — а Влас и отвечай на это: «Эго», — говорит... Э, не перебивайте, Пётр Иванович, пожалуйста, не перебивайте. Вы не расскажете, ей-богу не расскажете! вы пришепётываете: у вас, я знаю, один зуб во рту со свистом... «Это, говорит, молодой человек, чиновник, — да-с, — едущий из Петербурга, а по фамилии, говорит, Иван Александрович Хлестаков-с, а едет, говорит, в Саратовскую губернию и, говорит, престранно себя аттестует: другую уж неделю живёт, из трактира не едет, забирает всё на счёт и ни копейки не хочет платить». Как сказал он мне это, а меня тут вот свыше и вразумило... «Э!» — говорю я Петру Ивановичу... Д о б ч и и с к и й. Нет, Пётр Иванович, это я сказал: «Э!» Бобчинский. Сначала вы сказали, а потом и я сказал. «Э! — сказали мы с Петром Ивановичем. — А с какой стати сидеть ему здесь, когда дорога ему лежит в Саратовскую губернию?» Да-с. А вот он-то и есть этот чиновник. Городничий. Кто, какой чиновник? Бобчинский. Чиновник-та, о котором изволили получить нотацию — ревизор. Го род н и ч и й (в страхе). Что вы, Господь с вами! это не он. 296 Бобчинский и Добчинский. Художник П.М. Боклееский. 1890-е гг. Добчинский. Он! и денег не платит, и не едет. Кому же б быть, как не ему? И подорожная прописана в Саратов. Бобчинский. Он, он, ей-богу он... Такой наблюдательный: всё обсмотрел. Увидел, что мы с Петром-то Ивановичем ели сёмгу, — больше потому, что Пётр Иванович насчёт своего желудка... да, так он и в тарелки к нам заглянул. 1Меня так и проняло страхом. Городничий. Господи, помилуй нас, грешных! Где же он там живёт? Д о б ч и и с к и й. В пятом номере, под лестницей. Б о б ч и н с к и й. В том самом номере, где прошлого года подрались проезжие офицеры. Го род н и ч и й. И давно он здесь? Д о б ч и н с к и й. Л недели две уж. Приехал на Василья Египтянина1. Городничий. Две недели! (В сторону.) Батюшки, сватушки! Выносите, святые угодники! В эти две недели высечена унтер-офицерская жена1 2! Арестантам не выдавали прови- 1 Василий Египтянин — имя выдуманного Гоголем святого. Праздники святых приходились на определённые дни года, и потому употребление имён святых нередко имело календарное значение. 2 Телесные наказания жён унтер-офицеров были запрещены. 297 зии! На улицах кабак, нечистота! Позор! поношенье! (Хватается за голову.) Артемий Филиппович. Что ж, Антон Антонович? — ехать парадом в гостиницу. А м м о с Фёдорович. Нет, нет! Вперёд пустить голову, духовенство, купечество; вот и в книге «Деяния Иоанна Масона»'... Городничий. Нет, нет; позвольте уж мне самому. Бывали трудные случаи в жизни, сходили, ещё даже и спасибо получал; авось Бог вынесет и теперь. (Обращаясь к Бобчинскому.) Вы говорите, он молодой человек? Бобчинекий. Молодой, лет двадцати трёх или четырёх с небольшим. Городничий. Тем лучше: молодого скорее пронюхаешь. Беда, если старый чёрт, а молодой весь наверху. Вы, господа, приготовляйтесь по своей части, а я отправлюсь сам, или вот хоть с Петром Ивановичем, приватно для прогулки, наведаться, не терпят ли проезжающие неприятностей. Эй, Свистунов! Свистунов. Что угодно? Городничий. Ступай сейчас за частным приставом; или нет, ты мне нужен. Скажи там кому-нибудь, чтобы как можно поскорее ко мне частного пристава, и приходи сюда. Квартальный бежит впопыхах. Артем и й Ф и л и ппович. Идём, идём, Ам.мос Фёдорович! В самом деле может случиться беда. А м м о с Фёдорович. Да вам чего бояться? Колпаки чистые надел на больных, да и концы в воду. Артемий Филиппович. Какое колпаки! Больным велено габерсуп давать, а у меня по всем коридорам несёт такая капуста, что береги только нос. Аммос Фёдорович. А я на этот счёт спокоен. В самом деле, кто зайдёт в уездный суд? А если и заглянет в какую-нибудь бумагу, так он жизни не будет рад. Я вот уже пятнадцать лет сижу на судейском стуле, а как загляну в докладную записку — а! только рукой махну. Сам Соломон2 не разрешит, что в ней правда, а что неправда. Судья, попечитель богоугодных заведений, смотритель училищ и почтмейстер уходят и в дверях сталкиваются __________ с возвращающимся квартальным. ' Иоанн Масон — английский религиозный писатель. 2 Соломон — иудейский царь, отличавшийся, но библейским преданиям, особой мудростью. 298 ЯВЛЕНИЕ IV Городничий, Бобчинский, Добчинский и квартальный. Го родни ч и й. Что, дрожки там стоят? Квартальный. Стоят. Городничий. Ступай на улицу... или нет, постой! Ступай принеси... Да другие-то где? неужели ты только один? Ведь я приказывал, чтоб и Прохоров был здесь. Где Прохоров? К в а р т а л ь н ы й. Прохоров в частном доме1, да только к делу не может быть употреблён. Го р о д н и ч и й. Как так? Квартальный. Да так: привезли его поутру мертвецки. Вот уже два ушата воды вылили, до сих пор не протрезвился. Городничий (хватаясь за голову). Ах, Боже мой, Боже мой! Ступай скорее на улицу! или нет — беги прежде в комнату, слышь! и принеси оттуда шпагу и новую шляпу. Ну, Пётр Иванович, поедем! Б о б ч и и с к и й. И я, и я... позвольте и мне, Антон Антонович! Городничий. Нет, нет, Пётр Иванович, нельзя, нельзя! Неловко, да и на дрожках не поместимся. Бобчинский. Ничего, ничего, я так: петушком, петушком побегу за дрожками. Мне бы только немножко в щёлочку-та, в дверь этак посмотреть, как у него эти поступки... Городничий (принимая шпагу, к квартальному). Беги сейчас, возьми десятских, да пусть каждый из них возьмёт... Эк шпага как исцарапалась! Проклятый купчишка Абдулин — видит, что у городничего старая шпага, не прислал новой. О лукавый народ! А так, мошенники, я думаю, там уж просьбы из-под полы и готовят. Пусть каждый возьмёт в руки по улице... чёрт возьми, по улице? — по метле! и вымели бы всю улицу, что идёт к трактиру, и вымели бы чисто. Слышишь! Да смотри: ты! ты! я знаю тебя: ты там кумаешьсяда крадёшь в ботфорты серебряные ложечки: смотри, у меня ухо востро!.. Что ты сделал с купцом Черняевым, а? Он тебе на мундир дал два аршина сукна, а ты стянул всю штуку. Смотри, не по чину берёшь! Ступай! 1 Частный дом — помещение полицейской части (участка). 299 ЯВЛЕНИЕ V Те же и частный пристав. Городничий. А, Степан Ильич! Скажите, ради Бога: куда вы запропастились? На что это похоже? Частный п р и с т а в. Я был ту г сейчас за воротами. Городи и ч и й. Ну, слушайте же, Степан Ильич! Чиновник-то из Петербурга приехал. Как вы там распорядились? Частный пристав. Да так, как вы приказывали. Квартального Пуговицына я послал с десятскими подчищать тротуар. Го род н и ч и й. А Держиморда где? Частный пристав. Держиморда поехал на пожарной трубе. Город н и ч и й. А Прохоров пьян? Частный пристав. Пьян. Го род н и ч и й. Как же вы это так допустили? Частный пристав. Да Бог его знает. Вчерашнего дня случилась за городом драка, — поехал туда для порядка, а возвратился пьян. Городничий. Послушайте ж, вы сделайте вот что: квартальный Пуговицын... он высокого роста, так пусть стоит для благоустройства на мосту. Да разметать наскоро старый забор, что возле сапожника, и поставить соломенную веху, чтоб было похоже на планировку. Оно чем больше ломки, тем больше означает деятельность градоправителя. Ах, Боже мой! я и позабыл, что возле того забора навалено на сорок телег всякого сору. Что это за скверный город: только где-нибудь поставь какой-нибудь памятник или просто забор — чёрт их знает откудова и нанесут всякой дряни! {Вздыхает.) Да если приезжий чиновник будет спрашивать службу, довольны ли? — чтобы говорили: «Всем довольны, ваше благородие»; а который будет недоволен, то ему после дам такого неудовольствия... О, ох, хо, хо, ох! грешен, во многом грешен. {Берёт вместо шляпы футляр.) Дай только, Боже, чтобы сошло с рук поскорее, а там-то я поставлю уж такую свечу, какой ещё никто не ставил: на каждую бестию купца наложу доставить по три пуда воску. О Боже мой, Боже мой! Едем, Пётр Иванович! {Вместо шляпы хочет надеть бумажный футляр.) Частный пристав. Антон Антонович, это коробка, а не шляпа. зоо Городничий (бросает её). Коробка так коробка. Чёрт с ней! Да если спросят, отчего не выстроена церковь при богоугодном заведении, на которую назад тому пять лет была ассигнована сумма, то не позабыть сказать, что начала строиться, по сгорела. Я об этом и рапорт представлял. А то, пожалуй, кто-нибудь, позабывшись, сдуру скажет, что она и не начиналась. Да сказать Держиморде, чтобы не слишком давал воли кулакам своим; он для порядка всем ставит фонари под глазами: и правому и виноватому. Едем, едем, Пётр Иванович! (Уходит и возвращается.) Да не выпускать солдат па улицу безо всего: эта дрянная гарниза наденет только сверх рубашки мундир, а внизу ничего нет. Все уходят. ЯВЛЕНИЕ VI Анна Андреевна и Марья Антоновна вбегают на сцену. Ап на А п д реев н а. Где ж, где ж они? Ах, Боже мой!.. (Отворяя дверь.) Муж! Антоша! Аптон! (Говорит скоро.) А всё ты, а всё за тобой. И пошла конаться: «Я булавочку, я косынку...» (Подбегает к окну и кричит.) Антон, куда, куда? Что, приехал? ревизор? с усами! с какими усами? Голос городничего. После, после, матушка! А и на А н д реев н а. После? Вот новости, после! Я не хочу после... Мне только одно слово: что он, полковник? А? {С пренебрежением.) Уехал! Я тебе вспомню это! А всё эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и не узнали! А всё проклятое кокетство: услышала, что почтмейстер здесь, и давай перед зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдёт. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернёшься. Марья Антонов н а. Да что ж делать, маменька? Все равно через два часа мы всё узнаем. Анна Андреевна. Через два часа! покорнейше благодарю. Вот одолжила ответом! Как ты не догадалась сказать, 301 Марья Антоновна и Анна Андреевна. Художник П.М. Боклевский. 1890-е гг. что через месяц ещё лучше можно узнать! (Свешивается в окно.) Эй, Авдотья! А? Что, Авдотья, ты слышала, там приехал кто-то?.. Не слышала? Глупая какая! Машет руками? Пусть машет, а ты всё бы таки его расспросила. Не могла этого узнать! В голове чепуха, всё женихи сидят. А? Скоро уехали! да ты бы побежала за дрожками. Ступай, ступай сейчас! Слышишь, побеги, расспроси: куда поехали, да расспроси хорошенько, что за приезжий, каков он, слышишь? Подсмотри в щёлку и узнай всё, и глаза какие: чёрные или нет, и сию же минуту возвращайся назад, слышишь? Скорее, скорее, скорее, скорее! (Кричит до тех пор, пока не опускается занавес. Так занавес и закрывает их обеих, стоящих у окна.) 302 ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ Маленькая комната в гостинице. Постель, стол, чемодан, пустая бутылка, сапоги, платяная щётка и прочее. ЯВЛЕНИЕ 1 Осип лежит па барской постели. Чёрт побери, есть так хочется, и в животе трескотня такая, как будто бы целый полк затрубил в трубы. Вот не доедем, да и только, домой! Что ты прикажешь делать? Второй месяц пошёл, как уже из Питера! Профинтил дорогою денежки, голубчик, теперь сидит и хвост подвернул, и не горячится. А стало бы, и очень бы стало на прогоны; нет, вишь ты, нужно в каждом городе показать себя! {Дразнит его.) «Эй, Осип, ступай посмотри комнату, лучшую, да обед спроси самый лучший: я не могу есть дурного обеда, мне нужен лучший обед». Добро бы было в самом деле что-нибудь путное, а то ведь елистратишка простой! С приезжающими знакомится, а потом в картишки, — вот тебе и доигрался! Эх, надоела такая жизнь! Право, на деревне лучше: оно хоть нет публичности, да и забогности меньше, возьмёшь себе бабу, да и лежи весь век на полатях, да ешь пироги. Ну кто ж спорит, конечно, если пойдёт на правду, так житьё в Питере лучше всего. Деньги бы только были, а жизнь тонкая и политичная: ке-ятры, собаки тебе танцуют, и всё что хочешь. Разговаривают всё на тонкой деликатности, что разве только дворянству уступит; пойдёшь на Щукин' — купцы тебе кричат: «Почтенный!»; на перевозе в лодке с чиновником сядешь: компании захотел — ступай в лавочку: там тебе кавалер расскажет про лагери и объявит, что всякая звезда значит на небе, так вот как на ладони всё видишь. Старуха офицерша забредёт; горничная иной раз заглянет такая... фу, фу, фу! {Усмехается и трясёт головою.) Галантерейное, чёрт возьми, обхождение! Невежливого слова никогда не услышишь; всякой тебе говорит «вы». Наскучило идти — берёшь извозчика и сидишь себе, как барин; а не хочешь заплатить ему, — изволь: у каждого дома есть сквозные ворота, и ты так шмыгнёшь, что тебя никакой дьявол не сыщет. Одно плохо: иной раз славно наешься, а в другой чуть не лопнешь с голоду, как теперь, например. А всё он виноват. ' Щукин (двор) — один из петербургских рынков. 303 Что с ним сделаешь? Батюшка пришлёт денежки: чем бы их попридержать — и куды!.. пошёл кутить: ездит на извозчике, каждый день ты доставай в кеатр билет, а там через неделю, глядь — и посылает на толкучий продавать новый фрак. Иной раз всё до последней рубашки спустит, так что на нём всего останется сертучишка да шинелишка, ей-богу, правда! И сукно такое важное, аглицкое! рублёв полтораста ему один фрак станет, а на рынке спустит рублей за двадцать: а о брюках и говорить нечего — нипочём идут. А отчего? оттого, что делом не занимается: вместо того чтобы в должность, а он идёт гулять по прешпекту, в картишки играет. Эх, если б узнал это старый барин! Он не посмотрел бы на то, что ты чиновник, а, поднявши рубашонку, таких бы засыпал тебе, что дня б четыре ты почёсывался. Коли служить, так служи. Вот теперь трактирщик сказал, что нс дам вам есть, пока не заплатите за прежнее; ну, а коли не заплатим? (Со вздохом.) Ах, Боже ты мой, хоть бы какие-нибудь щи: кажись, так бы теперь весь свет съел. Стучится: верно, это он идёт. (Поспешно схватывается с постели.) ЯВЛЕНИЕ II Осип и Хлестаков. Хлестаков. На, прими это. (Отдаёт фуражку и тросточку.) А, опять валялся на кровати? О с и и. Да зачем же бы мне валяться? Не видал я разве кровати, что ли? Хлестаков. Врёшь, валялся; видишь, вся склочена! Оси п. Да на что мне она? Не знаю я разве, что такое кровать? У меня есть ноги: я и постою. Зачем мне ваша кровать? Хлестаков (ходит по комнате). Посмотри там в картузе — табаку нет? Осип. Да где ж ему быть, табаку? Вы четвёртого дня последнее выкурили. Хлестаков (ходит и разнообразно сжимает свои губы. Наконец говорит громким и решительным голосом). Послушай, эй, Осип! Осип. Чего изволите? Хлестаков (громким, но не столь решительным голосом). 'Гы ступай туда. 304 О с и п. Куда? Хлестаков (голосом вовсе не решительным и не громким, очень близким к просьбе). Вниз, в буфет... Там скажи... чтобы мне дали пообедать. О с и и. Да нет, я и ходить не хочу. Хлеста к о в. Как ты смеешь, дурак? О с и п. Да так, всё равно, хоть и пойду, ничего из этого не будет. Хозяин сказал, что больше не даст обедать. Хлестаков. Как он смеет не дать? Вот ещё вздор! Оси н. «Ещё, говорит, и к городничему пойду; третью неделю барин денег не плотит. Вы-де с барином, говорит, мошенники, барин твой — плут. Мы-де, говорит, этаких широмыжников и подлецов видали». Хлестаков. А ты уж и рад, скотина, сейчас пересказывать мне всё это. Осип. Говорит: «Этак всякий приедет, обживётся, задолжается, после и выгнать нельзя. Я, говорит, шутить не буду, я прямо с жалобою, чтоб на съезжую да в тюрьму». Хлестаков. Ну, ну, дурак, полно! Ступай, ступай, скажи ему. Такое грубое животное! О с и п. Да лучше я самого хозяина позову к вам. Хлестаков. На что ж хозяина? Ты поди сам скажи. Осип. Да, право, сударь... Хлестаков. Ну, ступай, чёрт с тобой! позови хозяина. Осип уходит. ЯВЛЕНИЕ III Хлестаков один. Ужасно как хочется есть! Так немножко прошёлся, думал, не пройдёт ли аппетит, — нет, чёрт возьми, не проходит. Да, если б в Пензе я не покутил, стало бы денег доехать домой. Пехотный капитан сильно поддел меня, штосы удивительно, бестия, срезывает1. Всего каких-нибудь четверть часа посидел и всё обобрал. А при всём том страх хотелось бы с ним ещё раз сразиться, случай только не привёл встретиться — на всё нужно случай. Какой скверный городишко! В овощенных лавках1 2 ни- 1 Штосы срезывать — выигрывать в карты (штос — азартная карточная игра). 2 Овощенная лавка — мелочная лавка. 305 чего не дают в долг. Это уж просто подло. (Насвистывает сначала из «Роберта»', потом: «Не шей ты мне, матушка», а наконец ни сё ни то.) Никто нс хочет идти. ЯВЛЕНИЕ IV Хлестаков, Осип и трактирный слуга. Слуга. Хозяин приказал спросить, что вам угодно? Хлестаков. Здравствуй, братец! Ну, что ты, здоров? Слуг а. Слава Богу. Хлестаков. Ну что, как у вас в гостинице? хорошо ли всё идёт? С л у га. Да, слава Богу, всё хорошо. Хлестаков. Много проезжающих? Слуга. Да, достаточно. Хлестаков. Послушай, любезный, там мне до сих пор обеда не приносят, так, пожалуйста, поторопи, чтоб поскорее, видишь, мне сейчас после обеда нужно кое-чем заняться. Слуга. Да хозяин сказал, что не будет больше отпускать. Он, никак, хотел идти сегодня жаловаться городничему. Хлестаков. Да что ж жаловаться? Посуди сам, любезный, как же? ведь мне нужно есть. Этак могу я совсем отощать. Мне очень есть хочется, я не шутя это говорю. Слуга. Так-с. Он говорил: «Я ему обедать не дам, покамест он не заплатит мне за прежнее». Таков уж ответ его был. X л е с т а к о в. Да ты урезонь, уговори его. С л у га. Да что ж ему такое говорить? Хлестаков. Ты растолкуй ему сурьёзно, что мне нужно есть. Деньги само собою... Он думает, что, как ему, мужику, ничего, если не поесть день, так и другим тоже. Вот новости! Слуга. Пожалуй, я скажу. ЯВЛЕНИЕ V Хлестаков один. Это скверно, однако ж, если он совсем ничего не даст есть. Так хочется, как ещё никогда не хотелось. Разве из платья что-нибудь пустить в оборот? Штаны, что ли, продать? Нет, уж ' «Роберт-Дьявол» — название оперы французского композитора Мейербера. 306 лучше поголодать, да приехать домой в петербургском костюме. Жаль, что Иохим' не дал напрокат кареты, а хорошо бы, чёрт побери, приехать домой в карете, подкатить этаким чёртом к какому-нибудь соседу-помещику под крыльцо, с фонарями, а Осипа сзади одеть в ливрею. Как бы, я воображаю, все переполошились: «Кто такой, что такое?» А лакей входит (вытягиваясь и представляя лакея): «Иван Александрович Хлестаков, из Петербурга, прикажете принять?» Они, пентюхи, и не знают, что такое значит «прикажете принять». К ним если приедет какой-нибудь гусь-помещик, так и валит, медведь, прямо в гостиную. К дочечке какой-нибудь хорошенькой подойдёшь: «Сударыня, как я...» (Потирает руки и подшаркивает ножкой.) Тьфу! (плюёт) даже тошнит, так есть хочется... Я В Л Е II И Е VI Хлестаков, Осип, потом слуга. Хлестаков. А что? О с и п. Несут обед. X л е с т а к о в (прихлопывает в ладоши и слегка подпрыгива -ет на стуле). Несут! несут! несут! Слуга (с тарелкой и салфеткой). Хозяин в последний раз уж даёт. Хлестаков. Ну, хозяин, хозяин... Я плевать на твоего хозяина! Что там такое? Слуг а. Суп и жаркое. X л е с т а к о в. Как, только два блюда? Слуга. Только-с. Хлестаков. Вот вздор какой! я этого не принимаю. Ты скажи ему: что это в самом деле такое!., этого мало. Слуга. Нет, хозяин говорит, что ещё много. Хлестаков. А соуса почему нет? Слуга. Соуса нет. Хлестаков. Отчего же нет? Я видел сам, проходя мимо кухни, там много готовилось. И в столовой сегодня поутру двое каких-то коротеньких человека ели сёмгу и ещё много кой-чего. 1 1 Иохим — искажённое Иоахим — известный в Петербурге каретный мастер и домовладелец. 307 Слуга. Да оно-то есть, пожалуй, да нет. Хлестаков. Как нет? Слуга. Да уж нет. Хлестаков. А сёмга, а рыба, а котлеты? Слуга. Да это для тех, которые почище-с. X л е с т а к о в. Лх ты, дурак! Слуга. Да-с. Хлеста ков. Поросёнок ты скверный... Как же они едят, а я не ем? Отчего же я, чёрт возьми, не могу так же? Разве они не такие же проезжающие, как и я? Слуг а. Да уж известно, что не такие. Хлестаков. Какие же? Слуга. Обнаковенно какие! они уж известно: они деньги платят. Хлестаков. Я с тобою, дурак, не хочу рассуждать. (Наливает суп и ест.) Что это за суп? Ты просто воды налил в чашку: никакого вкуса нет, только воняет. Я не хочу этого супу, дай мне другого. Слуга. Мы примем-с. Хозяин сказал: коли не хотите, то и не нужно. Хлестаков (защищая руками кушанье). Ну, ну, ну... оставь, дурак; ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую... (Ест.) Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.) Я думаю, ещё ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.) Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое!.. Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.) Что это за жаркое? Это не жаркое. С л у га. Да что ж такое? Хлеста к о в. Чёрт его знает, что такое, только не жаркое. Это топор зажаренный, вместо говядины. (Ест.) Мошенники, канальи, чем они кормят! и челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.) Подлецы! совершенно как деревянная кора — ничем вытащить нельзя, и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.) Больше ничего нет? Слуга. Нет. Хлестаков. Канальи! подлецы! и даже хотя бы какой-нибудь соус или пирожное. Бездельники! дерут только с проезжающих. Слуга убирает и уносит тарелки вместе с Оси по м. 308 ЯВЛЕНИЕ VII Хлестаков, потом Осип. Хлестаков. Право, как будто и не ел; только что разохотился. Если бы мелочь, послать бы на рынок и купить хоть сайку. Осип (входит). Там зачем-то городничий приехал, осведомляется и спрашивает о вас. Хлестаков (испугавшись). Вот тебе на! Эка бестия трактирщик, успел уже нажаловаться! Что, если в самом деле он потащит меня в тюрьму? Что ж, если благородным образом, я, пожалуй... нет, нет, не хочу! Там в городе таскаются офицеры и народ, а я, как нарочно, задал тону и перемигнулся с одной купеческой дочкой... Нет, не хочу. Да что он, как он смеет, в самом деле? Что я ему, разве купец или ремесленник? (Бодрится и выпрямляется.) Да я ему прямо скажу: «Как вы смеете, как вы...» (У дверей вертится ручка. Хлестаков бледнеет и съёживается.) ЯВЛЕНИЕ VIII Хлестаков, городничий, Добчинский. Городничий, вошед, останавливается. Оба в испуге смотрят несколько минут один на другого, выпучив глаза. Городничий (немного оправившись и протянув руки по швам). Желаю здравствовать! Хлестаков (кланяется). Моё почтение!.. Городничий. Извините. Хлестаков. Ничего. Городничий. Обязанность моя, как градоначальника здешнего города, заботиться о том, чтобы проезжающим и всем благородным людям никаких притеснений... Хлестаков (сначала немного заикается, но к концу речи говорит громко). Да что ж делать?., я не виноват... Я, право, заплачу... Мне пришлют из деревни. Бобчинский выглядывает из дверей. Он больше виноват; говядину мне подаёт такую твёрдую, как бревно; а суп — он чёрт знает чего плеснул туда, я должен был 309 Городничий. К.П. Рудаков. Москва, Малый театр. 1909 г. Хлестаков - А.Ф. Горев. Москва, Малый театр. 1909 г. выбросить его за окно. Он меня морит голодом по целым дням... чай такой странный: воняет рыбой, а не чаем. За что ж я... Вот новость! Городничий (робея). Извините, я, право, не виноват. На рынке у меня говядина всегда хорошая. Привозят холмогорские купцы, люди трезвые и поведения хорошего. Я уж не знаю, откуда он берёт такую. А если что не так, то... Позвольте мне предложить вам переехать со мною на другую квартиру. Хлестаков. Нет, не хочу! Я знаю, что значит на другую квартиру: то есть — в тюрьму. Да какое вы имеете право? Да как вы смеете?.. Я служу в Петербурге. {Бодрится.) Я, я, я... Городничий (в сторону). О Господи ты Боже, какой сердитый! Всё узнал, всё рассказали проклятые купцы! Хлестаков {храбрясь). Да вот вы хоть гут со всей своей командой — не пойду. Я прямо к министру! {Стучит кулаком по столу.) Что вы? Что вы? Городничий {вытянувшись и дрожа всем телом). Помилуйте, не погубите! Жена, дети маленькие... не сделайте несчастным человеком. Хлестаков. Нет, я не хочу! Вот ещё! мне какое дело. Оттого что у вас жена и дети, я должен идти в тюрьму, вот прекрасно! 310 Б о б ч и иск и й выглядывает в дверь и в испуге прячется. Нет, благодарю покорно, не хочу. Городничий (дрожа). По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния. Сами извольте посудить: казённого жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься. X л е с т а к о в. Да что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.) Я не знаю, однако ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове... Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко... Вот ещё! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь, что у меня нет ни копейки. Городничий (в сторону). О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет. Не знаешь, с какой стороны и приняться. Ну да уж попробовать, не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.) Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чём другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим. Хлестаков. Дайте, дайте мне взаймы, я сейчас же расплачусь с трактирщиком. Мне бы только рублей двести или хоть даже и меньше. Городничий (поднося бумажки). Ровно двести рублей, хоть и не трудитесь считать. Хлестаков (принимая деньги). Покорнейше благодарю; я вам тотчас пришлю их из деревни, у меня это вдруг... Я вижу, вы благородный человек. Теперь другое дело. Го р о д н и ч и й (в сторону). Ну, слава Богу! деньги взял. Дело, кажется, пойдёт теперь на лад. Я таки ему вместо двухсот четыреста ввернул. Хлестаков. Эй, Осип! О с и п входит. 11озови сюда трактирного слугу! (Кгородничему и Добчинекому.) А что ж вы стоите? Сделайте милость, садитесь. (Добчинскому.) Садитесь, прошу покорнейше. 311 Городничий. Ничего, мы и так постоим. Хлестаков. Сделайте милость, садитесь. Я теперь вижу совершенно откровенность вашего нрава и радушие, а то, признаюсь, я уж думал, что вы пришли с тем, чтобы меня... (Добчип-скому.) Садитесь! Городничий и Добчинский садятся. Бобчинский выглядывает в дверь и прислушивается. Городничий (« сторону). Нужно быть посмелее. Он хочет, чтобы считали его инкогнитом. Хорошо, подпустим и мы турусы: прикинемся, как будто совсем и не знаем, что он за человек. {Вслух.) Мы, прохаживаясь по делам должности, вот с Петром Ивановичем Добчинским, здешним помещиком, зашли нарочно в гостиницу, чтобы осведомиться, хорошо ли содержатся проезжающие, потому что я не так, как иной городничий, которому ни до чего дела нет; но я, я, кроме должности, ещё по христианскому человеколюбию хочу, чтоб всякому смертному оказывался хороший приём, — и вот, как будто в награду, случай доставил такое приятное знакомство. Хлестаков. Я тоже сам очень рад. Без вас я, признаюсь, долго бы просидел здесь: совсем не знал, чем заплатить. Городничий (в сторону). Да, рассказывай! не знал, чем заплатить. {Вслух.) Осмелюсь ли спросить: куда и в какие места ехать изволите? X л е с т а к о в. Я еду в Саратовскую губернию, в собственную деревню. Го р о д и и ч и й (« сторону, с лицом, принимающим ироническое выражение). В Саратовскую губернию! А? и не покраснеет! О, да с ним нужно ухо востро! {Вслух.) Благое дело изволили предпринять. Ведь вот относительно дороги: говорят, с одной стороны, неприятности насчёт задержки лошадей, а ведь, с другой стороны, развлеченье для ума. Ведь вы, чай, больше для собственного удовольствия едете? Хлестаков. Нет, батюшка меня требует; рассердился старик, что до сих пор ничего не выслужил в Петербурге. Он думает, что так вот приехал да сейчас тебе Владимира в петлицу1 и дадут. Нет, я бы послал его самого потолкаться в канцелярию. ' Владимир в петлице — орден Владимира четвёртой степени, который носили на груди. Чиновников награждали этим орденом после 35 лет службы. * 312 Город нич и й (в сторону). Прошу посмотреть, какие пули отливает! и старика отца приплёл! (Вслух.) И на долгое время изволите ехать? Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не те потребности, душа моя жаждет просвещения. Городничий (в сторону). Славно завязал узелок! Врёт, врёт — и нигде не оборвётся. А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.) Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно ещё когда будет. (Окидывает главами комнату.) Кажется, эта комната несколько сыра? Хлестаков. Скверная комната, и клопы такие, каких я нигде не видывал: как собаки кусают. Городничий. Скажите! такой просвещённый гость и терпит — от кого же? — от каких-нибудь негодных клопов, которым бы и на свет не следовало родиться. Никак, даже темно в этой комнате? X л е с г а к о в. Да, совсем темно, хозяин завёл обыкновение не отпускать свечей. Иногда что-нибудь хочется сделать, почитать или придёт фантазия сочинить что-нибудь, — не могу: темно, темно. Городничий. Осмелюсь ли просить вас... но нет,я недостоин. Хлестаков. А что? Городничий. Нет, нет! недостоин, недостоин! X л е с т а к о в. Да что ж такое? Город и и ч и й. Я бы дерзнул... У меня в доме есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная... Но нет, чувствую сам, это уж слишком большая честь... Не рассердитесь, ей-богу, от простоты души предложил. Хлестаков. Напротив, извольте, я с удовольствием, мне гораздо приятнее в приватном доме, чем в этом кабаке. Г о р одп и ч ий. А уж я так буду рад! А уж как жена обрадуется! У меня уж такой нрав: гостеприимство с самого детства; особливо если гость просвещённый человек. Не подумайте, чтобы я говорил это из лести. Нет, не имею этого порока, от полноты души выражаюсь. 313 X л е с т а к о в. Покорно благодарю. Я сам гоже — я не люблю людей двуличных. Мне очень нравится ваша откровенность и радушие, и я бы, признаюсь, больше бы ничего и не требовал, как только оказывай мне преданность и уваженье, уваженье и преданность. ЯВЛЕНИЕ IX Те же и трактир и ы й слуга, сопровождаемый Оси пом. Б о б ч и иски й выглядывает в дверь. Слуга. Изволили спрашивать? Хлестаков. Да; подай счёт. Слуга. Я уж давеча подал вам другой счёт. Хлестаков. Я уж не помню твоих глупых счетов. Говори: сколько там? Слуга. Вы изволили в первый день спросить обед, а на другой день только закусили сёмги и потом пошли всё в долг брать. Хлестаков. Дурак, ещё начал высчитывать. Всего сколько следует? Городничий. Да вы не извольте беспокоиться, он подождёт. (Слуге.) Пошёл вон, тебе пришлют. Хлестаков. В самом деле, и то правда. (Прячет деньги.) Слуга уходит, в дверь выглядывает Б о б ч и н с к и й. ЯВЛЕНИЕ X Городничий, Хлестаков, Бобчинский. Городничий. Не угодно ли вам будет осмотреть некоторые заведения в нашем городе, как-то — богоугодные и другие? Хлестаков. А что там такое? Городничий. А так, посмотрите, какое у нас течение дел... порядок какой... для путешественника... Хлестаков. С большим удовольствием, я готов. Бобчинский выставляет голову в дверь. Городничий. Также, если будет ваше желание, оттуда уездное училище, осмотреть порядок, в каком преподаются у нас науки. Хлестаков. Извольте, извольте. 314 Го р о д н и ч и й. Потом, если пожелаете посетить острог и городские тюрьмы — рассмотрите, как у нас содержатся преступники. X л е с т а к о в. Да зачем же тюрьмы? уж лучше мы обсмотрим богоугодные заведсчiия. Городничий. Как вам угодно. Как вы намерены, в своём экипаже или вместе со мною на дрожках? Хлестаков. Да, я лучше с вами на дрожках поеду. Городничий (Добчинекому). Ну, Пётр Иванович, вам теперь нет места. Д о б ч и иски й. Ничего, я так. Го р о д и и ч и й (тихо Добчи нс кому). Слушайте: вы побегите, да бегом, во все лопатки, и снесите две записки: одну в богоугодное заведение Землянике, а другую жене. (Хлестакову.) Осмелюсь ли я попросить позволения написать в вашем присутствии одну строчку к жене, чтоб она приготовилась к принятию почтенного гостя? X л е с т а к о в. Да зачем же?.. А впрочем, тут и чернила, только бумаги не знаю... Разве на этом счёте? Го роди и ч и й. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.) А вот посмотрим, как пойдёт дело после фриштика да бутылки-то толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдаёт Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается, и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицание. Бобчинский подымается.) Хлестаков. Что? не ушиблись ли вы где-нибудь? Бобчинский. Ничего, ничего-с, без всякого-с помешательства, только сверх носа небольшая нашлепка! Я забегу к Христиану Ивановичу: у иего-с есть пластырь такой, так вот оно и пройдёт. Городничий (делая Бобчинскому укорительный знак. Хлестакову). Это-с ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему я скажу, чтобы перенёс чемодан. (Осипу.) Любезнейший, ты перенеси всё ко мне, к городничему, — тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперёд Хлестакова и следует за ним, но, оборотившись, говорит с укоризной Бобчинскому.) Уж и вы! не нашли другого места упасть! и растянулся как чёрт знает что такое. (Уходит; за ним Бобчинский.) Занавес опускается. 315 ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ Комната первого действия. ЯВЛЕНИЕ I Анна Андреевна, Марья Антоновна стоят у окна в тех же самых положениях. Анна Андреевна. Ну вот, уже целый час дожидаемся, а всё ты со своим глупым жеманством: совершенно оделась: нет, ещё нужно копаться... Было бы не слушать её вовсе. Экая досада! как нарочно, ни души! как будто вымерло всё. Марья А и т о н о в н а. Да, право, маменька, чрез минуты две всё узнаем. Уж скоро Авдотья должна прийти. (Всматривается в окно и вскрикивает.) Ах, маменька, маменька! кто-то идёт, вон в конце улицы. Айна Андреевна. Где идёт? У тебя вечно какие-нибудь фантазии. Ну да, идёт. Кто ж это идёт? Небольшого роста... во фраке... Кто ж это? а? Это, однако ж, досадно! Кто ж бы это такой был? Марья Антоновна. Это Добчинский, маменька. А и н а Андреев и а. Какой Добчинский? Тебе всегда вдруг вообразится этакое... Совсем не Добчинский. (Машет платком.) Эй, вы, ступайте сюда! скорее! Марья А н т о н о в н а. Право, маменька, Добчинский. Ан на Андреевна. Ну вот, нарочно, чтобы только поспорить. Говорят тебе — нс Добчинский. Марья А и т о н о в н а. А что? а что, маменька? Видите, что Добчинский. Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я вижу: из чего же ты споришь? (Кричит в окно.) Скорей, скорей! вы тихо идёте. Ну что, где они? А? Да говорите же оттуда — всё равно. Что? очень строгий? А? а муж, муж? (Немного отступя от окна, с досадою.) Такой глупый: до тех пор, пока не войдёт в комнату, ничего не расскажет! 316 ЯВЛЕНИЕ II Те же и Д о б ч и н с к и й. А н на Андреевы а. Ну скажите, пожалуйста: ну не совестно ли вам? Я на вас одних полагалась, как на порядочного человека: все вдруг выбежали, и вы туда ж за ними! и я вот ни от кого до сих пор толку не доберусь. Не стыдно ли вам! Я у вас крестила вашего Ванечку и Лизаньку, а вы вот как со мною поступили! Добчинский. Ей-богу, кумушка, гак бежал засвидетельствовать почтение, что не могу духу перевесть. Моё почтение, Марья Антоновна! Марья Антонов н а. Здравствуйте, Пётр Иванович! Анна Андреевна. Ну что? Ну, рассказывайте: что и как там? Добчинский. Антон Антонович прислал вам записочку. Анна Андреевна. Ну, да кто он такой? генерал? Д о б ч и н с к и й. Нет, не генерал, а не уступит генералу. Такое образование и важные поступки-с. Анна А и д р е е в н а. А! так это тот самый, о котором было писано мужу. Добчинский. Настоящий. Я это первый открыл вместе с Петром Ивановичем. Анна Андреевна. Ну, расскажите: что и как? Добчинский. Да, слава Богу, всё благополучно. Сначала он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и в гостинице всё нехорошо, и к нему не поедет, и что он не хочет сидеть за него в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с ним, тотчас переменил мысли, и, слава Богу, всё пошло хорошо. Они теперь поехали осматривать богоугодные заведения... А то, признаюсь, уже Антон Антонович думали, не было ли тайного доноса; я сам тоже перетрухнул немножко. Анна Андреевна. Да вам-то чего бояться? Ведь вы не служите? Добчинский. Да так, знаете, когда вельможа говорит, чувствуешь страх. Анна Андреевна. Ну что ж... это всё, однако ж, вздор; расскажите, каков он собою? что, стар или молод? 317 Добчинский. Молодой, молодой человек; лет двадцати трёх; а говорит совсем так, как старик. «Извольте, говорит, я поеду и туда, и гуда...» (размахивает руками) так это всё славно. «Я, говорит, и написать и почитать люблю, но мешает, что в комнате, говорит, немножко темно». Анна Андреевна. А собою каков он: брюнет или блондин? Добчинский. Нет, больше шантрет, и глаза такие быстрые, как зверки, так в смущенье даже приводят. Анна А н д р е е в н а. Что тут пишет он мне в записке? ( Читает.) «Спешу тебя уведомить, душенька, что состояние моё было весьма печальное; но, уповая на милосердие Божие, за два солёные огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек...» (Останавливается.) Я ничего не понимаю: к чему же тут солёные огурцы и икра? Добчинский. А это Антон Антонович писали на черновой бумаге, по скорости: там какой-то счёт был написан. Анна Андреевна. А, да, точно. (Продолжает читать.) «Но, уповая на милосердие Божие, кажется, всё будет к хорошему концу. Приготовь поскорее комнату для важного гостя, ту, что выклеена жёлтыми бумажками; к обеду прибавлять не трудись, потому что закусим в богоугодном заведении у Артемия Филипповича, а вина вели побольше; скажи купцу Абдулину, чтобы прислал самого лучшего, а не то я перерою весь его погреб. Целуя, душенька, твою ручку, остаюсь твой: Антон Сквоз-ник-Дмухановский...» Ах, Боже мой! Это, однако ж, нужно поскорей! Эй, кто там? Мишка! Добч и иски й (бежит и кричит в дверь). Мишка! Мишка! Мишка! Мишка входит. Анна Андреевна. Послушай: беги к купцу Абдулину... постой, я дам тебе записочку. (Садится к столу, пишет записку и между тем говорит.) Эту записку ты отдашь кучеру Сидору, чтоб он побежал с ней к купцу Абдулину и принёс оттуда вина. А сам пойди сейчас прибери хорошенько эту комнату для гостя. Там поставить кровать, рукомойник и прочее... Добчинский. Ну, Анна Андреевна, я побегу теперь поскорее посмотреть, как там он обозревает. Ан на Андреевна. Ступайте, ступайте, я не держу вас. 318 Я В Л Е I I И Е III Анна Андреевна и Марья Антоновна. Анна Андреевна. Ну, Машенька, нам нужно теперь заняться туалетом. Он столичная штучка: Боже сохрани, чтобы чего-нибудь не осмеял. Тебе приличнее всего надеть твоё голубое платье с мелкими оборками. Марья Антоновна. Фи, маменька, голубое! Мне совсем не нравится: и Ляпкина-Тяпкина ходит в голубом, и дочь Земляники гоже в голубом. Нет, лучше я надену цветное. Анна Андреевна. Цветное!.. Право, говоришь — лишь бы только наперекор. Оно тебе будет гораздо лучше, потому что я хочу надеть палевое; я очень люблю палевое. Марья Антоновна. Ах, маменька, вам нейдёт палевое! Анна Андреевна. Мне палевое нейдёт? Марья Антоновна. Нейдёт; я что угодно даю — нейдет: для этого нужно, чтобы глаза были совсем тёмные. Анна Андреевна. Вот хорошо! а у меня глаза разве не тёмные? самые тёмные. Какой вздор говорит! как же не тёмные, когда я и гадаю про себя всегда на трефовую даму. Марья Антоновна. Ах, маменька, вы больше червонная дама. Анна Андреевна. Пустяки, совершенные пустяки! Я никогда не была червонная дама. (Поспешно уходит вместе с Марьей Антоновной и говорит за сценою.) Этакое вдруг вообразится! червонная дама! Бог знает что такое! По уходе их отворяются двери, и М и ш к а выбрасывает из них сор. Из других дверей входит Осип с чемоданом на голове. ЯВЛЕНИЕ IV Мишка и Осип. Осип. Куда тут? Мишка. Сюда, дядюшка, сюда. Осип. Постой, прежде дай отдохнуть. Ах ты горемычное житьё! На пустое брюхо всякая ноша кажется тяжела. Миш к а. Что, дядюшка, скажите: скоро будет генерал? 319 Осип. Какой генерал? М и шка. Да барин ваш. Осип. Барин? Да какой он генерал? М и ш к а. А разве не генерал? О с и п. Генерал, да только с другой стороны. Мишка. Что ж это, больше или меньше настоящего генерала? Осип. Больше. М и in к а. Вишь ты как! то-то у нас сумятицу подняли. Осип. Послушай, малый: ты, я вижу, проворный парень, приготовь-ка там что-нибудь поесть! М и ш к а. Да для вас, дядюшка, ещё ничего не готово. Простого блюда вы не будете кушать, а вот как барин ваш сядет за стол, так и вам того же кушанья отпустят. О с и п. Ну, а простого-то что у вас есть? М и ш ка. Щи, каша да пироги. Осип. Давай их, щи, кашу и пироги! Ничего, всё будем есть. Ну, понесём чемодан! Что, там другой выход есть? Мишка. Есть. Оба несут чемодан в боковую комнату. ЯВЛЕНИЕ V Квартальные отворяют обе половинки дверей. Входит Хлестаков: за ним го роди и ч и й, далее попечитель богоугодных заведений, смотритель училищ, Д о б ч и н с к и й и Б о б ч и некий с пластырем на носу; городничий указывает квартальным на полу бумажку — они бегут и снимают её, толкая друг друга впопыхах. Хлестаков. Хорошие заведения. Мне нравится, что у вас показывают проезжающим всё в городе. В других городах мне ничего не показывали. Городничий. В других городах, осмелюсь доложить вам, градоправители и чиновники больше заботятся о своей, то есть, пользе; а здесь, можно сказать, нет другого помышления, кроме того, чтобы благочинием и бдительностью заслужить внимание начальства. 320 Хлестаков. Завтрак был очень хорош, я совсем объелся. Что, у вас каждый день бывает такой? Городничий. Нарочно для такого приятного гостя. X л е с т а к о в. Я люблю поесть. Ведь на то живёшь, чтобы срывать цветы удовольствия. Как называлась эта рыба? А р т е м и й Ф и л и и п о в и ч (подбегая). Лабардан-с. Хлестаков. Очень вкусная. Где это мы завтракали? в больнице, что ли? Артемий Филиппович. Так точно-с, в богоугодном заведении. Хлестаков. Помню, помню, там стояли кровати. А больные выздоровели? там их, кажется, немного. Артемий Филиппович. Человек десять осталось, не больше, а прочие все выздоровели. Это уж так устроено, такой порядок. С тех пор как я принял начальство, — может быть, вам покажется даже невероятным, — все как мухи выздоравливают. Больной не успеет войти в лазарет, как уже здоров, и не столько медикаментами, сколько честностью и порядком. Городничий. Уж на что, осмелюсь доложить вам, головоломна обязанность градоначальника! Столько лежит всяких дел, относительно одной чистоты, починки, поправки... словом, наиумнейший человек пришёл бы в затруднение, но, благодарение Богу, всё идёт благополучно. Иной городничий, конечно, радел бы о своих выгодах; но, верите ли, что, даже когда ложишься спать, всё думаешь: «Господи Боже ты мой, как бы так устроить, чтобы начальство увидело мою ревность и было довольно...» Наградит ли оно или нет, конечно, в его воле, по крайней мере, я буду спокоен в сердце. Когда в городе во всём порядок, улицы выметены, арестанты хорошо содержатся, пьяниц мало... то чего ж мне больше? Ей-ей, и почестей никаких не хочу. Оно, конечно, заманчиво, но пред добродетелью всё прах и суета. Артемий Филиппович (в сторону). Эка, бездельник, как расписывает! Дал же Бог такой дар! Хлестаков. Это правда. Я, признаюсь, сам люблю иногда за-умствоваться: иной раз прозой, а в другой и стишки выкинутся. Боб чин с кий (Добчинскому). Справедливо, всё справедливо, Пётр Иванович! Замечания такие... видно, что наукам учился. Хлестаков. Скажите, пожалуйста: нет ли у вас каких-нибудь развлечений, обществ, где бы можно было, например, поиграть в карты? 321 Городничий (в сторону). Эге, знаем, голубчик, в чей огород камешки бросают! (Вслух.) Боже сохрани! здесь и слуху нет о таких обществах. Я карт и в руки никогда не брал, даже не знаю, как играть в эти карты. Смотреть никогда не мог на них равнодушно, и если случится увидеть этак какого-нибудь бубнового короля или что-нибудь другое, то такое омерзение нападает, что просто плюнешь. Раз как-то случилось, забавляя детей, выстроил будку из карт, да после того всю ночь снились, проклятые. Бог с ними, как можно, чтобы такое драгоценное время убивать на них? Лука Лукич (в сторону). А у меня, подлец, выпонтировал' вчера сто рублей. Городничий. Лучше ж я употреблю это время на пользу государственную. Хлестаков. Ну, нет, вы напрасно, однако же... Все зависит от той стороны, с которой кто смотрит на вещь. Если, например, забастуешь* 2, тогда как нужно гнуть от трёх углов3... ну, тогда конечно... Нет, не говорите, иногда очень заманчиво поиграть. ЯВЛЕНИЕ VI Те же, Анна Андреевна и Марья Антоновна. Го р о д н и ч и й. Осмелюсь представить семейство моё: жена и дочь. Хлестаков (раскланиваясь). Как я счастлив, сударыня, что имею в своём роде удовольствие вас видеть. Анна Андреевна. Нам ещё более приятно видеть такую особу. Хлестаков {рисуясь). Помилуйте, сударыня, совершенно напротив: мне ещё приятнее. Анна Андреевна. Как можно-с! вы это так изволите говорить, для комплимента. Прошу покорно садиться. Хлестаков. Возле вас стоять уже есть счастие; впрочем, если вы так уж непременно хотите, я сяду. Как я счастлив, что наконец сижу возле вас. ' Выпонтировать — выиграть в карточной игре. 2 Забастовать — здесь: перестать увеличивать ставку в игре в банк. 3 Гнуть от трёх углов — втрое увеличивать ставки — в карточной игре. 322 Иллюстрация к действию третьему, явлению VI. Художник А.И. Константиновский. 1950 г. А н н а А и д р ее в н а. Помилуйте, я никак не смею принять на свой счёт... Я думаю, вам после столицы вояжировка показалась очень неприятною. Хлестаков. Чрезвычайно неприятна. Привыкши жить, comprenez vous', в свете, и вдруг очутиться в дороге: грязные трактиры, мрак невежества... Если б, признаюсь, не такой случай, который меня... (посматривает на Анну Андреевну и рисуется перед пей) так вознаградил за всё... Анна Андреевна. В самом деле, как вам должно быть неприятно. 1 1 Понимаете ли (фр.)- 323 Хлестаков. Впрочем, сударыня, в эту минуту мне очень приятно. Анна Андреевна. Как можно-с, вы делаете много чести. Я этого не заслуживаю. Хлестаков. Отчего же не заслуживаете? Вы, сударыня, заслуживаете. А п н а А и д р е е в и а. Я живу в деревне... Хлестаков. Да деревня, впрочем, тоже имеет свои пригорки, ручейки... Ну, конечно, кто же сравнит с Петербургом! Эх, Петербург! что за жизнь, право! Вы, может быть, думаете, что я только переписываю: нет, начальник отделения со мной на дружеской ноге. Этак ударит по плечу: «Приходи, братец, обедать!» Я только на две минуты захожу в департамент с тем только, чтобы сказать: «Это вот так, это вот гак!» А там уж чиновник для письма, этакая крыса, пером только — тр, тр... пошёл писать. Хотели было даже меня коллежским асессором сделать, да, думаю, зачем. И сторож летит ещё на лестнице за мною со щёткою: «Позвольте, Иван Александрович, я вам, говорит, сапоги почищу». (Городничему.) Что вы, господа, стоите? пожалуйста, садитесь! Вместе. Город нич ий. Чин такой, что ещё можно постоять. Артемий Филиппович. Мы постоим. Лука Лукич. Не извольте беспокоиться! Хлестаков. Без чинов, прошу садиться. Городничий и все садятся. Я не люблю церемоний. Напротив, я даже стараюсь, стараюсь проскользнуть незаметно. Но никак нельзя скрыться, никак нельзя! Только выйду куда-нибудь, уж и говорят: «Вон, говорят, Иван Александрович идёт!» А один раз меня приняли даже за главнокомандующего. Солдаты выскочили из гауптвахты и сделали ружьём. После уж офицер, который мне очень знаком, говорит мне: «Ну, братец, мы тебя совершенно приняли за главнокомандующего». Анна Андреевна. Скажите как! Хлестаков. С хорошенькими актрисами знаком. Я ведь тоже разные водевильчики... Литераторов часто вижу. С Пушкиным на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: «Ну что, брат Пушкин?» — «Да так, брат, — отвечает, бывало, — так как-то всё...» Большой оригинал. 324 Анна Андреевна. Так вы и пишете? Как это должно быть приятно сочинителю! Вы, верно, и в журналы помещаете? Хлестаков. Да, и в журналы помещаю. Моих, впрочем, много есть сочинений. «Женитьба Фигаро»1, «Роберт-Дьявол», «Норма»* 2. Уж и названий даже не помню. И всё случаем: я не хотел писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня лёгкость необыкновенная в мыслях. Всё это, что было иод именем барона Брамбёуса3 *, «Фрегат „Надежды”»1 и «Московский телеграф»5... всё это я написал. Анна А н д р е е в н а. Скажите, так это вы были Брамбеус? Хлестаков. Как же, я им всем поправляю статьи. Мне Смирдин6 даёт за это сорок тысяч. Анна Андреевна. Так, верно, и «Юрий Милославский»7 ваше сочинение? Хлестаков. Да, это моё сочинение. Анна А н д р е е в н а. Я сейчас догадалась. Марья Антоновна. Ах, маменька, там написано, что это господина Загоскина сочинение. Анна Андреевна. Ну вот: я и знала, что даже здесь будешь спорить. Хлестаков. Ах да, это правда, это точно Загоскина; а есть другой «Юрий Милославский», так тот уж мой. Анна Андреевна. Ну, это, верно, я ваш читала. Как хорошо написано! X л е с т а к о в. Я, признаюсь, литературой существую. У меня дом первый в Петербурге. Так уж и известен: дом Ивана Александровича. (Обращаясь ко всем.) Сделайте милость, господа, если будете в Петербурге, прошу, прошу ко мне. Я ведь тоже балы даю. Анна Андреевна. Я думаю, с каким там вкусом и великолепием даются балы! ' «Женитьба Фигаро» — комедия французского драматурга Бомарше. 2 «Норма» — опера итальянского композитора Беллини. ' Барон Брамбеус — псевдоним русского журналиста О.И. Сепковского. * «Фрегат „Надежда”» — повесть Марлинского (А.А. Бестужева). 1 «Московский телеграф» — журнал, издававшийся в 1825—1834 годах. 6 Смирдин Александр Филиппович — известный петербургский книгопродавец и издатель. 7 «Юрий Милославский» — роман М.Н. Загоскина. 325 Хлестаков. Просто не говорите. На столе, например, арбуз — в семьсот рублей арбуз. Суп в кастрюльке прямо на пароходе приехал из Парижа, откроют крышку — пар, которому подобного нельзя отыскать в природе. Я всякий день на балах. Там у нас и вист свой составился: министр иностранных дел, французский посланник, английский, немецкий посланник и я. И уж так уморишься, играя, что просто ни на что не похоже. Как взбежишь по лестнице к себе на четвёртый этаж, скажешь только кухарке: «На, Маврушка, шинель...» Что ж я вру — я и позабыл, что живу в бельэтаже. У меня одна лестница стоит... А любопытно взглянуть ко мне в переднюю, когда я ещё не проснулся. Графы и князья толкутся и жужжат там, как шмели, только и слышно: ж... ж... ж... Иной раз и министр... Городничий и прочие с робостью встают со своих стульев. Мне даже на пакетах пишут: «Ваше превосходительство»1. Один раз я даже управлял департаментом. И странно: директор уехал — куды уехал, неизвестно. Ну, натурально, пошли толки: как, что, кому занять место? Многие из генералов находились охотники и брались, но подойдут, бывало, — нет, мудрено. Кажется, и легко на вид, а рассмотришь — просто чёрт возьми; после, видят, нечего делать, — ко мне. И в ту же минуту по улицам курьеры, курьеры... можете представить себе, тридцать пять тысяч одних курьеров! каково положение — я спрашиваю? «Иван Александрович, ступайте департаментом управлять!» Я, признаюсь, немного смутился, вышел в халате, хотел отказаться, но думаю, дойдёт до государя; ну да и послужной список тоже... «Извольте, господа, я принимаю должность, я принимаю, говорю, так и быть, говорю, я принимаю, только уж у меня: ни, ни, ни! Уж у меня ухо востро! уж я...» И точно: бывало, как прохожу через департамент — просто землетрясение, всё дрожит и трясётся, как лист. Городничий и прочие трясутся от страха, Хлестаков горячится сильнее. 1 Ваше превосходительство - обращение в царской России к высшим чинам (III—IV классов — генерал-лейтенантам, генерал-майорам или тайным советникам н действительным статским советникам). 326 О! я шутить не люблю; я им всем задал острастку. Меня сам Государственный совет1 боится. Да что в самом деле? Я такой! я не посмотрю ни на кого... я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш... (Поскальзывается и чуть-чуть не шлёпается на пол, но с почтеньем поддерживается чиновниками.) Го р о д н и ч и й (подходя и трясясь всем телом, силится выговорить). А ва-ва-ва... ва... Хлестаков (быстрым отрывистым голосом). Что такое? Городничий. А ва-ва-ва-ва... ва... Хлестаков (таким же голосом). Не разберу ничего, всё вздор. Городничий. Ва-ва-ва... шество, превосходительство, не прикажете ли отдохнуть?., вот и комната, и всё, что нужно. Хлестаков. Вздор — отдохнуть. Извольте, я готов отдохнуть. Завтрак у вас, господа, хорош... я доволен, я доволен. (Сдекламацией.) Лабардан! лабардан! (Входит в боковую комнату, за ним городничий.) ЯВЛЕНИЕ VII Те же, кроме Хлестакова и городничего. Б о б чин с к и й (Добчинскому). Вот это, Пётр Иванович, че-ловек-то. Вот оно, что значит человек! В жисть не был в присутствии такой важной персоны, чуть не умер со страху. Как вы думаете, Пётр Иванович, кто он такой в рассуждении чина? Д о б ч и н с к и й. Я думаю, чуть ли не генерал. Боб чине кий. А я так думаю, что генерал-то ему и в подмётки не станет! а когда генерал, то уж разве сам генералиссимус. Слышали: Государственный-то совет как прижал? Пойдём расскажем поскорее Аммосу Фёдоровичу и Коробкину. Прощайте, Анна Андреевна! Добчинский. Прощайте, кумушка. Оба уходят. 1 Государственный совет — высший законосовещательный орган в России XIX века. 327 Артемий Филиппович (Луке Лукичу). Страшно просто, а отчего, и сам не знаешь. А мы даже и не в мундирах. Ну что как проспится да в Петербург махнёт донесение? (Уходит в задумчивости вместе с смотрителем училищ, произнеся:) Прощайте, сударыня. ЯВЛЕНИЕ VIII Анна Андреевна и Марья Антоновна. Анна Андреевна. Ах, какой приятный! Марья Антоновна. Ах, милашка! Анна Андреевна. Но только какое тонкое обращение! сейчас можно увидеть столичную штучку. Приёмы и всё это такое... Ах, как хорошо! я страх люблю таких молодых людей! я просто без памяти. Я, однако ж, ему очень понравилась: я заметила — всё на меня поглядывал. М а р I» я Антоновна. Ах, маменька, oi 1 на меня глядел! Анна Андреевна. Пожалуйста, с своим вздором подальше! Это здесь вовсе неуместно. Марья А н т о н о в н а. Нет, маменька, право! Анна Андреевна. Ну вот! Боже сохрани, чтобы не поспорить! нельзя, да и полно! Где ему смотреть на тебя? и с какой стати ему смотреть на тебя? Марья Антоновна. Право, маменька, всё смотрел. И как начал говорить о литературе, то взглянул на меня, и потом, когда рассказывал, как играл в вист с посланниками, и тогда посмотрел на меня. Анна Андреевна. Ну, может быть, один какой-нибудь раз, да и то так уж, лишь бы только. «А, — говорит себе, — дай уж посмотрю на неё!» ЯВЛЕНИЕ IX Те же и го род н ич ий. Городничий (входит на цыпочках). Чш... ш... Анна Анд реев на.Что? Го р о д н и ч и й. И не рад, что напоил. Ну, что если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.) Да 328 как же и не быть правде? Подгулявши, человек всё несёт наружу; что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного. Да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит... Так вот, право, чем больше думаешь... чёрт его знает, не знаешь, что и делается в голове, просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить. Анна Андреевна. А я никакой совершенно не ощутила робости; я просто видела в нём образованного, светского, высшего тона человека, а о чинах его мне и нужды нет. Г о р од н и ч и й. Ну, уж вы — женщины! Всё кончено, одного этого слова достаточно! Вам все — финтирлюшки! Вдруг брякнут ни из того, ни из другого словцо. Вас посекут, да и только, а мужа и поминай как звали. Ты, душа моя, обращалась с ним так свободно, как будто с каким-нибудь Добчинским. Анна Андреевна. Об этом я уж советую вам не беспокоиться. Мы кой-что знаем такое... (Посматривает на дочь.) Городничий (один). Ну, уж с вами говорить!.. Эка, в самом деле, оказия! До сих пор не могу очнуться от страха. (Отворяет дверь и говорит в дверь.) Мишка, позови квартальных Свистунова и Держиморду: они тут недалеко где-нибудь за воротами. (После небольшого молчания.) Чудно всё завелось теперь на свете: хоть бы народ-то уж был видный, а то худенький, тоненький — как его узнаешь, кто он! Ещё военный всё-таки кажет из себя, а как Наденет фрачишку — ну точно муха с подрезанными крыльями. А ведь долго крепился давеча в трактире, заламливал такие аллегории и екивоки, что, кажись, век бы не добился толку. А вот наконец и подался. Да ещё и наговорил больше, чем нужно. Видно, что человек молодой. ЯВЛЕНИЕ X Те же и О с и п; все бегут к нему навстречу, кивая пальцами. Анна А н д р е е в н а. IГодойди сюда, любезный! Го род н и ч и й. Чш!.. что? что? спит? Осип. Нет ещё, немного потягивается. Анна Андреевна. 11ослушай, как тебя зовут? Осип. Осип, сударыня. 329 Городничи й (жене и дочери). Полно, полно вам! (Осипу.) Ну что, друг, тебя накормили хорошо? Осип. Накормили, покорнейше благодарю; хорошо накормили. Анна Андреев н а. Ну что, скажи: к твоему барину слишком, я думаю, много ездит графов и князей? Осип (в сторону). А что говорить? Коли теперь накормили хорошо, значит, после ещё лучше накормят. {Вслух.) Да, бывают и графы. Марья Антоновна. Душенька Осип, какой твой барин хорошенький! Анна Андреевна. А что, скажи, пожалуйста, Осип, какой... Городничий. Да перестаньте, пожалуйста! Вы этакими пустыми речами только мне мешаете. Ну что, друг?.. Анна А н д р е е в н а. А чин какой на твоём барине? Осип. Чин обыкновенно какой. Городничий. Ах, Боже мой, вы всё с своими глупыми расспросами! Не дадите ни слова поговорить о деле. Ну что, друг, как твой барин?., строг? любит этак распекать или нет? Осип. Да, порядок любит. Уж ему чтобы всё было в исправности. Городничий. А мне очень нравится твоё лицо. Друг, ты должен быть хороший человек. Ну что... Анна Андреевна. Послушай, Осип, а как барин твой там, в мундире ходит, или... Городничий. Полно вам, право, трещотки какие! Здесь нужная вещь. Дело идёт о жизни человека... (К Осипу.) Ну что, друг, право, мне ты очень нравишься. В дороге не мешает, знаешь, чайку выпить лишний стаканчик; оно теперь холодновато. Так вот тебе пара целковиков на чай. Осип {принимая деньги). А покорнейше благодарю, сударь! Дай вам Бог всякого здоровья; бедный человек, помогли ему. Город н и ч ий. Хорошо, хорошо, я и сам рад. А что, друг... А н н а Андреев н а. Послушай, Осин, а какие глаза больше всего нравятся твоему барину?.. Марья Антоновна. Осип, душенька! какой миленький носик у твоего барина! Городничий. Да постойте, дайте мне! {К Осипу.) А что, друг, скажи, пожалуйста: на что больше барин твой обращает внимание, то есть, что ему в дороге больше нравится? 330 Осип. Любит он, по рассмотрению, что как придётся. Больше всего любит, чтобы его приняли хорошо, угощение чтоб было хорошее. Го род н и ч и й. Хорошее? Осип. Да, хорошее. Вот уж на что я, крепостной человек, но и то смотрит, чтобы и мне было хорошо. Ей-богу! Бывало, заедем куда-нибудь: «Что, Осип, хорошо тебя угостили?» — «Плохо, ваше высокоблагородие!» — «Э, говорит, это, Осип, нехороший хозяин. Ты, говорит, напомни мне, как приеду». — «А, — думаю себе (махнув рукою), — Бог с ним! я человек простой». Город н ич ий. Хорошо, хорошо, и дело ты говоришь. Там я тебе дал на чай, так вот ещё сверх того на баранки. Осип. За что жалуете, ваше высокоблагородие? (Прячет деньги.) Разве уж выпью за ваше здоровье. Анна Ан д рее в и а. Приходи, Осип, ко мне, тоже получишь. М а р ья А н то н о в н а. Осип, душенька, поцелуй своего барина! Слышен из другой комнаты небольшой кашель Хлестакова. Го род н и чи й. Чш! (Поднимается на цыпочки; вся сцена вполголоса.) Боже вас сохрани шуметь! идите себе! полно уж вам... Анна Андреевна. Пойдём, 1\1ашенька! Я тебе скажу, что я заметила у гостя такое, что нам вдвоём только можно сказать. Го род н и ч и й. О, уж там наговорят! Я думаю, поди только да послушай! и уши потом заткнёшь. (Обращаясь к Осипу.) Ну, друг... ЯВЛЕНИЕ XI Те же, Держиморда и Свистунов. Го род п и ч и й. Чш! экие косолапые медведи — стучат сапогами! Так и валится, как будто сорок пуд сбрасывает кто-нибудь с телеги! Где вас чёрт таскает? Держиморда. Был по приказанию... Город н н ч и й. Чш! (Закрывает ему рот.) Эк как каркнула ворона! (Дразнит его.) Был по приказанию! Как из бочки, так рычит! (Осипу.) Ну, друг, ты ступай, приготовляй гам, что нужно для барина. Всё, что ни есть в доме, требуй. Осип уходит. 331 А вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то... Только увидите, что идёт кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на такого человека, что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.) Слышите? Чш... чш... (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.) ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЁРТОЕ Та же комната в доме городничего. ЯВЛЕНИЕ I Входят осторожно, почти на цыпочках: Аммос Фёдорович, Артемий Филиппович, почтмейстер, Лука Лукич, Добчинский и Бобчи некий, в полном параде и мундирах. Вся сцена происходит вполголоса. Аммос Фёдорович (строит всех полукружием). Ради Бога, господа, скорее в кружок, да побольше порядку! Боге ним: и во дворец ездит, и Государственный совет распекает! Стройтесь! На военную ногу, непременно на военную ногу! Вы, Пётр Иванович, забегите с этой стороны, а вы, Пётр Иванович, станьте вот тут. Оба Петра Ивановича забегают на цыпочках. А р т е м и й Фили и и о в и ч. Воля ваша, Аммос Фёдорович, нам нужно бы кое-что предпринять. Аммос Ф ё д о р о в и ч. А что именно? Артемий Филиппович. Ну известно что. Аммос Фёдорович. Подсунуть? Артемий Филиппович. Ну да, хоть и подсунуть. Аммос Фёдорович. Опасно, чёрт возьми, раскричится: государственный человек. А разве в виде приношенья со стороны дворянства на какой-нибудь памятник? 332 Почтмейстер. Или же: «вот, мол, пришли по почте деньги, неизвестно кому принадлежащие». Артемий Ф и л и п и о в и ч. Смотрите, чтоб он вас по почте не отправил куды-нибудь подальше. Слушайте: эти дела не так делаются в благоустроенном государстве. Зачем нас здесь целый эскадрон? Представляться нужно поодиночке, да между четырёх глаз и того... как там следует — чтобы и уши не слыхали! Вот как в обществе благоустроенном делается! Ну вот вы, Аммос Фёдорович, первый и начните. А м м о с Фёдорович. Так лучше ж вы: в вашем заведении высокий посетитель вкусил хлеба. Артемий Филиппович. Так уж лучше Луке Лукичу, как просветителю юношества. Лука Лук и ч. Не могу, не могу, господа! Я, признаюсь, так воспитан, что заговори со мною одним чином кто-нибудь повыше, у меня просто и души нет, и язык, как в грязь, завязнул. Нет, господа, увольте, право, увольте! Артемий Филиппович. Да, Аммос Фёдорович, кроме вас, некому. У вас что ни слово, то Цицерон с языка слетел. Аммос Фёдорович. Что вы! что вы: Цицерон! смотрите, что выдумали! Что иной раз увлечёшься, говоря о домашней своре или гончей ищейке... Все (пристают к нему). Нет, вы не только о собаках, вы и о столпотворении... Нет, Аммос Фёдорович, не оставляйте нас, будьте отцом нашим!.. Нет, Аммос Фёдорович! Аммос Фёдорович. Отвяжитесь, господа! В это время слышны шаги и откашливание в комнате Хлестакова. Все спешат наперерыв к дверям, толпятся и стараются выйти, что происходит не без того, чтобы не притиснули кое-кого. Раздаются вполголоса восклицания: Голос Б об чин с ко го. Ой, Пётр Иванович! Пётр Иванович! наступили на ногу! Го л о с Земляники. Отпустите, господа, хоть душу на покаяние — совсем прижали! Выхватываются несколько восклицаний: «Ай! ай!» — наконец все выпираются, и комната остаётся пуста. 333 ЯВЛЕНИЕ I I Хлестаков один, выходит с заспанными глазами. Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали таких тюфяков и перин; даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком: в голове до сих пор стучит. Здесь, как я вижу, можно с приятностию проводить время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится, если мне угождают от чистого сердца, а не то чтобы из интереса. А дочка городничего очень недурна, да и матушка такая, что ещё можно бы... Нет, я не знаю, а мне, право, нравится такая жизнь. ЯВЛЕНИЕ III Хлестаков и Аммос Фёдорович. А м м о с Фёдоров и ч (входя и останавливаясь, про себя). Боже, Боже! вынеси благополучно! так вот коленки и ломает. (Вслух, вытянувшись и придерживая рукою шпагу.) Имею честь представиться: судья здешнего уездного суда, коллежский асессор Ляпкин-Тяпкин. Хлестаков. IIрощу садиться. Так вы здесь судья? Аммос Фёдорович. С восемьсот шестнадцатого был избран на трёхлетие но воле дворянства и продолжал должность до сего времени. Хлестако в. А выгодно, однако же, быть судьёю? Аммос Фёдорович. За три трёхлетия представлен к Владимиру четвёртой степени с одобрения со стороны начальства. (В сторону.) А деньги в кулаке, да кулак-то весь в огне. Хлестаков. А мне нравится Владимир. Вот Анна третьей степени1 уже не так. Аммос Фёдорович (высовывая понемногу вперед сжатый кулак. В сторону). Господи Боже! не знаю, где сижу. Точно горячие угли под тобою. Хлестаков. Что это у вас в руке? Аммос Ф ё д о р о в и ч (потерявшись и роняя на пол ассигнации). Ничего-с. ' Анна третьей степени - низшая степень ордена Святой Анны. Орден Владимира четвёртой степени был выше ордена Анны третьей степени. 334 Иллюстрация к действию четвёртому, явлению III. Художник А.И. Константиновский. 1950 г. Хлестаков. Как ничего? Я вижу, деньги упали. Лммос Фёдорович (дрожа всем телом). Никак нет-с. (В сторону.) О Боже! вот уж я и под судом! и тележку подвезли схватить меня! Хлестаков {подымая). Да, это деньги. Аммос Фёдорович (в сторону). Ну, всё кончено — пропал! пропал! X л е ста ко в. Знаете ли что? дайте их мне взаймы. Аммос Фёдорович {поспешно). Как же-с, как же-с... с большим удовольствием. (В сторону.) Ну, смелее, смелее! Вывози, Пресвятая Матерь! 335 X л е с т а к о в. Я, знаете, в дороге издержался: то да сё... Впрочем, я вам из деревни сейчас их пришлю. Аммос Фёдорович. Помилуйте! как можно! и без того это такая честь... Конечно, слабыми моими силами, рвением и усердием к начальству... постараюсь заслужить... (Приподымается со стула, вытянувшись и руки по швам.) Не смею более беспокоить своим присутствием. Не будет ли какого приказанья? Хлестаков. Какого приказанья? А м м о с (I) ё д о р о в и ч. Я разумею, не дадите ли какого приказанья здешнему уездному суду? Хлестаков. Зачем же? Ведь мне никакой нет теперь в нём надобности; нет, ничего. Покорнейше благодарю. А м м о с Ф ё д о р о в и ч {раскланиваясь и уходя, в сторону). Ну, город наш! Хлестаков (по уходе его). Судья — хороший человек! ЯВЛЕНИЕ IV Хлестаков и почтмейстер, входит вытянувшись, в мундире, придерживая шпагу. Почтмейстер. Имею честь представиться: почтмейстер, надворный советник Шпекин. Хлестаков. А, милости просим! Я очень люблю приятное общество. Садитесь. Ведь вы здесь всегда живёте? Почтмейстер. Так точно-с. Хлестаков. А мне нравится здешний городок. Конечно, не так многолюдно — ну что ж! Ведь это не столица. Не правда ли, ведь это не столица? П о ч тм е й стер. Совершенная правда. Хлестаков. Ведь это только в столице бонтон и нет провинциальных гусей. Как ваше мнение, не так ли? Почтмейстер. Так точно-с. (В сторону.) А он, однако ж, ничуть не горд: обо всём расспрашивает. Хлестаков. А ведь, однако ж, признайтесь, ведь и в маленьком городке можно прожить счастливо? Почтмейстер. Так точно-с. Хлестаков. По моему мнению, что нужно? Нужно только, чтобы тебя уважали, любили искренно, — не правда ли? Поч гмейстер. Совершенно справедливо. Хлестаков. Я, признаюсь, рад, что вы одного мнения со мною. Меня, конечно, назовут странным, но уж у меня такой ха- 336 рактер. (Глядя в глаза ему, говорит про себя.) А попрошу-ка я у этого почтмейстера взаймы. {Вслух.) Какой странный со мной случай: в дороге совершенно издержался. Не можете ли вы мне дать триста рублей взаймы? Почтмейстер. Почему же? почту за величайшее счастье. Вот-с, извольте. От души готов служить. Хлестаков. Очень благодарен. А я, признаюсь, смерть не люблю отказывать себе в дороге, да и к чему? Не так ли? Почтмейстер. Так точно-с. {Встаём, вытягивается и придерживает шпагу.) Не смею долее беспокоить своим присутствием... Не будет ли какого замечания но части почтового управления? Хлестаков. Нет, ничего. Почтмейстер раскланивается и уходит. {Раскуривая сигарку.) Почтмейстер, мне кажется, тоже очень хороший человек: по крайней мере, услужлив. Я люблю таких людей. ЯВЛЕНИЕ V Хлестаков и Лука Лукич, который почти выталкивается из дверей. Сзади его слышен голос почти вслух: «Чего робеешь?» Лука Лукич {вытягиваясь не без трепета и придерживая шпагу). Имею честь представиться: смотритель училищ, титулярный советник Хлопов. X л е с т а к о в. А, милости просим! Садитесь, садитесь! Не хотите ли сигарку? {Подаёт ему сигару.) Лука Лукич (про себя, в нерешимости). Вот тебе раз! Уж этого я никак не предполагал. Брать или не брать? X л е с т а к о в. Возьмите, возьмите, это порядочная сигарка. Конечно, не то, что в Петербурге. Там, батюшка, я куривал сигарочки но двадцати пяти рублей сотенка, — просто ручки себе потом поцелуешь, как выкуришь. Вот огонь, закурите. {Подаёт ему свечу.) Лука Лукич пробует закурить и весь дрожит. Да не с того конца! Лука Лукич {от испуга выронил сигару, плюнул и, махнув рукою, про себя). Чёрт побери всё! сгубила проклятая робость! Хлестаков. Вы, как я вижу, не охотник до сигарок. А я признаюсь: это моя слабость. Вот ещё насчёт женского полу, никак не могу быть равнодушен. Как вы? Какие вам больше нравятся — брюнетки или блондинки? 337 Лука Лукич находится в совершенном недоумении, что сказать. Нет, скажите откровенно, брюнетки или блондинки? Лука Лукич. Не смею знать. Хлестаков. Нет, нет, не отговаривайтесь. Мне хочется узнать непременно ваш вкус. Лука Л у к и ч. Осмелюсь доложить... (В сторону.) Ну и сам не знаю, что говорю! Хлестаков. А! а! не хотите сказать. Верно, уж какая-нибудь брюнетка сделала вам маленькую загвоздочку. Признайтесь, сделала? Лука Лукич молчит. А! а! покраснели, видите! видите! Отчего ж вы не говорите? Лука Лукич. Оробел, ваше бла... преос... снят... {В сторону.) Продал проклятый язык! продал! Хлестаков. Оробели? А в моих глазах точно есть что-то такое, что внушает робость. По крайней мере, я знаю, что ни одна женщина не может их выдержать, не так ли? Лука Лукич. Такточно-с. Хлестаков. Вот со мной престранный случай: в дороге совсем издержался. Не можете ли вы мне дать триста рублей взаймы? Лука Луки ч {хватаясь за карманы, про себя). Вот те штука, если нет? Есть, есть! {Вынимает и подаёт, дрожа, ассигнации.) Хлестаков. Покорнейше благодарю. Лука Лукич {вытягиваясь и придерживая шпагу). Не смею долее беспокоить присутствием... Хлестаков. Прощайте. Лука Лукич {летит вон почти бегом и говорит в сторону). Ну, слава Богу! авось не заглянет в классы! ЯВЛЕНИЕ VI Хлестаков и Артемий Филиппович, вытянувшись и придерживая шпагу. Артемий Филиппович. Имею честь представиться: попечитель богоугодных заведений, надворный советник Земляника. 338 Хлестаков. Здравствуйте, прошу покорно садиться. Артемий Филиппович. Имел честь сопровождать вас и принимать лично во вверенных моему смотрению богоугодных заведениях. Хлестаков. А, да, помню. Вы очень хорошо угостили завтраком. А р т е м и й Ф и л и ппо в и ч. Рад стараться на службу отечеству. Хлестаков. Я признаюсь, это моя слабость — люблю хорошую кухню. Скажите, пожалуйста, мне кажется, как будто бы вчера вы были немножко ниже ростом, не правда ли? Артемий Филиппович. Очень может быть. (Помолчав.) Могу сказать, что не жалею ничего и ревностно исполняю службу. (Придвигается ближе с своим стулом и говорит вполголоса.) Вот здешний почтмейстер совершенно ничего не делает: все дела в большом запущении, посылки задерживаются... извольте сами нарочно разыскать. Судья тоже, который только что был перед моим приходом, ездит только за зайцами, в присутственных местах держит собак и поведения, — если признаться перед вами, — конечно, для пользы отечества я должен это сделать, хотя он мне родня и приятель, — поведения самого предосудительного. Здесь есть один помещик, Добчинский, которого вы изволили видеть, и как только этот Добчинский куда-нибудь выйдет из дому, то он там уж и сидит у жены его, я присягнуть готов... и нарочно посмотрите на детей: ни одно из них не похоже на Добчинского; но все, даже девочка маленькая, как вылитый судья. Хлестаков. Скажите пожалуйста! а я никак этого не думал. Артемий Филиппович. Вот и смотритель здешнего училища... Я не знаю, как могло начальство поверить ему такую должность. Он хуже, чем якобинец, и такие внушает юношеству неблагонамеренные правила, что даже выразить трудно. Не прикажете ли, я всё это изложу лучше на бумаге? Хлестаков. Хорошо, хоть на бумаге. Мне очень будет приятно. Я, знаете, этак люблю в скучное время прочесть что-нибудь забавное... Как ваша фамилия? Я всё позабываю. Артемий Филиппович. Земляника. Хлестаков. А, да! Земляника. И что же, скажите, пожалуйста, есть у вас детки? Артемий Филиппович. Как же-с! пятеро; двое уже взрослых. 339 Хлестаков. Скажите: взрослых! А как они... как они того?.. Артемий Филиппович. То есть, не изволите ли вы спрашивать, как их зовут? X л е с т а к о в. Да, как их зовут? Артемий Филиппович. Николай, Иван, Елизавета, Марьи и Перепетуя. X л е с т а к о в. Это хорошо. Артемий Филиппович. Не смея беспокоить своим присутствием, отнимать времени, определённого на священные обязанности... {Раскланивается, с тем чтобы уйти.) Хлестаков {провожая). Нет, ничего. Это всё смешно, что вы говорили. Пожалуйста, и в другое тоже время... Я это очень люблю. {Возвращается и, отворивши дверь, кричит вслед ему.) Эй вы! как вас! я всё позабываю, как ваше имя и отчество. А р т е м и й Ф и л и п п о в и ч. Артемий Филиппович. Хлестаков. Сделайте милость, Артемий Филиппович, со мной странный случай: в дороге совершенно издержался. Нет ли у вас денег взаймы рублей четыреста? А р т е м и й Ф и л и п п о в и ч. Есть. Хлестаков. Скажите, как кстати. Покорнейше вас благодарю. ЯВЛЕНИЕ VII Хлеста к о в, Бобчинск и й и Добчинский. Бобчинский. Имею честь представиться: житель здешнего города, Пётр Иванов сын Бобчинский. Д о б ч и и с к и й. Помещик Пётр Иванов сын Добчинский. X л е с т а к о в. А, да я уж вас видел. Вы, кажется, тогда упали? Что, как ваш нос? Бобчинский. Слава Богу! Не извольте беспокоиться: присох, теперь совсем присох. Хлеста к о в. Хорошо, что присох. Я рад... {Вдруг и отрывисто.) Денег нет у вас? Б о б ч и и с к и й. Денег? как денег? Хлеста к о в. Взаймы рублей тысячу. Бобчинский. Такой суммы, ей-богу, нет. А нет ли у вас, Пётр Иванович? 340 Д об чине к ий. При мне-с не имеется, потому что деньги мои, если изволите знать, положены в приказ общественного призрения1. Хлестаков. Да, ну если тысячи нет, так рублей сто. Бобчинский (шаря в карманах). У вас, Пётр Иванович, нет ста рублей? у меня всего сорок ассигнациями. Добчинский {смотря в бумажник). Двадцать пять рублей всего. Бобчинский. Да вы поищите-ка получше, Пётр Иванович! У вас там, я знаю, в кармане-то с правой стороны прореха, гак в прореху-то, верно, как-нибудь запали. Добчинский. Нет, право, и в прорехе нет. Хлестаков. Ну всё равно... Я ведь только так. Хорошо, пусть будет шестьдесят пять рублей... это всё равно. {Принимает деньги.) Д о б ч и н с к и й. Я осмеливаюсь попросить вас относительно одного очень тонкого обстоятельства. Хлестаков. А что это? Добчинский. Дело очень тонкого свойства-с: старший-то сын мой, изволите видеть, рождён мною ещё до брака... Хлестаков. Да? Добчинский. То есть оно так только говорится, а рождён мною так совершенно, как бы и в браке, и всё это, как следует, я завершил потом законными-с узами супружества-с. Так я, изволите видеть, хочу, чтобы он теперь уже был совсем, то есть, законным моим сыном-с и назывался бы так, как я: Добчинский-с. Хлестаков. Хорошо, пусть называется! Это можно. Добчинский. Я бы и не беспокоил вас, да жаль насчёт способностей. Мальчишка-то этакой... большие надежды подаёт: наизусть стихи разные расскажет и, если где попадёт ножик, сейчас сделает маленькие дрожечки так искусно, как фо-кусник-с. Вот и Пётр Иванович знает. Бобчинский. Да, большие способности имеет. Хлестаков. Хорошо, хорошо: я об этом постараюсь, я буду говорить... я надеюсь... всё это будет сделано, да, да... {Обращаясь к Бобчинскому.) Не имеете ли и вы чего-нибудь сказать мне? Бобчинский. Как же, имею очень нижайшую просьбу. ' Приказ общественного призрения — учреждение, ведавшее больницами, приютами, а также производившее некоторые денежные операции. 341 X л е с т а к о в. А что, о чём? Бобчинский.Я прошу вас покорнейше, как поедете в Петербург, скажите всем там вельможам разным: сенаторам и адмиралам, что вот, ваше сиятельство, или превосходительство, живёт в таком-то городе Пётр Иванович Бобчинский. Так и скажите: живёт Пётр Иванович Бобчинский. Хлестаков. Очень хорошо. Бобчинский. Да если этак и государю придётся, то скажите и государю, что вот, мол, ваше императорское величество, в таком-то городе живёт Пётр Иванович Бобчинский. Хлестаков. Очень хорошо. Д о б ч и и с к и й. Извините, что гак утрудили вас своим присутствием. Б о б ч и и с к и й. Извините, что так утрудили вас своим присутствием. Хлестаков. Ничего, ничего! Мне очень приятно. (Выпроваживает их.) ЯВЛЕНИЕ VIII Хлестаков один. Здесь много чиновников. Мне кажется, однако ж, они меня принимают за государственного человека. Верно, я вчера им подпустил пыли. Экое дурачьё! Напишу-ка я обо всём в Петербург к Тряпичкину. Он пописывает статейки, пусть-ка он их общёлкает хорошенько. Эй, Осип, подай мне бумагу и чернилы! Осип выглянул из дверей, произнесши: «Сейчас». А уж Тряпичкину, точно, если кто попадёт на зубок, — берегись, отца родного не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Эго от судьи триста. Это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот, какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот!.. Ого! за тысячу перевалило... Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь. Посмотрим, кто кого! 342 ЯВЛЕНИЕ IX Хлестаков и О с и п с чернилами и бумагою. Хлестаков. Ну что, видишь, дурак, как меня угощают и принимают? (Начинает писать.) Осип. Да, слава Богу! Только знаете что, Иван Александрович? Хлестаков (пишет). А что? Оси и. Уезжайте отсюда! Ей-богу, уже пора. Хлестаков (пишет). Вот вздор! зачем? Осип. Да так. Бог с ними со всеми! Погуляли здесь два денька — ну и довольно. Что с ними долго связываться? Плюньте на них! не ровен час, какой-нибудь другой наедет... Ей-богу, Иван Александрович! А лошади тут славные; так бы закатили!.. Хлестаков (пишет). Нет, мне ещё хочется пожить здесь. Пусть завтра. Осип. Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да всё, знаете, лучше уехать скорее. Ведь вас, право, за кого-то другого приняли, и батюшка будет гневаться, что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали. Хлестаков (пишет). Ну хорошо. Отнеси только наперёд это письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтобы лошади хорошие были. Ямщикам скажи, что я буду давать по целковому; чтобы так, как фельдъегеря, катили! и песни бы пели!.. (Продолжает писать.) Воображаю, Тряпич-кин умрёт со смеху... Оси и. Я, сударь, отправлю его с человеком здешним, а сам лучше буду укладываться, чтобы не прошло понапрасну время. Хлестаков (пишет). Хорошо. Принеси только свечу. Осип (выходит и говорит за сценой). Эй, послушай, брат! отнесёшь письмо на почту, и скажи почтмейстеру, чтоб он принял без денег, да скажи, чтоб сейчас привели к барину самую лучшую тройку, курьерскую; а прогону, скажи, барин не плотит: прогон, мол, скажи, казённый. Да чтоб всё живее, а не то, мол, барин сердится. Стой, ещё письмо не готово. Хлестаков (продолжает писать). Любопытно знать, где он теперь живёт — в Почтамтской или Гороховой? Он ведь тоже любит часто переезжать с квартиры и недоплачивать. Напишу наудалую в Почтамтскую. (Свёртывает и надписывает.) 343 О с и п приносит свечу. Хлестаков печатает. В это время слышен голос Держиморды: «Куда лезешь, борода? Говорят тебе, никого не велено пускать». (Даёт Осипу письмо.) На, отнеси. Голоса купцов. Допустите, батюшка! Вы не можете не допустить: мы за делом пришли. Голос Держиморды. Пошёл, пошёл! Не принимает,спит. Шум увеличивается. Хлестаков. Что там такое, Осип? Посмотри, что за шум. О с и п (глядя в окно). Купцы какие-то хотят войти, да ие допускает квартальный. Машут бумагами: верно, вас хотят видеть. Хлестаков (подходя к окну). А что вы, любезные? Голоса купцов. К твоей милости прибегаем. Прикажите, государь, просьбу примять. Хлестаков. Впустите их, впустите! пусть идут. Осип, скажи им: пусть идут. Осип уходит. (Принимает из окна просьбы, развёртывает одну из них и читает:) «Его высокоблагородному Светлости Господину Финансо-ву от купца Абдулина...» Чёрт знает что: и чина такого нет! ЯВЛЕНИЕ X Хлестаков и купцы с кузовом вина и сахарными головами. X л е с т а к о в. А что вы, любезные? К у п ц ы. Челом бьём вашей милости. Хлестаков. А что вам угодно? К у п ц ы. Не погуби, государь! Обижательство терпим совсем понапрасну. X л е с т а к о в. От кого? Один из купцов. Да всё от городничего здешнего. Такого городничего никогда ещё, государь, не было. Такие обиды чинит, что описать нельзя. Постоем1 совсем заморил, хоть в петлю ' Постой — расквартирование военнослужащих в частных домах. 344 полезай. Не по поступкам поступает. Схватит за бороду, говорит: «Ах ты, татарин!» Ей-богу! Если бы, то есть, чем-нибудь не уважили его, а то мы уж порядок всегда исполняем: что следует на платья супружнице его и дочке — мы против этого не стоим. Нет, вишь ты, ему всего мало. Ей-ей! придёт в лавку и, что ни попадёт, всё берёт. Сукна увидит штуку, говорит: «Э, милый, это хорошее суконце: снеси-ка его ко мне». Ну и несёшь, а в шту-ке-то будет без мала аршин пятьдесят. Хлестаков. Неужели? Ах, какой же он мошенник! Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так всё и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть, не то уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берёт: чернослив такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесёшь, ни в чём не нуждается. Нет, ему ещё подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несёшь. Хлестаков. Да это просто разбойник! Купцы. Ей-ей. А попробуй прекословить, наведёт к тебе в дом целый полк на постой. А если что, велит запереть двери. «Я тебя, говорит, не буду, говорит, подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это, говорит, запрещено законом, а вот ты у меня, любезный, поешь селёдки!» Хлестаков. Ах, какой мошенник! Да за это просто в Сибирь. Ку п ц ы. Да уж куда милость твоя ни запровадит его — всё будет хорошо, лишь бы, то есть, от нас подальше. Не побрезгай, отец наш, хлебом и солью. Кланяемся тебе сахарцом и кузовком вина. Хлестаков. Нет, вы этого не думайте; я не беру совсем никаких взяток. Вот если бы вы, например, предложили мне взаймы рублей триста — ну тогда совсем другое дело: взаймы я могу взять. Купцы. Изволь, отец наш! (Вынимают деньги.) Да что триста! уж лучше пятьсот возьми, помоги только. Хлестаков. Извольте: взаймы — я ни слова, я возьму. Купцы (подносят ему на серебряном подносе деньги). Уж, пожалуйста, и подносик вместе возьмите. Хлестаков. Ну и подносик можно. Ку п ц ы {кланяясь). Так уж возьмите одним разом и сахарцу. Хлестаков. О нет: я взяток никаких... Осип. Ваше высокоблагородие! зачем вы не берёте? Возьмите! в дороге всё пригодится. Давай сюды головы и кулёк! Да- 345 вай всё, всё пойдёт впрок. Что там? верёвочка! давай и верёвочку! — и верёвочка в дороге пригодится: тележка обломается или что другое, подвязать можно. Купцы. Так уж сделайте такую милость, ваше сиятельство! Если уже вы, то есть, не поможете в нашей просьбе, то уж не знаем, как и быть: просто хоть в петлю полезай. Хлестаков. Непременно, непременно! Я постараюсь. Купцы уходят. Слышен голос женщины: «Нет, ты не смеешь не допустить меня! Я на тебя нажалуюсь ему самому. Ты не толкайся так больно!» Кто там? (Подходит к окну.) А, что ты, матушка? Го л о с а двух женщин. Милости твоей, отец, прошу! Повели, государь, выслушать! Хлестаков (в окно). Пропустить её. ЯВЛЕНИЕ XI Хлестаков, слесарша и унтер-офицерша. С л ес а р ш а (кланяясь в ноги). Милости прошу... У и т е р - о ф и ц е р ш а. Милости прошу... X л е с т а к о в. Да что вы за женщины? Унтер-офи церша. Унтер-офицерская жена Иванова. Слесарша. Слесарша, здешняя мещанка, Февронья Петровна Пошлёпкина, отец мой... Хлестаков. Стой, говори прежде одна. Что тебе нужно? Слесарша. Милости прошу, на городничего челом бью! Пошли ему Бог всякое зло! Чтоб ни детям его, ни ему, мошеннику, ни дядьям, ни тёткам его ни в чём никакого прибытку не было! Хлестаков. А что? Слесарша. Да мужу-то моему приказал забрить лоб в солдаты', и очередь-то на нас не припадала, мошенник такой! да и по закону нельзя: он женатый. Хлестаков. Как же он мог это сделать? Слесарша. Сделал, мошенник, сделал; побей Бог его и на том и на этом свете! Чтобы ему, если и тётка есть, то и тётке всякая пакость, и отец если жив у него, то чтоб и он, каналья, око- * 346 1 Забрить лоб в солдаты — сдать в солдаты. 346 лел или поперхнулся навеки, мошенник такой! Следовало взять сына портного, он же и пьянюшка был, да родители богатый подарок дали, так он и нрисыкнулся к сыну купчихи Пантелеевой, а Пантелеева тоже подослала к супруге полотна три штуки; так он ко мне. «На что, говорит, тебе муж, он уж тебе не годится». Да я-то знаю: годится или не годится, это моё дело, мошенник такой! «Он, говорит, вор; хоть он теперь и не украл, да всё равно, говорит, он украдёт, сто и без того на следующий год возьмут в рекруты». Да мне-то каково без мужа, мошенник такой! Я слабый человек, подлец ты такой! чтоб всей родне твоей не довелось видеть света Божьего! А если есть тёща, то чтоб и тёще... Хлестаков. Хорошо, хорошо. Ну, а ты? (Выпроваживает старуху.) Слесарша (уходя). Не забудь, отец наш! Будь милостив! Унтер-офицерша. На городничего, батюшка, пришла... Хлестаков. Ну, да что, зачем? говори в коротких словах. У н т е р - о ф и ц е р ш а. Высек, батюшка! Хлестаков. Как? Унтер-офицерша. По ошибке, отец мой! Бабы-то наши задрались на рынке, а полиция не подоспела, да и схвати меня. Да так отрапортовали: два дни сидеть не могла. Хлестаков. Так что ж теперь делать? Унтер-офицерша. Да делать-то, конечно, нечего. А за ошибку-то новели ему заплатить штрафт. Мне от своего счастья неча отказываться, а деньги бы мне теперь очень пригодились. Хлестаков. Хорошо, хорошо! Ступайте, ступайте! я распоряжусь. В окно высовываются руки с просьбами. Да кто гам ещё! (Подходит к окну.) Не хочу, не хочу! не нужно, не нужно! (Отходя.) Надоели, чёрт возьми! не впускай, Осип! Осип (кричит в окно). Пошли, пошли! Не время, завтра приходите! Дверь отворяется, и выставляется какая-то фигура во фризовой шинели, с небритою бородою, раздутою губою и перевязанною щекою; за нею в перспективе показывается несколько других. Пошёл, пошёл! чего лезешь? (Упирается первому руками в брюхо и выпирается вместе с ним в прихожую, захлопнув за собою дверь.) 347 ЯВЛЕНИЕ XII Хлестаков и Марья Антоновна. Марья Антоновна. Ах! Хлест а к о в. Отчего вы так испугались, сударыня? Марья Антоновна. Нет, я не испугалась. Хлестаков {рисуется). Помилуйте, сударыня, мне очень приятно, что вы меня приняли за такого человека, который... Осмелюсь ли спросить вас: куда вы намерены были идти? Марья А н т о н о вн а. Право, я никуда не шла. Хлестаков. Отчего же, например, вы никуда не шли? Марья А н т о н о в н а. Я думала, не здесь ли маменька... Хлестаков. Нет, мне хотелось бы знать, отчего вы никуда не шли? Марья Антоновна. Я вам помешала. Вы занимались важными делами. Хлестаков {рисуется). А ваши глаза лучше, нежели важные дела... Вы никак не можете мне помешать; никаким образом не можете; напротив того, вы можете принесть удовольствие. М а р ь я А н т о п о в н а. Вы говорите по-столичному. Хлестаков. Для такой прекрасной особы, как вы. Осмелюсь ли быть так счастлив, чтобы предложить вам стул? Но нет, вам должно не стул, а трон. Марья А н т о н о в н а. Право, я не знаю... мне так нужно было идти. {Села.) Хлестаков. Какой у вас прекрасный платочек! Марья Антоновна. Вы насмешники, лишь бы только посмеяться над провинциальными. Хлестаков. Как бы я желал, сударыня, быть вашим платочком, чтобы обнимать вашу лилейную шейку. Марья А и то но в и а. Я совсем не понимаю, о чём вы говорите: какой-то платочек... Сегодня какая странная погода! Хлестаков. А ваши губки, сударыня, лучше, нежели всякая погода. Марья Антоновна. Вы всё эдакое говорите... Я бы вас попросила, чтоб вы мне написали лучше на память какие-нибудь стишки в альбом. Вы, верно, их знаете много. Хлестаков. Для вас, сударыня, всё, что хотите. Требуйте, какие стихи вам. 348 Марья Антоновна. Какие-нибудь эдакие — хорошие, новые. X л е с т а к о в. Да что стихи! я много их знаю. Марья Антонов н а. Ну скажите же, какие же вы мне напишете? Хлестаков. Да к чему же говорить? я и без того их знаю. Марья А н т о н о в н а. Я очень люблю их... X л е с т а к о в. Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О ты, что в горести напрасно на Бога ропщешь, человек!..»' Ну и другие... теперь не могу припомнить; впрочем, это всё ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая от вашего взгляда... (Придвигая стул.) М а р ья А н то н о в п а. Любовь! Я не понимаю любовь... я никогда не знала, что за любовь... (Отдвигает стул.) Хлестаков (придвигая стул). Отчего ж вы отдвигаете свой стул? нам лучше будет сидеть близко друг к другу. Марья А н т о н о в н а (отдвигаясь). Для чего ж близко? всё равно и далеко. Хлестаков (придвигаясь). Отчего ж далеко: всё равно и близко. Марья Антоновна (отдвигается). Да к чему ж это? Хлестаков (придвигаясь). Да ведь это вам кажется только, что близко: а вы вообразите себе, что далеко. Как бы я был счастлив, сударыня, если б мог прижать вас в свои объятия. Марья Антоновна (смотрит в окно). Что это там как будто бы полетело? Сорока или какая другая птица? Хлестаков (целует её в плечо и смотрит в окно). Это сорока. М арья Антоновна (встаёт в негодовании). Нет, это уж слишком... Наглость такая!.. Хлестаков (удерживая её). Простите, сударыня: я это сделал от любви, точно от любви. Марья А н т о н о в н а. Вы почитаете меня за такую провинциалку... (Силится уйти.) Хлестаков (продолжая удерживать её). Из любви, право, из любви. Я так только, пошутил, Марья Антоновна, не сердитесь! Я готов на коленках у вас просить прощения. (Падает на колени.) Простите же, простите. Вы видите, я на коленях. ' Начальные строки стихотворения М.В. Ломоносова. 349 ЯВЛЕНИЕ XIII Те же и А н н а Андреев н а. Анна Андреевна {увидя Хлестакова на коленях). Ах, какой пассаж! Хлестаков (вставая). А, чёрт возьми! Анна Андреевна (дочери). Это что значит, сударыня? Это что за поступки такие? Марья А н т о н о в н а. Я, маменька... А1111 а Андреев н а. Поди прочь отсюда! слышишь: прочь, прочь! и не смей показываться на глаза. Марья Антоновна уходит в слезах. Извините, я, признаюсь, приведена в такое изумление... Хлестаков (в сторону). А она тоже очень аппетитна, очень недурна. (Бросается на колени.) Сударыня, вы видите, я сгораю от любви. Айна Андреевна. Как, вы на коленях? Ах, встаньте, встаньте, здесь пол совсем нечист. Хлестаков. Нет, на коленях, непременно на коленях, я хочу знать, что такое мне суждено, жизнь или смерть. Анна Андреевна. Но позвольте, я ещё не понимаю вполне значения слов. Если не ошибаюсь, вы делаете декларацию' насчёт моей дочери. Хлестаков. Нет, я влюблён в вас. Жизнь моя на волоске. Если вы не увенчаете постоянную любовь мою, то я недостоин земного существования. С пламенем в груди прошу руки вашей. Анна Андреевна. Но позвольте заметить: я в некотором роде... я замужем. Хлестаков. Это ничего. Для любви нет различия, и Карамзин сказал: «Законы осуждают»1 2. Мы удалимся иод сень струй... Руки вашей, руки прошу! 1 Декларация — здесь: предложение. 2 «Законы осуждают предмет моей любви» — строчки из песни в повести И.М. Карамзина «Остров Борнгольм». 350 ЯВЛЕНИЕ XIV Те же и Марья Антоновна вдруг вбегает. Марья Антоновна. Маменька, папенька сказал, чтобы вы... (Увидя Хлестакова на коленях, вскрикивает.) Ах, какой пассаж! Анна Андреевна. Ну что ты? к чему? зачем? Что за ветреность такая! Вдруг вбежала, как угорелая кошка. Ну что ты нашла такого удивительного? Ну что тебе вздумалось? право, как дитя какое-нибудь трёхлетнее. Не похоже, не похоже, совершенно не похоже на то, чтобы ей было восемнадцать лет. Я не знаю, когда ты будешь благоразумнее, когда ты будешь вести себя, как прилично благовоспитанной девице; когда ты будешь знать, что такое хорошие правила и солидность в поступках. Марья Антоновна (сквозь слёзы). Я, право, маменька, не знала... Анна А н д р е е в и а. У тебя вечно какой-то сквозной ветер разгуливает в голове, ты берёшь пример с дочерей Ляпки-на-Тяпкина. Что тебе глядеть на них, не нужно тебе глядеть на них. Тебе есть примеры другие: перед гобою мать твоя. Вот каким примерам ты должна следовать. Хлестаков (схватывая за руку дочь). Анна Андреевна, не противьтесь нашему благополучию, благословите постоянную любовь! Анна Андреевна (сизумлением). Так вы в неё? Хлестаков. Решите: жизнь или смерть? Анна Андреевна. Ну вот видишь, дура, ну вот видишь: из-за тебя, этакой дряни, гость изволил стоять на коленях; а ты вдруг вбежала как сумасшедшая. Ну вот, право, стоит, чтобы я нарочно отказала; ты недостойна такого счастия. Марья Антоновна. Не буду, маменька. I Iраво, вперёд не буду. ЯВЛЕНИЕ XV Те же и городничий впопыхах. Го р о д н и ч и й. Ваше превосходительство! не погубите! не погубите! Хлестаков. Что с вами? 351 Город н ич и й. Там купцы жаловались вашему превосходительству. Честью уверяю, и наполовину нет того, что они говорят. Они сами обманывают и обмеривают народ. Унтер-офицерша налгала вам, будто бы я её высек, она врёт, ей-богу врёт. Она сама себя высекла. Хлестаков. Провались унтер-офицерша — мне не до неё. Городничий. Не верьте, не верьте! это такие лгуны... им вот этакой ребёнок не поверит. Они уж и по всему городу известны за лгунов. А насчёт мошенничества, осмелюсь доложить: это такие мошенники, каких свет не производил. А н и а Андреев н а. Знаешь ли ты, какой чести удостаивает нас Иван Александрович? Он просит руки нашей дочери. Городничий. Куда! куда!.. Рехнулась, матушка! Не извольте гневаться, ваше превосходительство, она немного с придурью, такова же была и мать её. Хлестаков. Да, я точно прошу руки. Я влюблён. Го роди и ч и й. Не могу верить, ваше превосходительство! Анна А н д р е е в н а. Да когда говорят тебе? X л е с т а к о в. Я не шутя вам говорю... Я могу от любви свихнуть с ума. Гор од н и ч и й. Не смею верить, недостоин такой чести. Хлестаков. Да. Если вы не согласитесь отдать руки Марьи Антоновны, то я чёрт знает что готов... Городничий. Не могу верить: изволите шутить, ваше пре-восходител ьство! Анна Андреевна. Ах, какой чурбан в самом деле! ну, когда тебе толкуют. Го р о д н и ч и й. Не могу верить! Хлестаков. Отдайте, отдайте — я отчаянный человек, я решусь на всё: когда застрелюсь, вас под суд отдадут. Городничий. Ах, Боже мой! Я, ей-ей, не виноват ни душою, ни телом! Не извольте гневаться! извольте поступать так, как вашей милости угодно! У меня, право, в голове теперь... я и сам не знаю, что делается. Такой дурак теперь сделался, каким ещё никогда не бывал. Анна Андреевна. Ну, благословляй! Хлестаков подходит с Марьей Антоновной. Городничий. Да благословит вас Бог, а я не виноват! 352 Хлестаков целуется с Марьей Антоновной. Городничий смотрит на них. Что за чёрт! в самом деле! (Протирает глаза.) Целуются! Ах, батюшки, целуются! Точный жених. (Вскрикивает, подпрыгивая от радости.) Ай, Антон! Ай, Антон! Ай, городничий! вона как дело-то пошло. ЯВЛЕНИЕ XVI Те же и Осип. Оси п. Лошади готовы. X л е с т а к о в. А, хорошо... я сейчас. Го род н и ч и й. Как-с? Изволите ехать? Хлестаков. Да, еду. Городничий. А когда же, то есть... вы изволили сами намекнуть насчёт, кажется, свадьбы? Хлестаков. А это на одну минуту только, на один день к дяде — богатый старик; а завтра же и назад. Городничий. Не смеем никак удерживать, в надежде благополучного возвращения. Хлестаков. Как же, как же, я вдруг. Прощайте, любовь моя... нет, просто не могу выразить. Прощайте, душенька! Городничий. Да не нужно ли вам в дорогу чего-нибудь? Вы изволили, кажется, нуждаться в деньгах? Хлестаков. О нет, к чему это? (Немного подумав.) А впрочем, пожалуй. Го р о д н и ч и й. Сколько угодно вам? X л е с т а к о в. Да вот тогда вы дали двести, то есть не двести, а четыреста: я не хочу воспользоваться вашею ошибкою, — гак, пожалуй, и теперь столько же, чтобы уже ровно было восемьсот. Городничий. Сейчас! (Вынимает из бумажника.) Ещё, как нарочно, самыми новенькими бумажками. Хлестаков. А, да! (Берёт и рассматривает ассигнации.) Это хорошо. Ведь это, говорят, новое счастье, когда новенькими бумажками? Городничий. Такточно-с. 353 Хлестаков. Прощайте, Антон Антонович! очень обязан за ваше гостеприимство. Я признаюсь от всего сердца, мне нигде не было такого хорошего приёма. Прощайте, Анна Андреевна! Прощайте, моя душенька Марья Антоновна! Выходят. За сценой: Голос Хлестакова. Прощайте, ангел души моей Марья Антоновна. Го л о с г о р о д н и ч е г о. Как же это вы? прямо так на перекладной и едете? Го л о с Хлестакова. Да, я привык уж так. У меня голова болит от рессор. Голос я м щи ка. Тир... Голос городничего. Так, по крайней мере, чем-нибудь застлать: хотя бы ковриком. Не прикажете ли, я велю подать коврик? Голос Хлестакова. Нет, зачем? это пустое; а впрочем, пожалуй, пусть дают коврик. Голос городничего. Эй, Авдотья! ступай в кладовую: вынь ковёр самый лучший, что по голубому полю, персидский. Скорей! Голос я м щи к а. Тпр... Го л о с городничего. Когда прикажете ожидать вас? Голос Хлестакова. Завтра или послезавтра. Го л о с О с и и а. А, это ковёр? давай его сюда, клади вот так! теперь давай-ко с этой стороны сена. Голос ямщика. Тпр... Голос Осипа. Вот с этой стороны! сюда! еще! хорошо! Славно будет! (Бьёт рукою по ковру.) Теперь садитесь, ваше благородие. Голос Хлестакова. Прощайте, Антон Антонович! Голос городничего. Прощайте, ваше превосходительство! Женские голоса. Прощайте, Иван Александрович! Голос Хлестакова. Прощайте, маменька! Голос ям щи ка. Эй вы, залётные! Колокольчик звенит. Занавес опускается. 354 ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ Та же комната. ЯВЛЕНИЕ I Городничий, Анна Андреевна и Марья Антоновна. Городничий. Что, Анна Андреевна? а? Думала ли ты что-нибудь об этом? экой богатый приз, канальство! Ну, признайся откровенно: тебе и во сне не виделось — просто из какой-нибудь городничихи и вдруг... фу-ты, канальство!., с каким дьяволом породнилась! А и н а Андреев н а. Совсем нет; я давно это знала. Это тебе в диковинку, потому что ты простой человек, никогда не видел порядочных людей. Го род и и ч и й. Я сам, матушка, порядочный человек. Однако ж, право, как подумаешь, Анна Андреевна: какие мы с тобой теперь птицы сделались! а, Анна Андреевна? Высокого полёта, чёрт побери! Постой же, теперь же я задам перцу всем этим охотникам подавать просьбы и доносы! Эй, кто там? Входит квартальный. А, это ты, Иван Карпович! Призови-ка сюда, брат, купцов. Вот я их, каналий! Так жаловаться на меня! Вишь ты, проклятый иудейский народ! Постойте ж, голубчики! Прежде я вас кормил до усов только, а теперь накормлю до бороды. Запиши всех, кто только ходил бить челом на меня, и вот этих больше всего писак, писак, которые закручивали им просьбы. Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дескать, какую честь Бог послал городничему, что выдаёт дочь свою — не то ч тобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете ещё нс было, что может всё сделать, всё, всё, всё! Всем объяви, чтобы все знали. Кричи во весь народ, валяй в колокола, чёрт возьми! Уж когда торжество, так торжество! Квартальный уходит. Так вот как, Анна Андреевна, а? Как же мы теперь, где будем жить? здесь или в Питере? Анна Андреевна. Натурально, в Петербурге. Как можно здесь оставаться? 355 Городничий. Ну, в Питере так в Питере; а оно хорошо бы и здесь. Что, ведь, я думаю, уже городничество тогда к чёрту, а, Анна Андреевна? Анна Андрее в н а. Натурально, что за городничество! Городничий. Ведь оно, как ты думаешь, Анна Андреевна, теперь можно большой чин зашибить, потому что он запанибрата со всеми министрами и во дворец ездит; так поэтому может такое производство сделать, что со временем и в генералы влезешь. Как ты думаешь, Анна Андреевна: можно влезть в генералы? Анна Андреевна. Ещё бы! конечно, можно. Городничий. Л, чёрт возьми, славно быть генералом! Кавалерию1 повесят тебе через плечо. А какую кавалерию лучше, Анна Андреевна, красную или голубую? Анна Андреевна. Уж, конечно, голубую лучше. Городничий. Э? вишь, чего захотела! хорошо и красную. Ведь почему хочется быть генералом? — потому что, случится, поедешь куда-нибудь — фельдъегеря и адъютанты поскачут везде вперёд: «Лошадей!» И там на станциях никому не дадут, всё дожидается: все эти титулярные, капитаны, городничие, а ты себе и в ус не дуешь. Обедаешь где-нибудь у губернатора, а там: стой, городничий! Хе, хе, хе! (Заливается и помирает со смеху.) Вот что, канальство, заманчиво! Анна Андреевна. Тебе всё такое грубое нравится. Ты должен помнить, что жизнь нужно совсем переменить, что твои знакомые будут не то что какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев, или Земляника; напротив, знакомые твои будут с самым тонким обращением: графы и все светские... только я, право, боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь такое словцо, какого в хорошем обществе никогда не услышишь. Го р о д н и ч и й. Что ж? Ведь слово не вредит. Анна Андреевна. Да хорошо, когда ты был городничим; а там ведь жизнь совершенно другая. Городи и ч и й. Да, там, говорят, есть две рыбицы: ряпушка и корюшка, такие, что только слюнка потечёт, как начнёшь есть. А н н а Андреев н а. Ему всё бы только рыбки! Я ire иначе хочу, чтоб наш дом был первый гг столице и чтоб у меня в комнате такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и шохает.) Ах. как хорошо! 1 Кавалерия — здесь: широкая орденская лента, которую носили через плечо при самых высоких орденах (красную при Станиславе и Анне первой степени, голубую — при Андрее Первозванном). 356 ЯВЛЕНИЕ II Те же и кун цы. Го род н и ч и й. А! Здорово, соколики! Ку и ц ы (кланяясь). Здравия желаем, батюшка! Городничий. Что, голубчики, как поживаете? как товар идёт ваш? Что, самоварники, аршинники, жаловаться? Архиплуты, протобестии, надувалы мирские! жаловаться? Что, много взяли? Вот, думают, гак в тюрьму его и засадят!.. Знаете ли вы, семь чертей и одна ведьма вам в зубы, что... А и и а Андреевна. Ах, Боже мой, какие ты, Антоша, слова отпускаешь!.. Городничий (с неудовольствием). А, не до слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас!., у!.. Обманываете народ... Сделаешь подряде казною, на сто тысяч надуешь её, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе ещё награду за ото? Да если б знали, так бы тебе... И брюхо сует вперёд: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин... ах ты, рожа! дворянин учится наукам; его хоть и секут в школе, да за дело, чтоб он знал полезное. А ты что? — начинаешь плутнями, тебя хозяин бьёт за то, что не умеешь обманывать. Ещё мальчишка, «Отче наша»1 не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрёт тебе брюхо да набьёшь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на твою голову и на твою важность! Купцы (кланяясь). Виноваты, Антон Антонович! Го р о д н и ч и й. Жаловаться? А кто тебе помог сплутовать, когда ты строил мост и написал дерева на двадцать тысяч, тогда как его и на сто рублей не было? Я помог тебе, козлиная борода! Ты позабыл это? Я, показавши это на тебя, мог бы тебя также спровадить в Сибирь. Что скажешь? а? Один из купцо в. Богу виноваты, Антон Антонович. Лукавый попутал. И закаемся вперёд жаловаться. Уж какое хоть удовлетворение, не гневиеь только! Городничий. Не гневиеь! вот ты теперь валяешься у ног моих. Отчего? оттого, что моё взяло, а будь хоть немножко на 1 «Отче наш» - молитва, которую заучивали ещё в детстве. 357 твоей стороне, так ты бы меня, каналья, втоптал в самую грязь, ещё бы и бревном сверху навалил. Ку пцы (кланяются в нот). Не погуби, Антон Антонович! Городи ичий. «Не погуби!» Теперь: «не погуби!», а прежде что? Я бы вас... (Махнув рукой.) Ну, да Бог простит! полно! Я не памятозлобеп; только теперь смотри держи ухо востро! Я выдаю дочку не за какого-нибудь простого дворянина. Чтоб поздравление было... понимаешь? не то чтоб отбояриться каким-нибудь балычком или головою сахару... Ну, ступай с Богом! Купцы уходят. ЯВЛЕНИЕ III Те же, Аммос Фёдорович, А р т е м и й Филипп о в и ч, потом I5 а с т а к о в с к и й. Аммос Фёдорович (ещё в дверях). Верить ли слухам, Антон Антонович? к вам привалило необыкновенное счастие? Артемий Фил и п п о в и ч. Имею честь поздравить с необыкновенным счастием. Я душевно обрадовался, когда услышал. (Подходит к ручке Анны Андреевны.) Анна Андреевна! (Подходит к ручке Марьи Антоновны.) Марья Антоновна! Растаковский (входит). Антона Антоновича поздравляю. Да продлит Бог жизнь вашу и новой четы и даст вам потомство многочисленное, внучат и правнучат! Анна Андреевна! (Подходит к ручке Анны Андреевны.) Марья Антоновна! (Подходит к ручке Марьи Антоновны.) ЯВЛЕНИЕ IV Те же, К о р о б к и и с ж е н о ю, Л юл ю к о в. Ко роб к и и. Имею честь поздравить Антона Антоновича! Анна Андреевна! (Подходит к ручке Анны Андреевны.) Марья Антоновна! (Подходит к её ручке.) Жена К о р о б к и н а. Душевно поздравляю вас, Анна Андреевна, с новым счастием. Л юл юков. Имею честь поздравить, Анна Андреевна! (Подходит к ручке и потом, обратившись к зрителям, щёлкает языком с видом удальства.) Марья Антоновна! Имею честь поздравить. (Подходит к её ручке и обращается к зрителям с тем же удальством.) 358 ЯВЛЕНИЕ V Множество гостей в сюртуках и фраках подходят сначала к ручке Анны Андреевны, говоря: «Анна Андреевна!», потом к Марье Антоновне, говоря: «Марья Антоновна!» Бобчинекий и Добчинский проталкиваются. Б о б ч и н с к и й. Имею честь поздравить! Д об ч и н с к и й. Антон Антонович! имею честь поздравить! Б о б ч и п с к и й. С благополучным происшествием! Добчинский. Анна Андреевна! Б о б ч и н с к и й. Анна Андреевна! Оба подходят в одно время и сталкиваются лбами. Добчинский. Марья Антоновна! (Подходит к ручке.) Честь имею поздравить. Вы будете в большом, большом счастии, в золотом платье ходить и деликатные разные супы кушать, очень забавно будете проводить время... Бобчи некий (перебивая). Марья Антоновна, имею честь поздравить! Дай вам Бог всякого богатства, червонцев и сыика-с этакого, маленького, вон энтакого-с (показывает рукою), чтоб можно было на ладонку посадить, да-с! Всё будет мальчишка кричать: уа! уа! уа!.. ЯВЛЕНИЕ VI Ещё несколько гостей, подходящих к ручкам. Лука Лукич с женою. Лука Луки ч. Имею честь. Жена Луки Лукича (бежит вперёд). Поздравляю вас, Анна Андреевна! Целуются. А я так, право, обрадовалась; говорят мне: «Анна Андреевна выдаёт дочку». «Ах, Боже мой!» — думаю себе, и так обрадовалась, что говорю мужу: «Послушай, Луканчик, вот какое счастье Анне Андреевне!» «Ну, — думаю себе, — слава Богу!» И говорю ему: «Я так восхищена, что сгораю нетерпением изъявить лично Анне Андреевне...» «Ах, Боже мой, — думаю себе, — Анна Андреевна именно ожидала хорошей партии для своей дочери, а вот 359 теперь такая судьба: именно так сделалось, как она хотела», и так, право, обрадовалась, что не могла говорить. Плачу, плачу, вот просто рыдаю. Уж Лука Лукич говорит: «Отчего ты, Настенька, рыдаешь?» — «Луканчик, говорю, я и сама не знаю, слёзы так вот рекой и льются». Городничий. Покорнейше прошу садиться, господа! Эй, Мишка! принеси сюда побольше стульев! Гости садятся. ЯВЛЕНИЕ VII Теже, частный пристав и квартальные. Частный пристав. Имею честь поздравить вас, ваше высокоблагородие, и пожелать благоденствия на многие лета! Го роди и ч и й. Спасибо, спасибо! Прошу садиться, господа! Гости усаживаются. А м м о с Фёдорович. Но скажите, пожалуйста, Антон Антонович, каким образом всё это началось: постепенный ход всего дела. Городничий. Ход дела чрезвычайный: изволил собственнолично сделать предложение. Анна Андреевна. Очень почтительным и самым тонким образом. Всё чрезвычайно хорошо говорил. Говорит: «Я, Анна Андреевна, из одного только уважения к вашим достоинствам...» И такой прекрасный, воспитанный человек, самых благороднейших правил! «Мне, верите ли, Анна Андреевна, мне жизнь — копейка, я только потому, что уважаю ваши редкие качества». Марья Антоновна. Ах, маменька! Ведь это он мне говорил. Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не в своё дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь...» В таких лестных рассыпался словах... И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться па такую честь», — он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна! не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не то я смертью окончу жизнь свою». Марья Антоновна. Право, маменька, он обо мне это говорил. Анна Андреевна. Да, конечно... и об тебе было, я ничего этого не отвергаю. 360 Го р о д н и ч и й. И так даже напугал: говорил, что застрелится. «Застрелюсь, застрелюсь!» — говорит. Многие из гостей. Скажите пожалуйста! А м м ос Ф ёд о ро в и ч. Экая штука! Лука Л у к и ч. Вот подлинно, судьба уж гак вела. А р т е м и й Фили п п о в и ч. Не судьба, батюшка, судьба индейка, заслуги привели к тому. (В сторону.) Этакой свинье лезет всегда в рот счастье! А м м о с Фёдорович. Я, пожалуй, Антон Антонович, продам вам того кобелька, которого торговали. Го род н и ч и й. Нет, мне теперь не до кобельков. А м м о с Фёдоров и ч. Ну, не хотите, на другой собаке сойдёмся. Жена К о р о б к и и а. Ах, как, Анна Андреевна, я рада вашему счастию! вы не можете себе представить. К о р о б к и н. Где ж теперь, позвольте узнать, находится именитый гость? Я слышал, что он уехал зачем-то. Городничий. Да, он отправился на один день по весьма важному делу. Анна Андреевна. К своему дяде, чтоб испросить благословения. Городничий. Испросить благословения; но завтра же... (Чихает.) Поздравления сливаются в один гул. Много благодарен! Но завтра же и назад... (Чихает.) Поздравительный гул; слышнее других голоса: Частного пристава. Здравия желаем, ваше высокоблагородие! Б о б ч и н с к о г о. Сто лет и куль червонцев! Добчинского. Продли Бог на сорок сороков! Артемия Филипповича. Чтоб ты пропал! Жена Коробки на. Чёрт тебя побери! Го род н и ч и й. Покорнейше благодарю! И вам того ж желаю. Анна Андреевна. Мы теперь в Петербурге намерены жить. А здесь, признаюсь, такой воздух... деревенский уж слишком!.. признаюсь, большая неприятность... Вот и муж мой: он там получит генеральский чин. Го р о д н и ч и й. Да, признаюсь, господа, я, чёрт возьми, очень хочу быть генералом. 361 Лука Л у к и ч. И дай Бог получить. Раста к о в с кий. От человека невозможно, а от Бога всё возможно. А м м о с Ф ё д о р о в и ч. Большому кораблю — большое плаванье. Артем и й Филиппович. По заслугам и честь. Аммос Фёдорович (в сторону). Вот выкинет штуку, когда в самом деле сделается генералом! Вот уж кому пристало генеральство, как корове седло! Ну, брат, нет, до этого ещё далека песня. Тут и почище тебя есть, а до сих нор ещё не генералы. А р т е м ий Филиппович (в сторону). Эка, чёрт возьми, уж и в генералы лезет! Чего доброго, может, и будет генералом. Ведь у него важности, лукавый не взял бы его, довольно. (Обращаясь к нему.) Тогда, Антон Антонович, и нас не позабудьте. Аммос Фёдорович. И если что случится: например, какая-нибудь надобность по делам, не оставьте покровительством! Коробкин. В следующем году повезу сынка в столицу на пользу государства, так, сделайте милость, окажите ему вашу протекцию, место отца заступите сиротке. Город н и ч и й. Я готов с своей стороны, готов стараться. Анна Андреевна. Ты, Антоша, всегда готов обещать. Во-первых, тебе не будет времени думать об этом. И как можно и с какой стати себя обременя ть этакими обещаниями? Го р о д н и ч и й. Почему ж, душа моя: иногда можно. Анна Андреевна. Можно, конечно, да ведь не всякой же мелюзге оказывать покровительство. Жена К о р о б к и н а. Вы слышали, как она трактует' нас? Го с т ь я. Да! она такова всегда была; я её знаю: посади её за стол, она и ноги свои... ЯВЛЕНИЕ VIII Те же и почтмейстер впопыхах, с распечатанным письмом в руке. Почтмейстер. Удивительное дело, господа! Чиновник, которого мы приняли за ревизора, был не ревизор. В с е. Как не ревизор? 1 1 Трактовать — здесь: оценивать (жена Коробкина употребляет это слово, чтобы подчеркнуть свою «образованность»). 362 Почтмейстер. Совсем не ревизор, я узнал это из письма. Го род н и ч и й. Что вы? что вы? из какого письма? Почтмейстер. Да из собственного его письма. Приносят ко мне на почту письмо. Взглянул на адрес — вижу: «в Почтамтскую улицу». Я так и обомлел. «Ну, — думаю себе, — верно, нашёл беспорядки но почтовой части и уведомляет начальство». Взял да и распечатал. Го роди и ч и й. Как же вы?.. Почтмейстер. Сам не знаю: неестественная сила побудила. Призвал было уж курьера с тем, чтобы отправить его с эштафетой; но любопытство такое одолело, какого ещё никогда не чувствовал. Не могу, не могу, слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадёшь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу, мороз. И руки дрожат, и всё помутилось. Го роди и ч и й. Да как же вы осмелились распечатать письмо такой уполномоченной особы? Почтмейстер. В том-то и штука, что он не уполномоченный и не особа! Го р о д н и ч и й. Что ж он, по-вашему, такое? Почтмейстер. Ни сё ни то: чёрт знает что такое! Го р о д н и ч и й (запальчиво). Как ни сё ни то? Как вы смеете назвать его ни тем ни сем, да ещё чёрт знает чем? Я вас под арест... II о ч т м е й с т е р. Кто? вы? Городничий. Да, я! Г1 о ч тме й стер. Коротки руки! Городничий. Знаете ли, что он женится на моей дочери, что я сам буду вельможа, что я в самую Сибирь законопачу? Почтмейстер. Эх, Антон Антонович! что Сибирь? далеко Сибирь. Вот лучше я вам прочту. Господа! позвольте прочитать письмо? Все. Читайте, читайте! Почтмейстер (читает). «Спешу уведомить тебя, душа Тряпичкин, какие со мной чудеса. На дороге обчистил меня кругом пехотный капитан, так что трактирщик хотел уже было посадить 15 тюрьму; как вдруг, по моей петербургской физиономии и но костюму, весь город принял меня за генерал-губернатора. И я теперь живу у городничего, жуирую, волочусь напропалую за его женой и дочкой; не решился только, с которой начать; 363 Иллюстрация к действию пятому, явлению VIII. Художник А.И. Константиновский. 1950 г. думаю, прежде с матушки, потому что, кажется, готова сейчас па все услуги. Помнишь, как мы с тобой бедствовали, обедали нашерамыжку и как один раз было кондитер схватил меня за воротник по поводу съеденных пирожков на счёт доходов аглицкого короля; теперь совсем другой оборот. Все мне дают взаймы сколько угодно. Оригиналы страшные. От смеху ты бы умер. Ты, я знаю, пишешь статейки: помести их в свою литературу. Во-первых: городничий - глуп, как сивый мерин...» 364 Городничий. Не может быть! там нет этого. Почт м е й с т е р (показывает письмо). Читайте сами. Городничий {читает). «Как сивый мерин». Не может быть! вы это сами написали. Почт м е й с т е р. Как же бы я стал писать? Артемий Ф и л и п по в и ч. Читайте! Лука Луки ч. Читайте! Почтмейстер {продолжая читать). «Городничий — глуп, как сивый мерин...» Городничий. О, чёрт возьми! нужно ещё повторять! как будто оно там и без того не стоит. Почтмейстер {продолжая читать). Хм... хм... хм... хм... «сивый мерин. Почтмейстер тоже добрый человек...» {Оставляя читать.) Ну, тут обо мне тоже он неприлично выразился. Го р од и и ч и й. Нет, читайте! П о ч т м е й с т е р. Да к чему ж?.. Городничий. Нет, чёрт возьми, когда уж читать, так читать! Читайте всё! А р т е м и й Ф и л и п и о в и ч. Позвольте, я прочитаю. {Надевает очки и читает.) «Почтмейстер точь-в-точь департаментский сторож Михеев, должно быть, также, подлец, пьёт горькую». Почт м е й с т е р {кзрителям). Ну, скверный мальчишка, которого надо высечь; больше ничего! А р т е м и й Ф и л и п по в и ч {продолжая читать). «Надзиратель над богоугодным заведе...и...и...и...» {Заикается.) К о р о б к и и. А что ж вы остановились? А р те м и й Ф и л и и и о в и ч. Да нечеткое перо... впрочем, видно, что негодяй. Коробки и. Дайте мне! Вот у меня, я думаю, получше глаза. {Берёт письмо.) А р т е м и й (!) и л и и и о в и ч {не давая письма). Нет, это место можно пропустить, а там дальше разборчиво. К о р о б к и н. Да позвольте, уж я знаю. Артемий Филиппович. Прочитать я и сам прочитаю: далее, право, всё разборчиво. П оч г м е й с т е р. Нет, всё читайте! ведь прежде всё читано. Все. Отдайте, Артемий Филиппович, отдайте письмо! {Коробкину.) Читайте! 365 Артемий Фил и и нови ч. Сейчас. (Отдаёт письмо.) Вот, позвольте... {Закрывает пальцем.) Вот отсюда читайте. Все приступают к нему. Почтмейстер. Читайте, читайте! вздор, всё читайте! Коробки н {читая). «Надзиратель за богоугодным заведением Земляника — совершенная свинья в ермолке». Артемий Филиппович {к зрителям). И неостроумно! Свинья в ермолке! где же свинья бывает в ермолке? Коробки и {продолжая читать). «Смотритель училищ пропах насквозь луком». Лука Лукич {к зрителям). Ей-богу, и в рог никогда не брал луку. Аммос Фёдорович {в сторону). Слава Богу, хоть, по крайней мере, обо мне нет! Короб кин {читает). «Судья...» А м м о с Фёдорович. Вот тебе на... {Вслух.) Господа, я думаю, что письмо длинно. Да и чёрт ли в нём: дрянь этакую читать. Лука Лукич. Нет! Почтмейстер. Нет, читайте! Артем и й Ф и л и п п о в и ч. Нет, уж читайте! Коробкин {продолжает). «Судья Ляпкин-Тяпкин в сильнейшей степени моветон...» {Останавливается.) Должно быть, французское слово. Амм ос Фёд о ро в и ч. А чёрт его знает, что оно значи т! Ещё хорошо, если только мошенник, а может быть, и того ещё хуже. К о р о б к и н {продолжая читать). «А впрочем, народ гостеприимный и добродушный. Прощай, душа Тряпичкин. Я сам, по примеру твоему, хочу заняться литературой. Скучно, брат, так жить, хочешь наконец пищи для души. Вижу: точно нужно чем-нибудь высоким заняться. Пиши ко мне в Саратовскую губернию, а оттуда в деревню Под катил овку. {Переворачивает письмо и читает адрес.) Его благородию, милостивому государю, Ивану Васильевичу Тряпичкину, в Санкт-Петербурге, в Почтамтскую улицу, в доме под нумером девяносто седьмым, поворотя на двор, в третьем этаже направо». Одна из дам. Какой реприманд неожиданный! Го р од н и ч и й. Вот когда зарезал так зарезал! Убит, убит, совсем убит! Ничего не вижу. Вижу какие-то свиные рылы вместо лиц, а больше ничего... Воротить, воротить его! {Машет рукою.) 366 Почтмейстер. Куды воротить! Я, как нарочно, приказал смотрителю дать самую лучшую тройку; чёрт угораздил дать и вперёд предписание. Жена Коробки на. Вот уж точно, вот беспримерная конфузил! А м м ос Ф ё д о р о в и ч. Однако ж, чёрт возьми, господа! он у меня взял триста рублей взаймы. А р т е м и й Филипп о в и ч. У ме!ш тоже триста рублей. Почтмейстер (вздыхает). Ох! и у меня триста рублей. Бобчинский. У нас с Петром Ивановичем шестьдесят пять-с на ассигнации-с, да-с. А м м о с Фёдор о в и ч (в недоумении расставляет руки). Как же это, господа? Как это, в самом деле, мы гак оплошали? Го р о д н и ч и й (бьёт себя по лбу). Как я?., нет, как я, старый дурак! Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни один купец, ни подрядчик не мог провести, мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трёх губернаторов обманул!., что губернаторов! (махнул рукой) нечего и говорить про губернаторов... Анна А н д р е е в н а. Но это не может быть, Антоша: он обручился с Машенькой... Городничий (в сердцах). Обручился! Кукиш с маслом -вот тебе обручился! Лезет мне в глаза с обрученьем!.. (В исступлении.) Вот смотрите, смотрите, весь мир, всё христианство, все смотрите, как одурачен городничий! Дурака ему, дурака, старому подлецу! (Грозит себе самому кулаком.) Эх ты' толстоносый! Сосульку, тряпку принял за важного человека! Вот он теперь по всей дороге заливает колокольчиком! Разнесёт по всему свету историю; мало того что пойдёшь в посмешище... найдётся щелкопёр, бумагомарака, в комедию тебя вставит, вот что обидно, чина, звания не пощадит, и будут все скалить зубы и бить в ладоши. Чему смеётесь? над собой смеётесь!.. Эх вы!.. (Стучит со злости ногами об пол.) Я бы всех этих бумагомарак! У, щелкопёры, либералы проклятые! чёртово семя! Узлом бы вас всех завязал, в муку бы стёр вас всех да чёрту в подкладку! в шапку туды ему!.. (Суёт кулаком и бьёт каблуком в пол. После некоторого молчания.) До сих пор не могу прийти в себя. Вот, подлинно, если Бог хочет наказать, так отнимет прежде разум. Ну что было в этом вертопрахе похожего на ревизора? ничего не было! Вот просто ни на полми- 367 зинца не было похожего — и вдруг все: ревизор, ревизор! Ну кто первый выпустил, что он ревизор? Отвечайте. Артемий Филиппович (Jрасставляя руки). Уж как это случилось, хоть убей, не могу объяснить. Точно туман какой-то ошеломил, чёрт попутал. Аммос Фёдорович. Да кто выпустил! — вот кто выпусти;!: эти молодцы! (Показывает на Добчинского и Бобчинского.) Бобчинский. Ей-ей, не я, и не думал... Д о б ч и и с к и й. Я ничего, совсем ничего... Артемий Филиппович. Конечно, вы! Лука Лукич. Разумеется. Прибежали как сумасшедшие из трактира: «Приехал, приехал и денег не плотит...» Нашли важную птицу! Городничий. Натурально, вы! сплетники городские, лгуны проклятые! Артем и й Ф и л и п и о в и ч. Чтоб вас чёрт побрал с вашим ревизором и рассказами! Городничий. Только рыскаете по городу да смущаете всех, трещотки проклятые! Сплетни сеете, сороки короткохвостые! Аммос Фёдорович. Пачкуны проклятые! Лука Лукич. Колпаки! Артемий Филиппович. Сморчки короткобрюхие! Все обступают их. Бобчинский. Ей-богу, это не я, это Пётр Иванович. Добчинский. Э, нет, Пётр Иванович, вы ведь первые того... Бобчинский. А вот и нет; первые-то были вы. ЯВЛЕНИЕ ПОСЛЕДНЕЕ Те же и жандарм. Жандарм. Приехавший по именному повелению из Петербурга чиновник требует вас сей же час к себе. Он остановился в гостинице. Произнесённые слова поражают как громом всех. Звук изумления единодушно излетает из дамских уст; вся группа, вдруг переменивши положение, остаётся в окаменении. 368 I I Е М ЛЯ СЦЕНА Городничий посередине в виде столба с распростёртыми руками и закинутою назад головою. По правую сторону его жена и дочь, с устремившимся к нему движеньем всего тела; за ними почтмейстер, превратившийся в вопросительный знак, обращённый к зрителям; за ним Лука Лукич, потерявшийся самым невинным образом; за ним, у самого края сцены, три дамы, гостьи, прислонившиеся одна к другой с самым сатирическим выражением лиц, относящимся прямо к семейству городничего. По левую сторону городничего: Земляника, наклонивший голову несколько набок, как будто к чему-то прислушивающийся; за ним судья с растопыренными руками, присевший почти до земли и сделавший движенье губами, как бы хотел посвистать или произнесть: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» За ним Коробкин, обратившийся к зрителям с прищуренным глазом и едким намёком на городничего; за ним, у самого края, Добчинский и Бобчинский, с устремившимися движеньями рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг на друга глазами. Прочие гости остаются просто столбами. Почти полторы минуты окаменевшая группа сохраняет такое положение. Занавес опускается. 1835-1842 Немая сцена. Рисунок неизвестного художника, ошибочно приписывавшийся Н.В. Гоголю В МИРЕ ГОГОЛЕВСКОЙ КОМЕДИИ В.Г. Белинский относил «Ревизора» к тем «дивно-художественным» и «глубоко-истинным» творениям, которыми Гоголь «могущественно содействовал самосознанию России, давши ей возможность взглянуть на себя самоё, как будто в зеркало». «Ревизор», по определению А.И. Герцена, был комедией не только для избранной части публики, а комедией всенародной, «комедией для всех». Приступая к работе над драматургическими произведениями, Гоголь стремился поднимать в них общественно значимые темы. «Наши комики, — говорил он, имея в виду своих предшественников, Фонвизина и Грибоедова, — двигпулись общественной причиной, а не собственной, восстали не противу одного лица, но против целого множества злоупотреблений, против уклонения всего общества от прямой дороги». В «Театральном разъезде» в связи с «Ревизором» он утверждал: «Комедия должна вязаться сама собою, всей своей массою, в один большой, общий узел. Завязка должна обнимать все лица, а не одно или два, — коснуться того, что волнует более или менее всех действующих. Тут всякий герой; течение и ход пьесы производит потрясение всей машины». Такой комедией стал его «Ревизор», где «честное, благородное лицо был — смех». Одной из основных художественных идей «Ревизора» является мысль о личной ответственности каждого человека за совершаемые им поступки, за повсеместные и повседневные злоупотребления своим положением. Характерно, что каждый из персонажей пьесы, взятый отдельно, в общем и целом безобиден и кажется не опасен: городничий, с точки зрения самого персонажа, — взяточник «слег ка». Судья вообще почти сущий ангел — берёт взятки не деньгами, а исключительно борзыми щенками, которых бескорыстно и страстно любит. А это в его представлении и не взятка вообще. Правда, он нерадиво исполняет свои служебные обязанности, но ведь никто на службе не усердствует. Другие судейские чиновники людям вред приносят, а он безобиден. Невежественен попечитель богоугодных заведений, но зачем ему ум и знания, чтобы занимать это место, когда плутовство и подхалимство успешно заменяет ему службу. Бобчинский и Добчинский — вообще бескорыстные сплетники. А между тем, взятые вместе, чиновники составляют горестную картину морального разложения государственных служащих, и потому комедия является в русской литературе произведением острейшего социального обличения, 370 Разъезд из Александрийского театра. Литография Р.К. Жуковского. 1843 г. Фрагмент превосходящая в этом плане все пьесы социальной тематики, созданные во второй половине XIX века. Образный мир «Ревизора» — это новый мир комедийных характеров. Своеобразие многих из них обозначил сам драматург, и поэтому мы обратимся прежде всего именно к его оценкам. Они даны в статьях и письмах писателя. В статье «Отрывок из письма, писанного автором вскоре после первого представления „Ревизора” к одному литератору», которая (как свидетельствовал сам Гоголь в письме к С.Т. Аксакову 17 марта 1841 года) является неотправленным письмом к Пушкину, давалось авторское видение героев комедии. Хлестаков, по Гоголю, «вовсе не надувает; он не лгун по ремеслу; он сам позабывает, что лжёт, и уже сам почти верит тому, что говорит. Он развернулся, он в духе, видит, что всё идёт хорошо, его слушают — и по тому одному он говорит вообще развязнее, говорит от души, говорит совершенно откровенно и, говоря ложь, выказывает именно в ней себя таким, как есть». 371 Рассуждая об особенностях актёрского исполнения типажей такого рода, Гоголь замечает: «...вообще у нас актёры совсем не умеют лгать. Они воображают, что лгать — значит просто нести болтовню. Лгать — значит говорить ложь тоном, так близким к истине, так естественно, так наивно, как можно только говорить одну истину; и здесь-то заключается именно всё комическое лжи». В гоголевском понимании Хлестаков — «человек ловкий... умный и даже, пожалуй, добродетельный. <...> Хлестаков лжёт вовсе не холодно или фанфаронски-театрально; он лжёт с чувством; в глазах его выражается наслаждение, получаемое им от этого. Это вообще лучшая и самая поэтическая минута в его жизни — почти род вдохновения. <...> У Хлестакова ничего не должно быть означено резко. Он принадлежит к тому кругу, который, по-видимому, ничем не отличается от прочих молодых людей. Он даже хорошо иногда держится, даже говорит иногда с весом, и только в случаях, где требуется или присутствие духа, или характер, выказывается его отчасти подленькая, ничтожная натура. <...> Что такое, если разобрать в самом деле, Хлестаков? Молодой человек, чиновник, и пустой, как называют, но заключающий в себе много качеств, принадлежащих людям, которых свет не называет пустыми. Выставить эти качества в людях, которые не лишены, между прочим, хороших достоинств, было бы грехом со стороны писателя, ибо он тем поднял бы их на всеобщий смех. Лучше пусть всякий отыщет частицу себя в этой роли и в то же время осмотрится вокруг без боязни и страха, чтобы не указал кто-нибудь на него пальцем и не назвал бы его но имени. Словом, это лицо должно быть тип многого разбросанного в разных русских характерах, но которое здесь соединилось случайно в одном лице, как весьма часто попадается и в натуре. Всякий хоть на минуту, если не на несколько минут, делался или делается Хлестаковым, но, натурально, в этом не хочет только признаться; он любит даже и посмеяться над этим фактом, но только, конечно, в коже другого, а не в собственной. И ловкий гвардейский офицер окажется иногда Хлестаковым, и государственный муж окажется иногда Хлестаковым, и наш браг, грешный литератор, окажется подчас Хлестаковым. Словом, редко кто им не будет хоть раз в жизни, — дело только в том, что вслед за тем очень ловко повернётся, и как будто бы и не он». 372 В другой статье читаем: «Хлестаков сам по себе ничтожный человек. Даже пустые люди называют его пустейшим. Никогда бы ему в жизни не случилось сделать дела, способного обратить чьё-нибудь внимание. Но сила всеобщего страха создала из него замечательное комическое лицо. Страх, отуманивши глаза всех, дал ему поприще для комической роли. Обрываемый и обрезываемый доселе во всём, даже и в замашке пройтись козырем по Невскому проспекту, он почувствовал простор и вдруг развернулся неожиданно для самого себя. В нём всё сюрприз и неожиданность. Он даже весьма долго не в силах догадаться, отчего к нему такое внимание, уважение. Он почувствовал только приятность и удовольствие, видя, что его слушают, угождают, исполняют всё, что он хочет, ловят с жадностью всё, что ни произносит он. Он разговорился, никак не зная с начала разговора, куда поведёт его речь. Темы для разговоров ему дают выведывающие. Они сами как бы кладут ему всё в рот и создают разговор. Он чувствует только то, что везде можно хорошо порисоваться, если ничто не мешает. Он чувствует, что он и в литературе господин, и на балах не последний, и сам даёт балы и, наконец, что он — государственный человек. Он ни от чего не прочь, о чём бы ему ни лгать. Обед со всякими лабарданами и винами дал изобразительную слово-охотность и красноречие его языку. Чем далее, тем более входит всеми чувствами в то, что говорит, и потому выражает многое почти с жаром. Не имея никакого желанья надувать, он позабывает сам, что лжёт. Ему уже кажется, что он действительно всё, что производил. Поэтому сцена, когда он говорит о себе как о государственном человеке, способна, точно, смутить чиновника. Особенно в то время, когда он рассказывает, как распекал всех до единого в Петербурге, является в лице важность и все атрибуты и всё что угодно. Будучи сам неоднократно распекаем, он это должен мастерски изобразить в речах: он почувствовал в это время особенное удовольствие распечь наконец и самому других, хотя в рассказах. Он бы и подальше добрался в речах своих, но язык его уже не оказался больше годным, по какой причине чиновники нашлись принуждёнными отвести его с почтеньем и страхом на отведённый ночлег. Проснувшись, он тот же Хлестаков, каким и был прежде. Он даже не помнит, чем напугал всех. В нём по-прежнему никакого соображения и глупость во всех поступках. Влюбляется он и в мать и в дочь почти в одно время. Просит денег, потому что это как-то само собой срывается с языка и потому, что уже у первого он попросил и тот с готовностью предложил. Толь- 373 Хлестаков. Художник Д.Н. Кардовский. 1922 г. ко к концу акта он догадывается, что его принимают за кого-то повыше. Но если бы не Осип, которому кое-как удалось ему несколько растолковать, что такой обман недолго может продолжаться, он бы преспокойно дождался толчков и проводов со двора не с честью». Актёрам адресована статья «Предуведомление для тех, которые пожелали бы сыграть как следует „Ревизора”». Характеристики и оценки писателя важны, ибо кто, как не он, лучше других чувствует и понимает своеобразие каждого героя своей комедии. 374 Городничий. Художник Д.Н. Кардовский. 1922 г. Наряду с Хлестаковым, главное действующее лицо — городничий. «Человек этот более всего озабочен тем, чтобы не пропускать того, что плывёт в руки. Из-за этой заботы ему некогда было взглянуть построже на жизнь или же осмотреться получше на себя. Из-за этой заботы он стал притеснителем, не чувствуя сам, что он притеснитель, потому что злобного желанья притеснять в нём нет; есть только желанье прибирать всё, что ни видят глаза. Просто он позабыл, что это в тягость другому и что от этого трещит у иного спина. Он вдруг простил купцов, замышлявших погубить его, когда те предложили заманчивое предложение, потому что 375 эти заманчивые блага жизни обуяли им и сделали то, что в нём очерствело и огрубело чутьё слышать положенье и страданье другого. Он чувствует, что грешен; он ходит в церковь, думает даже, что в вере твёрд, даже помышляет когда-нибудь потом покаяться. Но велик соблазн всего того, что плывёт в руки, и заманчивы блага жизни, и хватать всё, не пропуская ничего, сделалось у него уже как бы просто привычкой. Его поразил распространившийся слух о ревизоре, ещё более поразило то, что этот ревизор — incognito, неизвестно когда будет, с которой стороны подступит. Он находится от начала до конца пьесы в положениях свыше тех, в которых ему случалось бывать в другие дни жизни. Нервы его напряжены. Переходя от страха к надежде и радости, взгляд его несколько распалён оттого, и он стал податливее на обман, и его, которого в другое время не скоро удалось бы обмануть, становится возможным. Увидевши, что ревизор в его руках, не страшен и даже с ним вступил в родню, он предаётся буйной радости при одной мысли о том, как понесётся отныне его жизнь среди жирований, попоек, как будет он раздавать места, требовать на станциях лошадей и заставлять ждать в передних городничих, важничать, задавать тон. Поэтому-то внезапное объявление о приезде настоящего ревизора для него больше, чем для всех других, громовой удар, и положенье становится истинно трагическим». «Последняя сцена „Ревизора” должна быть особенно сыграна умно. Здесь уже не шутка, и положенье многих лиц почти трагическое. Положение городничего всех разительней. Как бы то ни было, но увидеть себя вдруг обманутым так грубо и притом пустейшим, ничтожнейшим мальчишкой, который даже видом и фигурой не взял, будучи похож на спичку (Хлестаков, как известно, тоненький, прочие все толсты), — быть им обманутым — это не шуточное. Обмануться так грубо тому, который умел проводить умных людей и даже искуснейших плутов! Воз-вещенье о приезде, наконец, настоящего ревизора для него громовый удар. Он окаменел. Распростёртые его руки и закинутая назад голова остались неподвижны, и вокруг него вся действующая группа составляет в одно мгновенье окаменевшую группу в разных положеньях». «Судья — человек, меньше грешный в взятках. Он даже не охотник творить неправду, но велика страсть ко псовой охоте... Что ж делать! У всякого человека есть какая-нибудь страсть; из-за неё он наделает множество разных неправд, не подозревая сам того. Он занят собой и умом своим, и безбожник, только по- 376 тому, что на этом поприще есть простор ему выказать себя. Для него всякое событие, даже и то, которое навело страх для других, есть находка, потому что даёт пищу его догадкам и соображениям, которыми он доволен, как артист своим трудом». «Земляника — человек толстый, но плут тонкий, несмотря на необъятную толщину свою, который имеет много увёртливого и льстивого в оборотах поступков. На вопрос Хлестакова, как называлась съеденная рыба, он подбегает с лёгкостью двадцатидвухлетнего франта, затем чтобы у самого его носа сказать: «Лабардан-с». Он принадлежит к числу тех людей, которые только для того, чтобы вывернуться сами, не находят другого средства, как чтобы топить других, и торопливы на всякие ка-верзничества и доносы, не принимая в строку ни кумовства, ни дружбы, помышляя только о том, как бы вынести себя. Несмотря на неповоротливость и толщину, всегда поворотлив». «Смотритель училищ — ничего более, как только напуганный человек частыми ревизовками и выговорами неизвестно за что; а потому боится, как огня, всяких посещений и трепещет, как лист, при вести о ревизоре, хотя и не знает сам, в чём грешен». «Почтмейстер — простодушный до наивности человек, глядящий на жизнь как на собрание интересных историй для препровождения времени, которые он начитывает в распечатываемых письмах». Бобчинский и Добчинский — «эго люди, которых жизнь заключилась вся в беганьях по городу с засвидетельствованием почтенья и в размене вестей. Всё у них стало визит. Страсть рассказать поглотила всякое другое занятие, и эта страсть стала их движущею страстью и стремленьем жизни. Словом, эго люди, выброшенные судьбой для чужих надобностей, а не для своих собственных. Нужно, чтобы видно было то удовольствие, когда наконец добьётся того, что ему позволят о чем-нибудь рассказать. Торопливость и суетливость у них единственно от боязни, чтобы кто-нибудь не перебил и не помешал ему рассказать. Любопытны — от желанья иметь о чём рассказать. От этого Бобчинский даже немножко заикается. Они оба низенькие, коротенькие, чрезвычайно похожи друг на друга, оба с небольшими брюшками. Оба круглолицы, одеты чистенько, с приглаженными волосами. Добчинский даже снабжён небольшой лысинкой на середине головы; видно, что он не холостой человек, как Бобчинский, но уже женатый. Но при всём том Бобчинский берёт верх над ним но причине большей живости и даже несколько управляет его умом». 377 «Все прочие лица: купцы, гостьи, полицейские и просители всех родов суть ежедневно проходящие перед нашими глазами лица, а потому могут быть легко схвачены всяким, умеющим замечать особенности в речах и ухватках человека всякого сословия». Осип — «слуга пожилых лет, который смотрит несколько вниз, грубит барину, смекнувши, что барин щелкопёр и дрянцо, и который любит себе самому читать нравоученье для барина, который молча плут, однако очень умеет воспользоваться в таких случаях, когда можно мимоходом поживиться, известен всякому». «Не нужно только позабывать того, что в голове всех сидит ревизор. Все заняты ревизором. Около ревизора кружатся страхи и надежды всех действующих лиц. У одних надежда на избавление от дурных городничих и всякого рода хапуг. У других панический страх при виде того, что главнейшие сановники и передовые люди общества в страхе. У прочих же, которые смотрят на все дела мира спокойно, чистя у себя в носу, — любопытство, не без некоторой тайной боязни увидеть наконец то лицо, которое причинило столько тревог и, стало быть, неминуемо должно быть слишком необыкновенным и важным лицом». Вопросы и задания ? 1. Что является завязкой комедии: I или III явление первого действия? Свой ответ аргументируйте. 2. Предысторию может иметь не только определённое событие, по и персонаж. Определите предысторию Хлестакова. В каком месте второго действия Хлестаков входит в общее движение пьесы? 3. Благодаря каким событиям вовлекаются в комедию чиновники, купцы, дамы? 4. С какой целью даны сцены представления чиновников и купцов Хлестакову? Нужны ли они для развития действия? 5. В комедии «Ревизор» две развязки. Найдите и зачитайте их. С какими явлениями первого действия связана каждая из них? 6. Ориентируясь на материалы статьи Гоголя, расскажите об изображении в комедии провинциального чиновника. Предварительно запишите ключевые слова. 7. Сопоставьте характеры городничего и Земляники. Имеются ли 378 индивидуальные отличия? В чем они? Сформулируйте развёрнутый вывод. 8. Городничий говорит, что Хлестаков «может сделать всё, всё, всё». Как это можно понять? 9. Определите самый лживый монолог Хлестакова и прочитайте его выразительно. Назовите основные художественные приёмы, к которым прибегает писатель. 10. Прочитайте по ролям эпизод разговора жены и дочери городничего. Какие приёмы создания комической ситуации используются в нём? Сходны ли они с другими сценами или Гоголь для каждого эпизода подбирает особые приёмы создания комического эффекта? 11. Назовите способы передачи разговорной речи в комедии. 12. Драматург неоднократно прибегает к приему, когда персонаж говорит как бы для себя, не вслух («слова в сторону»). Данный приём используется с XVIII века. Какова его роль в комедии? 13. Как вы думаете, автор воспроизводит в комедии «копию действительности» или моделирует собственный художественный мир? 14. В чём обличительный смысл «Ревизора»? Почему пьеса имеет такое название? 15. Как соотносятся эпиграф (пословица «На зеркало неча пенять, коли рожа крива») и слова городничего «Над кем смеётесь? Над собой смеётесь!»? 16. Что такое хлестаковщина? Это явление — уже достояние истории или оно характерно и для нашего времени? 17*. Сопоставьте «Недоросль» Д.И. Фонвизина и «Ревизор» I I. В. Гоголя: что общего в объектах и приёмах сатиры и в чём различие? ТЕМЫ ДЛЯ РЕФЕРАТОВ, СООБЩЕНИЙ, ТВОРЧЕСКИХ РАБОТ 1. Купечество в комедии Н.В. Гоголя «Ревизор». 2. «Ревизор» на сцене и в кино. 3. Самый комический эпизод в «Ревизоре» (рецензия на эпизод). 4. О чём говорят «говорящие фамилии»? 5. Цель употребления иностранных слов в комедии. 6. Прошлое в рассказах Хлестакова и в реальности. 7. Современники о комедии «Ревизор». (Для подготовки сообщения можно использовать статью Н.В. Гоголя «Театральный разъезд».) 379 8. Честное, благородное лицо в комедии — смех. 9*. Трагическое и комическое в пьесах Д.И. Фонвизина «Недоросль» и Н.В. Гоголя «Ревизор». 10. Петербург в жизни и судьбе Н.В. Гоголя. Для вас, любознательные Г Прочитайте высказывания Н.В. Гоголя. Какими примерами из его произведений вы могли бы проиллюстрировать их? «Дивишься драгоценности нашего языка: что ни звук, то и подарок: всё зернисто, крупно, как сам жемчуг, и, право, иное названье ещё драгоценней самой вещи». «...Нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырвалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и животрепе-тало, как метко сказанное русское слово». «Обращаться со словом нужно честно. Оно есть высший подарок Бога человеку». «Нет уз святее товарищества! Отец любит своё дитя, мать любит своё дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь своё дитя. Но породниться родством по душе, а не но крови может один только человек». «В литературном мире нет смерти, и мертвецы так же вмешиваются в дела наши и действуют вместе с нами, как живые». После уроков • • • 1. Проведите дискуссию «Долго ли смеяться над тем, над чем смеялся ещё Н.В. Гоголь?». 2. Подготовьтесь к творческому вечеру па тему «Н.В. Гоголь и А.С. Пушкин». Проведите его. 380 3. Подберите иллюстративный материал к комедии. Расскажите об известных вам иллюстрациях и иллюстраторах «Ревизора». Определите сходство и различие взглядов автора и художника (например, гоголевские типы в характеристике писателя и художников Г1. Боклевского, А. Агина). Советуем прочитать Г Воропаев В.А. Николай Гоголь: опыт духовной биографии. М., 2008. Духовный путь II.В. Гоголя: в 2 ч. М., 2009. Золотусский И.П. Гоголь. М., 2007. (ЖЗЛ). Капитанова Л.А. Н.В. Гоголь в жизни и творчестве. М., 2008. СОДЕРЖАНИЕ Художественная литература и история ИЗ УСТНОГО-НАРОДНОГО ТВОРЧЕСТВА Иван Грозный молится по сыне.. Возвращение Филарета........ Разин и девка-астраханка.... Солдаты освобождают Смоленск ИЗ ДРЕВНЕРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ Житие Сергия Радонежского {Отдельные главы).................. Слово о погибели Русской земли..... Житие Александра Невского (В сокращении) 3 .9 14 15 17 .22 30 .32 ИЗ ЛИТЕРАТУРЫ XVIII ВЕКА Гавриил Романович Державин .. Памятник................... Николай Михайлович Карамзин Бедная Лиза................ ИЗ ЛИТЕРАТУРЫ XIX ВЕКА <СГ |N0>' Василий Андреевич Жуковский .... Лесной царь .................... Невыразимое {Отрывок)........... Кондратий Фёдорович Рылеев ..... Иван Сусанин ................... .42 .45 ,48 .51 .80 ,85 .86 .90 93 382 Александр Сергеевич Пушкин...................100 19 октября ..................................109 Капитанская дочка............................129 Михаил Юрьевич Лермонтов.....................237 Мцыри ............................*..........245 Николай Васильевич Гоголь....................275 Ревизор (Комедия в пяти действиях)...........286 Учебное издание ЛИТЕРАТУРА 8 класс Учебник для общеобразовательных учреждений В двух частях Часть I Автор-составитель Меркин Геннадий Самуйлович Художественное оформление, макет, составление иллюстративного ряда, подбор иллюстраций — II. Г. Ордынский На переплёте воспроизведена графическая композиция В.А. Серова «Пушкин в парке». 1899 г. Сканирование и обработка гравюр В.А. Фаворского и Н.В. Фаворского — М.М. Потулов Заведующий редакцией литературы А.В. Фёдоров Редакторы Е.Ю. Петухова, И.Л. Тимашева, II.В. Умрюхина Художественный редактор II.Г. Ордынский Корректоры М.Г. Курносенкова, Г.А. Голубкова Вёрстка II.В. Поповой Подписано в печать 22.01.13. Формат 60 х 90/16 . Печать офсетная. Бумага офсетная. Гарнитуры ПТ Петербург, РТ FreeSet. Уел. печ. л. 24 + 0,5 (вкл.). Доп. тираж 20 000 экз. Заказ № 33822. Изд. № 02092. ООО «Русское слово — учебник». 125009, Москва, ул. Тверская, д. 9/17, сгр. 5. Тел.: (495) 969-24-54, 940-65-56. ISBN 978-5-91218-781-0 Отпечатано в соответствии с качеством предоставленных издательством электронных носителей в ОАО «Саратовский полиграфкомбинат» 410004, г. Саратов, ул. Чернышевского, 59. www.sarpk.ru Провинция 1830-х гг. Художник М.В. Добужинский 1907-1909 гг. ЛИТЕРАТУРА Литература и история идут рядом, мощно взаимодействуя между собой. Часто история даёт литературе факт, пищу для размышлений. Литература нередко предсказывает историческое развитие общества, государства. Не случайно писателя иногда называют прорицателем, пророком, предвестником. «РУССКОЕ СЛОВО»